Сергей Скобелев
Пепел забытых надежд
vk.com/skobelev_dictatorship (группа автора)
Гражданская война расколола страну на части. Всё больше регионов заявляют о независимости от правительства. Однако в период смуты страдают лучшие.
Они пограничники — простые солдаты на защите форпоста. Недельная вахта не предвещала тревог, пока на горизонте не показались орды головорезов. Их пятеро, вокруг десятки врагов, а с ними лишь Генштаб, отчего-то переставший выходить на связь в самую трудную минуту.
Рассказ входит в авторский сеттинг «Пепел забытых надежд».
История первая
Радиомолчание
Он проснулся в тесной душной келье. Резко поднялся, отчего заломило спину, а потому как можно медленнее опустился на ложе, застеленное шерстяной тряпкой. В комнатке два на два метра едва умещались миниатюрное подобие кровати да прожжённый, почерневший от копоти столик. Почти всю его поверхность занимала керосинка, бледный огонёк которой освещал суровые каменные стены; у края пылилась, опёршись о ножку фоторамки, потёртая репродукция иконы Радонежского чудотворца. Над кроватью висел образок Богородицы. В тёмном углу истошно жужжала муха: похоже, вляпалась в паутину. Превозмогая боль, человек опёрся о локти и скинул ноги. С удивлением заметил, что его доживающие последние дни берцы аккуратно стояли у ложа. Ощупал посечённый подбородок, давно заросший короткой бородой, и вновь обнаружил чью-то проявленную заботу: на предплечье левой руки наложили свежий бинт, предварительно отрезав рукав куртки лесного камуфляжа. Он не понимал, где очутился, и кто мог приютить вооружённого израненного беглеца. Говоря об оружии: ни ножа, ни кобуры, ни тем более короткоствольного автомата рядом не нашлось. В любом случае он в гостях, что означало: рыпаться некуда, пора выходить на контакт.
|
|
Обувшись, человек собирался встать, но боль и изнеможение уговорили посидеть ещё минут десять. Именно в этот момент послышались тяжёлые быстрые шаги, и в тёмном проёме с пустыми дверными петлями возник силуэт коренастого мужчины. Его ладонь упиралась в кобуру на поясе, будучи готовой вскинуть пистолет и успокоить гостя, если тот забуянит. Но дебоширить было лень, к тому же, ноги подкашивались.
— Очнулся, — заключил басистый голос. — На тебе вражеская форма. — Человек указал рукой в сторону, будто предполагая, в какой части света мужчина мог достать одежду.
— Вражеская? — прохрипел он в ответ. — Значит, я свой. Бежал… с юга. — И сам махнул туда же, куда и собеседник.
— Знаю. Нашли при тебе, что и спасло.
В свете керосинки промелькнула металлическая цепь с двумя пластинами. Гость поймал жетоны, не без удовольствия отметив сохранившуюся реакцию. На одной стороне «медальонов смерти» был выбит личный номер, на другой — орёл в круглой окантовке. И даже в сумраке комнаты они отдавали серебряным отливом.
— Приписан к спецвойскам УВП, — заметил хозяин.
— Эмиссар, — прозвучало в качестве пояснения. — Один из последних… оттуда.
— Ах, вот оно что… Один из последних вообще, если до конца разбираться. Не повезло вашему брату. Давай.
Местный командир, как заключил про себя человек, подал руку и помог ему подняться. Тело всё ещё ныло, но уже слабее.
— Капитан Никита Андрианов, оборонительный отряд Генштаба при Управлении Временного правительства Региональной Федерации.
|
|
— Пустынник, — представился гость.
— Ни имён, ни званий, — угрюмо протянул командир. — Выводили как-то девку из захваченного боевиками города. Назвалась Ревизором, и на этом всё. Потом уже выяснилось, что она эмиссар.
— Оттуда? — в голосе гостя промелькнула надежда.
— Что? Не-ет; работала по западному направлению. Там их… вас, то есть, ещё раньше повадились резать. Жуть.
И надежды как не бывало — снова пепел обуглившейся веры.
Они брели по тёмному узкому коридору, маяком служил бледный свет на дальнем конце. Гулявший то тут, то там сквозняк говорил о наличии других комнаток, однако разглядеть их во мраке было невозможно.
— Как там Эмират?
— Осиный средневековый улей. Когда бежал, избирали нового ка́ди[1]. Первым делом обезглавили пятьдесят человек, уличённых в работе на УВП.
— А на самом деле?
— Кто-то отказался платить джамаа́там[2], другие не хотели воевать, а третьи… третьи были славянами.
— Суки, — с горечью выругался Андрианов.
