— Я был уверен, что тебе ничего не грозит. Уверен. — Судя по голосу, подобной уверенности он не испытывал. Когда же Ранд ничего не ответил, Асмодиан замялся, неловко пожал плечами. — Морейн настояла, чтобы я принес воды. Волевая женщина, не позволила барду Лорда Дракона… — Замолчав, он быстро облизал губы. — Что случилось?
— Саммаэль, — промолвил Ранд, но вовсе не в ответ. Он просто произносил вслух мысли, которые приплывали из Пустоты. — Я помню, когда его впервые прозвали Разрушителем Надежды. После его предательства у Врат Хеван, после того, как он провел Тень в Рорн М'дой и в сердце Сателле. Казалось, в тот день умерла надежда. Кулан Кухан плакала. Что такое? — Лицо Асмодиана стало белее волос Сулин, он лишь безмолвно покачал головой. Ранд всмотрелся в глубину шатра. Кто бы сейчас ни говорил там, ее он не узнал. — Это они меня ждут? Тогда я к ним пойду.
— Они тебя еще не пригласили, — сказал Лан, возникая возле вздрогнувшего от неожиданности Асмодиана. — Как и никого из мужчин. — Ранд тоже не слышал, как приблизился Страж, но лишь повернул голову. — У них встреча с Хранительницами из Миагома, Кодара, Шианде и Дэрайн.
— Кланы пришли ко мне, — безучастно промолвил Ранд. Но ждали они слишком долго, И сегодняшний день еще больше обагрился кровью. В сказаниях ничего похожего не случалось.
— По-видимому, так. Но четыре вождя не встретятся с тобой, пока не обговорят свои условия Хранительницы, — сухо добавил Лан. — Идем. Морейн тебе расскажет больше, чем я.
Ранд помотал головой:
— Что сделано, то сделано. Подробности я выслушаю потом. Если Гану больше не надо прикрывать наши спины, тогда я нужен ему. Сулин, отошли гонца. Гану…
— Все кончено, Ранд, — настойчиво сказал Страж. — Все. К югу от города осталось мало Шайдо. Тысячи взяты в плен, а большинство оставшихся переправляются через Гаэлин. Тебе отправили бы весть еще час назад, если б кто знал, где ты. Ведь ты же на месте не оставался. Идем, пусть тебе Морейн расскажет.
|
|
— Кончено? Мы победили?
— Ты победил. Полная победа.
Ранд обвел взглядом тех, кого перевязывали гай'шайн, терпеливые ряды ожидающих перевязки, тех, кто уходил весь в бинтах. Ряды лежавших почти неподвижно. Морейн по-прежнему шла вдоль раненых, устало останавливаясь то здесь, то там и Исцеляя. Конечно, здесь малая часть получивших ранения. Раненые приходили, ковыляя, кто как мог, на протяжении всего дня и уходили тоже, как и когда могли. Если могли уйти. Мертвых здесь не было. Лишь проигранная битва вызывает большую печаль, чем битва выигранная. Ему показалось, что он помнит, как раньше произносил эти слова — давным-давно. А может, он их где-то вычитал.
Нет. Он в ответе за живых, а их еще слишком много, чтобы ему и о мертвых тревожиться. Но сколько лиц я узнаю, как узнал лицо Джолиен? Я никогда не забуду Илиену, ни за что, пусть даже сгорит весь мир!
Нахмурясь, Ранд поднял руку к голове. Эти мысли будто являлись из разных мест, наслаиваясь одна на другую. Он так измотан, что едва ли способен думать. Но он должен думать, и надо, чтобы мысли не ускользали чуть ли не за пределы досягаемости. Он отпустил Источник и Пустоту и содрогнулся в конвульсиях, когда саидин чуть не погребла его под собой в миг отступления. У Ранда едва хватило времени осознать свою ошибку. Сила ушла, и на него обрушились усталость и боль.
|
|
Валясь из седла, Ранд успел заметить обращенные к нему лица, шевелящиеся губы, руки, протянувшиеся подхватить его, смягчить падение.
