Тори Эймос рассказывает о том, как сохранить веру, видение и взгляды в сложное время
БРАЙЕН РИСМЕН
GRAMMYS
05.05.2020
Певица и авторка песен Tori Amos, стабильно выпускающая по альбому каждые 2-3 года, не скрывает свои взгляды и в своей новой книге Resistance: A Songwriter's Story of Hope, Change, and Courage предлагает яркий манифест для всех творческих людей, которые хотят говорить правду, но могут бояться последствий в политически неспокойное время. Эймос рассказывает истории из своей карьеры, перемежая их событиями из её личной жизни, воспоминаниями и наблюдениями мира и людей, которые она собирала ещё с того времени, когда она была подростком и играла в гей-барах в Вашингтоне, а также за долгие годы мировых туров. Она признаёт ошибки, которые совершила, пытаясь подбодрить других продолжать саморазвитие и узнавать больше о себе и других людях.
По всей Resistance разбросаны тексты песен, на которые ссылается Тори, позволяя нам понять, как события её жизни преобразились в тексты, поначалу кажущиеся загадочными. Как отмечает Эймос, Музы оказывают большое влияние на её работу, и не все люди понимают эти отношения. Тем не мене, её слова и музыка оказали сильное влияние на преданных поклонников.
Во время записи эфира Academy speaks Тори находилась на самоизоляции со своей семьёй в английской глубинке, попутно работая над новой музыкой и справляясь с тем, что оказалась отрезана от своей семьи по другую сторону Атлантики.
Я сейчас сплю максимум по три часа в день, потому что сбился режим, хотя я и вампир [утрированная версия «совы» из «сов и жаворонков»]. Я просто уже не понимаю, который день. Но надеюсь, это поможет мне написать что-нибудь творческое.
Сейчас вообще странное время для вампиров. Я сама определённо из сов. Я люблю вампирчиков, я сама скорее ночной человек. Но сейчас мы живём вместе с моей дочерью Таш и её парнем Оливером. Он ещё пару недель будут учиться в университете и сдавать тесты, поэтому мы с Марком не можем ложиться спать так поздно, как бы нам хотелось. Сейчас мы записываем новый альбом, прямо здесь, в нашей студии в Корнуолле. Так что мы очень благодарны тому, что имеем доступ к нашей работе, к нашей музыке. Если бы я сейчас оказалась на изоляции во Флориде, у меня не было бы доступа к моей студии. У меня был бы рояль, но я не смогла бы записывать альбом. А здесь другой расклад. Знаете, как говорят, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Так вот, сейчас смеётся мой невыносимый муж-британец. Ему вообще стоит запретить с людьми разговаривать, потому что чувство юмора у него, мягко выражаясь, нестандартное. Но вот над ним потешались с 97 года, мол, «Ну зачем вы живёте у чёрта на куличках? У вас там даже фонарей на улицах нет. А могли бы работать в студии в Лондоне». Вот теперь он улыбается каждый день. А эти музыканты из Лос-Анджелеса и Нью-Йорка удивляются тому, что мы живём посреди полей и огородов, где коров больше, чем людей.
Теперь они знают, почему вы там живёте! Я видел ваше выступление на CMJ Music Marathon в 2002 году, когда вышла Scarlet's Walk. Вы говорили с молодёжью о музыке, а ещё сказали, не называя имён, что у власти есть некоторые люди, которые работают не на благо граждан. И вы посоветовали им использовать свои голоса, чтобы не молчать и говорить о том, чего они хотят. Сейчас в книге вы открыто называете этих людей, вы боретесь открыто, а раньше были более дипломатичны. Что изменилось сейчас?
Я просто решила, что настало время. А ещё меня очень вдохновила Джейн Майер и её книга Dark Money. Она стала обязательной к прочтению для тех, кто спрашивал меня тогда, какую книгу им стоит прочесть. Она показывает, как долго разрабатывались планы того, что превратилось в движения Tea Party и Citizens United, и что на самом деле двигает сегодня эти протесты. Показывает огромные деньги, прячущиеся за всем этим. Конечно, мы понимаем, что люди горюют. Люди теряют дорогое для них, испытывают горе и сильную тревогу за будущее, потому что наш мир, кажется, сходит с рельс. Мы начали тур через 2 недели после 11 сентября. С грудничком. Это был другой мир, особенно для музыкантов, для всей музыкальной индустрии. Если живые выступления у вас в крови, если вы любите играть для слушателей в зале, то вам приходиться выживать в таком мире, которого мы ещё никогда не видели.