Коридор выводил в просторный молельный зал, который, однако, также растворялся во тьме. Стенники освещали дверные проёмы да коллекцию икон в углу. К слову, там же горели свечи, хотя лучше бы их не зажигали: даже в ликах святых не осталось ни грамма надежды. В центре зала, прямо на полу, тянулся к золочёному потолку костёр, треща поленьями и разбрасывая пепел. Вокруг действительно было холодновато. К огню примостились два солдата в демисезонных камуфлированных куртках. Рядом, словно цепные псы, лежали воронёные «калашниковы» двенадцатой серии.
|
|
— Наш связист Егор, — представил Андрианов первого.
Тот в приветственном жесте поднял ладонь. Пареньку было от силы двадцать; светлое лицо ещё не посуровело в жестоких схватках. Можно было с уверенностью сказать, что служба в войсках Управления для него только начиналась. Забота о рации не освобождала от боёв, но, напротив, облагала большей ответственностью. Гость смотрел в глаза, воспринимающие окружающий мир как игру, и понимал, что отличало Егора от остальных, от него самого: тот ещё не разочаровался и, хуже того, до сих пор надеялся. Тем больнее будет потом, если доживёт.
— Насреддин. Скажи ему спасибо. Это он нашёл тебя на болотах, принёс сюда и перевязал.
В отличие от Егора, Насреддин Сулайманов хорошо помнил времена, когда не было ни Эмирата, ни Управления Временного правительства, вовсе никого из борцов за «суверенность». Едва-едва, десятком лет, он застал остаток нормального мира перед тем, как тот канул в бездну войн и потрясений. Хотя можно ли называть адекватным время, когда первую попавшуюся на улице девушку заталкивали в машину и дарили на день рождения местному баю? Насреддин помнил и это. Сын богослова свободно говорил на языке кади и джамаатов, но в последние годы использовал навык лишь для допроса военнопленных. Родиной он считал ту великую страну, о существовании которой редко вспоминали даже нынешние правители. Это сейчас землю поделили на множество автономий, и УВП с каждым днём теряло одну за другой. Тогда же худо-бедно ещё уважали закон, по крайней мере, создавали видимость. Путь на исторические земли ему был заказан: «свои» назвали бы его муртадом, то есть вероотступником. Насреддин же считал муртадами их: кровожадных ублюдков, дорвавшихся до вожделенной власти. Говорят, давным-давно, век, а то и два назад, так же сходились под палящим солнцем солдаты одной веры, но разных Отчизн.
— Вас трое? — недоверчиво спросил Пустынник, прищурившись от зарева костра.
— Четверо. Альпиец, снайпер, под колоколами. Егор, иди сюда!
Паренёк, как заведенный, вскочил и бросился к командиру со щенячьей преданностью. Однако автомат захватить не забыл — неоценимый навык в условиях вечной войны.
— Проводи в санузел, подыщи новую форму и обувь. Не в душманском же тряпье ходить. Побриться бы ещё, — и, задумавшись на секунду, добавил: — выдай оружие.
— Но товарищ…
— Не будем сволочиться, свой он. Правильно говорю?
— Так точно, товарищ капитан. — Пустынник отдал честь, правда, вышло у него это несколько коряво.
— Для эмиссара просто Никита. Вижу, вас всё равно не учат уважать офицеров. А, может, вам это и не надо. Слышал, сразу генерала армии дают.
— Слухи, — с тенью улыбки ответил гость. — Хотя разное бывает.
Пока брели по тёмным сплетениям коридоров, молодой связист отвечал на расспросы. Пустынника, окровавленного и беспомощного, нашли посреди топей, что простирались отсюда на километры. Он был без сознания, а потому Насреддину пришлось взвалить его на спину и держать курс к форпосту, наплевав на дежурный обход. Смотря на бородача в обносках джихадистов, пограничник справедливо принял его за разведчика «оттуда», но позже изменил мнение, нашарив жетоны спецвойск УВП. Подделать такие невозможно, как и снять с покойника: врагам могли оставить тело, но личный знак никогда. Командир долго ругался: неизвестный проник на территорию не позже нескольких часов, если судить по пятнам крови, а снайпер Альпиец проморгал. В любом случае что-то надо было делать, тем более, жетоны доказывали принадлежность человека к своим.
