Женщина, которая была фараоном 3 глава




На этот раз Тутмос уступил их мольбам. Он подождал, пока остальная армия подтянулась к нему. У врага не хватало сил, чтобы противостоять фараону, и он достиг юга Мегиддо, разбив лагерь на берегу горного ручья под названием Кина. Было около часа дня.

Одному небу известно, чем занимались все это время князь Кадеша и его союзники. Они могли бы выиграть битву, если бы послали разведчиков дальше по Арунской дороге или вовремя подтянули подкрепления, чтобы встретить Тутмоса, едва он выбрался из прохода. Быть может, они решили, что ни один сколько-нибудь разумный солдат не рискнет пойти по Арунской дороге, такой узкой и такой удобной для засады. А может быть, они рассчитывали на крепкие стены Мегиддо, ибо, когда на следующее утро Тутмос повел в атаку колесницы, они отступили почти без сопротивления. «В ужасе они бежали к Мегиддо, бросая коней и колесницы из золота и серебра, и люди втаскивали их в город, хватая за платье».

Египтяне обожают грубоватые комические сценки такого рода, в тех случаях, когда юмор обращен на противника; картинка, изображающая, как могущественного князя Кадеша втаскивают за шиворот на стены Мегиддо, довольно забавна. Но то, что произошло после этого, оказалось вовсе не забавным, и Танини, армейский писец, отмечает с горечью: «Теперь, если бы только армия его величества не обратила сердца свои к добыче, брошенной врагом, она захватила бы Мегиддо в тот самый момент!» Но вид брошенных коней (еще необычной и очень ценной добычи) и раззолоченного снаряжения союзников – это для египетских солдат было слишком. Они честно принесли добычу царю, но Тутмос остался безутешен. Он звал армию к победе: «Захват Мегиддо – это захват тысячи городов!»

Так что египетским войскам пришлось расплачиваться за свою жадность тяготами долгой, семимесячной осады. Они вырубили все деревья вокруг города и построили вокруг него стену. Нерадивые бунтовщики не готовились к осаде. Урожай остался на полях, и их пустые желудки, должно быть, ощущали еще большую пустоту, когда осажденные смотрели со стен, как египтяне собирают их урожай. Голод в конце концов взял свое: «презренные азиаты» взмолились о мире.

Однако князь Кадеша каким-то образом ухитрился пробраться под покровом ночи через внутренние и внешние стены и удрать; трудно представить как, но он это сделал. Несмотря на эту крупную неудачу, Тутмос проявил удивительную снисходительность к побежденным. Естественно, он забрал большую часть их имущества, но, как один знаменитый американский генерал, он позволил плененным князькам вернуться домой. «Затем мое величество дал им позволение вернуться в их города. Они все уехали на ослах, так что я мог забрать их лошадей».

При побеге князь Кадеша был вынужден в спешке оставить в городе семью; а может быть, этот «павший» не слишком дорожил семейными узами или с уверенностью положился на милосердие Тутмоса. Его надежды оправдались. Тутмос взял их заложниками, но не причинил вреда. Попасть в плен к Тутмосу было безопаснее, чем к большинству европейских завоевателей.

Очистив от бунтовщиков город Мегиддо и взяв богатую добычу, Тутмос вновь выступил в поход, на этот раз на север, к Ливану. Он покорил там еще три города и построил крепость, оставив сильный гарнизон. Сезон кончался, ждали дождей. Тутмос повернул на юг к Египту, но не забыл о политическом маневре, не менее эффективном, чем его военные подвиги. Он назначил в завоеванные страны новых вождей, чтобы заменить мятежных князей. Сыновей новых правителей хитрый царь забрал с собой в Египет. Писец объясняет: «Теперь, если кто-нибудь из этих князей умирал, его величество ставит сына на его место». Наследники азиатских правителей служили заложниками, гарантируя лояльность отцов, а когда наступала их очередь править вассальными городами, они уже были египтянами по обычаям, языку и симпатиям, отождествляя себя скорее с культурными египтянами, среди которых воспитывались с детства, чем с собственными скромными подданными. Это был мастерский ход и первый зафиксированный в истории пример подобной практики, хотя позднейшие завоеватели находили его столь же полезным.

Фивы торжественно отпраздновали возвращение царя, и Амон имел все причины радоваться: он получил львиную долю добычи. Не только золото и драгоценности, но и земли в завоеванном Ливане отошли богу, вместе со скотом, который на них пасся, и с рабами, которые за скотом ухаживали.

