Отвечая на вопрос Косинской, я не могу пройти мимо заявления Беловой о том, что перед ней открыты все двери. Думаю, что не одна Белова уверена, что стоит ей только пожелать, как она войдет в эти открытые двери и займет в жизни любое место… В литературе, в кино все выглядит очень просто и привлекательно, но это не совсем так, девочки. Двери действительно открыты для всех, но одного желания мало, и вас не предупредили о главном… Прежде чем кем-то стать, нужно преодолеть большие трудности. Желающих много. В институтах идет отбор, и с каждым годом он становится все строже и строже. Экзамены в вузы стали соревнованием сильнейших. И вы должны к этому соревнованию быть готовы… Но почему мы говорим только о высшем образовании? Есть среднее техническое, есть курсы, есть много хороших профессий, в которых нуждается государство…
— Кассирши, например! — вырвалось у Тихоновой.
— В том числе и кассирши, — подтвердил учитель. — Без работы вы не останетесь… Мне, например, непонятно, почему средняя школа готовит нашу молодежь в вузы, и только в вузы… А физический труд? Труд рабочего? Рабочий класс, крестьянство были и останутся основой нашего государства.
В этот момент раздался звонок, заглушая его, девушки повскакали с мест. Константин Семенович нахмурил брови, поднял руку и резко сказал:
— Звонок дается не для вас, а для учителя. Пока учитель в классе — урок продолжается!
Строго взглянув «а присмиревших учениц, он закончил:
— Думаю, что к вопросу о профессии нам придется вернуться не раз в течение года, тем более, что многие из вас неясно представляют свое будущее. Завтра мы начнем заниматься!
ПОЩЕЧИНА
Лишь только закрылась дверь за учителем, девушки с шумом повскакали с мест и, стараясь перекричать одна другую, заговорили все разом.
— Тише! Тише! Девочки, тише! Послушайте меня! — кричала староста, забравшись на парту. — Надо организованно! Что я вам скажу. Замолчите вы!..
Ей с трудом удалось успокоить разволновавшийся класс, и, когда установилась тишина, она сказала:
— Надо организованно, а то мы ничего не успеем решить!
— А что нужно решать? — спросила Светлана.
— Тихо! Помолчи! Я предлагаю каждой по очереди.
— Сначала я задам вопрос, — вмешалась Катя. — Белова, Холопова, зачем вы это сделали?
— А зачем она сказала? — крикнула Белова. — Зачем? Какое ей дело! Кто ее за язык тянул?..
— А какое право ты имеешь так относиться к новому учителю? Мы его видим первый раз… — бледнея от волнения, резко сказала Аня.
— А зачем ты наябедничала? — спросила Тихонова.
— Это не ябеда, — снова вмешалась Катя. — Она честно и прямо при всех разоблачила… Я тоже хотела сказать!
— Девочки, не надо ссориться… — попробовала Лида Вершинина успокоить подруг, но на ее слова даже не обратили внимания.
Страсти разгорались.
— Ты выслужиться хочешь! Подлизываешься! — выкрикнула Белова.
— Что-о?! Как ты смеешь!
— Да, да, да!.. Это самое настоящее предательство! Да, да, да! Доносчица!
От такого оскорбления Аня совсем побелела. Она до боли сжала зубы и, не отдавая себе отчета в том, что делает, подбежала к Беловой и ударила ее по щеке.
Аня, опомнись! Что ты делаешь! С ума сошла! — бросилась к ней Женя.
Обхватив Алексееву за талию, Женя вместе с подоспевшей Светланой оттащила подругу в противоположный конец класса.
Валя беспомощно оглянулась по сторонам, и слезы оскорбления брызнули из глаз. Закрыв лицо руками, она села за парту и разрыдалась.
— Аня, ну что ты наделала! Как тебе не стыдно!.. — упрекала Алексееву Женя.
С ненавистью и гневом смотрела Аня в сторону Беловой и не понимала слов подруги. Легкое дрожание пальцев и бледное лицо говорили о том, что делается в ее душе.