— Морейн! — выкрикнул Лан, голос его как из бочки отдавался в ушах Ранда. — Он истекает кровью!
Сулин нежно баюкала в руках голову Ранда.
— Держись, Ранд ал'Тор, — горячо приговаривала она. — Держись!
Асмодиан ничего не произнес, но лицо его было мрачно, и Ранд ощутил, как от того втекает в него струйка саидин. Нахлынула тьма.
Глава 45
ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Сидя на торчавшем из подножья склона небольшом валуне, Мэт поморщился и пониже надвинул широкополую шляпу от яркого утреннего солнца. Отчасти для того, чтобы защитить глаза от солнца. И еще кое чем ему вовсе не хотелось любоваться, хотя синяки и порезы, особенно царапина на виске от пролетевшей вскользь стрелы, напомнили ему, что он слишком сильно натянул шляпу. Мазь, извлеченная Дайридом из переметной сумы, уняла кровь и на виске, и в прочих местах, однако больно было по-прежнему, а мазь вдобавок и жгла. И со временем будет хуже. День только-только разгорался, но пот уже выступил на лице и пропитал белье и рубашку. От нечего делать Мэт задумался, наступит ли когда в Кайриэне осень Хорошо хоть, ноющая боль притупила усталость, и он о ней особо не вспоминал; даже после бессонной ночи он и на пуховой перине лежал бы без сна, не говоря уже о расстеленных на голой земле одеялах. К тому же очутиться поблизости от своей палатки ему сейчас очень не хотелось.
Проклятье, хорошенькая суматоха! Меня чуть не убили, теперь я весь мокрый, точно поросенок, и не могу места поуютнее найти, чтобы ноги вытянуть. Даже выпить не смею! Кровь и проклятый пепел! Мэт бросил ощупывать разрез на груди куртки — дюйм в сторону, и копье пронзило бы сердце. О Свет, но он был и впрямь хорош! Он постарался прогнать мысли о случившемся прочь. Впрочем, это было не так просто, учитывая, что творилось вокруг.
|
|
Казалось, чуть ли не впервые тайренцы и кайриэнцы не обращали внимания на то, что их окружают айильские палатки. Даже на айильцев, забредших в их лагерь. И, что не менее удивительно, тайренцы сидели и стояли рядом с кайриэнцами возле исходящих дымом костерков. Впрочем, есть никто не ел; котелки на огонь поставлены не были, хоть Мэт и учуял, как где-то пригорает мясо. Большинство воинов были пьяны, напившись как могли, вином, бренди или айильской оосквай, все смеялись и праздновали победу. Неподалеку от камня, где сидел Мэт, дюжина Защитников Твердыни, раздевшись до мокрых от пота рубах, самозабвенно отплясывали под хлопки зрителей, коих собралось раз в десять больше. Выстроившись в ряд, положив руки друг другу на плечи, они стремительно переступали ногами, казалось чудом, что ни один не запутался и не задел ногой соседа. В другом кружке собравшиеся возле врытого в землю десятифутового кола — Мэт поспешно отвел от него глаза — с десяток айильцев забавлялись по-своему. Мэт предположил, что это тоже своего рода танец. Еще один айилец играл для пляшущих на волынке. Они подпрыгивали изо всех сил, еще выше взмахивая ногой, приземлялись на ту же ногу, а потом тут же подпрыгивали еще выше и все быстрее и быстрее, иногда закрутившись волчком в воздухе в верхней точке прыжка, или кувыркаясь, или делая сальто назад.
Рядом сидели семь или восемь тайренцев и кайриэнцев, баюкая руки-ноги, сломанные при попытке повторить айильские коленца. Все хохотали и кричали, точно сумасшедшие, пустив по рукам громадный жбан. В других местах тоже отплясывали, а может, и пели. В таком шуме и гаме трудно сказать наверняка. Не сходя с места, Мэт мог насчитать с десяток флейт, не говоря уже о вдвое большем числе свистулек, а морщинистый кайриэнец в драном камзоле изо всех сил дул в нечто напоминавшее отчасти флейту, а отчасти рожок, с какими-то торчащими чудными зубцами. Барабанов же гремело просто без счета, причем большая часть из них представляли собой перевернутые котлы, по которым от души колотили ложками.
Короче говоря, лагерь представлял собой смесь бала и бедлама. Что тут творится, Мэт понял главным образом из чужих воспоминаний, их, в достаточной мере сосредоточившись, он мог отделить от собственных. Празднуют, что они по-прежнему живы. Еще раз прошмыгнули под носом у Темного и уцелели, чтобы о том посудачить. Закончена еще одна пляска на лезвии ножа. Почти погибшие вчера, может быть, мертвые завтра, но сегодня живые — восхитительно живые. Мэт же не чувствовал в душе праздника. Что толку остаться в живых, если жить в клетке?
Мэт покачал головой, глядя, как мимо, поддерживая друг друга, на заплетающихся ногах прошествовали Дайрид, Истин и коренастый рыжеволосый айилец, которого он не знал. Заглушаемые криками и радостным шумом, Дайрид с Истином пытались обучить рослого спутника словам песни «Танец Джака-из-Теней».
Всю ночь петь, и пить весь день
С девицами, нам милыми, все время напролет,
А кончится все, и нас тут нет -
На танец с Джаком-из-Теней.
Дочерна загорелый айилец, естественно, никакого интереса учить песню не выказывал — если только эти двое не убедят его, будто она достойный боевой гимн. Однако слушал, и не он один. Когда эта троица растворилась в кружащейся толпе, к ней пристроился хвост еще из двух десятков человек — все размахивали помятыми оловянными кружками и стаканами из просмоленной кожи и горланили во всю мочь легких один мотив.
Есть радость в эле и в вине,
И в девушках со стройными ногами,
Но для меня веселье, о да, всегда веселье для меня -
Танец, с Джаком-из-Теней.
Мэт клял себя, что вообще научил Дайрида этой песне. Просто надо было чем-то занять ум, пока Дайрид хлопотал над Мэтом, пока он не истек кровью. Мазь жгла немилосердно, раны болели не меньше, а умению Дайрида обращаться с иголкой и ниткой вряд ли позавидовала бы какая белошвейка. Вот только песня распространилась от той первой дюжины, точно пожар по высохшей траве. Возвращаясь на рассвете, тайренцы и кайриэнцы, пешие и конные, все распевали ее.
Возвращались прямиком в ту долину между холмами, откуда они выступили, ниже руин бревенчатой вышки, и Мэт не имел ни единого шанса улизнуть. Он предложил поехать вперед, и у Талманеса с Налесином чуть до кулаков не дошло, когда они заспорили, кто будет сопровождать Мэта. В общем, лучшими друзьями все разом не стали. Теперь Мэту не хватает лишь, чтоб явилась Морейн и принялась расспрашивать, где он был и зачем. Опять заведет свою песню о та'веренах, о долге, об Узоре и Тармон Гай'дон, пока у Мэта голова кругом не пойдет. Несомненно, сейчас она с Рандом, но очень скоро и по его душу явится.
Мэт поднял взгляд к верхушке холма, к груде разбитых бревен среди поломанных деревьев. Там возился вместе со своими учениками тот кайриэнец, изготовивший для Ранда зрительные трубы, сейчас он там что-то искал. Айильцы только и говорили о том, что там произошло. Определенно, Мэту давным-давно пора было сваливать отсюда. Медальон с лисьей головой оберегал его от женщин, способных направлять, но он вдосталь наслушался от Ранда, что когда направляет мужчина, это совсем другое дело. И Мэт не испытывал ни малейшего желания проверить, защитит ли его эта штучка от Саммаэля и ему подобных.
Морщась от кусающей тело боли, он поднялся на ноги, опираясь на свое чернодревковое копье. Вокруг продолжало бурлить празднование. Если он сумеет сейчас убрести за линию постов… О том, чтобы оседлать Типуна, Мэт и не загадывал.
— Не пристало герою сидеть без выпивки.
Вздрогнув, Мэт резко повернулся, зарычав от нахлынувшей волны боли, и встретился взглядом с Мелиндрой. В одной руке она держала большой глиняный кувшин, а не копье, и лицо ее не скрывала вуаль, но взор будто свинцовой тяжестью лег Мэту на плечи.
— Послушай, Мелиндра, я все объясню.
— А что объяснять? — спросила она, свободной рукой обнимая Мэта за плечи. Несмотря на неожиданное потрясение, он постарался выпрямиться: он до сих пор не привык смотреть на женщину снизу вверх. — Я ведь знала, что ты будешь искать чести для себя. Кар'а'карн отбрасывает огромную тень, но никто из мужчин не желает провести свою жизнь в чужой тени.
Поспешно захлопнув рот, Мэт выдавил слабое:
— Конечно. — Она не собиралась его убивать. — Вот именно.
Мэт с немалым облегчением взял у Мелиндры кувшин, но после первого же глотка поперхнулся, чуть не захлебнувшись. В кувшине оказалось бренди — чистейшее, двойной перегонки, крепче он в жизни не пробовал.
Мелиндра отобрала ненадолго кувшин, отхлебнула, удовлетворенно выдохнула и тут же сунула его обратно Мэту.
— Он был мужчиной большой чести, Мэт Коутон. Лучше бы ты захватил его. Но, даже убив его, ты получил много джи. Хорошо, что ты отыскал его.
Против воли Мэт все же взглянул на то, чего упорно избегал, и вздрогнул. К верхушке возвышавшегося рядом с танцующими айильцами десятифутового шеста была привязана кожаным шнурком за короткие огненно-рыжие волосы голова Куладина. Она будто ухмылялась Мэту.
Он отыскал Куладина? Да он изо всех сил старался, чтобы между ним и любым Шайдо было побольше кайриэнских копий. Но та стрела ударила его по голове, и Мэт оказался на земле, прежде чем понял, что произошло. Он старался подняться, вокруг кипел бой, а он размахивал клейменным воронами копьем, пытаясь пробиться обратно к Типуну. Куладин же возник перед ним, как будто из ниоткуда. Нацепленная вуаль скрывала лицо, но ошибиться было невозможно — вокруг обнаженных рук обвились, сверкая золотисто и ало, драконы. Своими копьями айилец пробил тропу среди копейщиков, призывая показаться самого Ранда, крича, что именно он, Куладин, — подлинный Кар'а'карн. Может, тогда он и сам в это верил. Мэт до сих пор сомневался, узнал его Куладин или нет, но разницы никакой не было, особенно когда этот тип решил в нем дырку проделать, лишь бы до Ранда добраться. Мэт не знал также, кто потом отрезал Куладину голову.
Некогда было смотреть — я слишком старался живым остаться, угрюмо подумал Мэт. И еще надеялся не умереть от кровотечения. Как и всякий в Двуречье, Мэт отлично владел посохом, а копье не многим отличается от боевого посоха, но Куладин, должно быть, родился с этими штуковинами в руках. Правда, это умение, в конце концов, не очень-то ему помогло. Может, у меня по-прежнему еще есть чуточку удачи. Пожалуйста, Свет, пусть теперь она вся проявится!
Мэт размышлял, как бы отделаться от Мелиндры, чтобы без помех оседлать Типуна и дать деру, когда перед юношей, откуда ни возьмись, в церемонном поклоне, по кайриэнскому обычаю приложив ладонь к сердцу, склонился Талманес:
— Да пребудет с тобой благодать, Мэт.
— И с тобой, — рассеянно отозвался он. Сама Мелиндра не уйдет, сколько ее ни упрашивай. Такой просьбой он все равно что лису в курятник запустит. Может, сказать ей, что ему хочется верхом проехаться? Но говорят, айильцы бегают не хуже лошадей.
— Ночью из города явилась делегация. В честь Лорда Дракона, в благодарность за избавление от осады в Кайриэне будет устроено триумфальное шествие.
— Да? — У нее должны найтись неотложные дела, какой-нибудь долг ее позовет. Девы вечно вокруг Ранда толкутся; может, ее для этого отзовут. Впрочем, искоса поглядывая на нее, Мэт решил, что на подобное надеяться не стоит. Широкая улыбка Мелиндры была… хозяйской.
— Делегация от Благородного Лорда Мейлана. — К разговору присоединился Налесин. Поклон его был несколько поспешен, но столь же отточен, и руки он широко развел в стороны. — Это он предлагает шествие в честь Лорда Дракона.
— Среди прочих к Лорду Дракону явились лорд Добрэйн, лорд Марингил и леди Колавир.
Мэт усилием воли постарался вникнуть, о чем идет речь. Каждый из двоих мужчин старательно делал вид, что второго не существует, — оба глядели прямо на Мэта, словно не замечая один другого. Однако лица их были напряжены не меньше, чем голоса, а пальцы до белизны стиснули рукояти мечей. Хуже не придумать, коли у них до драки дойдет, — он тогда, скорей всего, попытается смыться подальше, чтоб ни один случайно его не зашиб.
— А какая разница, кто прислал делегацию? Раз шествие устраивается в честь Ранда?
— Есть разница. Тебе надо бы испросить его о нашем законном праве возглавлять ее, — быстро проговорил Талманес. — Ты убил Куладина и этим заслужил для нас почетное место.
Налесин захлопнул рот и насупился — он явно собирался сказать то же самое.
— Вот вы вдвоем его и спросите, — промолвил Мэт. — Это не мое дело.
Рука Мелиндры крепче сжала его загривок, но он не обратил внимания. Морейн наверняка где-то неподалеку от Ранда. А Мэт не станет совать голову во вторую петлю, когда пытается придумать, как избежать первой Талманес и Налесин захлопали глазами, глядя на Мэта так, будто он спятил.
— Ты возглавлял нас в сражении, — возразил Налесин. — Ты — наш генерал.
— Мой камердинер начистит тебе сапоги, — промолвил Талманес с легкой улыбкой, которую предусмотрительно не адресовал квадратнолицему тайренцу, — вычистит и починит одежду. Так что вид у тебя будет наилучший.
Налесин дернул кончик напомаженной бородки — он чуть было не покосился на кайриэнца, но вовремя спохватился:
— Если осмелюсь предложить, у меня найдется для тебя подходящий кафтан. Кармазинный, с золотой парчой.
Теперь настал черед сверкать глазами кайриэнцу.
— Генерал? — воскликнул Мэт, тяжело опершись на древко копья. — Никакой я не растреклятый… То есть я не хочу занимать чужого места! — Пусть они теперь мучаются в догадках, кого из них он имеет в виду.
— Сгори моя душа, — промолвил Налесин, — твой полководческий дар помог нам победить и сохранил наши жизни. Не говоря уже о твоей удаче. Я слыхал, ты везуч в картах, но тут дело куда похлеще карт. Я бы последовал за тобой, даже если б ты никогда не встретил Лорда Дракона.
— Ты наш командир, — чуть ли не перебивая Налесина, произнес Талманес, голосом если и не менее уверенным, то более сдержанным. — До вчерашнего дня я подчинялся людям из других стран потому, что так требовал долг. За тобой же я пойду потому, что желаю того сам. Может, в Андоре ты и не лорд, но здесь я готов признать тебя лордом и присягнуть тебе.
Кайриэнец и тайренец воззрились друг на друга, словно изумленные, что произнесли слова, продиктованные одним и тем же чувством, потом медленно, неохотно обменялись короткими кивками. Если они и не испытывали взаимной симпатии — лишь законченный болван поставил бы на это, — то сошлись на сходном мнении. В какой-то мере.
— Я пришлю своего конюха, пусть приготовит твоего коня к шествию, сказал Талманес и слегка нахмурился, когда Налесин добавил:
— А мой ему поможет. Мы не должны ударить в грязь лицом, конь должен соответствовать торжественному моменту. И, сгори моя душа, нам нужно знамя. Твое знамя.
С этими его словами кайриэнец согласился подчеркнутым кивком.
Мэт не знал, что и делать: то ли истерично расхохотаться, то ли сесть и заплакать. Проклятые воспоминания! Если б не они, он бы давно ускакал прочь. Если б не Ранд, никакой такой напасти на Мэта не обрушилось бы. Мэт мог шаг за шагом проследить путь, которым он пришел к этим воспоминаниям, — каждый шаг в то время казался необходимым и сам по себе представлялся последним, но в действительности неизбежно приводил к очередному. И в начале этого пути находился Ранд. И проклятый та'верен. Мэт никак не мог взять в толк, почему поступок, который кажется абсолютно необходимым и, насколько он понимал, чуть ли не безобидным, всегда приводит к тому, что он все глубже увязает в трясине. Мелиндра перестала сжимать его загривок и принялась ласково поглаживать шею. А Мэту сейчас надо лишь…
Мэт поднял глаза к вершине холма и тут-то ее и увидел. Морейн, на своей изящно ступающей белой кобыле, рядом на черном жеребце высится Лан. Страж склонился к Морейн, словно прислушиваясь, и Мэту почудилось, будто между ними возник спор, короткий яростный протест с его стороны, но спустя мгновение Айз Седай, дернув за поводья, развернула Алдиб и скрылась из виду за гребнем склона. Лан остался на месте, наблюдая с Мандарба за раскинувшимся внизу лагерем. Наблюдая за Мэтом.
Тот вздрогнул. Голова Куладина будто и вправду скалилась над ним. Мэт почти слышал его голос. Меня ты, может, и убил, но сам точно в капкан угодил. Я мертв, а ты никогда не будешь свободен!
— Проклятье, просто великолепно, — пробормотал Мэт и сделал большой, взахлеб, глоток крепкого бренди. Талманес с Налесином, видимо, призадумались, что он этим хотел сказать, а Мелиндра согласно рассмеялась.
Около шестидесяти тайренцев и кайриэнцев, столпившихся неподалеку посмотреть, как два лорда беседуют с Мэтом, то, что последний приложился к кружке, восприняли как сигнал и, будто серенаду, затянули куплет собственного сочинения:
Кости будем метать, как бы они ни легли,
И девушек тискать, какого бы роста они ни были,
Потом за юным Мэтом, когда б в поход он
Ни позвал, сплясать нам с Джаком-из-Теней.
С присвистом смеясь и не в силах унять смеха, Мэт тяжело осел обратно на валун и решительно принялся опустошать кувшин. Должен же быть способ вырваться из этой паутины. Должен быть.
* * *
Ранд медленно приподнял веки и уставился на полог палатки. Он лежал раздетый, под одним одеялом. Отсутствие боли казалось чуть ли не ошеломляющим, однако чувствовал он себя даже слабее, чем помнилось. И он помнил. О чем-то он говорил, думал о чем-то… Кожу обдало холодом. Я не могу позволить ему взять над собой, верх. Я — это я. Я! Пошарив под одеялом, он нащупал на боку аккуратный круглый шрам, горячо пульсирующий, однако затянувшийся.
— Морейн Седай Исцелила тебя, — произнесла Авиенда, и Ранд вздрогнул.
Он не заметил девушку, а она, скрестив ноги, сидела возле очага, на настланных в несколько слоев пледах, и прихлебывала из серебряной чаши с выгравированными леопардами. На подушках с кисточками возлежал Асмодиан, опустив подбородок на ладони. Никому из них, по-видимому, так и не удалось отдохнуть: у обоих под глазами темнели круги.
— Зря она это сделала, — продолжала Авиенда холодным голосом. Устала она или нет, но прическа ее была в полном порядке, а аккуратная одежда разительно контрастировала с измятым темным бархатным костюмом Асмодиана. То и дело девушка, словно не осознавая, что делает, принималась вертеть на руке костяной браслет в виде роз с шипами, который ей подарил Ранд. И еще на ней было то ожерелье из серебряных снежинок. Авиенда так и не сказала ему, кто ей подарил ожерелье, хотя ее, кажется, позабавил его неподдельный интерес к тому, чей это подарок. Теперь же она не выглядела веселой. — Сама Морейн Седай едва с ног не свалилась, Исцеляя раненых. Аан'аллейну пришлось ее на руках в палатку отнести. И все из-за тебя, Ранд ал'Тор. Потому что, Исцеляя тебя, она отдала последние силы.
— Айз Седай уже на ногах, — подавив зевок и проигнорировав острый взгляд Авиенды, заметил Асмодиан. — После восхода она дважды заглядывала, хотя и говорила, что ты оправишься. По-моему, минувшей ночью она не была в этом уверена. Как и я. — Вытащив откуда-то из-за спины позолоченную арфу, он поставил ее перед собой, принялся поглаживать инструмент, перебирать струны, продолжая рассеянно говорить: — Разумеется, что мог, я для тебя сделал — моя жизнь и будущее всецело связаны с тобой, однако, как понимаешь, мои дарования лежат в иной сфере, нежели Целительство. — Будто в подтверждение своих слов, он взял несколько тихих аккордов. — Насколько я понимаю, мужчина, рискнувший сделать то, что совершил ты, может себя убить или укротить. Могущество во владении Силой бесполезно, если тело изнурено. Если тело устало и измотано, саидин с легкостью убьет. Так я, во всяком случае, слышал.
— Ты закончил делиться своей премудростью, Джасин Натаэль? — Тон Авиенды, если такое возможно, сделался холоднее прежнего, и ответа она дожидаться не стала, а вновь повернулась к Ранду. Ее зеленовато-голубые глаза напоминали льдинки. Будто его вина, что ее перебили. — Иногда мужчина ведет себя как дурак, и в этом мало хорошего, но вождь должен быть больше чем обычным мужчиной, а вождь вождей — и того более. Ты не вправе загнать себя до полусмерти. Когда мы с Эгвейн поняли, что ты не в силах продолжать, мы пытались заставить тебя пойти с нами, но ты ведь не послушался! Может, ты и настолько сильнее нас, как заявляет Эгвейн, однако ты остаешься человеком из плоти и крови. Ты — Кар'а'карн, а не новичок из Сейа Дун, ищущий чести. У тебя, Ранд ал'Тор, есть тох, долг перед Айил, и мертвым ты его исполнить не сможешь. Ты не можешь все делать сам.
Какое-то время Ранд, утратив дар речи, лишь смотрел на девушку. Да он вообще мало что сумел сделать — оставил битву другим, а сам тыкался слепым котенком во все углы, пытаясь принести какую-нибудь пользу. Он даже не помешал Саммаэлю ударить, откуда и как тому вздумалось. А она упрекает его, что он слишком много пытался сделать!
— Постараюсь запомнить, — промолвил наконец Ранд. И все равно девушка готова была выдать ему еще одну нотацию. — А что слышно о Миагома и других трех кланах? — спросил он, в равной степени желая узнать об этом и стремясь сменить тему. Казалось, женщины редко по собственной воле останавливаются раньше, чем тебя по уши в землю вколотят, разве что как-нибудь ухитришься их отвлечь.
Ну вот, сработало. Новости из девушки просто через край переливались, и, естественно, она горела нетерпением ознакомить Ранда со всеми подробностями — не меньше, чем стремилась как следует отчитать его. Тихий перебор струн — впервые Асмодиан наигрывал нечто и в самом деле приятное, даже пасторальное, — создавал рассказу девушки чудное обрамление.
Миагома, Шианде, Дэрайн и Кодарра разбили лагеря в виду друг друга, в нескольких милях к востоку. Между всеми, в том числе и Рандовым, лагерями туда-сюда постоянно перетекали ручейки воинов и Дев — но только между сотоварищами по воинским сообществам. Индириан и остальные вожди и с места не двинулись. Не оставалось сомнений, что в итоге они перейдут на сторону Ранда, но не раньше, чем Хранительницы Мудрости закончат свои переговоры.
— Они до сих пор беседуют? — удивился Ранд. — Да что, во имя Света, они так долго обсуждают? Вожди-то явились, чтобы за мной последовать, а не за ними!
Авиенда смерила Ранда взглядом, которому позавидовала бы и Морейн.
— Что положено услышать Хранительницам, то они и выслушают, Ранд ал'Тор. — Поколебавшись, она добавила, словно пойдя на уступку: — Может, Эгвейн тебе что-нибудь расскажет. Когда все кончится. — Судя по тону, девушка считала вполне вероятным, что и Эгвейн ничего не скажет.
Как Ранд ни добивался ответа, Авиенда всячески противилась его стараниям узнать больше, и в конце концов он от нее отстал. Может, он и сумеет разузнать о чем-нибудь раньше, чем это ему на голову свалится, а может, и нет, но, так или иначе, он не станет силком вырывать у нее ни слова из того, о чем она не желает говорить сама. Когда речь идет о том, как сохранять секреты и окружать себя загадочностью, Айз Седай Хранительницам и в подметки не годятся. Авиенда же, похоже, подобную науку усвоила прекрасно.
В равной степени удивляло как присутствие Эгвейн на встрече Хранительниц, так и отсутствие там Морейн. Ранд ожидал, что Айз Седай непременно окажется в гуще событий, примется дергать за всякие веревочки, воплощая в жизнь свои замыслы. С другой стороны, одно логично вытекало из другого. Новоприбывшие Хранительницы захотели встретиться с одной из Айз Седай, которые следуют за Кар'а'карном, а поскольку Морейн, хоть и оправившаяся после Исцеления Ранда, сослалась на отсутствие времени, взамен пригласили Эгвейн, вытащив ее из одеял.
Последнее заставило Авиенду рассмеяться. Она находилась снаружи и видела, как Сорилея и Бэйр почти выволокли Эгвейн из палатки, пытаясь на ходу одеть ее, а сами все поторапливали да подгоняли.
— Я крикнула ей, что на сей раз, коль застукали, заставят зубами ямы рыть, а она была такая сонная, что поверила. Начала возражать, мол, ничего такого не было. Да так усердно, что Сорилея принялась допытываться, что же такого та натворила, раз решила, что заслуживает, по ее мнению, такого наказания. Видел бы ты лицо Эгвейн! — Авиенда захохотала, едва не завалившись на спину.
Асмодиан подозрительно покосился на девушку. Хотя с какой стати он на нее косится, Ранду было совершенно непонятно. Тем не менее Ранд сам терпеливо ждал, когда Авиенда отхохочется и отдышится. По айильским меркам, это еще весьма безобидно. Впрочем, подобного впору ожидать от Мэта, а не от какой-нибудь женщины, однако это вполне невинная шутка.
Когда Авиенда выпрямилась, вытирая глаза, Ранд сказал:
— А что Шайдо? Или их Хранительницы тоже на это совещание явились?
Отвечала Авиенда, все еще хихикая в чашу с вином. Она считает, что с Шайдо отныне покончено и вряд ли их стоит принимать в расчет. Захвачены тысячи пленных, их до сих пор еще понемногу приводят. Сражение кончилось, не считая отдельных мелких стычек. Однако чем больше Ранд узнавал, тем меньше он испытывал уверенности, что с Шайдо покончено. Поскольку четыре клана оттянули на себя Гана, основная часть людей Куладина в полном порядке переправилась через Гаэлин, даже уведя с собой большинство захваченных кайриэнских пленников. Что хуже всего, уходя, они разрушили за собой мосты.
Это нисколько не волновало Авиенду, зато крайне тревожило Ранда. Десятки тысяч Шайдо к северу от реки, и их ни за что не настичь, пока не восстановлены мосты. Даже если возводить пролеты из дерева, на это уйдет изрядно времени. А времени-то как раз у него и нет.
Под самый конец, когда казалось, что о Шайдо больше говорить нечего, Авиенда сказала такое, от чего Ранд тотчас позабыл и о Шайдо, и о том, какую угрозу они несут. Девушка же обронила потрясшую Ранда фразу с таким видом, будто запамятовала и лишь сейчас вспомнила.
— Мэт убил Куладина? — не веря своим ушам, переспросил Ранд, когда она договорила. — Мэт?
— Я разве не так сказала? — Слова были резкими, но только отчасти искренними. Глядя на Ранда поверх чаши с вином, Авиенда, видимо, более интересовалась тем, как он воспринял это известие, чем тем, что Ранд усомнился в ее словах.