Форпостом, крайней точкой и для Региональной Федерации, и для джамаатов, центром нейтральной полосы, служил старый монастырь, возведённый посреди хуторов, за десятилетия обратившихся в огромную лужу. Основания фундаментов выглядывали из-под мутных слоёв воды и тины, но от зданий не осталось и щепок. Их сносили артиллерийским огнём и вертолётными ракетами, а после пришли аномально затяжные ливни. Удивительно, но лишь божий храм уцелел под натиском праведного огня военных со стихийным катаклизмом и, более того, сохранился до сегодняшних дней. Строили его основательно: монолитные стены могли выдержать пулемётную очередь; узкие окошки больше напоминали амбразуры, зарешёченные толстой арматурой. Огромный ДОТ с золотым крестом над куполами гордо стремился вверх, и из его высшей точки, той самой снайперской позиции Альпийца, можно было контролировать весь регион. Здание идеально подходило для пограничников, тем более, когда в нескольких десятках километров к югу начинались дикие земли средневекового квазигосударства.
Жилые помещения монастыря обустроили под склады. Провианта хватало на месяц безвылазной жизни дозора, амуниции на недели боёв. Одно огорчало: чувствовался недостаток в людях. Если джамааты объединятся и двинутся к границам подконтрольных УВП территорий, контакт будет тяжёлым. Вся надежда на гарнизонный батальон, что располагался в десятке километров к северу, откуда и приходили новые дежурные на замену охранения.
Приведя себя в порядок, надев форму армии временщиков и получив обратно подсумок с вещами, нож да кобуру «Гюрзы», Пустынник вернулся в молельный зал, где солдаты готовились к трапезе.
— Свинина. — Андрианов лично передал гостю жестяную банку.
Он жадно глотал холодное мясо, не обращая внимания на застревающий в горле жир, соскребал последние остатки и искренне поблагодарил Егора, протянувшего ещё одну порцию. Пустынник заметил, что тот смотрел на него с плохо скрываемым благоговением, будто на героя. Как же мало он на самом деле знал! Никита и Насреддин, словно два родных брата, говорили о многом и ни о чём одновременно; главное, поддержать атмосферу товарищества у костра. Они давно служили в одном отряде; о принадлежности к разным национальностям и мысли не возникало. Такие учатся понимать друг друга без слов, приходить к одинаковым выводам, избегая споров, и самоотверженно выручать во всём. Зашла тема о власти. Все вместе пожурили Алексея Нехлюдова: одного из отцов-основателей временщиков, резко изменившего взгляды, что впоследствии заставило министра уйти в подпольную оппозицию. Его дочь, Катерину, Пустынник знал лично. Они одновременно проходили обучение в Кадровой академии при УВП, разве что по разным «специальностям»: её учили строить государство, его — уничтожать. Поговаривали, Нехлюдов сформировал собственные батальоны из верных ему воинских частей и теперь выжидал момент, чтобы свергнуть бывших товарищей. Постепенно обсуждение сошло на нет, замолчали. Тишину разбавлял треск поленьев в костре; его пламя отражалось на металле «двенадцатых» АК. Кто знает, к чему бы пришли, если бы не внезапный вопрос.
— Как становятся эмиссарами? — невзначай спросил Егор.
Пустынник опустил взгляд к костру; ладонь нашарила рукоять «Гюрзы» и извлекла на свет. Гость словно растворился в мыслях, но вовремя опомнился. Как раз в тот момент, когда связист успел стушеваться под упрекающим взором командира и трижды проклясть себя за нарушение субординации.
— Это долгий процесс, — начал гость. — Во-первых, мы изучаем всё о регионе, по которому работаем: язык, менталитет, расположение жизненно важных объектов… Длинный перечень. Во-вторых, действующую власть и тех, кто не прочь ею завладеть. Тут важны любые мелочи: где человек живёт, по какой дороге ходит, с кем спит. Всё может пригодиться. Нас учат добывать сведения непосредственно в «поле». Не лишни знания в экономике, социологии, психологии; право вот не в цене, редко его учитываем. Конечно, есть тренировки по программе спецназа, хотя бы минимум. Но кое-чему нас разучивают: мы перестаём ценить человеческую жизнь. В нашем деле она ничего не стоит.