Меня удивляет то, насколько многие более возмущены произошедшим за время президентского срока Клинтона, чем поступками Трампа. Это просто пугает.
И меня это пугает, я говорю об этом в книге. Я недавно говорила об этом, так что нам есть что обсудить. Но что делает правая рука, а что левая… Сейчас я совсем не понимаю, что делает левая рука правительства. Я не говорю о политических «сторонах», я о том, как излагаются факты о пандемии, как всё это используется в политических целях. Я не представляю себе, что они делают с конкретными политическими мерами и кто получает от этого деньги. В таких ситуациях, как сейчас, мы должны следить за теми людьми, кто пытаются использовать этот кризис, чтобы захватить ещё больше власти. Именно так работают авторитарные режимы, а в Вашингтоне авторитарных политиков немало. И не все из них даже мужчины!
Люди из других культур, которые когда-то жили при таких режимах, а сегодня живут в Штатах, уже заметили это. Я знаком с несколькими такими людьми. Но те, кто не знаком с такими режимами, не могут понять их.
Это интересно. Когда мы выступали с туром той осенью [после 11 сентября], и он [Буш] объявил о вторжении в Афганистан, мы давали два концерта в Конститьюшн-холл [концертный зал в Вашингтоне, часть штаб-квартиры организации «Союз дочерей американской революции»]. Мне показалось очень любопытным то, что люди предупреждали меня о том, что что-то ещё грядёт. И это оказалось правдой, они говорили о том, что произошло потом в Ираке. Иной раз сложно как-то осмыслить то время, в которое мы живём, но как люди искусства, мы обязаны документировать настоящее. Я думаю, это наша прямая обязанность. По крайней мере это то, что пыталась сделать Scarlet's Walk. И я должна была понимать, что случится, когда "Imagine" запретили включать по радио. По сути, тебе как автору песен это достаточно, чтобы всё понять. Ты начинаешь видеть, что думают [определённые люди] – что мы хотим далеко не мира, что последнее, чего хотят те люди – это мирное глобальное сотрудничество. И я должна была понять порочность тех действий власти. У меня восходящий Скорпион, я, чёрт побери, должна была догадаться.
Вы говорили о том сюжете, который продвигают миллиардеры, якобы они становятся более открытыми в том, что они за люди. Я заметил, что они внушили людям, что если дать им деньги и власть, то может, они насытятся. Но этого никогда не случится.
Даже Буш-старший назвал это «вуду-экономикой», экономическую политику Рейгана. Ну хотя бы раз в жизни он назвал это как есть. А теперь и мы понимаем, как работают олигархи. Русские предупреждали меня, когда я выступала в России в 2014 году, что всех можно обмануть. Я думала, ну как так, а они сказали: «Ну правда, Эймос, подумай хорошенько». Нил Деграсс Тайсон сейчас проводит мастер-класс, и я подумываю его пройти. Он говорит о том, как научиться мыслить критически, подвергать вещи сомнению. Мы думаем иногда, что уж нас-то не обдуришь. Но это самая страшная ошибка, о которой меня предупреждали русские, когда я там была, когда российские войска вторглись в Украину. И украинцы говорили то же самое: «Вы, американцы, правда просто не понимаете, насколько хорошо работает пропаганда».
Одна из идей, которые вы развиваете в Revolution, относится ко времени до вторжения в Ирак. Вы говорите о том, что настоящий лидер во время кризиса будет дисциплинирован, не будет действовать импульсивно. Но сегодня, в мире социальных сми, все говорят и действуют импульсивно, и это большая проблема. Люди не спорят онлайн, они буквально проявляют там насилие.