В следующем году Тутмос снова уезжает – легкая прогулка по завоеванным территориям для проверки князей, которых он оставил у власти. Коллективная память азиатских вождей не пострадала, они спешили к нему с данью и уверениями в неизменной преданности. Прибыли также дары от царя Ассирии, тогда еще молодой нации на пороге позднейшей мощи. Египтяне попросту записали эти дары, как и подарки от более могущественных правителей, как дань. Если бы ассирийский путешественник мог достичь Египта и был бы в состоянии прочесть карнакские надписи (что маловероятно), он едва ли смог бы их опровергнуть.

Энергичный царь работал теперь по графику, которого придерживался всю оставшуюся жизнь: полгода в походе, другие полгода в Фивах, организуя, строя и проверяя то, что было сделано в его отсутствие. Армия выступала из Египта после весеннего сбора урожая, который в этой стране наступает раньше, чем в других регионах Ближнего Востока, и прибывала в Сирию как раз вовремя, чтобы собрать созревшее зерно на полях врага. С приближением дождливого сезона Тутмос поворачивал домой, возвращаясь в Фивы где-то в октябре.

Третью и четвертую военную кампанию Тутмос посвятил консолидации территорий, уже завоеванных. Записи о третьей кампании в Карнаке довольно живописны, хотя о великих битвах ничего не говорится; вместо них на стенах изображены длинные ряды растений, которые по царскому приказу были привезены в Египет из Сирии. Это предполагает некоторую любознательность со стороны Тутмоса, и нам хотелось бы знать, какие предметы, кроме ботаники, привлекали его интерес. Но записи мало касаются этой привлекательной черты характера фараона; для летописцев завоевания были более драматической темой, чем ученые занятия.

В ранних походах Тутмоса мы можем заметить лейтмотив, который с годами звучит все более отчетливо. Главным противником в Мегиддо, вождем враждебной коалиции был князь города Кадеша. Египтяне ни разу не назвали его по имени по причинам, которые мы разъяснили выше, но он был умный и хитрый враг, своего рода постоянный гвоздь в троне Тутмоса. Мы помним, что успешная осада Мегиддо не позволила поймать увертливую птичку; князь упорхнул, оставив семью в руках Тутмоса. В следующие пять лет Тутмос должен был уразуметь, что ему придется в конце концов покорить Кадеш и его князя, но он не был больше порывистым юношей, который когда-то провел свою армию через опасный проход Аруны. В пятом походе он покорил прибрежные города Финикии, до той поры нетронутые. Этот ход был частью большой стратегии: Тутмос не мог наступать на север, на Кадеш, имея в тылу потенциальную финикийскую угрозу. Он предусмотрительно обошел южный берег и ударил с моря на богатые северные царства Финикии. Две великие битвы – и побережье оказалось в его руках: прочие вожди прислали письма с выражением покорности. Тутмос вернулся домой морем, первая часть его долгосрочных планов была завершена. Следующая кампания была направлена против города Кадеша.

Кадеш был крепкий орешек, даже для Тутмоса III. Город был полностью окружен водой: реками с двух сторон и каналом с третьей. Крепостные рвы и мощные стены делали его, быть может, сильнейшей крепостью во всей Сирии. Тутмос обложил город и взял его. Благодаря материалистическим склонностям писца, который описывал этот поход, это примерно все, что мы можем сказать о битве за Кадеш. Аменемхаб, доверенный офицер Тутмоса, был там. Но поскольку его мемуары были предназначены для стен его гробницы, они, естественно, посвящены прежде всего храбрости Аменемхаба. Мы можем лишь заключить, что в этом эпизоде он не проявил особой храбрости.

А что случилось с противником, с «павшим» из Кадеша?

Записи молчат об этом как проклятые. Очевидно, князь Кадеша повторил свой прежний подвиг и удрал из осажденного города. Он был, несомненно, ведущим пропагандистом школы мысли, определяемой лозунгом: «Дерись и беги!» Мы еще не услышали о его конце.