— Не хватало, чтобы вы подрались… Ты только подумай! — продолжала Женя. — Это же позор! Разве ты этим докажешь что-нибудь?
— Замолчи, Женя! — остановила ее Аня. Я ей этого никогда не прощу… Ни-ког-да!
— Ну вот… это другое дело, — с облегчением сказала Женя и повернулась к классу.
Все спорили с таким азартом, что невозможно было разобрать «и одного слова. Староста схватила лежавшую на парте линейку и забарабанила по столу. Но и это не подействовало. Видя, что порядка все равно не восстановить, она безнадежно махнула рукой.
Катя не принимала участия в споре и, стоя возле учительского стола, наблюдала за происходящим вокруг. Около доски собрались Лида, Тамара, Нина Шарина, Лариса и Маргарита. Они спорили, перебивали друг друга, но Катя видела, что первые три были на стороне Алексеевой, а две последние возражали. У дверей остановились Таня, Нина Косинская и Клара. Было ясно, что обе спорили с Кларой, которая непрерывно мотала головой и резко жестикулировала.
Женя подсела к рыдающей Беловой и принялась ее утешать:
— Что ты ревешь, Валя? Мало ли какие казусы в жизни бывают! Она, конечно, неправа и должна извиниться… Я уверена, что она извинится и возьмет назад… это… в общем, извинится! А реветь не стоит. Ты только свою слабость показываешь.
— Зачем она пожаловалась… Разве это по-товарищески?
— Это другой вопрос… Не путай две разные вещи! В первом вопросе она права, а во втором нет!
Валя резко выпрямилась и с удивлением взглянула на старосту:
— Как права? Значит, ты с ней согласна?
— Подожди, не кипятись! Я не собираюсь с тобой спорить! — уклонилась от прямого ответа Женя. — Ты сначала успокойся… Какой сегодня день сумасшедший!
— Нет, ты скажи… Правильно, что донесла? — Фу! Какое слово неподходящее…
— Причем тут слово! Ты скажи… — настаивала Белова. — Скажи честно!
— Да. В первом вопросе она сделала правильно, но драться не имела права.
— Ну и уходи от меня! — И Валя снова уткнулась лицом в ладони.
О пощечине говорили мало. Всех волновал вопрос о разоблачении выходки Беловой. Правильно ли поступила Алексеева? Мнения раскололись.
Когда шум начал затихать, Тамара Кравченко попыталась перевести разговор на другую тему.
— Знаете, что я вам скажу, девочки, — авторитетно заявила она: — Из нашего воспитателя выйдет толк! Надо быть справедливыми. Преподавать он будет хорошо. Вот увидите!
Валя услышала эту реплику и не выдержала.
— Ты уже очарована! — сквозь слезы крикнула она.
— А ты бы помолчала! Разбухла так, что свет заслоняешь! — сердито отозвалась Тамара.
— Что это такое! Сейчас же перестаньте ругаться! — предупредила Женя новую вспышку.
— А мы не ругаемся. Очень она мне нужна!
— Ой, девочки, как это мне не нравятся!.. — сказала Лида Вершинина.
— А в чем дело? Мы спорим! Пришел новый учитель, сказал, что воспитывать нас не будет, а сам сразу стал расспрашивать о профессии… Нашел глупеньких! — сказала Клара и расхохоталась.
— Действительно, девочки! Вы только подумайте! — всплеснула руками Лариса Тихонова. — Я ведь сначала не поняла… Как он нас обвел вокруг пальца!
Разговор становился общим.
Катя по-прежнему стояла возле стола и молча слушала. Ей было уже понятно, что класс раскололся и что на стороне Алексеевой большинство. Самые лучшие, серьезные, выдержанные девочки одобряли ее поступок, и хотя пощечине не придавали большого значения, но Кате было досадно: «Ну зачем она полезла драться? Никакой выдержки…»
— А опыт у него большой, девочки. Это сразу видно, — заметила Лида.