Странно, но я в соцсети не захожу. Чтобы написать книгу, нужно быть очень методичной, приходится не раз переписывать главы, чтобы самой понять, а что, собственно, хочешь написать. Создавать песни тоже на это похоже. Поэтому, наверное, я и не хочу ввязываться в словесное насилие онлайн. Я просто не знаю, что это сделает с моей головой.
Тори Эймос на концерте в 1998г.
Фото: Tim Mosenfelder/Getty Images
Вы пишете о том, что служите эмоциональным проводником не только для песен, но и для ваших поклонников. Ваши сетлисты зависят от того, какие события произошли в конкретном городе, и от того, с кем вы разговаривали в тот день. Вы рассказали несколько историй, которые вам поведали поклонники. Например, когда к вам за кулисы пришла судья и рассказала о том, что она находится в абьюзивных отношениях. Конечно же, вы не смогли бы рассказать обо всех таких разговорах. Скажите, это ведь очень тяжело в эмоциональном плане?
Когда я нахожусь в такой ситуации, я не жена, мама или подруга. Я – сосуд для песен, для Муз. Я как бы заземлена через эту энергию, она – связующее звено. Суть в том, что ты – сосуд для всего этого. Если сможете себе представить, я посылаю информацию Музам, а они дают мне свой ответ. Вот так я с ними общаюсь с тех пор, как мне было два с половиной года. В 90-е я перестала рассказывать об этих отношениях с Музами, потому что критики высмеивали это и представляли всё так, будто это просто этакий «лос-анджелесский нью-йэдж жаргон». Ну ладно, если вы хотите высмеять это, то Музы скажут: «Больше ты с ними не будешь об этом говорить, а мы к ним больше не придём». Как-то так. Дело в динамике силы, как они [музы] говорили мне, поэтому мы не будем рассказывать, как мы с тобой работаем. Они, конечно же, работают со многими творческими людьми, но у каждого своё понимание этих отношений с Музами.
В 1997 году я брал интервью у Бьорк. Помню, тогда многие думали, что она странная – ну там, надевает платье в виде мёртвого лебедя на Оскар – но они не понимали, о чём она говорит. А я помню, как мы разговаривали, и вот когда читаешь интервью полностью, то всё ясно и понятно. Но если просто выдернешь одну цитату, то слова покажутся странными, а вот если ты с ней лично разговариваешь, слушаешь её, то всё становится логичным. Я думаю, то же самое можно сказать и о вас. Если кто-то процитирует ваши слова, то впечатление будет не таким, как если бы этот человек с вами о чём-то побеседовал.
Контекст всё меняет. Я очень уважаю Бьорк и её творчество. Но да, если просто вырвать страницу из такого объёмного повествования, как её, то можно переврать многих из нас, кто честно и открыто рассказывают о творческом процессе. Потому что если хочешь что-то извратить, то это не сложно. Я как раз говорю об этом в одной из глав, где описываю подготовку к неделе промоушена. Этот промо-танец…и обязательно, будет кто-то, кто захочет помешать тебе. Не то чтобы я не знала об этом, но иногда, мне кажется, мы были, наверное, наивны и имели больше веры в процесс. Но сейчас, раз уж я пережила менопаузу, я переживу и всех этих козлов.
Вы рассказывали о Музах, а у меня есть подруга, которая любит ваши песни, и она говорит: «Знаешь, половину времени я реально не понимаю, о чём она поёт, но её музыку я люблю». Я думаю, для неё срабатывает импрессионистский танец ваших музыки и текстов. И мне интересно, вы когда-нибудь писали песни, а потом несколько лет спустя вдруг понимали, о чём они на самом деле?