Тутмос считал главной целью своего похода взятие Кадеша, а не его князя, ибо фараон перешел к следующей стадии поистине амбициозного плана. Грезил ли он о конечной цели с детства или узрел ее, когда его победоносная армия прошла, почти без сопротивления, через горы, мы не знаем. То была мечта, достойная завоевателя, и она имела прецедент. Его дед, Тутмос I, к которому он относился не только с сыновним уважением, но и с восхищением одного блестящего солдата перед другим, когда-то привел свои армии на берега Евфрата – этой странной «обратной» реки, которая текла с севера на юг, вместо того чтобы течь нормальным, привычным образом. Мысли, вертящиеся вокруг обращенной реки, начали преследовать Тутмоса III.

Но между ним и Евфратом лежало крупное препятствие – не шаткая коалиция мелких городов-государств, но могущественная империя – царство Митанни, или Нахарин.

Царство Митанни остается одной из нераскрытых тайн ближневосточной археологии. Конечно, мы знаем, что оно там было, чего нельзя было сказать еще столетие назад. Но его столица, известная как Вассуканни, так и не была найдена, а его язык еще не до конца понят. Большую часть того, что мы знаем об этой цветущей стране, одной из полудюжины великих держав 2-го тысячелетия до н. э., мы почерпнули из хроник других наций. В течение XV столетия до Рождества Христова группа воинов, обучавших и разводивших лошадей, пришла с какой-то неизвестной страны в дальней Азии и покорила туземные народы области близ верхнего течения Евфрата. Эти «кавалеристы» говорили на индоевропейском языке, и боги, которым они поклонялись, были связаны с божествами Индии – Митрой, Индрой, Варуной. На пике своего развития царство Нахарин простиралось от Загра до Средиземноморья и от озера Ван до Ашшура. Интересы его, естественно, простирались и на ту часть Северной Сирии, которая лежала близ ее границ.

Таковы были люди, с которыми собирался воевать Тутмос III теперь. Атака на Митанни не была откровенной агрессией, царь этой страны поддерживал коалицию сирийских вождей, которая была раздавлена в битве при Мегиддо. Однако едва ли Тутмос беспокоился об оправданиях.

Прежде чем начать эту величайшую битву, Тутмос принял все меры предосторожности, гарантирующие успех. Он провел в Сирии целый год, чтобы убедиться, что завоеванные территории были под надежным контролем, и еще год в Египте, занимаясь непосредственно подготовкой похода. В 1457 г. до н. э. он выступил.

Одна маленькая деталь в ходе этой знаменитой кампании показывает и предусмотрительность Тутмоса, и его уверенность в себе. В Библе, на финикийском берегу, он приказал построить лодки из знаменитого кедра. Погруженные на повозки, запряженные быками, «они путешествовали перед моим величеством, чтобы пересечь ту великую реку, которая лежит между этой чужой страной и Нахарином». Река – это, конечно, Евфрат, и бедные быки, должно быть, не скучали на всем пути от Финикии.

Сензар, Алеппо, Карсемиш – один за другим города Северной Сирии пали или прислали письма с выражением покорности. Репутация Тутмоса, очевидно, предшествовала ему. Царь Нахарина бежал, оставив свою страну огню и мечу. Тутмос форсировал реку на своих кедровых лодках и опустошил Нахарин, уведя народ в египетский плен. Достигнув реки, он воздвиг стелу, объявляющую о его доблести, рядом со стелой своего деда Тутмоса I. Теперь он имел другую стелу на противоположном берегу в память о самых дальних пределах, достигнутых победоносными армиями Египта.

Тутмос, должно быть, купался в лучах славы, поворачивая обратно в Египет и завоевывая по пути все новые города. По иронии судьбы, он едва избежал катастрофы в момент высочайшего триумфа; жизнь фараона была спасена только благодаря быстрым действиям преданного Аменемхаба. То был один из величайших моментов в его жизни, и он вспоминает его с живостью, даже когда, стариком, рассказывает о своих деяниях терпеливому писцу, который должен запечатлеть их для вечности. Одним из городов, которые Тутмос покорил по пути домой, был городок Ний. После битвы за Ний возник слух, что поблизости пасется стадо слонов, и царь решил сделать привал и отдохнуть. В стаде, на которое египтяне начали охоту, оказалось 120 животных, и один слон – «самый большой», как говорит скромный Аменемхаб, – напал на Тутмоса. Стоя в воде между двумя камнями, генерал втиснулся между царем и слоном и отрубил животному «руку». Он был награжден золотом… и новым платьем. Очень кстати. Слон в реке мог поднять немалую волну, а если Аменемхаб действительно отрубил ему хобот, то не только вода намочила его полотняную юбку.