Пограничники осмысливали услышанное; каждый погрузился в себя. Казалось, Пустынник не сказал ничего нового, но сколько скрывалось в этих словах. К тому, что происходило на протяжении немалого количества лет, причастны эмиссары, через которых вело закулисные игры Управление. Теперь оно едва держалось у края бездны повсеместной анархии, а агенты влияния сгинули в зачистках. Первой ситуацию просекла Дефензива — спецслужба Бравой Вольности. Новоизбранный великий князь показательно вывел арестованных перед Сеймом и приказал расстрелять. Никто не возражал, даже напротив. Чуть позже к делу приступила Единая Директория. Сама бы она вряд ли отыскала в череде политиков и военных чужеродные элементы, но подключилась всё та же Дефензива, более опытная в вопросах контрразведки. Князю был выгоден конфликт между Директорией и УВП: пока временщики распылялись на озлобленных единых, он преспокойно укреплял государство, воруя всё, что можно, у бывших друзей. Те давно вышли из игры: их максимумом стал последний крестовый поход. И хоть они сбросили зависшее над ними иго в переулках собственных городов, оправиться не представлялось возможным, похоже, никогда. Как итог, Бравая Вольность стала самой развитой и богатой страной запада; восток худо-бедно держался на плечах временщиков. Правда, создавалось впечатление, что последним всё осточертело и они сами приступили к разделу земель с властью. В таком случае Алексей Нехлюдов казался наилучшей угрозой для Управления: он ненавидел бывших товарищей, но ещё больше жаждал смерти заграничных врагов, а великого князя в первую очередь. Тем временем вспыхнуло там, откуда не ждали: подконтрольный Управлению председатель на автономном юге неожиданно вспомнил о былой суверенности, истёкшей чуть ли не полтора столетия назад. Было решено задействовать эмиссаров, их руками сместить предателя и поставить лоялиста. Вот только лодку уже порядочно раскачали: председатель был устранён в его же кабинете под шум толпы и взрывы бензоколонок. Агенты влияния толком ничего не провернули, как из огня всеобщей ненависти поднялись джамааты. Вот тогда для Временного правительства и начался глобальный крах. Резать эмиссаров в так называемом Эмирате научились без Дефензивы, хотя работа вражеских спецов тоже ощущалась.
— Мало пройти обучение, — продолжил рассказчик, выведя слушателей из тумана размышлений. — Кадровая академия весьма изощрённа в методах подготовки. Чтобы стать эмиссаром, разведчик проходит проверку на верность. Я не о возможности предательства говорю; таких отсеивают в самом начале. Верность означает слепое подчинение руководству УВП. Если не прошёл, отправляют на передовую. Годы тренировок перечёркиваются первой вражеской пулей.
Егор только подался вперёд, намереваясь узнать, в чём состоит проверка, но Пустынник тут же его осёк:
— Поверь, мало что с этим сравнится. — Он явно разочаровал паренька в его восторженном любопытстве, но что ему стоил чей-то интерес, особенно в таком неблагодарном деле. — Ладно, командир, спасибо за ужин, а теперь поведай, как у вас со связью.
— Докладываем в Генштаб по шесть раз в сутки, — ответил Никита и посмотрел на наручные часы. — О тебе уже упомянули. Следующий сеанс через десять минут.
Насреддин остался у костра; Андрианов, Егор и Пустынник направились к тёмному зеву очередного проёма. Крутая винтообразная лестница вывела их на вершину колокольной башни. Здесь было куда холоднее, чем в молельном зале: сквозняк задувал за шею, леденил пальцы. Окошки, как и внизу, были узкими, но по направлению к югу не хватало куска стены. Прореху обложили мешками с песком, обустроив удобную позицию для наблюдателя. Не было чугунных колоколов: как объяснил командир, давным-давно, ещё при прежнем государстве, сняли на металлолом. С колокольни открывался вид на километры вокруг; ни одна сторона света не могла остаться в тени. По крайней мере, именно с надеждой на это в Генштабе решили обустроить монастырь под наблюдательный форпост. Человек в ватнике поверх военной формы как раз снимался с точки: складывал сошки крупнокалиберной винтовки Драгунова.
— Здравия желаю, товарищ эмиссар.
Альпийцу было под сорок; аккуратные седые бакенбарды выдавали в нём самолюбивого педанта. Говорил он ровно, с оттенком надменности и, главное, тихо. В голосе не чувствовалось ни командирской стали Никиты, ни наивности Егора, лишь скрываемое ото всех безразличие. Уложенные в ряд запасные магазины аккуратно легли на брезентовую ткань вместе с винтовкой. Снайпер с некоторой любовью в действиях завернул оружие, застегнул лямки и накинул получившийся чехол на плечо.
— Без второго номера? — спросил Пустынник.
— Один работаю. Сами видите, людей тут немного.
— Как меня пропустил?
— Туман, — ответил Альпиец. — В метрах пятистах отсюда как будто дымовая завеса. Не будь её, вряд ли командир гонял бы по обходам Сулайманова. — Он нехотя подавил зевок. — Ладно, моя смена окончена. Спокойной ночи, командир. Вам тоже, товарищ эмиссар.
Андрианов взглянул вслед спускающемуся снайперу и лишь хмыкнул в знак недовольства.
— Боец отличный, вот только клал он на все приличия.
— Не в них счастье. Без стрелка ночью оставаться не боитесь?
— В темноте от наблюдателя пользы немного. Если кто подойдёт, напорется на минное поле. Тебе очень повезло потерять сознание вдалеке от форпоста. Имел все шансы подорваться. Егор, что со связью?