Вообще-то да. Бывает. Иногда мне кто-то рассказывает о своём впечатлении от песни, и я понимаю, что никогда об этом и не думала. «Вы знали, что об этом есть японский миф?» И я такая «Ох ты, а я и не знала». Когда песни ко мне приходят, я их просто записываю, как писарь. Так что если мне становится сложно…если я наклоняю голову и задеваю этот мир танцующих слонов, велогонок между звёзд с Бини и шампанским…если мне становится сложно переводить песни из того мира в этот, то иногда я корю себя за то, что не расслышу, что там происходит. Обычно они хоть какой-то смысл имеют. Иногда это, однако, отсылка к мифу. Я не говорю, что никто не знает мифов вообще, но я стала понимать, что иногда Музы не настолько прямолинейны, как в Me And A Gun, где всё предельно ясно. Они работают по-разному, и я работаю с ними по-разному. Иногда я просто понимаю, что может значить та или иная метафора. Я понимаю, что это парадокс. Иногда они ставят рядом образы, чтобы попробовать создать какое-то особенное ощущение, и, конечно, оно проявляется и в музыке. Вот так работают песни.
Мне нравится тон книги. Интересно, когда вы рассказываете о Death club и о том, что пока сам не потеряешь кого-то близкого, ты не понимаешь, что чувствуют люди в такой ситуации. Я разговаривал об этом с разными людьми, мы говорили о горе и скорби, по человеку или по ситуации. Иногда просто нет таких нужных слов, которые можно было бы сказать. Я думаю, что если чувствуешь грусть или злость, то нужно чувствовать это. Не пытаться бороться с эмоцией, а принять её. Не буду говорить вам, что всё наладится, потому что прямо сейчас у вас горе. Я думаю, что лучше просто принять свои эмоции и прожить их, чем когда люди говорят вам все эти банальные избитые фразы.
А мне стыдно оттого, что я сама утешала людей банальностями. В книге я извиняюсь за это. Люди приходили на мои концерты, у них были свои горести… Кто-то передала мне письмо. Она потеряла мать, и я написала ей ответ. Я не понимала, что она переживала тогда. Я сочувствовала, но не понимала. И не могла ответить нужными словами. Я не могла это понять, пока Мэри [моя мать] не умерла, хотя у неё был сильный инсульт, она продолжала жить, но это было кошмарно. Она очень страдала. Но то, как люди реагируют на горе…мы с этим сейчас столкнулись как человечество в целом. Мир уже не тот, каким был на Новый год, особенно если вы живёте в странах Запада. Просто я не могу говорить за тех, кто живёт в Китае, я не знаю, через что они прошли. Но я очень хорошо помню 31 декабря прошлого года. Моя племянница Келси сейчас находится в пляжном доме во Флориде. Она, Таш, Марк и я были там, когда дедушка приехал на свой ужин в честь дня рождения. Ему исполнился 91 год. А сегодня мы живём в мире, где нельзя съездить к дедушке. Люди звонят ему, но он знает, что ему нельзя ни с кем видеться. Весь мир изменился, и непросто осознать это и подстроиться. У меня даже слов для всего этого нет. Мы ничего такого в жизни ещё не встречали. Может, если кому-то сегодня за 100 и он помнит последствия гриппа-испанки, разве что.
Или Великую депрессию.
Ага, точно.
Вы выпустили столько песен за свою карьеру, включая би-сайды! Вы когда-нибудь вообще переживаете, что источник оскудеет? Или вы знаете какой-то секрет, чтобы пополнять этот источник?
Для меня создание песен может быть цикличным процессом, а иногда мне приходится очень себя мотивировать на выбор какой-то темы. Писать, чтобы уложиться в дедлайн для альбома, потому что ты уже спланировала тур – это люди делают годами, и это настроение отличается от того, когда пишешь, потому что должна. Не знаю, как ещё назвать это состояние. Думаю, что некоторые авторы находят его, когда случается кризис. Приходится выбираться из отчаяния и искать свою собственную реакцию на кризис. Да, так можно «заправить» свою работу, но я думаю…для многих авторов это хорошая возможность, особенно если ты не ерунду какую-то создаёшь… Есть люди, которым нравится развлекать других, а нам нужны развлечения. Нам нужно отвлекаться на что-то лёгкое, тут без вопросов. Но я также дума, что очень важно…когда ты пишешь о том, чего в твоей жизни раньше никогда не происходило. Эти эмоции, последствия, шрамы, мысли, эмоции, жизни людей, всегда это на первом плане – тут столько всего, не перечислить. Всё человечество затронуто происходящим.