XVIII в. в Европе намного превзошел два предшествовавших ему столетия по количеству и уровню появившейся в этот век социалистической литературы разного рода. Из работ, носящих собственно теоретический характер, несомненно выделяются вышедшие во Франции «Кодекс природы, или Истинный дух ее законов» (1755 г.), автором которого считается Морелли, и сочинения Габриеля Бонно де Мабли (1709–1785): «О правах и обязанностях гражданина», «О законодательстве, или Принципы законов» и др. Оба писателя стояли на позициях отрицания частной собственности и всего с нею связанного и полагали идеальным строй, основанный на общности имуществ.
Главный труд Морелли – «Кодекс природы» – крупная веха в истории социалистических учений. Среди многих иных законоположений в нем излагаются также «Законы о форме правления, долженствующие предупредить всякую тиранию» и «Законы об управлении». На будущее Морелли планирует следующее административное (и экономическое) деление страны: провинции, города, трибы (роды, части городов), семьи.
Основная структура публичной власти складывается, согласно «Кодексу законов», так. Каждый член семейства по достижении 50 лет становится членом сената своего города («Частного сената») и пользуется в делах управления городом правом совещательного и решающего голоса. Из состава городских сенаторов образуется ежегодно обновляемый Верховный сенат. «Частным сенатам совместно с Верховным сенатом будет принадлежать вся политическая власть; это значит, что они будут в определенной форме и без осуждения приказывать то, что формально предписывается законами». Функция же непосредственно Верховного сената – осуществлять надзор за тем, чтобы решения и регламенты каждого города не противоречили государственным законам и чтобы принимаемые меры полицейского и хозяйственного характера разумно соответствовали распределительным и иным законам.
|
|
Кроме системы сенатов предусматривается целая иерархия начальников разного ранга, в частности начальника трибы, начальника города, начальника провинции, наконец главы государства (нации). Своеобразен порядок занятия таких начальнических должностей. Каждая семья поочередно дает начальника своей трибе, и он остается на этом посту пожизненно. Каждый начальник трибы поочередно в течение года исполняет обязанности начальника города. На тех же условиях каждый город дает начальника своей провинции. «Каждая провинция поочередно дает пожизненного главу всего государства». Обязанность главы государства – следить согласно приказам Верховного сената за соблюдением законов и решений, к ним относящихся, осуществлять общее управление производством и распределением, поддерживать в государстве порядок и единообразие. «Начальники городов под властью начальников провинций, а эти последние под властью главы государства будут исполнять в своих областях те же функции, какие он исполняет для всего государства».
В рассуждениях Морелли по поводу политических институтов и норм, предназначенных гарантировать нацию от рецидива тирании, нетрудно обнаружить умолчание относительно системы выборов. Это умолчание не случайно. Мыслителю кажется, что выборность нарушает принцип равенства, поскольку в обществе равных все в одинаковой степени достойны быть избранными. Тут хорошо видно, к каким странным выводам способна приводить абсолютизация того или иного принципа. В данном конкретном случае– принципа равенства. Понятно намерение Морелли включить в процесс отправления публично-властных функций весь народ, обосновать демократию как «естественную» государственную форму, единственно приемлемую для общества, где «ничто не будет принадлежать отдельно или в собственность кому бы то ни было, кроме тех вещей, которые каждый употребляет для удовлетворения своих потребностей, для удовольствий или для своего повседневного труда». Беспрепятственное и безбоязненное использование каждым того, что может удовлетворить его естественные и, следовательно, законные желания, составляет, по Морелли, истинную политическую свободу человека. Но такой свободы просто не может быть, если отсутствуют подобающие публично-властные и юридические механизмы ее реализации. Как раз этим механизмам плохо везет в «Кодексе природы».
|
|
«Образцовый порядок, без путаницы, без замешательства» Морелли строит в обход принципа выборности, с признанием занятия ряда управленческих постов (начальников триб) пожизненными. Это– только одна (и, наверное, не главная) сторона проблемы. Другая сторона – почти тотальная регламентация всех сфер социальной и личной жизни в обществе, сумевшем исправить «недостатки политики и морали согласно законам природы». Намерение воздвигнуть здание будущего точно в соответствии с этими законами, по сугубо рационалистическим канонам воплощено в массе разнообразных и дотошных директив. Они касаются приемов учета жителей страны и имуществ, способов регулирования продуктообмена, планировки поселений, проведения свадеб, профессионального обучения детей, правил кормления грудных младенцев разведенными женами, формы одежды граждан (будничной и праздничной) и т.д. и т.п.
|
|
Недреманное око государства бдительно следит за «образцовым порядком» и в области духовной культуры. «Никакой иной моральной философии, кроме той, которая трактует о плане и системе законов, не будет». «Будет существовать своего рода кодекс всех наук, где к метафизике и морали никогда не будет добавляться ничего выходящего за границы, предписанные законом». «Красноречию, поэзии и живописи дозволено будет прославлять физические и нравственные красоты природы, предметы наук, удобства и приятные стороны общества, равно как граждан, особенно отличившихся в усовершенствовании всего названного». В тисках такой навязчивой заботы о них граждане не могли бы, разумеется, выступать как активные самостоятельные личности; политическая же свобода сникла бы и зачахла, не успев расцвести.