— Одну минуту, товарищ капитан!
Огромный блок радиоаппаратуры стоял на противоположной стороне от позиции Альпийца, у стены. Станцию также обложили мешками с песком; антенна высилась к пустым окошкам. Здесь, в десятке метров над землей, она прекрасно ловила и передавала сигнал, связывая пограничников с Генштабом, до которого не добраться и за сутки езды. Егор возился с переключателями, настраивался на частоту. Треск и шорохи в динамике прорезал мужской голос:
— Майор Стеценко, приём.
— Товарищ майор, докладывает южный форпост, — затараторил связист. — Никаких отклонений на границе не выявлено; сектор чист, приём.
— Примите вводные: ваше дежурство продлевается на сутки. Прислать дозорную смену не представляется возможным.
— Как так? — возмутился Андрианов. — Спроси, в чём дело.
Однако майор Стеценко опередил капитана:
— Ввиду обострения ситуации в Пепелище вынуждены задействовать все имеющиеся ресурсы, — и, отбросив формальный тон, добавил: — Мужики, потерпите там. Раз чисто, то лишние сутки ничего не стоят. Что с так называемым эмиссаром?
Егор оглянулся на разведчика и командира. Последний кивнул, и связист передал микрофон.
— Эмиссар Пустынник, приём. Код идентификации: Варвара Петрашевская. Повторяю: Варвара Петрашевская.
— Всё верно, — раздалось по ту сторону. — Майор Стеценко; рад знакомству с легендой. Имею указания получить устный отчёт о последней операции. Подтвердите выполнение.
Пустынник со вздохом посмотрел на стоящих за спиной Никиту и Егора, но недовольства не выказал. По правде, им не стоило знать того, что он скажет, но выгнать спасителей эмиссар не имел права.
— Подтверждаю. Председатель ликвидирован.
— Кто истребитель?
— Я. В сопровождении эмиссаров Лунатика и Самурая.
— Их статус?
— Мертвы.
Эфир на несколько секунд замолк, но вскоре майор сухо продолжил:
— Вам надлежит явиться в Управление. Оставайтесь с дозорными до сдачи форпоста новой смене.
— Вас понял. У меня вопрос.
— Да?
— Когда вспыхнул юг, почему бездействовали? Где были войска?
На обратном конце снова замолчали. Треск рации был ответом вернувшемуся с того света сыну отчизны. Наконец выдавили жалкое:
— Полгода прошло. Какая теперь разница? Конец связи.
Вниз спускались в молчании. Егора оставили наблюдателем на колокольне; командир обещал сменить через два часа. Насреддин стоял у окна-амбразуры, курил самокрутку. Андрианов шёл мрачнее тьмы в коридорных проёмах.
— Я всегда думал, председателя завалили свои, душманы.
— Просто Управление решилось первым. Нам приказали, мы исполнили.
— Сам стрелял?
— Да.
— Неблагородное занятие.
— Такие нынче представления о службе Родине. — Пустынник остановился, внимательно посмотрел в сощуренные глаза Никиты. — Послушай, командир: судьбу юга решили задолго до живущих там людей. У Бравой Вольности свои эмиссары. Вся херня в том, что УВП вовремя не отреагировало. Были намёки, первые подозрения, но мы надеялись на лучшее и ждали. Наблюдали. Столько воды утекло; мы и самих себя потеряли, не то, что кого-то другого.
— Что за Варвара Петрашевская?
— Всего лишь код идентификации. Забудь.
— Так точно.
Разведчик отвернулся, будто не заметив надменного тона капитана, медленно прошагал до ведущего к кельям коридора. Напоследок бросил:
— Настанет очередь дежурить — разбудите.
— Спи уже, — недовольно бросил Андрианов. — Это ты у нас герой войны.
Осветив коридор огоньком зажигалки из подсумка, Пустынник вернулся в комнатку, сел на деревянное ложе и прислонился к стене. Спать не хотелось, но на душе сделалось прескверно. Палец соскочил с зажигалки, и та угасла, погрузив келью и жильца-эмиссара в чернь покинутого богом монастыря.
Темнота взяла своё. Когда Пустынник разлепил глаза, первые солнечные лучи пробивались в мутное стекло окошка. Утренняя синева медленно отгоняла мрак. Ныли затылок и шея — последствия неудобного сна. Подавив зевок, мужчина подался вперёд, упёрся локтями в колени, склонил голову. Оставалось провести ещё сутки на форпосте, а отношения с командиром грозили обостриться. Никита Андрианов был солдатом чести: наглотавшись несправедливости, он стремился противопоставить себя миру; служить, как подобает настоящему офицеру. Того же требовал и от подчинённых. Само существование эмиссаров с их извечными провокациями ставило под сомнение жизненные взгляды капитана. Пустынник знал: ради процветания всей системы кто-то должен выполнять теневую работу. Только как объяснить это человеку, для которого война ограничивалась фронтом и иногда флангами?