Из-за «иссушенной души древнего бюрократа», который описывал военные походы, сидя в Карнаке, мы знаем только об этом опасном эпизоде в биографии царя. Эпитеты принадлежат Брэстеду, который с горечью добавляет, что древний летописец «и не мечтал о том, как жадно будущие века будут изучать его скудные отрывки». Конечно, Тутмос получил свою долю опасностей и ранений; он никогда не вел свои полки, оставаясь в тылу. Но миф о неуязвимом царе, облаченном в броню своей божественности, никогда не подвергается сомнению в официальных записях.

Можно предположить, что теперь Тутмос мог бы спокойно почивать на лаврах. Десять лет он проводил половину времени в походах, он раздвинул пределы империи дальше, чем любой царь, когда-либо правивший Египтом, и добыча, притекавшая в Фивы, слепила глаза любопытного населения. Он расширил храмы и построил новые, он посылал караваны в Пунт и в Судан и получал дары от вавилонян и хеттов.

Но завоеванные страны были покорены слишком недавно, чтобы легко сносить иго, и Тутмос должен был либо охранять свою империю, либо отказаться от нее. Перед ним лежало еще 20 лет жизни, и за это время он предпринял еще девять военных походов. Не нужно думать, что это было ему неприятно; по склонностям и привычкам Тутмос мог предпочитать военный лагерь дворцовым залам столицы с роскошью – и с их скучным кругом церемониальных обязанностей. Он имел штаб, хорошо подготовленный и преданный: Танини, писец, который описывал подвиги его величества; Аменемхаб, доверенный генерал, спасший его от слона; Интеф, князь Тиниса, который готовил царские апартаменты (в шатре или в завоеванном дворце) к ночлегу; Джхути, князь и полководец, который захватил Яффу с помощью трюка из «1001 ночи», если можно верить более поздней легенде. Солдаты Джхути проникли в город, спрятанные в огромных винных кувшинах, навьюченных на ослов, и стали предшественниками не только троянского коня, но и Али-Бабы. Рассказ, может быть, выдуман, но не выдуман Джхути. Его гробница была найдена, найдено и красивое золотое блюдо с его именем и титулами, которым его наградил Тутмос за одно из славных деяний – быть может, за взятие Яффы?

С такими приближенными Тутмос мог предпринять многое. И он мог быть совершенно спокоен за благоденствие Двух Земель, ибо там он оставлял доверенного слугу, визиря (чати), человека по имени Рехмир.

Гробница Рехмира сегодня является одной из достопримечательностей Фив. Она находится на холме Шейх Абд-эль-Курнах, на западном берегу Нила, где похоронено много вельмож империи. Стенные росписи гробницы показывают нам в блестящих подробностях, как богата и изысканна была жизнь вельможи того имперского века. Гробница дает также интересный список обязанностей визиря. И каких обязанностей! Визирь отвечал за все. Он сам по себе был целым кабинетом министров. Министром иностранных дел, принимающим послов и проверяющим дань в отсутствие фараона. Министром финансов, поскольку главный казначей подчинялся ему и он нес ответственность за налоги. Министром внутренних дел и сельского хозяйства, надзирающим за водоснабжением, пахотой и каналами. Министром юстиции и главным судьей. Военным министром, контролирующим и армию, и флот. Министром труда, регулярно инспектировавшим всех царских ремесленников, от краснодеревщиков до скульпторов. В свободное время визирь выполнял несколько других функций: он был мэром и шефом полиции столичного города, он также начальствовал над королевскими вестниками и телохранителями. Надписи в гробнице Рехмира перечисляют все эти и другие функции; затем, просто на случай, если что-то забыто, добавляется: «Пусть каждый начальник, от первого до последнего, придет в приемную визиря посоветоваться с ним».

Росписи на стенах гробницы показывают Рехмира при исполнении этих обременительных обязанностей, которые, очевидно, занимали не все время, ибо мы видим оживленную сцену праздника в доме вельможи, где вино льется рекой и гости наслаждаются его действием. Поскольку назначение на пост визиря было высшей точкой в жизни Рехмира, естественно, что его формальное введение в должность стало темой другого рельефа.