Морелли описал в понятиях своего времени коммунистическое устройство общества. Не его вина, что в итоге получился колоритный образ казарменного коммунизма. Действительная история подтвердила достоверность как раз этого образа. Коммунизма в каком-либо ином обличье она человеческой цивилизации предъявить не смогла.
Не в пример Морелли Г. Мабли воздерживался от скрупулезного описания организации всех сфер жизни в коммунистическом обществе будущего: «...у меня нет материала, чтобы соорудить такое здание». Невозможность изобразить совершенное коммунистическое общество во всех его измерениях (в том числе и политико-организационном) не обескураживает Г. Мабли. Он рисует общую картину утопической республики равенства, частично излечившейся от порожденных неравенством имуществ зол. Ознакомление с особенностями такой картины позволяет с большой долей вероятности судить о том, каким бы, скорее всего, вышел у Г. Мабли подробный план политической формы коммунистического общества.
Мабли исходит прежде всего из того, что принципиально новый общественный строй необходим для обеспечения счастья народу, человечеству. Он уповает по преимуществу на мирные политические акции и на законы как на средства, которые могут обеспечить такое счастье. Но не всякие политические акции и не всякие законы. «Политика и законы общества хороши постольку, поскольку они сообразуются с намерениями провидения, которое, конечно, не связывало счастья с несправедливостью, порождаемой тщеславием и жадностью». Законодатель должен знать, к какому счастью люди призваны Природой, и уж во всяком случае «содействовать проявлению социальных качеств, побуждающих нас объединяться в общество». Природа «сделала равенство законом для наших предков». Она сделала всех людей равными, дала им одинаковые органы, одинаковые потребности и одинаковый разум. «Где вы найдете основание неравенства? Разве расточаемые ею (т.е. Природой. – Л. М.) на земле блага не принадлежали всем сообща? Разве она дала каждому особую вотчину? Разве она провела межи на полях?»
Чтобы приблизиться к заветному общественному состоянию, Мабли выступает за принятие целого ряда законов, уравнительных по своей направленности. Во-первых, закон против роскоши во всех ее видах. Государству следует культивировать простые потребности и нравы. Всякий закон, изданный в таком духе, «является спасительным и мудрым». Законы против роскоши должны распространяться на все: «на мебель, жилище, стол, слуг, одежду»; чем суровее будут эти законы, тем «менее опасным будет неравенство имущества». Во-вторых, закон об отказе государства в каком-либо покровительстве торговле и купечеству, ибо присущий коммерции дух алчности противоречит духу всякого хорошего правления. В-третьих, закон, регулирующий порядок наследования. Имущество завещателя, по Мабли, надлежит равномерно распределять между членами его семьи или даже передать в руки неимущих данной округи. В-четвертых, закон об ограничении самих владений отдельных граждан, устанавливающий их пределы.
Теперь о приемлемой для мыслителя конструкции политической власти. Согласно Г. Мабли, народ – единственный создатель политического строя, изначальный носитель верховной власти и ее распределитель, доверяющий таковую полностью или в долях своим должностным лицам. Народ лишь тогда свободен, когда является законодателем и имеет возможность «путем разумных распоряжений принудить правительство служить только орудием и верным исполнителем законов». Институциональное закрепление принадлежащий народу суверенитет находит в избрании гражданами (каждый раз на определенный срок) депутатов, которые образуют высший законодательный орган страны– Национальную Ассамблею. Она формирует правительство, выступающее органом исполнительной власти в центре. На местах эту власть представляют магистраты, также избираемые населением. Учреждения исполнительной власти подотчетны власти законодательной («общая субординация связывает все части общества»).
Вне сомнения, Г. Мабли считает демократическую республику наиболее подходящей политической оболочкой для общества, сумевшего «доработаться» до коммунистического строя. Спорадические реверансы писателя в сторону монархизма не могут приниматься всерьез, ибо он намеренно лишает сан монарха по-настоящему значимых властных полномочий, оставляя за ним преимущественно декоративно-символические функции.
Одной из самых примечательных фигур среди социалистов (коммунистов) эпохи европейского Просвещения является Гракх Бабеф (1760–1797). Совокупность его взглядов (бабувизм), базировавшихся на идеях Морелли и якобинцев, можно считать кульминацией развития социалистической мысли в революционной Франции конца XVIII в.