В коридоре раздались быстрые шаги: не тяжёлые командирские, но лёгкие, будто трусцой. Егор, догадался Пустынник.
— Извините! — пролепетал связист, жадно глотая воздух. — Вам надо это увидеть!
Через пару минут разведчик преодолел последнюю крутую ступень на вершину колокольни. Утренняя свежесть циклоном прошлась по лёгким; вокруг переливалась всё та же синева, хотя и её медленно отгоняли золотистые лучи рассвета. Альпиец уже улёгся вдоль позиции и напряжённо глядел в оптический прицел. Дуло крупнокалиберной винтовки медленно двигалось из стороны в сторону, будто выбирало мишень в тире. Здесь же, укрывшись за мешками с песком, находился и Андрианов.
— Не маячь! — прошипел он, наблюдая в бинокль, и махнул свободной рукой к полу.
Пустынник послушал командира, пристроился рядом. Горизонт застилала непроходимая стена тумана. Понимая, к чему сводилась внезапная тревога, разведчик внимательно вглядывался в грязную пелену войны, пока, наконец, не заметил. Мимолётный луч упал на нужную точку в нескольких сотнях метров, и туман прорезало неуловимым бликом. Почти неуловимым.
— Видел? — тихо спросил Никита. — Что думаешь?
— В штаб доложили?
— Есть канал! — донёсся позади крик Егора.
Командир, не поднимая головы, добрался до противоположной стены и принял микрофон.
— На связи капитан Андрианов!
— Майор Стеценко. Причина внеочередного вызова? — пробился сквозь шорохи недовольный тон.
— Докладываю: с южной стороны замечена неизвестная оптика. Возможно, вражеский снайпер. Запрашиваю поддержку на форпост.
— Возможно? Подтверждения есть?
— Никак нет.
— Отклоняю запрос, — будто лезвием гильотины отрезал майор. — Требую доказательств. Конец связи.
— Ублюдок! — крикнул Андрианов, швырнув микрофон на каменный пол. — Альпиец, продолжай наблюдение! Егор, делай, что хочешь, но пробейся в эфир, — и, остановив взгляд на Пустыннике, добавил: — Пошли.
Они спустились в молельный зал, где Сулайманов, засев за стеной под окном, пристроил автомат между прутьями-арматурами.
— Что думаешь? — озадаченно спросил командир. Приклад «калаша» чуть упирался в плечо; ладонь легла под подствольный гранатомёт. — Ты был там. Чего нам ждать?
Пустынник коротко выдохнул, изъял из кобуры «Гюрзу». Осмотрев, вернул в чехол. Привычка хвататься за личное оружие выработалась на юге, в десятках километров по ту сторону тумана. В Эмирате любая тревога грозила смертью, а всякое предчувствие оборачивалось реальными проблемами.
— В оружейке видел «Печенег», — припомнил эмиссар. — Доставайте. И автомат мне выдайте.
— Насреддин, слышал? Быстрее!
Солдат снялся с позиции и побежал к коридору со складскими помещениями. Никита тем временем подошёл к окну, устремив встревоженный взор к горизонту. Монастырь находился на небольшом возвышении, и отчасти это давало защитникам преимущество.
— Атаковать будут с юга, — начал разведчик. — Если подойдут с флангов, заметим, но там, говоришь, минные поля. Они не идиоты; для начала пустят мелкие группы, разведать пути. Основные силы выдвинутся за ними. Власть в Эмирате делят амиры джамаатов, но каждый из них слаб по отдельности и нападать не будет. Мы имеем дело или с союзом, или с теми, кому другие не нужны. Скорее всего, против нас идёт джамаат «Вафат Алькуффар».
— И как это переводится?
— Смерть неверных, — прикрикнул появившийся из коридора Сулайманов. Оставив на полу пулемёт и АК-12, он бросился обратно, за боеприпасами.
— Суки, — гневно выругался Андрианов. — Неверные, стало быть, мы.
— Эти уроды куда опаснее любого другого джамаата, — продолжил Пустынник. — Перед боем не брезгуют каптогоном[3], так что об осторожности с их стороны забудь. Дефензива научила, как и единых. Зачисткой эмиссаров занимались именно они.
— Что насчёт снаряги?
— Если УВП и сделало что-то правильно, так это вовремя изъяло армейское вооружение. Но осталось много с ментовских складов, да и схронов было достаточно. В основном, короткоствольные «ксюхи». Может, что-нибудь с оптикой, сам видел. Крупно не повезёт, если притащат РПГ.
Неожиданно раздался треск рации. Никита, чуя неладное, снял устройство с пояса.
— Товарищ капитан, приближаются! — прохрипел сквозь эфир голос Егора.
— Сколько?
— Один!
Командир поднял висевший на шее бинокль, вгляделся.
— И правда… Переговорщик? Пойду пообщаюсь.
— Я с тобой. — Пустынник подобрал автомат.
— Никак нет. А вдруг там шахид? Нас подорвёт, так парням втроём отбиваться?
— Я знаю их язык и нравы. Пойду один.
— Вот этого я точно допустить не могу. Ладно, посмотрим, чего хотят эти правоверные сволочи, — и приказал в рацию: — Альпиец, прикрывай. Если дёрнется, снеси ему голову.
Они отворили массивные деревянные двери и вышли на холодный терпкий воздух болот. Несло гнилью и сыростью, но солдат это не волновало. Тьма окончательно рассеялась под натиском восходящего солнца. Однако холод остался; он овевал людей, будто дышал на них скорой кончиной. Глина противно чавкала под берцами, оставляла следы на одежде. Лишь шлепки обуви о почву худо-бедно разбавляли зависшую вокруг тишину. Пустыннику думалось, что спустя час, а то и меньше, здесь воцарится канонада.
Он действительно был один. Невысокий, худой, в зелёном лесном камуфляже, вокруг головы повязана грязная чалма. Разведчик сразу приметил нарукавную повязку: чёрную ткань с белой вязью. Смуглая кожа напоминала хлюпающую под ногами глину. В руках, как и предполагал Пустынник, тряслась «ксюха». Похоже, он боялся или находился под кайфом; в любом случае руки дрожали, а ноги путались в собственной походке. Наконец они встали в пяти метрах друг от друга; недобрые взгляды внимательно изучали противников; переводчики огня давно зафиксированы на режиме очередями.
— Бисмил-ля р-рахмани рах-хим, — нараспев произнёс посланец. — Мир иноверный воины-крестоносцы.
— Маршалла, — бросил в ответ Пустынник. — От чьего имени ты говоришь?
— Мне прислаль великий шейх Мухиддин аль-Ичкари, амир «Вафат Алькуффар». Ты знать это имья?
— Знаю. Чего хочет шейх?
— Он предложиль уходить без стволы. Всевышний велель забрать наши земля назад. Мухиддин даёт жить, иншалла.
Андрианов, до этого момента хладнокровно наблюдавший за переговорами, невольно обернулся к монастырю. Мысль о жизнях парней на мгновение завладела командиром, но в игру тут же вступил долг офицера.
— Врёшь, — сверля взглядом переговорщика, бросил Пустынник. — Мухиддин аль-Ичкари никого не оставляет в живых. Мои друзья тому подтверждение. Лин наста́слимъя, муртад[4].
Враг оскалился омерзительной улыбкой, обнажив чёрные гнилые зубы. Как любой шакал, он чувствовал приближение кровавой жатвы.
— Оминь. Амир предвидель это. Готовься к война, кафир. Вафат Алькуффар!
Гонец насмехался в каменные лица временщиков. В сложившихся обстоятельствах он явно считал себя выше и будущих лет пророчил больше. Что до двух мертвецов, рьяно ухватившихся за монолитную твердыню, то вскоре правоверный перережет им глотки во имя Всевышнего.
Обозлённый Никита до посинения в пальцах сжал автомат, приподнял дуло чуть выше.
— Уходим. — Эмиссар схватил командира за локоть и потянул обратно к монастырю. — Чёрта с два выйдем без оружия. В лучшем случае отрежут головы, в худшем — невольничий рынок. Зато теперь мы всё знаем.
Тем временем зашагал назад и посланец джамаата, нести весть о начале джихада.
— Что мы знаем? — нервно спросил Андрианов.
— Они пришли за границей. Хотят взять монастырь и завладеть нейтральной полосой. Юг перейдёт к Эмирату, а для Управления это смерть. Взять форпост мы им не позволим. Да, товарищ капитан?
— Так точно. — Никита зашагал быстрее. — Нужно подготовиться к обороне и сообщить в штаб.
У дверей их встречал Насреддин с «Печенегом» наперевес. Солдат успел заправить пулемётную ленту и, более того, подготовить запас. Возле входа валялся заполненный чем-то военный рюкзак; его растопырило во все стороны. Запасной план, как ответил Сулайманов на немой вопрос командира. В коридоре стояли цинки с патронами, заряды к подствольнику, гранаты. Разведчика ждали бронежилет и разгрузка; до сих пор на нём сидела только военная форма и абсолютно никакой защиты. Егор методично снаряжал магазины для «калашей».