— Мягко стелет… — с издевкой в тоне согласилась Рита Крылова.
— Что значит «мягко стелет»? — набросилась на нее Нина Шарина. — Ты думаешь, все, как Зиночка, будут тебя по головке гладить?
— А как он хорошо говорит! Просто, убедительно, — сказала Светлана.
— Не понимаю, чего вы разахались! — возразила Клара. — Говорил он избитые истины, давным-давно всем известные. Что он оказал нового? Я, например, все знала!
— Знала, да не понимала.
— И сейчас понимаю не больше!
Во время перемен полагалось выходить из класса и гулять по коридорам, но выпускницы придерживались этого правила редко. Они оставались за партами, наспех повторяли задание к очередному уроку, собирались кучками и устраивали горячие дискуссии по поводу очередного фильма или спектакля. При этом споры иногда достигали высшей точки кипения и старосте приходилось растаскивать спорщиков чуть ли не за косы.
Ссора между Валей и Аней, затем спор по поводу нового учителя увлекли Женю, и она забыла о своих обязанностях старосты. Но вдруг спохватилась.
— Тише! Внимание! — звонко крикнула она. — Дежурная, открывай форточку! Прекратите моментально! Идите спорить в коридор!
Дежурная залезла на подоконник и открыла форточку. Свежая струя осеннего воздуха ворвалась в комнату. Девушки заторопились. Захватив учебники, одна за другой стали выходить из класса.
Валя, не отнимая носового платка от лица, быстро прошла в уборную мыться.
Слезы в женской школе не такое уж редкое явление, и никто в коридоре не обратил на нее внимания.
Аня вышла со Светланой, Надей Ерофеевой и Катей в коридор. К ним подошла Женя.
— Нет, этого я ей никогда не прощу, — уже без гнева, но твердо оказала Аня. — Она должна отвечать за свои слова!
— Аня, постарайся быть выше! Личная обида…
— Это не личная обида, Света… Ты вдумайся и сама поймешь. Вопрос гораздо серьезней…
— А я считаю, что не надо из комара вола раздувать. Правда, Катя? Ты же комсорг. Отвечай! — настаивала Женя.
Около Вали Беловой собралась небольшая группа сочувствующих ей девушек.
— Я бы на твоем месте сходила к Наталье Захаровне и все рассказала. Она разберется, и Алексеевой попадет, — посоветовала Лариса.
— Ерунда! — возразила Рита. — Никуда не надо ходить. Посмотрим, что будет дальше.
— Нет, насчет пощечины следует подумать, — сказала серьезно Клара. — Ты можешь подать заявление в райком комсомола, и ей за это здорово влетит. Могут даже из комсомола исключить.
— Правильно! Ты же не комсомолка! Какое она имеет право… — начала Лариса.
— А комсомолок можно по физиономии бить? — прервала ее Клара.
— Нет, но все-таки…
— Ты сначала думай, прежде чем говорить!
— Подождите, девочки! Никуда не надо жаловаться, — сказала Рита. — Нужно быть принципиальней, Алексееву мы обвиняем за то, что она поступила не по-товарищески, нажаловалась… А сами что собираемся делать? Насчет пощечины разберемся в классе. Подумаешь, пощечина! Мальчишки еще хуже дерутся — и ничего… Алексеева вспыльчивая!
— Это не оправдание.
— Да никто ее и не оправдывает…
Лида, Нина Шарина и Тамара, взявшись под руки, медленно шли по коридору.
— Девочки, а ведь в классе случилась непоправимая история… — с грустью заметила Лида,
— Ничего страшного! Утрясется.
— Ошибаешься, Тамара! — возразила Нина. — Я согласна с Лидой. Теперь уж ничего не сделать. Они ни за что не помирятся!
— Кто не помирится? — удивилась Тамара.
— Если Валя и простит, то Аня не согласится мириться, — уверенно сказала Лида.
— Плохо вы знаете Аню!.. Это я беру на себя!
— А не много ли берешь?
— Дальше будет видно! — твердо сказала Тамара и, не откладывая дела в долгий ящик, отправилась на поиски Алексеевой.
ПРИМИРЕНИЕ НЕ СОСТОЯЛОСЬ
Как трудно осознать свою ошибку, когда в душе свежа еще горечь обиды и возмущения! И даже если под влиянием горячих убеждений подруг станет, наконец, ясно, что ты неправа, то где взять столько сил и мужества, чтобы признать свою ошибку перед всеми?
Аня нисколько не раскаивалась и не сожалела о том, что сделала. Она не пошла бы ни на какие уступки, если бы Катя Иванова, Тамара Кравченко и Женя Смирнова — эта новоявленная тройка воспитателей — не доказали ей, как дважды два четыре, что ее поступок позорит не только комсомольский коллектив класса и школы, но подрывает авторитет комсомола вообще. Они знали самолюбивый, но честный, волевой характер подруги и приводили такие примеры, что Аня нашла в себе мужество признать свою ошибку перед всем классом.
После звонка, когда все собрались в классе, она вышла к столу и прерывающимся от волнения голосом глухо заявила:
— Девочки! Одну минуту внимания!.. Я хочу сказать, что мой поступок… роняет… роняет звание комсомолки… и… не имеет названия…
Аня замолчала, и ей казалось, что больше она не в состоянии произнести ни одного слова. Но, встретив одобрительный взгляд Кати, глубоко вздохнула и закончила уже более твердо:
— Я сама поняла свою ошибку… сильно раскаиваюсь… и обращаюсь при всех к Беловой… с просьбой простить меня.
Валя с торжествующей улыбкой оглянулась по сторонам и встала:
— Значит, я была права! Ты поступила не по-товарищески!
— Нет, я говорю о том, что ударила тебя…
— Но ты же ударила меня за то, что я назвала тебя доносчицей!
— Да, но я раскаиваюсь только в том, что ударила! Твой поступок по отношению к Константину Семеновичу — это такое безобразие… такая выходка…
— Так ты извиняешься или ругаешься? — перебила ее Валя.
Разговор явно затягивался, и Женя встала в дверях, чтобы предупредить о приближении учителя. Остальные молча слушали.
— Я виновата в том, что не сдержалась и ударила тебя, а не в том, что сказала Константину Семеновичу о твоей глупости. Предупреждаю всех, что я всегда буду поступать так!
В классе загудели.
— Не вздумайте опять парламент устраивать! — закричала Женя. — Я категорически запрещаю ругаться! Хватит на сегодня!
— Тише! — крикнула властно Тамара. — Пускай она извиняется. Не мешайте!
— Какие же могут быть извинения, раз она считает себя правой! — с презрительной гримасой сказала Валя.
— Да что ты прикидываешься глупенькой! — вскипела Тамара. — Она извиняется за то, что пощечину тебе залепила. В этом весь вопрос. Ты извиняешь ее или нет? Отвечай!
— Я не могу принять извинения, если она считает себя правой! — упрямо сказала Валя.
— Ну и оставайся с пощечиной! — резко отчеканила Тамара. — Дело твое!
— Правильно! — вмешалась Светлана. — Бели она не прощает, то мы прощаем. Аня нашла в себе мужество признать ошибку, сделала хорошо, по-комсомольски. Правда, девочки?
В ответ на это в классе поднялся шум, но Женя сразу же его погасила.
— Идет! Идет! Тихо! — крикнула, она, торопясь на свое место.
Анна Васильевна, как всегда, стремительно вошла в класс и, махнув рукой, что означало «садитесь, девочки», опустилась на стул. Так же поспешно она раскрыла журнал, но вдруг что-то вспомнила и, откинувшись на спинку стула, уставилась на учениц.
Девушки выжидающе смотрели на преподавательницу истории. Сейчас она скажет: «Закройте учебники», или «Достаньте тетради», или, наконец, начнет водить пальцем в журнале по списку сверху вниз и обратно.