Программно-политическая установка Г. Бабефа – яростного противника частной собственности и всего с нею связанного – заключается в требовании на месте существовавшей прежде антинародной государственности «построить народное государство». Он уверен в том, что «народное правление должно и может обеспечить зажиточность и счастье каждого человека, нерушимое благоденствие всех членов общества». Путь к такому правлению лежит через переходный период. Он начинается с восстания народных масс, подготовленного конспиративной организацией революционеров. Восставшие устраняют прежние органы высшей власти, овладевают всеми правительственными учреждениями; народу сразу предоставляется ряд экономических и социальных благ. Полнота власти в переходный период целиком сосредоточена в руках временного революционного правительства – Национального собрания, провозглашенного восставшим народом и осуществляющего диктатуру плебейства. Это Собрание включает в свой состав наиболее преданных революции и мудрых людей.
По окончании переходного периода, с утверждением коллективистских принципов социальной жизни – на основе Конституции 1793 г. – сложится единая для всей страны республиканская форма управления. Приемлема для «народного государства» французская Конституция 1793 г. потому, что «политические права граждан в ней ясно изложены и прочно гарантированы». Конституция 1793 г. объявляется «подлинным законом» французской нации, ибо «она утвердила неотъемлемые права каждого гражданина давать свое согласие на законы, осуществлять свои политические права, пользоваться правом собраний, требовать того, что он считает полезным, получать образование и не умирать от голода». Г. Бабеф позитивно оценивает демократические институты. Он, например, придает большое значение гласности: «Правду надо говорить всегда, надо предавать ее гласности, осведомлять весь народ о том, что касается его важнейших интересов... необходимо говорить ему обо всем, постоянно показывать ему, что надо делать, и не столько бояться неудобств гласности, используемых ловкими политиками, сколько полагаться на огромную силу, всегда берущую верх над всякой политикой». В новой политической общности будет неукоснительно действовать правило: никто из управляющих и управляемых не может «стать богаче или обладать большей властью, нежели любой из их собратьев».
Г. Бабеф и его сторонники свои привлекательные замыслы достижения «нерушимого благоденствия всех» и «счастья каждого человека» строили с прямым расчетом на решительное и жесткое руководство сверху, из центра (преимущественно волевыми, приказными методами) всеми сторонами жизнедеятельности республики (хозяйственной, политической, правовой, культурной, бытовой и т.д.) при строжайшем подчинении граждан законам, указаниям верховной администрации, при обязательном участии каждого в проводимых ею мероприятиях.
Далеко не случайными являлись рекомендации строить «народное правление» наподобие армии. Осуществимость армейского образца построения системы руководства обществом, согласно Бабефу, «доказана на опыте, поскольку оно (построение системы руководства на армейский лад. – Л. М.) применяется к 1 млн. 200 тыс. человек в наших 12 армиях (что возможно в малых размерах, возможно и в больших)». Выбор армейских порядков в качестве прототипа «народного государства» оборачивается тем, что последнее мыслится предельно централизованной организацией с главенством в ней принципа единоначалия, с всеохватным регламентированием поведения людей и нормативным распределением благ, с беспрекословным повиновением всех предписаниям вышестоящих инстанций и т.д.
В «народном государстве» человека прикрепят– сообразно его дарованию– к мастерству (делу), которое он знает, и обяжут сдавать произведенное им на общий склад. Великая национальная община будет содержать всех своих членов в одинаковом и честном среднем достатке, снабжая каждого всем, в чем он нуждается. Перемещение трудящихся из одной коммуны в другую производится только по предписанию верховной администрации. Члены национальной общины получают общественный рацион лишь в том округе, в котором они проживают. В каждой коммуне в определенное время устраиваются общественные трапезы, и присутствие на них обязательно для всех членов данной коммуны. Лиц, у которых отсутствуют «гражданские чувства», «верховная администрация осуждает на принудительные работы». Памятуя, вероятно, об этих и схожих с ними чертах образа жизни, долженствующего быть в условиях аскетически-эгалитарного строя бабувистов, А. И. Герцен характеризовал его как «каторжное равенство Гракха Бабефа».
Но сам французской революционер-коммунист менее всего таким осознает и воспринимает свой идеал. Он уверен в другом: республика, которая возникнет по завершении революционного периода, явит собой пример подлинно демократически устроенной корпорации. Дело в том, что для Г. Бабефа суть демократии, ее эмансипаторский по отношению к трудящимся смысл – это бескомпромиссное уничтожение строя частной собственности, торжество коллективизма и эгалитаризма. Восторжествуют же они, на его взгляд, тогда, когда с помощью соответствующих общественных учреждений у каждого будет навсегда отнята возможность (и надежда) «стать более богатым, более влиятельным, превосходящим своими знаниями кого-либо из своих сограждан». С намерением осуществить такую цель логично связана ориентация Г. Бабефа и бабувистов на довольно широкое применение к гражданам «народного государства» различных репрессивных мер. Поднимая меч диктаторства и нивелирования во имя избавления человечества от эксплуатации, нищеты, «войны всех против всех», тирании и проч., бабувисты одновременно замахиваются на человеческую индивидуальность, игнорируют самобытность всякой личности, ее потребность в беспрепятственной реализации своих нормальных стремлений. В их сознании эта человеческая индивидуальность выступает серьезной помехой демократизму, несовместима с ним.