Здесь Тутмос III изображен на троне. Перед ним стоит новый визирь, внимая наставлениям фараона. Это трезвые инструкции, которые, вероятно, были так же важны, как торжественная присяга. «Взгляни на должность визиря, – начинает Тутмос, – и будь бдителен во всем, что делает визирь». Первая обязанность визиря – вершить правосудие. «Пристрастность – это оскорбление бога. Вот тебе приказ, ты будешь действовать соответственно. Ты будешь смотреть на того, кого знаешь, так же, как на того, кого не знаешь; на того, кто имеет доступ к твоей персоне, так же, как на того, кто далек от твоего дома».

Если Рехмир относился к своим обязанностям всерьез, его положение как судьи было, вероятно, самым ответственным. Он, по доверенности, отправлял правосудие, которое стояло выше суда смертных; перед ним 40 кожаных кнутов, которые были символами наказания, которое он мог назначать по выбору. Долгое время эти 40 нарисованных предметов считались свитками, содержащими тексты свода законов, на основе которых принимал решения визирь; и как текли у египтологов слюнки в надежде найти когда-нибудь такие свитки! Но, как ни странно, египтяне не имели свода законов. Другие народы Ближнего Востока имели; наиболее известны законы Хаммурапи, но в том же регионе есть и более ранние примеры. Хотя, возможно, вовсе не странно, что у египтян, насколько нам известно, не было кодифицированного права. Ведь приговоры царя-бога и его доверенных слуг исходили, по определению, прямо с небес.

Рехмир подразумевает в своих текстах, что Тутмос тщательно контролировал своих подчиненных; если так, то он, очевидно, был доволен, ибо оставлял на них управление Египтом каждые полгода, когда решал свои военные задачи. Большинство последних девяти походов царя были инспекционными поездками, мягко напоминавшими сирийским династам, что, хоть они и далеко от Египта географически, всего лишь дни отделяют их от всевидящего ока и всемогущей длани фараона. Десятая военная кампания должна была быть посвящена более серьезной проблеме – возрождению оппозиции царя Нахарина и его союзников. Военные действия, которые предпринял по этому случаю Тутмос, обескуражили гордых сирийских князей на много лет вперед. Даже в относительно мирных инспекционных поездках Тутмос поддерживал высокий уровень эффективности. Гавани постоянно снабжались припасами, в гарнизонах шло обучение войск. Дань продолжала притекать, пополняя сокровищницы царя и богов.

Тутмос одолел Хатшепсут, сокрушил Митанни и создал могучую империю; но была в его прошлом одна тень, которую так и не удалось прогнать. Еще раз – и в последний – на сцене появляется князь Кадеша, появляется из тумана, так долго скрывавшего его деятельность, чтобы встать против боевого сокола Египта. Мы не слышали об этом человеке со времен битвы при Кадеше, 10 лет назад, когда он таинственно исчез из осажденного города перед его падением. Где он был, к чему стремился, мы не знаем; но теперь он был готов в последний раз попытать счастья. Он заручился могущественной поддержкой Нахарина и приморских городов. Его главным союзником был город-государство Тунип, к северу от Кадеша. Тутмос сражался в Сирии 19 лет, но, проиграв эту битву, он терял все, что завоевал.

Стареющий царь (ему было, вероятно, за сорок) немедленно принял вызов. Весной сорок второго года его царствования в море заметили флот Тутмоса, двигавшийся к гавани на северном побережье Сирии. Вместо того чтобы двинуться к Кадешу вверх по реке, Тутмос решил вначале отрезать город от его северных союзников. Тунип задержал его на время, но он взял его и повел свои войска вверх по реке Оронт на Кадеш. И здесь Аменемхаб, старый солдат, отрубивший хобот слону, совершил свой второй великий подвиг.

 

Битва была яростной с обеих сторон. Ставки были громадными, и князь Кадеша знал это. В последней отчаянной попытке повернуть ход событий в свою пользу он пошел на хитрость: выпустил из города кобылу и погнал ее к египетской армии. Возбужденные жеребцы поддались искушению, и колесницы начали путаться. Победа повисла на волоске, и тут Аменемхаб бросил на чашу весов свой меч. Спрыгнув со своей колесницы, он догнал кобылу и убил ее. Из чистого щегольства он отрубил ей хвост и преподнес царю. Атака на город должна была начаться сразу, в эпосе не может быть иначе. Под оглушительный хохот своих воинов эпический царь должен был бросить вперед свою армию, размахивая кобыльим хвостом. Аменемхаб, воодушевленный успехом, был первым на стенах. За ним карабкались закаленные ветераны сирийских войн. Против таких людей и такого вождя Кадеш не имел шансов. Город пал, и с ним рухнули последние надежды сирийских городов на независимость.