«Что, дрожите?» — спросит она при этом.
«Ой! дрожим…» — сознается Нина Шарина.
Когда палец Анны Васильевны гуляет по фамилиям, Надя Ерофеева своим пальцем крепко жмет на сучок в парте, или держится за ручку портфеля, или просто за платье рядом сидящей подруги. К сожалению, этот прием плохо помогал, и Анна Васильевна вызывала ее как раз тогда, когда она особенно крепко держалась за что-нибудь.
Несмотря на такие «страхи», школьницы любили Анну Васильевну за ее доброжелательность, справедливость и умение вести свой предмет увлекательно и живо. На уроках истории разве только Таня Аксенова могла дремать. Но Таня тем и отличалась, что могла спать когда угодно и где угодно.
— Вас, кажется, можно поздравить?
— С чем?
— С новым классным руководителем и преподавателем литературы.
— Особенной радости мы пока еще не испытали! — сказала Клара Холопова.
— Должна сказать, что Константина Семеновича я знаю давно. Если вы сумеете завоевать его доверие, то не пожалеете… Да… А теперь — закройте учебники.
У Кати Ивановой бывали минуты, когда она с трудом удерживала смех, и в самые серьезные, неподходящие моменты глаза ее весело блестели.
«Смешинку проглотила?» — спрашивал обычно отец, заметив, что глаза дочери искрятся, а рот без всякого видимого повода расплывается в улыбке.
Так и сейчас. Пробегая взглядом по партам, Катя делала над собой героические усилия, чтобы не прыснуть. Вот сидит Таня и, не мигая, пристально смотрит на учительницу. Разве это не смешно? Она же знает что Таня спит с открытыми глазами. Нина Косинская слушает отвечающую вытянув губы и с таким видом, точно для нее решается вопрос жизни или смерти. У Лиды Вершининой мечтательное, потустороннее выражение лица. Тамара откинулась на спинку парты и нагнула голову, словно приготовилась бодаться. У Светланы Ивановой коса лежит на задней парте. Если бы с ними учились мальчишки, то обязательно привязали бы ее косу к парте…
— Крылова! Пожалуйте к доске! — голос учительницы на какой-то момент возвращает Катю к действительности.
Крылова встряхивает головой, привычным жестом одергивает платье и нехотя подходит к доске.
«А вдруг она сейчас вместо ответа — запоет?» — неожиданно думает Катя и отчетливо представляет себе эту картину. Крылова поворачивается к учительнице, откашливается, прикладывает левую руку к груди, закатывает кверху глаза и сильным голосом начинает: «Чайка смело пролетела над се-до-ой волной…» Воображение Кати рисует вытаращенные от удивления глаза Анны Васильевны… И, закрыв рот рукой, она нагибается к парте, чтобы не расхохотаться.
Прошло десять-пятнадцать минут, «смешинка» исчезла, и все стало обычным и мало интересным.
У Кати был серьезный недостаток, о котором она прекрасно знала и с которым по мере своих «слабеньких сил» боролась. Она была ленива. Катя могла прекрасно учиться, но училась средне. Не хватало воли избавиться от лени. Любила она делать только то, что нравилось, остальное давалось «со скрипом», как выразился ее отец.
Катя не имела закадычной подруги, но очень любила Аню Алексееву, Женю Смирнову, Светлану Иванову и Нину Шарину. Белову, Логинову, Крылову она недолюбливала, с остальными находилась в приятельских отношениях. Комсоргом класса она была второй год.
Ссора Алексеевой и Беловой мало беспокоила Катю, тем более, что Аня извинилась перед Беловой, и, значит, вопрос исчерпан. Катя была уверена, что никто не посмеет «вынести сор из избы». Ведь сколько в последние годы было различных происшествий с девочками известных всему классу, о которых даже не подозревала Зинаида Дмитриевна, не говоря уже о других учителях Девочки умели хранить тайны…
Анна Васильевна дала задание и начала объяснять. Говорила она четко, громко, как-то особенно подчеркивая и выделяя отдельные фразы, но Катя никак не могла сосредоточиться. Анна Васильевна говорила о столыпинской реформе после поражения первой русской революции, и в голове Кати почему-то застряла цифра — семьдесят миллионов десятин. Катя пыталась представить себе эту площадь: «сколько Ленинградов можно построить на семидесяти миллионах десятин земли?» Она сидела, подперев подбородок ладонью согнутой руки, и, глубоко задумавшись, неподвижно смотрела в угол.
— Иванова Екатерина! Ты куда улетела? — неожиданно спросила Анна Васильевна.
— Я никуда не улетела, — ответила девушка, поднимаясь.
— А я вижу, что ты где-то под облаками витаешь. Садись и слушай. Завтра спрошу.
СВЕТЛАНА
Весь остаток школьного дня Светлана Иванова провела в каком-то подавленном состоянии. На нее угнетающе подействовала ссора девочек. Никогда еще в их дружном классе не было ничего подобного. Она без колебания одобрила поступок Ани и возмутилась выходкой Вали, но все последующее оставило в ее душе тяжелый осадок.
Несмотря на такие события, домой Светлана вернулась в хорошем настроении. Во-первых, она получила пятерку по тригонометрии. Во-вторых, сегодня должен прийти Игорь — старший брат. В-третьих, может быть, потому, что последние дни установилась, наконец, сухая погода, подул северный ветер и как-то особенно ясно почувствовалось приближение зимы; как настоящая северянка, Светлана не боялась холодов и любила зиму. Никогда и нигде она так не веселилась и не дурачилась, как на катке. Это был единственный вид спорта, которым она увлекалась.
Жила она с матерью и младшим братом в первом этаже большого дома. Дверь ей открыл Петя, который уже вернулся из школы и делал уроки.
— Ты обедал, Петушок? — спросила Светлана.
— Откуда я знаю, что брать! — хмуро ответил он. — Ну хорошо, сейчас я тебе разогрею…
Последние два года здоровье матери сильно пошатнулось, и Светлана взяла на себя все хозяйственные заботы: «отоваривание» продовольственных карточек, стирка, мытье полов, штопка и даже мелкое шитье — все это легло на ее плечи. Светлана не унывала. Она легко втянулась в работу и не представляла себе другой жизни. С матерью Светлана жила как с подругой, любила ее и жалела до слез, Она отлично понимала, что эта хрупкая женщина ценой своего здоровья сумела поднять их на ноги. Но теперь уже недалек тот день, когда Игорь окончит Высшее военно-морское училище и освободит мать от непосильного труда. За ним Светлана, а там и Петя станут самостоятельными и окружат ее заботой и любовью.
Переодевшись, Светлана принялась за работу. Поставив разогревать, обед, она вернулась в комнату и; увидела Петю, который держал в руках свое пальто.
— Света, пришей пуговицы!
Две пуговицы были вырваны «с мясом».
— Где это ты оборвал?
— Женька, понимаешь, уцепился, — а нитки гнилые…
— Эх ты! — с укором сказала сестра принимаясь за починку.
Когда мать вернулась с работы, пальто висело на месте, а брат с сестрой сидели за столом, уписывая за обе щеки гороховый суп с хлебом. Она присоединилась к детям и, пообедав, легла отдыхать. Петя ушел к приятелю.
Прибрав на столе и вымыв посуду, Светлана взглянула на ходики. Шесть часов. Пора садиться за уроки.
— Что нового, Света? — спросила Екатерина? Андреевна.
— Пятерка по тригонометрии. Устраивает?
— Если больше не ставят, тогда устраивает, — пошутила Екатерина Андреевна.
— Да, чуть не забыла! Новый учитель пришел. У нас такая история сегодня была, такая история…
Светлана села на кровать, рассказала о первой встрече с Константином Семеновичем, о том, как Белова и Холопова попытались его «разыграть», и чем это все кончилось.
— Господи! Какие вы еще девчонки! — вздохнула мать. — Ветер в голове.
Светлана просидела за книгами немногим больше часа, как в окно постучали.
Девушка бросилась в прихожую.
В черной форме курсанта, с золотыми пуговицами, с тремя золотыми «галочками» на рукаве, на крыльце стоял высокий, стройный моряк. Рядом с ним, в такой же форме, стоял Алексей Ермолов.
Каждый раз, поджидая брата, Светлана думала об Алеше. Ей хотелось, чтобы он пришел, но когда она его видела, то почему-то терялась, не зная, о чем говорить. Может быть, это зависело от него? Начни он какой-нибудь шутливый разговор — и девушке стало бы легче. Но застенчивый и немногословный Алеша предпочитал молчать. Однако его редкие замечания и реплики говорили об уме и наблюдательности.
— Не ждала, Свечка! А ведь мы за тобой! Мама спит? — переходя на шепот, спросил Игорь. Быстро одевайся!
— Куда?
— В театр. Шефы билеты прислали!
— Я не знаю… Мне нужно еще уроки делать…
— Без разговоров! Живо! Семь с половиной минут на весь туалет. Выполняй!
Игорь осторожно подошел к матери, притворившейся спящей, нагнулся и поцеловал ее в лоб. Она открыла глаза и с улыбкой обняла сына за шею.
— Здравствуй, Игорек!
— Может быть, и ты пойдешь с нами мамочка?
— Никуда я не пойду,
— Ну тогда спи. У меня все в порядке! Новостей нет.
— Здравствуйте, Алеша! Извините, что лежу.
— Ну что вы, Екатерина Андреевна…
Между тем Светлана, захватив свое выходное платье, убежала в кухню переодеваться. Она вернулась назад слегка разрумянившаяся, в простом, но очень к ней идущем платье.
— Ах ты Свечка, Свечечка! — с гордой улыбкой сказал Игорь. — Как она выросла-то, мама…
На улице, шагая с ней под руку, он шепнул:
— Ты же у меня Золушка… А рядом идет принц!
От этой фразы у Светланы замерло сердце и захватило дыхание. Она покосилась на идущего рядом Алешу и, убедившись, что он ничего не слышал, вполголоса строго сказала брату:
— Игорь, прекрати, или я вернусь домой!
Он не первый раз шутил на эту тему. Ему доставляло какое-то удовольствие приводить в смущение сестру, но Светлана не могла на него долго сердиться.
В ярко освещенном фойе Дома культуры гуляла нарядная публика. Эта двигающаяся по кругу толпа напомнила Светлане школьные коридоры во время перемен. Но здесь был строгий, неизвестно кем установленный порядок. Никто никого не перегонял, не толкался, не вертелся под ногами.
Постояв с минуту возле большой карты, где разноцветными лампочками были отмечены стройки новой пятилетки, молодые люди влились в общий поток гуляющих.
— Свечка, ты замечаешь, как на тебя пялят глаза? — неожиданно спросил Игорь, кивнув головой в сторону.
— Ты с ума сошел! Это на ваши золотые пуговицы…
— Не скромничай. Держи голову выше!
— Что-то с тобой сегодня случилось!
— Да, да! Случилось… Я влюбился, Свечка!
— Не болтай глупости!
— Если б это были глупости!.. Пропала моя головушка!
— Когда же ты успел?
— Ну, для этого дела нужно одно мгновенье. Увидел — и готов: пошел ко дну!
— Что же ты теперь будешь делать?
— Что я буду делать? — переспросил он. — Буду ходить под окнами с гитарой, вздыхать, стихи писать…
— Учебу заброшу! — в тон ему подсказал Алеша.
— Ну, это, положим, дудки! Ты же сам-то не бросаешь…
От последней фразы у девушки сжалось сердце. Но, сделав вид, что она не обратила никакого внимания на эти слова, Светлана улыбнулась и спросила Игоря:
— А кто она такая, если не секрет?