— Что с подмогой?
— Товарищ капитан, он… сказал больше не беспокоить, — будто оправдывался связист.
— Как так, мать его?! Ты обо всём доложил?
— Так точно! Говорит, нет доказательств.
— Невозможно, — вмешался Пустынник. — Генштаб не может так реагировать. Пошли наверх!
Эмиссар чуть ли не силой потащил Егора за собой. С колокольни невооружённым глазом можно было разглядеть, как вдали передвигались тёмные пятна: на границе скапливались вражеские силы. Сам факт появления вооружённых террористов у подходов к форпосту означал одно: Эмират окончательно и бесповоротно объявил войну Временному правительству. Так случается, когда один снующий вокруг хищник вожделенно почуял кровь другого: более крупного, но раненого и на отпор неспособного.
Связист в который раз засел за радиостанцию, потянулся к переключателям, но его остановил разведчик.
— Измени частоту.
Настроив параметры под диктовку Пустынника, Егор вложил микрофон в протянутую руку и отошёл назад, словно из чувства уважения к чужим тайнам, особенно государственным.
— Майор Стеценко, секретная линия, приём. Назовите позывной, — раздалось сквозь треск и шорох. Впрочем, было заметно, что на этом канале помех стало куда меньше.
— Эмиссар Пустынник. Код идентификации: Варвара Петрашевская. А теперь слушай меня, сука Стеценко, и только попробуй оборвать связь. На южной границе собирается личный состав противника в количестве до пятидесяти человек. Опознаны как боевики запрещённой организации «Вафат Алькуффар». Я напомню: её лидер, Мухиддин аль-Ичкари, ответственен за половину всех терактов на территории Временного правительства. Настроены крайне агрессивно. Долго не продержимся. Требую поддержки с пограничного гарнизона. Всё слышал?
Тишина, изредка прерываемая треском радиосигнала. Наконец майор ожил, стараясь отвечать тоном как можно более лояльным.
— Гарнизон не поможет. В момент нападения там примут удар на себя.
— Какого хрена, Стеценко?!
— А вы знаете, что в Пепелище активизировались батальоны единых?! — поддался истерике офицер. — И что на наших улицах творится, знаете? Я вас уважаю, эмиссар, но мне нечего вам сказать. Не до вас сейчас. Пограничники переходят под ваше подчинение. Делайте, что считаете нужным. Конец связи.
Сколько Егор ни пытался пробиться в эфир, Генштаб не принял ни одного сигнала. Частоты эмиссаров перестали работать, не говоря уже о пограничных. Становилось ясно: их бросили на погибель. Одних, в окружении пятидесяти головорезов, без инструкций и указаний. Оставили, как ненужный мусор. Как золу на месте угасшего кострища.
Казалось бы, наступил момент всеобщего беснования, но солдаты ни слова не вымолвили в адрес начальства, ни одного привычного военному слуху выражения. Они всё поняли; последняя надежда сгорела в крематории и обратилась в пепел. В миг не стало злости; её место заняла давящая изнутри пустота. Сжимающий сердце вакуум.
— Даже если оставим форпост и двинемся к гарнизону, они достанут нас раньше, — сдавленно озвучил мысли Андрианов. — Мы не можем уйти.
Они понимали: будь хоть малейший шанс отступить, командир всё равно остался бы на передовой, а подчинённые встали в ряд с ним.
— Наступают, — пренебрежительно тихо, будто надсмехаясь над развернувшейся ситуацией, бросил Альпиец. Ствол винтовки медленно описывал кривую, держа кого-то на краю пропасти в ад. — Начинать?
Враг приближался. Как и предсказывал Пустынник, группами-тройками по всем возможным участкам. Боевики проведывали маршруты, часть из которых заведомо упиралась в минные поля. Однако для обороны этого было недостаточно. Как выяснилось чуть позже, у террористов были миноискатели.
— Подпусти и отработай по тыловым, — приказал командир. — Возьмём на себя ближних. Эх… Егор, бросай своё радио. Пойдём принимать гостей.
В этом акте театра боевых действий их было пятеро. Поверх бронежилетов рядами уложены в разгрузках запасные магазины и осколочные гранаты. Оружие направлено в сторону туманного занавеса, из-за которого выбегали и рассредоточивались по болотам головорезы. Солнце стремилось занять небесную высоту, они — колокольную. Пятьдесят накаченных химией убийц — личная армия кровожадного шейха — подступали к монастырю: пока что ещё живому оплоту на пути захватчиков. Тёмные пятна неутомимо приближались к цели, огибая минные поля и пробивая дороги среди болотного камыша. Даже надежда задержать противника сгорела в ненависти войны.