Но что же случилось с князем Кадеша, который не желал признавать поражений? Еще раз можем мы призвать проклятие Брэстеда на иссохшую душу бюрократа, которого во всех походах интересовала только добыча. Но мы можем предположить судьбу тутмосовского архиврага из молчания, которое последовало. Ни разу за 10 лет, что оставались фараону, Сирия не бунтовала против своего повелителя. Мы не можем вообразить себе такую летаргию с беспокойным князем на свободе. Второе взятие Кадеша не было итогом долгой осады, как первое. Тутмоса в тот год задержало сопротивление Тунипа, и он просто не имел времени на подобную роскошь. Кадеш египтяне взяли штурмом, и у князя, скорее всего, не было возможности вновь бежать. Погиб ли он в битве, в последней безнадежной попытке спасти свой город, когда вооруженные до зубов, закованные в бронзу воины Египта штурмовали стены, или был схвачен Тутмосом и казнен, как величайший мятежник? В надписях Тутмоса нет упоминаний о казни врагов, которые были, с эгоцентричной египетской точки зрения, повинны в мятеже и измене. Конечно, нельзя с уверенностью заключить из этого молчания, что казни вообще не имели места. Но мы все же предпочитаем думать, что князь Кадеша погиб в битве. Мы сочувствуем ему. Три раза он сражался против самого непобедимого воителя своего века, человека, которому многие из князей трусливо покорились, даже не подняв копья. Мегиддо, Кадеш и снова Кадеш… Интересно было бы найти в один прекрасный день похороненные архивы потерянной столицы Нахарина и узнать, что они говорят о своем союзнике из Кадеша. В глазах своих людей он был, вероятно, патриотом и героем, но в глазах египтян – просто еще одним бунтовщиком.

Так окончилась, через 20 лет, военная карьера Тутмоса III. Он был прежде всего солдат, и именно поэтому мы отвели так много места рассказу о его военных кампаниях. Но и другие его достижения весьма значительны на фоне деятельности других фараонов, которые не проводили полжизни в походах. Рехмира отмечает его всемогущество; кое-что, конечно, можно списать за счет придворной лести, но нет сомнений, что Тутмос с толком использовал свои ежегодные 6 месяцев пребывания в Египте. Он объезжал страну, инспектируя каналы, города и урожаи, он приказал тщательно записывать ход своих кампаний и их результаты. Из всех сооружений его правления самыми знаменитыми стали великие обелиски. Они имеют любопытную историю; ни один из них не возвышается сегодня в Египте, зато они буквально разнесли славу Тутмоса на весь мир. Обелиск в Центральном парке в Нью-Йорке возвышался когда-то над храмом Тутмоса в Гелиополе, парный ему стоит на набережной Темзы в Лондоне.

Когда Тутмос вернулся домой после второй битвы при Кадеше, ему оставалось еще 10 лет жизни. В течение этого времени он много занимался делами Нубии, которая теперь вливала в египетское казначейство фантастическое количество золота. В год своего пятидесятилетия он сам посетил свои южные владения, которые теперь простирались до четырех нильских порогов.

Возможно, самым долгосрочным результатом жизни этого человека была не сама великая империя, которую он создал, а изменения, происшедшие при нем в Египте. Были затронуты почти все стороны жизни общества, и некоторые изменения должны были принести плоды только в отдаленном будущем, и такие плоды, предвидеть которые не мог даже Тутмос Великий.

Некоторые результаты вполне очевидны. Сильно видоизменяется, приобретая более организованный характер, египетская армия. Она перестала быть любительской, торопливо собиравшейся для очередной военной кампании. Уже начиная с Яхмоса в ней имелось прочное ядро профессиональных солдат, с наемниками из Нубии в качестве элиты; эти люди служили в отряде царских телохранителей, а в мирное время – в городской полиции. Но армия, которая сражалась ежегодно в течение 20 лет, избавилась от любительщины; люди знали свое дело, и те, кто уцелел, приносили домой богатства, которых отцы их никогда не видели. Империю, с таким трудом завоеванную, нужно было удержать. Это предполагало создание гарнизонов – хоть и небольших – в завоеванных городах. Армейская организация усложнилась, появились кадровые офицеры, квартирмейстеры, корпус связи, общая отчетность (в дополнение к колесницам, пехоте и морским силам). Впервые профессиональный воин, как член группы и как индивид, сделался в государстве силой.