В том-то и беда, что не знаю. «Я имени ее не знаю» — тихо пропел Игорь. — И даже не знаю, в каком районе искать. Под самым моим носом она села в машину и укатила с каким-то старичком.
Над головой резко затрещал звонок. Публика направилась в зал.
Домой Светлана вернулась поздно и сразу села заканчивать уроки. Но, раскрыв учебник химии, она долго и неподвижно смотрела на переплет оконной рамы. «Живой труп» произвел на нее сильное впечатление. В школе их учили «прорабатывать» всякое произведение, а сегодня ей как-то не хотелось этого делать. Она не пыталась ни вскрывать идею, ни анализировать поступки героев, эпоху, язык… Она просто смотрела, как люди живут, страдают, мучаются, мешают друг другу… Сочувствовала цыганке Маше, было жаль и Федю Протасова, и Лизу, и даже Каренина. Тяжелое чувство не покидало Светлану и во время антрактов. На Игоря пьеса произвела такое же впечатление. После спектакля он проводил сестру до дому и, не заходя, уехал с Алешей в училище.
В семье Ивановых не принято было говорить об отце, а если кто-нибудь спрашивал, то они отвечали, что он умер. Но это была неправда. Десять лет назад отец уехал и больше не вернулся. Он бросил семью на произвол судьбы. Жив ли он сейчас? Игорь считал, что отец погиб на фронте. Во всяком случае, ему так хотелось. Светлане почему-то казалось, что отец жив.
…Настойчиво тикали ходики, но Светлана не могла выйти из оцепенения. Она стала думать о сегодняшнем дне. Вспоминались слова брата о Золушке и принце. В душе появилось чувство досады. Как он может шутить такими вещами? Впрочем, он же не знает, что делает ей больно. Затем в памяти раздался голос нового учителя: «Ну, а вы что решили, Иванова?». Профессия… «А стоит ли об этом думать? Буду работать и учиться заочно». Перед глазами поплыли какие-то неясные образы, и мысли стали заплетаться, путаться.
За окном загудела машина, и этот звук привел Светлану в себя. Она тряхнула головой и взялась за учебник.
ТАНЯ АКСЕНОВА
— Таня, вставай! Таня… Таня… Да проснись же ты! Танька же! — тормошил сестру семилетний брат. Он был уже одет и собирался уходить в школу. — Таня, имей в виду… тебе влетит от папы. Таня же!
— Ну что такое? Что тебе надо, Шурка?
— Пора же вставать!
— Сколько сейчас времени?
— Девятый час…
— Фу ты, какая история! — сердито сказала девушка, не открывая глаз. — Заболеть мне, что ли?
Но мальчик пришел не только за тем, чтобы разбудить сестру. Его тревожил какой-то вопрос. Увидев, что Таня открыла глаза, он спросил:
— Таня, а если генерал на колбасе поедет, его милиционер может оштрафовать?
— Какой генерал? На какой колбасе?
— На трамвайной!
— Глупыш! Зачем же генерал на колбасе поедет?
— Ну, а если поедет… Может его милиционер оштрафовать?
— Конечно, может. Отстань от меня!
— А я считаю, что не может! — убежденно сказал мальчик. — Он генерал, а он милиционер!
— Господи, какой ты еще дуралей! Когда ты поумнеешь?.. Ну ступай, не мешай мне одеваться.
Выпроводив брата, Таня полежала несколько секунд, глядя на блестящий никелированный шарик кровати, и вдруг вскочила, словно ошпаренная. Одевалась как на пожар, на ходу запихивая в рот приготовленный завтрак.
— Ты опять проспала, Татьяна? — спросил отец, бесшумно появляясь в дверях.
На нем был надет пестрый мохнатый халат, а на ногах мягкие домашние туфли. Он только что побрился, и поэтому ровно подстриженная лопаточкой бородка казалась приклеенной.