Алена Артамонова
Маша, прости
Издательский текст https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=164822
«Маша, прости!»: Октопус; 2007
ISBN 978‑5‑94887‑047‑2
Аннотация
Во все времена любовь и ненависть движут помыслами, стремлениями и поступками людей.
Конец XX века. Знаменитый актер Федор Степанов, обласканный публикой и купающийся в лучах славы, никак не может забыть свою первую школьную любовь, внезапно исчезнувшую из его жизни…
Начало XVIII века. Маленький мальчик Филипп Рошар, спасшийся во время кораблекрушения и потерявший родных, стремится отомстить матери, которая, как ему кажется, его бросила…
Алена Артамонова
Маша, прости!
Я – школяр в этом лучшем из лучших миров.
Труд мой тяжек: учитель уж больно суров!
До седин я у жизни хожу в подмастерьях,
Все еще не зачислен в разряд мастеров…
Омар Хайям
Г. Россия. Москва
«Есть две трагедии в человеческой жизни – не достигнуть своих целей и достигнуть их», – подумал Константин Краснов – худой, лысоватый мужчина с мечтательной улыбкой и пронзительными умными глазами, в одиночестве сидевший за небольшим столиком в кафетерии Останкино. Он был сложной натурой, нацеленной на самоуничтожение, хотя сам об этом и не подозревал.
– Поздравляю! – к нему подошел грузный, седовласый мужчина, заместитель редактора одной из новостных программ. – Давай, не подведи! – он панибратски похлопал Костю по плечу.
– Спасибо, – когда‑то, лет семь‑восемь назад, Костя начинал свою карьеру именно в этой команде, правда, не очень удачно. После окончания института, с дипломом журналиста, его взяли сюда… мальчиком на побегушках. Долго он не выдержал и ушел в газету, где писал глупые заметки о периферийных новостях. Он мечтал раскрывать заговоры мафии, громить коррупционеров, но его туда не допускали. Костя сменил еще пару газет, а потом вернулся на ТВ. Делал подборки новостей для телеведущих, разбирал почту, приносил кофе, бегал за водкой и, наблюдая за часто мелькавшим на телевизионном экране лицом бывшего товарища, мечтал о мести. «Федор Степанов – первый плейбой России!» «Федор Степанов – мегазвезда!» – мелькали заголовки. И везде он! В газетах, журналах, на ТВ, довольный собой и жизнью, самовлюбленный Федор Степанов – его злой гений!
Константин Краснов прошел долгий и трудный путь карьерного роста. Можно даже сказать, что до своего первого самостоятельного проекта, он дополз на пузе, изодрав в кровь руки, колени и душу.
– Поздравляю! – еще одна рука «друга» легла на плечо.
– Спасибо! – он старался быть искренним. «Новости по Останкино разлетаются быстрее „цыганской почты“». Краснов встряхнулся, скидывая с себя невеселые воспоминания, и хлебнул кофе. «Остыло, – он закурил. – Итак, что мы имеем? – Костя стал подводить итоги. – У меня своя передача, которая предварительно будет называться „Когда деревья были большими“».
Главный редактор настойчиво дал понять, что если он провалится, то это будет последний день в его жизни. Сам проект ему нравился, хотя он и понимал, что в нем нет ничего особенного. Один герой. Понятно, что его выбор будет проплачен, чистая заказуха. Соберутся его одноклассники – известные и неизвестные люди, которые почти все с удовольствием покрасуются на телеэкране, причем в нужном для себя ракурсе. А для этого как нельзя лучше подходят годы «юности младой», когда ты еще не успел никому нагадить и не завел смертельных врагов.
– Ладно, пусть будут встречи школьных друзей. Охи, вздохи, страсти. Но зрители должны рыдать! – дал наказ главный редактор.
– Сделаю, – пообещал Костя, еще не зная, какую насмешку готовит ему ее величество Судьба. Первая передача должна была выйти о… Федоре Степанове. Заказ сделал Михаил Майский – известный московский продюсер.
Краснову было обидно до слез. С одной стороны, это был идеальный шанс отомстить Федору, а с другой – он не мог рубить сук, на который с таким трудом залез.
«Ну что ж, бог не выдаст, свинья не съест! Посмотрим по ходу пьесы. Авось, что и наклюнется», – с такими мыслями он взялся за работу.
Разыскать одноклассников Степанова оказалось делом не сложным. Почти все они были детьми известных в свое время родителей, поэтому и сами кое‑что из себя представляли.
Валерия Вадимовна Коренкова, в девичестве – Рыжова, назначила встречу у себя дома. Костя выяснил, что она закончила иняз, удачно вышла замуж и теперь была женой депутата Мосгордумы. Она оказалась приятной молодой женщиной, с очень хорошей фигурой.
– Чай, кофе? – хорошо поставленным голосом предложила она.
– Кофе. – Костя улыбнулся.
Они прошли в гостиную, обставленную великолепной мебелью. На полу лежал ковер ручной работы, на стенах – картины старых мастеров и античные безделушки, слегка потемневшие от времени.
«Хорошо живут слуги народа», – с легкой завистью подумал Краснов, усаживаясь в удобное кресло.
Валерия Вадимовна устроилась напротив.
– Я приготовила школьные альбомы, как вы просили. Честно говоря, после вашего звонка я не спала всю ночь, – она искренне улыбнулась. – Вспоминала, вспоминала. Столько лет прошло, а кажется, что все это было вчера.
Она оказалась милой и интересной собеседницей. Подробно рассказывала о школьных годах, искренне восхищалась Федором.
– Он всегда был талантлив! И в девятом классе даже за мной ухаживал, – она кокетливо поправила прическу.
– Признаться, этим фактом я нисколько не удивлен. – Косте даже не пришлось лгать, Лера Рыжова была удивительно мила не только на школьных фотографиях, но и в жизни.
– А сейчас вы общаетесь? – как бы невзначай поинтересовался Костя.
– Нет, к сожалению, – Валерия Вадимовна грустно вздохнула, – после школы как‑то разбежались, а потом он становился все известнее и известнее. – Она неуверенно пожала плечами. – И стало как‑то неудобно позвонить и сказать: «Привет! Помнишь, как за одной партой сидели?»
– А почему бы и не позвонить?
– Да нет, – тихо ответила она, – вроде как к чужой славе примазаться хочешь.
– Ну, вы тоже не последний человек в Москве. Ваш муж еще чаще на экране появляется.
– Это точно, – засмеялась Лера, – только они в разных весовых категориях: моего ругает, кто не лень, а его все любят.
«Да уж! – со злостью подумал Краснов. – Рассказать бы вам всем то, что я знаю. Тогда бы посмотрели на своего монстра в маске героя», – но он тут же взял себя в руки и стал с интересом разглядывать школьные фотографии. Его внимание привлекла одна девочка. Во‑первых, она все время была рядом с Федором, но самое главное, что среди всех этих мальчиков и девочек – у нее было, пожалуй, самое живое лицо.
– Кто это? – поинтересовался Костя.
– А… Это Маша.
Он сразу почувствовал, как напряглась его собеседница.
– Интересное лицо.
Лера промолчала.
– А где она сейчас? – он пытался вспомнить, но был твердо уверен, что в списках, данных ему, имя Мария отсутствует.
– Не знаю, – слишком поспешно ответила женщина. – Она училась с нами всего несколько месяцев. – Валерия Вадимовна замялась и опустила глаза, но уже через секунду закончила твердым голосом: – В общем, мне нечего о ней рассказать.
Константин внимательно посмотрел на собеседницу. «Что‑то здесь не так», – но он тут же профессионально улыбнулся.
– Нечего, так нечего! – От него не ускользнул тот факт, что женщина облегченно вздохнула.
– Ну, а что вы можете рассказать про Федора?
– Ой! Феденька… – ее лицо засияло улыбкой. – Это был изумительный мальчик! Душа компании… – Она сыпала и сыпала комплименты, причем чувствовалось, что Лера говорила искренне.
Николай Васильевич Крылов – внук известного академика и сын генерала Минобороны, ныне преуспевающий бизнесмен, согласился принять Краснова в своем кабинете и сразу предупредил, что у него будет только пятнадцать минут. Свои первые деньги Крылов заработал в Восточной Германии. При выводе западного контингента из ранее дружественной страны царила полная неразбериха: исчезали целые эшелоны оружия, недвижимость, принадлежащая СССР, переходила в руки частных компаний за символические деньги. Тогда не заработал только ленивый. Но об этом сейчас не вспоминали. Крылов владел «заводами и пароходами» и… многомиллионными банковскими счетами за границей.
Костя вошел в старинное здание на Ордынке, полностью принадлежащее компании господина Крылова с громким названием «КОНКВЕСТ». Он прошел через несколько постов хорошо выдрессированной охраны и оказался в шикарном кабинете.
Николай Васильевич напоминал типичного мафиози из совсем старых фильмов. Коренастый, широкогрудый коротышка, выглядевший значительно старше своих лет, с тонкими губами и глазами, в которых застыл ледяной холод.
– Прошу, – хозяин кабинета вежливо указал гостю на одно из кожаных кресел, стоявших в правом углу просторного помещения.
От этой холодной вежливости Костя почувствовал себя совсем неловко, словно доброволец, попавший на обед к людоеду, но Николай Васильевич, вальяжно расположившийся в кресле, снял галстук, улыбнулся и стал похож на нормального мужика.
В кабинет неслышно вошла секретарша с подносом, на котором дымился кофе.
– А может, чего покрепче? – «мафиози» весело подмигнул.
– Можно, – в горле першило.
– Людмила Васильевна, коньячок, ну, и сами знаете.
– Хорошо, – сдержанно ответила секретарь.
– Понимаешь, – разливая коньяк по рюмкам, доброжелательно начал хозяин кабинета. – Прям как в детство вернулся. Ну, давай, – Крылов сделал глоток и закусил тонко нарезанным лимоном. – Когда деревья были большими, – протянул он задумчиво. – А ведь ты прав! После твоего звонка я поехал на старую квартиру, ну там, где жил раньше. В ней, конечно, уже другие люди живут, но я объяснил, что да как.
Краснов уж слишком явно представил себе эти «объяснения» и улыбнулся, слава богу, хозяин ничего не заметил и продолжал делиться впечатлениями.
– Пришел в свою комнату, глянул в окно и обомлел! Какой маленький двор! А в детстве он казался мне огромным! – Крылов замолчал, а потом внимательно посмотрел на собеседника. – А ты молоток, голова варит! – похвалил он Краснова. – Там, если бабок надо, ты говори, не стесняйся.
«Поздравляю! Уже появились первые спонсоры», – тихо порадовался журналист.
– А то знаешь, весь этот криминал на экране уже надоел. А тут назад в детство, – мечтательно закончил Крылов.
Заявленные пятнадцать минут давно истекли, а Николай Васильевич все делился и делился своими детскими воспоминаниями.
Костя ему не мешал. Если хочешь расположить к себе человека – заговори о самом главном, а значит, о нем самом.
– А кто это? – осторожно поинтересовался Краснов, показывая на Машу, и опять удивился резкой перемене собеседника.
– Да так. Она и училась‑то с нами недолго. – Крылов помедлил. – Не о том спрашиваешь, корреспондент, – в голосе послышался металл.
– А что вы можете рассказать о Степанове? – Костя понимал его с полуслова.
– Федька? Он всегда был любимчиком. Всегда в центре внимания. Я ему, признаться, очень завидовал, да и сейчас завидую, – и, поймав удивленный взгляд, пояснил: – Я, конечно, полмира купить могу, ну если напрягусь, а вот таким, как Федька, мне никогда не стать, – он произнес это так, словно говорил о недосягаемом божестве.
Валентина Петровна Серова, в девичестве Крайлер, дочь известного советского художника, ныне декан Института связи, пригласила Костю к себе домой.
Высокая, худая как швабра, с необычно прямой спиной, усталая, интеллигентная женщина приветливо встретила его и провела в гостиную. Костя сразу узнал известные картины, висевшие на стенах, знакомые по школьным учебникам.
– Да, это мой отец. К сожалению, его сейчас ругают все подряд, – с грустью в голосе прокомментировала женщина.
Они опять разглядывали школьные фотографии. Косте уже стало казаться, что он и сам учился вместе с ними.
– А вот эта девочка? – он сделал очередную попытку.
– Маша Морозова, – безразлично ответила Серова.
– Да, – он обрадовался, по крайней мере, теперь была известна фамилия загадочной девушки. – А где она сейчас?
– Наверное, в Америке.
Костя опять почувствовал холодок неприязни. «Что же всем вам сделала эта девочка?»
– В Америке? Она эмигрировала?
– Да нет, она там и жила. Просто училась с нами какое‑то время.
– Американка! В советской школе! – у него глаза полезли на лоб. «Хотя чему удивляться? Жизнь, как правило, намного интереснее и загадочнее любого приключенческого романа. Кристина Онассис, дочь греческого магната, одна из богатейших женщин мира, влюбившись в советского гражданина, целый месяц прожила в двухкомнатной „хрущобе“ вместе с мужем и свекровью».
– Слушайте! – нервно сказала Валентина Петровна. – Она училась с нами очень короткое время, к тому же так и не стала своей. Поэтому я не думаю, что стоит о ней говорить.
Краснов внимательно посмотрел на женщину и понял, что больше ему от нее ничего не добиться.
– Хорошо, ну а о Степанове стоит?
– О Феде! – Валентина Степановна мечтательно прикрыла глаза, – и на Костю опять полилась песня любви и восхищения.
Костя встречался с одноклассниками и учителями Степанова, но всегда натыкался на глухую стену молчания об этой таинственной Маше, и ужасно устал выслушивать восхищенные рассказы о Федоре, где тот представал белым, пушистым ангелом, на которого легла рука Бога. Краснов завелся. Он провел собственное расследование, после чего направился к главному редактору и после недолгого объяснения выбил недельную поездку в Америку.
Вернувшись назад, он уже знал, как отомстить Федору, а самому при этом взлететь на вершину Олимпа.
Г. Англия
«Анна‑Мария» была построена в Шотландии известным корабельным мастером Джоушем Каррэлом.
Первый хозяин, заказавший мастеру это судно, назвал ее «Святая Изабель». Стройная, с красивыми обводами бригантина вызывала зависть у многих английских судовладельцев. Но после того как «Святая Изабель» из‑за навигационной ошибки села на мель, ее поставили в док и продали. Дубовый набор бригантины расшатался, обшивка пропускала воду, и новый владелец судна, господин Джонсон, выложил почти все свои средства на основательный ремонт. Починили корпус, усилили форштевень, заменили кормовую надстройку. Бюро судоходства без колебаний выдало новому владельцу сертификат на годность к плаванию, с отметкой «судно высшего класса». Господин Джонсон назвал ее «Анна‑Мария», и сегодня она первый раз отправляется в плавание. Новоявленный хозяин внимательно следил за погрузкой. Он решил лично отправиться в первое плаванье на своей красавице, тем более, что во Франции жил его свояк, и господин Джонсон очень надеялся на помощь родственника при заключении новых контрактов.
– Быстрее! Поторапливайтесь, черти! – крикнул он скорее для проформы, потому что все и так шло по плану. – Красавица моя! – он еще раз окинул взглядом бригантину. – Что нам Англия? Мы завоюем с тобой всю Атлантику! – и в знак незыблемости решения господин Джонсон поцеловал свой талисман, массивный золотой перстень, с огромным рубином. – Заканчивайте погрузку, я буду в кофейне, – бросил он капитану.
Кофейни того времени совсем не соответствовали своему названию. В них можно было сытно поесть и выпить не только кофе и любимый в Англии чай, но и разогреться ромом, джином и виски. Здесь можно было поиграть в кости, поспорить, поговорить о делах и узнать последние новости. Господина Джонсона интересовали ставки на фрахт и цены на товары в колониях. В его голове зрели далеко идущие планы.
– Мамочка, мы едем к папе? – большеглазая белокурая девочка лет трех потянула за рукав миловидную женщину с грустными глазами, одетую в скромное шерстяное траурное платье.
– Глупая! Папочка на небесах, и нам к нему еще рано, – голубоглазый, светловолосый мальчик лет семи с укором посмотрел на сестренку. «Ну вот! Опять у мамочки слезы, дурная девчонка!»
– Мы едем к твоему дяде, он обещал нам помочь, – женщина набрала полную грудь воздуха, чтобы сдержать набежавшие слезы.
– Мы будем жить у него?
– Да, милая. – Мать ласково погладила дочурку по голове.
– А почему мы никогда не видели дядю?
– Он живет в Париже.
– А почему он живет в Париже? – не отставала девочка.
– Он там родился, так же как и я.
– Мамочка, а мы поплывем на этом корабле? – Мальчик решил, что пришло время обратить внимание и на себя.
– Да, дорогой, это «Анна‑Мария».
– Тогда почему мы стоим здесь, а вон та красивая дама уже поднимается по трапу? – захныкала девочка.
– У них первый класс, – спокойно разъясняла мать первые уроки жестокого мира.
– А почему у нас не первый класс? – она очень устала и не хотела принимать такую несправедливость.
– У нас мало денег.
– А почему у нас мало денег? Или это папочка, когда улетел к боженьке, забрал все наши денежки? – Малышка с любопытством ждала ответ.
«Вот дура! – не на шутку разозлился брат. – Ну почему девчонки такие глупые?!»
– Мамочка! – мальчик взял женщину за руку. – Когда я вырасту и заработаю много‑много денег, я обязательно куплю тебе шелковое платье, как у госпожи Шуленбург, и ты будешь ездить только высшим классом!
– А я?! А мне?!
– И тебе, конечно, – он не мог долго обижаться на сестренку.
– Милый мой! Ты самый чудный мальчик на свете! – женщина нежно прижала сынишку к себе.
«Моя мамочка самая лучшая! Она не кричит на нас, как госпожа Тринсон, и не дает оплеухи, как тетушка Грин. А еще она всегда покупает вкусные булочки у господина Вербера, даже когда у нее мало денег», – думал мальчик, купаясь в материнских объятиях.
– Хочу кушать! – захныкала девочка.
«У, вечно она ноет, когда мамочка меня обнимает».
– Сейчас, маленькая. И тебе тоже нужно перекусить, милый, – обратилась женщина к сыну и достала кусок белого хлеба и немного холодного мяса.
– А ты, мамочка? – спросил мальчик.
– Я не хочу, милый.
– Тогда я тоже не буду, – мальчик топнул ногой. – Ешь, или я тоже не буду! – строптиво повторил он.
– Совсем маленький кусочек, – девочка отломила краюшку хлеба и засунула женщине в рот.
– Милые мои! Счастье мое! Как я вас люблю! – женщина обняла детей и заплакала.
1699 г. Острова Силли. Сент‑Агнес
– Эй, жена, поворачивайся! Дай молока! – Клод Ларн, грузный мужчина с жестким и вызывающим взглядом, отломил большой кусок хлеба и накрыл его ветчиной.
– Да, вкусный чаек! – доливая молоко в высокую кружку, проговорил он. – Хороший был клипер «Фрай Так», – он мечтательно прикрыл глаза. – Чаек что надо, прямо из Китая. А «Рамней»?! – он перевел взгляд на женщину, хлопотавшую у открытого очага. – Ты помнишь, жена? Сколько золота мы тогда взяли?
– Помню, помню, отстань.
– Ты вот что, сегодня беги на маяк и скажи смотрителю, чтобы потушил свет. Ночь уж больно подходящая.
– Опять! – женщина всплеснула руками. – Побойся бога, Клод! Завтра ведь воскресная месса.
– Ха! А вспомни, когда мы хоронили этого старого пердуна Тони, и кто‑то крикнул: «Корабль на камнях!» Так все бросили гроб и кинулись на скалы, – с неприкрытым восторгом напомнил он. – Ничего, похоронили через три дня. Зато как похоронили! А какой ром! Какое кофе!
– Поэтому и наказывает нас Господь! Не дает нам деток. Давай уедем отсюда, Клод, – она с мольбой посмотрела на мужа. – Деньги у нас есть.
– Ты что, дура, Мария? – грубо перебил ее мужчина. – Чтобы я уехал от золотой жилы? Где я еще смогу курить такой табак? А коньяк? Ром? А ты, жена рыбака, щеголяешь в бархате и шелках не хуже графов! Ты с ума сошла, Мария?!! – он резко встал и схватил жену за грудь. – А детей у нас нет потому, что ты не усердно выполняешь свой супружеский долг.
– Отстань, видишь, тесто убежит, – небрежно отмахнулась женщина.
– Вот так всегда! Чего на бога пенять? – мужчина зло сплюнул. – Ты давай закругляйся! Иди, скажи смотрителю, чтобы не напивался, а то опять проспит, – он стал натягивать сапоги. – А я пошел корову готовить.
– Боже всемогущий! – женщина перекрестилась. – Прости нас за грехи наши, не ведаем, что творим!
Жители небольшой деревушки Сент‑Агнес – рыбаки, моряки, фермеры – давно забросили свои достойные занятия. Хорошо зная подходные фарватеры и расположение подводных скал, они выбирали ненастную, темную ночь, привязывали к рогам голодной коровы фонарь и пускали пастись на прибрежный луг. Корова гуляла, пощипывала травку, а бедные моряки принимали «коровий маяк» за огонь корабля в тихой гавани. Корабль брал курс на огонек и вскоре оказывался на камнях. Вот тут‑то и начиналась работа для жителей деревушки! В грабеже принимали участие и женщины, и дети, чтобы успеть спасти добро, пока его не смыли прибрежные волны. Дома в деревне давно уже были благоустроены дорогими сортами красного и черного дерева, снятого с утонувших кораблей. Жители восседали на превосходных шелковых диванах и ели с серебряной посуды, а по вечерам любили собираться за стаканом хорошего коньяка и, покуривая дорогие сигары, вспоминать об утонувших кораблях.
Г. США. Коннектикут
Маша сидела на ровном зеленом газоне и наблюдала за беспокойным семейством уток. Стоял май, и у них появилось потомство – желтые пушистые утята. Косолапо передвигая неокрепшими лапами, они еле‑еле поспевали за своей мамашей, которая неторопливо, полная собственного достоинства многодетной матери, меняла дислокацию в направлении небольшого пруда. Позади девушки располагался большой дом с множеством окон и дверей, выстроенный из камня и дерева.
Участок, на котором располагалось жилище Маши, находился в одном из живописных уголков штата Коннектикут. Но, к сожалению, Маша бывала здесь не часто, а только во время отпуска своих родителей‑дипломатов. Поэтому, едва достигнув шестнадцати лет, Маша успела пожить в Польше, Восточной Германии и Венгрии. Она в совершенстве знала пять языков, имела разряд по теннису, лихо скакала на лошади и почти профессионально музицировала. Маша была американкой, но ее корни уходили в далекую, неведомую и загадочную Россию. Ее прабабка вместе с мужем и тремя детьми, обладая воистину великим даром предвиденья, эмигрировала из России еще в 1914 году, не дожидаясь кровавой развязки и сумев сохранить свое состояние.
Сама Маша, достигшая своих «sweet‑sixteen», была среднего роста, с копной длинных светло‑русых волос, ровным, слегка вздернутым носиком и пухлыми, растянутыми в вечной улыбке губами. Ее голубые, бездонные, но еще такие наивные детские глаза смотрели на мир открыто и прямо.
– Когда‑то и ты была таким же желтым облачком, – Александр Морозов, высокий, хорошо сложенный мужчина, лет сорока пяти, с приятным, серьезным лицом и уверенными манерами, неслышно подошел к дочери и сел рядом. – А теперь еще пару лет, и ты отправишься в свободное плаванье, – он с грустью посмотрел на дочь.
– Я же просила у вас братика, – Маша поправила прядь волос. – Тогда вам не было бы так грустно.
– С такой работой, как наша, нужно благодарить бога за то, что у нас есть хотя бы ты, – он ласково прижал ее к себе и поцеловал в лоб. – Собираешься потихоньку?
– Ага.
– Не забудь теплые вещи, помнишь, что рассказывала бабушка?
– Жалко, – горько вздохнула девочка, – что бабуля не может поехать с нами, она так мечтает побывать на Родине…
– Жалко, – согласился отец, – и тебя жалко, таскаем за собой по всему свету. Лягушка‑путешественница, – он взъерошил ей волосы. – Скучаешь по друзьям?
– Немного, – Маша почти не обманывала. Конечно, каждый раз ей было жаль расставаться с ребятами, к которым она успевала привыкнуть, но дух авантюризма и жажда новых встреч манила ее больше. Ей уже не терпелось прочитать первую страничку из своей новой жизни с загадочным заглавием Россия, куда перевели работать ее родителей.
– Пап, а какая она, Россия?
– Большая и сильная, – Александр понимал, что дочь ждет от него не географических характеристик, а каких‑то его личностных впечатлений.
– Как медведь?
– Почти, – засмеялся отец.
– Значит, она добрая?
– Ну, не скажи, если медведя разозлить, он может стать опасней тигра.
Г. СССР. Москва
Их никто не встретил, но Светка даже не удивилась и потащила его в длинную очередь на такси.
– А где предки? – удивленно озираясь по сторонам, спросил Федор.
– Заткнись.
Федор обиделся и больше с ней не разговаривал. «Тоже мне, пигалица! Ниже меня ростом, а все командует на правах старшей сестры. А мне, между прочим, уже 16, паспорт имею, – бушевал внутри себя подросток. – Хотя, конечно, странно», – еле поспевая за сестрой, продолжал размышлять Федор.
Неделю назад Света поговорила с матерью и, ничего не объясняя, заявила, что они немедленно возвращаются домой. Федор домой не хотел, но его желание опять проигнорировали. После этого телефонного звонка сестра стала необычайно нервной и дерганой. Она перестала выходить из дома, несмотря на настойчивые приглашения горячих латышских ухажеров. Она часто о чем‑то шепталась с теткой и, как правило, эти посиделки заканчивались слезами. Федор попытался проявить любопытство, но его заверили, что ничего страшного не произошло, и он успокоился. Ведь мир так прекрасен и интересен, когда тебе уже шестнадцать, и так безоблачен и прост, когда тебе всего шестнадцать.
Хотя предпосылки к беспокойству были. Этим летом родители неожиданно отправили их отдыхать на Рижское взморье к малознакомой тетушке, которая приходилась матери двоюродной сестрой. Федька отчаянно сопротивлялся, он хотел провести лето на даче, где его ожидала веселая компания сверстников, а в августе, как всегда, поехать с родителями на Черное море. Но, несмотря на его совершеннолетие, считаться с ним никто не стал. Вместе с сестрой их посадили на самолет до Риги. Дальняя родственница оказалась теткой что надо! Она перезнакомила племянников со всеми соседями и никак не контролировала их личную жизнь и свободу. В соседях оказались симпатичные местные девчонки его возраста, и Федька провел незабываемое время в их обществе, тем более что на семь девочек было всего два парня, он и Эрик, которому было трудно конкурировать с заезжим москвичом. Федька вез с собой целую кучу фотографий, где он был запечатлен в компании прелестных барышень. Многие фотографии были более чем откровенны, оставляя место для фантазии. Девчонки просто дурачились, и их отношения были вполне невинны. Но кто об этом знает?
«Теперь хоть есть что рассказать! – мечтал Федька. – Скажу, что спал сразу с двумя. Нет, с двумя уже было у Кольки в прошлом году. – Он вспомнил, как загорелый, подтянутый одноклассник рассказывал о своих летних похождениях с двумя сестричками. Это было круто! – А я скажу, что с тремя! Да, а что? Сразу с тремя…»
Подошла очередь на такси, и его фантазии прервались.
Светка открыла дверь своим ключом. Был уже вечер, и в квартире царил полумрак.
– А где родители? – не выдержал Федор, он и так слишком долго молчал.
Девушка оставила без ответа его вопль и бросилась в комнату. Федор снял обувь и пошел за ней. В темной комнате сидела мать, а у нее в коленках рыдала Света. Федор включил свет.
– Да что случилось?! – скорее от испуга, чем от нетерпения громко закричал подросток, он еще никогда не видел свою мать в таком виде. Нина Сергеевна, в свои сорок с хвостиком ухоженная и подтянутая, всегда выглядела моложе своих лет. А сегодня сын увидел старуху. Каштановые волосы, всегда идеально уложенные, висели спутавшимися, грязными сосульками и пугали своей сединой. Лицо серо‑желтое в красных пятнах, с резко обозначенными морщинами было залито слезами. Поверх ночной рубашки на ней был надет махровый халат, чего Нина Сергеевна не позволяла себе даже тогда, когда болела.
– Мама! – требовательно крикнул он.
Женщина вздрогнула и заплакала еще сильнее.
– Мамочка, ну успокойся, – Светка, уткнувшись в материнские колени, тоже продолжала рыдать.
– Где отец? – не унимался Федор.
Мать как‑то сразу подозрительно перестала всхлипывать и, посмотрев на сына, безжизненным голосом произнесла:
– У тебя скоро будет братик.
– Какой братик? – опешил Федор.
– А может, сестричка, – голос был без эмоций. – Твой отец женился на молоденькой девице.
– Кто женился? Мам, ты что говоришь? – Федор никак не мог осмыслить услышанное.
– Папаша ваш женился, – неожиданно громко взвизгнула мать. – Не нужны мы ему больше!
– Это неправда, – мальчик попятился к двери.
– Неправда!!!– заорала она. – Ну, конечно, он ведь у вас всегда прав! Папа, папочка! А папочка удрал!!!
Федор заткнул уши, выскочил на лестничную площадку и босиком побежал вверх. Остановившись перед закрытой чердачной дверью, он стал с яростью срывать замок, и только оказавшись на пыльном грязном чердаке, Федор расплакался.
«Папа!» – он не мог поверить, что отец их предал.
Существует расхожее мнение, будто отцы больше любят дочерей. У них все было по‑другому. Светка была маминой дочкой, а он папиным сынком.
Ему пять лет. Они всей семьей гуляют по Центральному парку. Федор не слезает с широкой шеи отца, а мама, молодая и красивая, держит за руку Свету. Они едят мороженое и весело смеются. Федька хохочет громче всех, еще бы, ведь он, наконец‑то, выше сестренки, и не важно, что это ненадолго.
Ему одиннадцать. Отец взял его в мужскую компанию на рыбалку. Друзья отца тоже имели сыновей, но приехали без них, поэтому мальчик сразу почувствовал себя равным. Вечером у костра мужчины попивали водочку и неспешно вели свои взрослые разговоры, а Федор с серьезным видом вставлял реплики.
– Мужик! – гордо сказал отец и похлопал его по плечу.
В прошлом году они всем классом сбежали с урока химии. Директриса вместе с химичкой устроили внеочередное родительское собрание. Мать, вернувшись с разбора полетов, усадила сына на кухне и, пока готовила ужин, вела воспитательную беседу.
– Федя, ну как ты мог? Ты ведь комсомолец!
– Мам, ну ведь все ушли! – взывал подросток к ее благоразумию.
– Ну и что? – Нина Сергеевна сурово нахмурила брови. – А ты бы остался!
– Один?! – «Как она не понимает?»
– Почему один? Ты бы остался, кто‑нибудь посмотрел на тебя, и тоже бы остался. Так, глядишь, никто никуда бы не ушел! – фантазировала мать.
Пытка длилась уже больше часа. Федор устал сопротивляться и отнекивался короткими «Угу».
– Ты мне не угукай, – пригрозила мать.
Положение спас вернувшийся с работы отец.
– Проводим педагогическую беседу? – весело спросил он и подмигнул сыну. – На какую тему?
– Посмотри на своего любимчика! – нарушая свои принципы, начала ябедничать Нина Сергеевна. Обычно она не вмешивала мужа в проблемы правильного воспитания, оберегая его покой. – Он вчера сбежал с урока!
– Один сбежал? – бросил суровый взгляд Павел Антонович.
– Весь класс, – буркнул подросток.
– Значит, и ему на этом уроке нечего было делать! – двухчасовая разборка полетела коту под хвост.
– Пап, ты самый классный! – чмокнув отца в щеку, Федька быстренько протиснулся между еще не опомнившейся матерью и холодильником и наконец обрел свободу.
– Ты всегда за него заступаешься! – запоздалая реакция матери понеслась ему вслед, но Федор знал, что отец сумеет его защитить, а главное – понять!
Он вспоминал и вспоминал своего отца – сильного, умного, честного, не способного на предательство. Слезы высохли и унесли с собой все нехорошие мысли.
«Наверное, мать что‑то напутала. Она вечно паникует, завтра я поговорю с ним сам», – от этих мыслей стало совсем легко, и он решил вернуться домой.
Проснувшись, Федор первым делом тихонько пробрался в кабинет отца. Комната была похожа на Древнюю Русь после набега монголо‑татар. Книжные полки были пусты, повсюду валялась бумага и старые газеты. Предчувствие неумолимой беды сжало сердце. Федор плотно закрыл дверь и схватил телефон.
– Могу я поговорить с Павлом Антоновичем? – он постарался придать своему голосу твердость, но, видимо, ему это плохо удалось, потому что секретарша его не узнала.
– Кто его спрашивает?
– Это я, Федор! – он почти кричал.
– Минуточку.
«Минуточка» тянулась слишком долго, руки ходили ходуном, лоб покрылся каплями пота.
– Да, – раздался резкий, сухой голос отца.
– Папа, что случилось?! – голос предательски дрожал.
– Я все объясню тебе потом, – ответил отец отстраненно. «Я же просил ее объясниться с детьми».
– Мне нужно сейчас! – еще по привычке требовательно воскликнул Федор. – Мама сказала правду?!
– Да, – тяжело вздохнул отец. «Мама, мама! Зачем она вызвала детей раньше срока, они должны были отдыхать еще три недели».
– Как ты мог?!
– Ты еще молод, чтобы судить меня! Поговорим попозже, я занят.
– Я хочу сейчас! – «Занят?!! Но это же я, Федор!!!»
– Сейчас я занят! – «Все‑таки Нинка стерва! Уже настроила детей против меня».
– Сейчас! – сын не мог и не хотел принимать перемены, произошедшие с отцом.
– Я занят. – И он нажал на рычаг.
Послышались короткие гудки, Нина Сергеевна в другой комнате тихонько положила параллельную трубку и горько расплакалась.
Ниночка познакомилась со своим будущим мужем, когда ей исполнилось двадцать лет. Она была единственной и потому любимой дочерью известного в узких кругах московского профессора, возглавляющего закрытый научно‑исследовательский институт. Все, что она знала, так это то, что отец работает на оборонную промышленность. Именно он привел Павла в их дом.
– Вот, познакомьтесь, моя надежда! Очень талантливый молодой человек!
Молодой человек был высокого роста, имел строгое холодное лицо, нескладную фигуру и манеры провинциала, но у него были красивые глаза и талант делать комплименты. Павел стал часто появляться в их доме, и постепенно дружба переросла в любовь. Они поженились, когда Ниночка закончила свой иняз. Тесть, как ледокол, двигал Павла вверх, и уже не только как подающего надежды молодого ученого, но и как мужа горячо любимой дочери. Появились дети, особенно Павел радовался сынишке. Потекла размеренная семейная жизнь, только, может, чуть более беспечная и беззаботная, нежели у большинства ее сверстниц. Нина не стояла в очередях, не жила в коммунальной квартире и не считала копейки до следующей получки. Муж работал, она занималась детьми. Отношения в семье были теплыми, дружескими, и ничто не предвещало беды. Но однажды, в середине мая, ей позвонила одна не очень близкая знакомая.
– Ниночка, дорогая, у вас намечается свадьба?
– Свадьба? – она опешила.
– Ну, не знаю, мой сказал, что Павел Антонович приглашает нас на какое‑то торжество, вроде это свадьба. Вот я и звоню, чтобы узнать подробности. Неужели Светлана?
– Да бог с тобой, девочка только первый курс заканчивает, да и нет у нее от меня секретов. – Нина Сергеевна задумалась. – Боже! – осенило ее. – У нас же этим летом будет двадцать пять лет совместной жизни! Ну да! Мы ведь поженились как раз на следующий день после защиты моего диплома. Весь курс гулял. Как быстро бежит время, а я‑то уже забыла, – она грустно вздохнула. – Но Павел не говорил, что собирается отмечать.
– Ах, дорогая, наверное, он хочет сделать сюрприз. Завидую я тебе, такой муж! А мой, одни слезы…
Первым порывом Нины Сергеевны было желание немедленно позвонить Павлу на работу и все выяснить. Но, немного поразмыслив, она решила, что если муж желает сделать ей сюрприз, то не нужно сдерживать порывы, идущие от сердца. Чем больше она об этом думала, тем сильнее вырастал в ее глазах образ мужа. «Он такой заботливый, умный, красивый», – от этих эпитетов ей и <