Другим очевидным результатом было влияние громадных богатств, притекавших в Египет с севера и с юга. Нувориши приобрели дорогостоящие вкусы, и их аппетиты все более возрастали. Ни один состоятельный дом не обходился без парочки рабов-азиатов, и утонченные египтяне пересыпали свою речь иностранными словечками и даже обращались к поклонению новым богам.

Новые люди и новые идеи часто оказывают благоприятное влияние на культуру, в которую они вторгаются; в оптимальных случаях брак старого и нового дает рождение цивилизации, которая выше цивилизации любого из родителей. Но одно из следствий вторжения иностранных идей в Египет было не столь привлекательным. Речь идет о влиянии на египетское искусство. Ремесленники и художники рано развили свое искусство, и каноны вкуса были полны прекрасной гармонии. Лавина новых приемов, пришедших из завоеванных стран и других империй, не всегда ассимилировалась с легкостью. Содержание гробницы Тутанхамона показывает окончательную деградацию чистого классического стиля; многие объекты исключительно изящны, прекрасно выполнены, но один или два ужасающе вульгарны в отношении вкуса. Есть одна лампа, в частности, которая всегда вызывает у меня зубовный скрежет. Ремесленная работа весьма изобретательна: алебастровый сосуд, образующий центральную часть лампы, двойной, и на одной из внутренних поверхностей нарисована яркими красками сценка. Когда зажигают масло, притекающее в сосуд, сквозь прозрачный камень становятся видны фигурки. Центральный сосуд в форме вазы весьма привлекателен сам по себе, хотя его линии уже не имеют грации более ранних ваз. Но на обеих сторонах сосуда добавлены декоративные элементы (коленопреклоненные фигурки, растения, картуши), образующие очень неуклюжую композицию, которая в целом слишком тяжела для размеров центральной вазы.

Мы могли бы продолжать описание того, что изменилось в империи с ее расширением, но одно необходимо подчеркнуть особо. Это фантастическое богатство и власть, которые начали притекать великому государственному богу Амону. Среди множества богов Египта было около дюжины более великих, чем остальные: Ра из Гелиополя, очень древний солнечный бог; Птах из Мемфиса, покровитель ремесленников и художников, которому (среди других богов) приписывалось сотворение мира; Осирис, Исида и их сын Гор; другой Гор, сокол и солнечный бог; Тот, божественный писец с головой ибиса, и прочие. Все они были древнее по достоинству, чем «выскочка» Амон; но ни один из них, за исключением, может быть, Ра, никогда не пользовался таким преобладанием, как фиванский бог. Через удобный процесс, называемый синкретизмом, Амон смог поглотить потенциальных соперников по пантеону; среди других богов он поглотил самого Ра и стал известен как Амон-Ра. Это не означает, что храмы Ра были закрыты. Его древний культ сохранялся, как и прежде, но Амон смог теперь присвоить атрибуты и качества почитаемого бога солнца. Поскольку фараоны-завоеватели шли в битву под эгидой Амона-Ра, они соответственно приписывали свои победы его помощи и считали вполне уместным, что он должен быть вознагражден. Так возник порочный круг: чем могущественнее становился Амон, тем больше возрастал размер его награды; чем богаче он становился, тем больше возрастала его власть, то есть власть высшего жречества. Было бы ошибкой рассматривать египетскую историю с этого момента как конфликт между светской властью, воплощенной в царе, и духовной мощью Амона-Ра и его жрецов. С египетской точки зрения такого разделения не могло существовать, и сюда входило множество других факторов. Однако Амон с соколиной головой, держащий инсигнии власти в человеческих руках, начал отбрасывать длинную тень на плодородную зеленую долину Нила. Тутмос III взрастил ряд невиданных чудовищ, нарушавших нерушимость божественной царской власти; и это было, быть может, наиболее угрожающим знаком из всех.

Тутмос как царь, конечно, не сомневался в будущем. Верхушки его грандиозных обелисков, покрытые золотом, каждое утро ловили лучи восходящего солнца и посылали сверкающие искры через долину Нила. Рабы в странных цветных одеждах, говорящие на смеси чуждых языков, заботились о делах земли и трудились рядом с изящными гладколицыми египтянами. Даже с престолонаследием было все в порядке, ибо Тутмос имел сына.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2018-01-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: