Заслуженная артистка России, артистка театра им. Евг. Вахтангова. Профессор кафедры актёрского мастерства.
Родилась в Эстонской ССР. Училась в Москве с 1956-1960 г.г. в одной группе с Ю.М. Берсеневым на актёрском факультете Высшего театрального училища им. Б.В. Щукина при Государственном академическом театре им. Евг. Вахтангова. Дружили и переписывались с Юрием Михайловичем до последнего дня его жизни… Вот и б о льшая часть данного повествования – это письма Ю. Берсенева к Агнессе Петерсон, первое из которых он написал ей 28 октября 1960 года в г. Николаеве (Украина). А последнее письмо от Агнессы другу-однокурснику пришло в Санкт-Петербург 26 июня 2004 года, в день захороненя его праха ….
Спасибо тебе, Юра!
(Памяти друга-однокурсника).
Держу в руках сборник стихов Юрия Берсенева «Напоминание», и так хочется, как прежде, сказать ему: «Юра, какой ты талантливый! Какие замечательные стихи! Спасибо тебе огромное! Пиши!! И присылай мне на радость всё, что пишешь!..» И он присылал… И мы обменивались в нечастых письмах мыслями о жизни, о современном искусстве и вспоминали совместные годы обучения…
05.02 2001. Санкт-Петербург.
«Бон джорно, сеньёра Беатриче!
Здравствуй, мой добрый и великодушный друг Агнесса! Спасибо тебе за два солнечных письма, так щедро омывших мою душу!
Думаю, дорогая Агнесса, что они с лихвой компенсировали те 7 лет молчания, когда мы с тобой были обеззвучены этой проклятой эпохой Вырождения. Ведь самая естественная реакция человека на с т р е с с и потрясение – это то, что он замолкает!!!
Заметь, Агнесса… Люди нашей страны уже 11 лет молчат. Это самый страшный результат «ряформ»…<…> Теперь несколько слов о моих издательских делах. Я уже заканчиваю подготовку второго сборника. Для издания в настоящее время подготовлю 6 сборников. Остальные, примерно, 8, на потом. Интуиция подсказывает мне, что надо подготовить к печати как можно больше сборников (пока есть силы), чтобы потом не надрываться. Мнение одного из главных редакторов однозначно: классная поэзия. Он молодой человек, поэтому и термин современный. Однако без спонсора не обойтись.<…> Ведь я, Агнесса, находясь уже 8 лет на пенсии, только тем и занимался, что писал, писал, писал стихи. Теперь их около тысячи. И вся моя энергия направлена на издание их. Ничего меня от этого не отвлекает. Ведь я – свободная птица и чувствую себя, слава Богу, не плохо. А настырности мне не занимать! Вот и сейчас, готовя сборники, я многие стихи дорабатываю, переделываю и т. д. Это весьма не лёгкая работа.
Милая моя однокурсница! Спасибо тебе за всё. Дерсу Узала сказал бы о тебе, что ты «хороший люди».
<…> Очень рад, что тебя тронуло моё посвящение тебе. Оно в череде посвящений идёт первым (в сборнике). Ещё я посвящаю – Лёне Каневскому, Серёже Милюкову, Анюте Державиной, Юре Назарову, Оле Яковлевой, Васе Лановому, Васе Ливанову, Вене Смехову, А. В. Брискиндовой, Люде Чурсиной, Кате Райкиной, Зяме Высоковскому, Андрюше Миронову и
Моим ушедшим однокурсникам
Редеют щукинцы, редеют…
И тяжко жизнью дорожить,
Когда у жизни нет идеи,
Ради которой стоит жить…
Как жаль, что в траурной оправе
Родные ваши имена:
Упеник, Токарева, Граве,
Васильева и Кузьмина… <…>
2000 г. «… В 1991-ом я писал:
«Всё, что свято, всё р а с п я т о…
Все позиции сданы…
В с ё, товарищи-ребята,
Мы в объятьях сатаны…»
Развальные процессы в России не могли ни коснуться театрального искусства. Вот почему махровым цветом цветёт-расцветает «иван гардизм». Это ведь так легко: валяй, Емеля, - твоя неделя! Ставь что «хошь» и как «хошь»… «Пипл» всё «схавает». Особенно – молодёжь. Ей, чем прикольней и залётней, тем «клёвей», «о-кей», «класс» и «вао!!!».
… А с россиян хватит и сериалов. Мы все в б л о к а д е, ибо напрочь за блок ированы от всего возвышенного и прекрасного! Это, Агнесса, – моя главная боль… Представляю себе, каких душевных мук и страданий стоит это и тебе… Ведь из 43-лет в театре ты лет 30 работала с блестящими партнёрами и режиссёрами. Ты видела н а с т о я щ е е!!! И участвовала в нём…».
Неумолимая поступь Времени уносит друзей… Но остались стихи, остались письма и добрые воспоминания… Эти письма моего друга-однокурсника, так интересны и ценны сами по себе, что никакие мною придуманные слова их не заменят. Каждое письмо Юрия Михайловича – это откровение! Это крик его души! Или это крик страдания, раздирающего его ранимую душу, или это слова радости, дающие силы жить!
… «Дорогая Агнесса! Во-первых, большое мерси тебе за столь высокую оценку моей музе. От тебя, доброго школьного друга, мне особенно приятно слышать одобрение. Что касается Натали Пушкиной, то это очень сложная статья, и как только у меня выпадет свободная минута, я на сей счёт отпишу тебе особо. А сейчас, не без волнения, препровождаю к тебе мой поэтический цикл «Мартин Иден» в надежде, что ты, прочтя его, сразу же сообщишь своё мнение. Стихи мои сберегай. Если меня убьют, то ты издашь полное собрание моих сочинений в Москве. Я стал очень вспыльчив и раздражителен. Если бы сейчас был 19 век, то я бы ежедневно дрался на дуэли. Боже, почему у одарённых людей так много врагов? Вот почему я сейчас особенно дорожу всяким проблеском человеческой дружбы, а твоей особенно. Посвящение обязательно напишу. Будь здорова! Погладь за меня твою кошку Мышку. Юрий».
Это письмо без даты (куда-то перепутался конверт), но по содержанию можно определить время – это где-то конец 70-х - начало 80-х. Я тогда задумала программу о Наталии Николаевне Пушкиной, и мы обменялись мнениями. Это письмо меня ошеломило своим обращением ко мне и доверием об издании его стихов. Как же ему тогда было, видимо, трудно одному. И какое дружеское расположение ко мне, как к своей однокурснице. Я безгранично тронута его таким ко мне отношением. И до сих пор с трепетом перечитываю написанное им. Спасибо тебе, Юра, за такое твоё доверие ко мне!!!
В 1956 году, ставшем теперь таким далёким, мы были приняты на актёрский факультет театрального училища (ВУЗ) им. Б.В. Щукина при театре Вахтангова. Мы все были в основном со школьной скамьи. Кто-то был на несколько лет старше и успел уже где-то поучиться или поработать. Был немного взрослее и Юрий Михайлович Берсенев. Эти пара лет в годы учёбы давали о себе знать большей начитанностью и серьёзностью. А во всём остальном мы были молоды и полны желания стать в будущем артистами. Нашим курсом руководила ученица Евгения Багратионовича Вахтангова и одна из основательниц театра его имени, наша дорогая, незабываемая Вера Константиновна Львова. Она учила нас самым первым шагам в этой таинственной профессии, именуемой артист… Для неё мы были все одинаковы – мы все её воспитанники. Говорить о В. К. Львовой можно много, и каждый выпускник знаменитой «Щуки», (как её любовно называют), проходил через заботливые руки этой легендарной воспитательницы. Оставила она глубокий след и в сердце Юрия Берсенева. Но когда мы учились, теперь, становящийся известным читателю поэт Юрий Михайлович Берсенев, для нас всех был Юра Зильберман, или, как его любовно называли – наш Зиль …
На последнем курсе ректор училища, легендарный Борис Евгеньевич Захава, который с отеческой заботой и вниманием относился к студенту-отличнику Зильберману, бывшему к тому ж все годы обучения главным редактором училищного журнала «Рост», посоветовал взять Юре театральный псевдоним (это испокон века было нормальным явлением в творческой среде). Ребята дружно обсуждали эту проблему, предлагали Юре разные фамилии, вплоть до «Юрия Цезаря». Но тут вдруг рабочий сцены нашего училищного учебного театра, обожаемого всеми студентами за его мягкий нрав и беззаветную любовь к театру, сказал как-то Юре: «Бери, Юра, себе псевдонимом мою фамилию – Берсенев – я её ничем не замарал…» Так Юра Зильберман стал Юрием Берсеневым. И, как показала вся его дальнейшая жизнь: и он не запятнал эту фамилию…
К сожалению, в молодости не думаешь о том, что надо бы запоминать, а лучше записывать, интересные мысли или слова, сказанные твоими товарищами. Не думала и я, что наступит момент, когда надо написать «Воспоминания» о нас. Жизнь казалась вечной и бесконечной, заполненной занятиями, мечтами о ролях, мыслями об искусстве… Беседами о просмотренных спектаклях, идущих на сценах московских театров, куда нас, студентов, всегда пропускали бесплатно. И, разумеется, во всех этих совместно проживаемых событиях, всегда участвовал и Юра. Хотя эти воспоминания – о нём, но как можно отделить птицу от общей стаи во время полёта. Мы были в общем творческом потоке, плечом к плечу. Было ли это занятие по танцу, где во время упражнения у станка, любой из нас мог услышать: «Выше, выше поднимайте ноги», или «Прыжки надо делать легко, не будьте слониками»… И, думаю, во время исполнения на уроках торжественного полонеза и Юра шёл гордо и величественно, ведя свою партнёршу. А на уроках по сценическому движению мы все лихо фехтовали на шпагах, и просыпался в нас рыцарский дух… Этот рыцарский дух остался в Юрии Берсеневе навсегда. Он всю жизнь служил верой и правдой дорогим заветам, полученным от наших учителей. На лекциях Бориса Евгеньевича Захавы по теории актёрского мастерства, мне помнится, Юра часто задавал вопросы и внимательно впитывал услышанное. Вероятно, уже тогда его подспудно интересовала режиссура и теоретические вопросы воплощения образа. Что в итоге и подтвердилось в период постановки им «Ч о ртовой мельницы» на выпускном курсе. И также, когда он в качестве постановщика и партнёра репетировал со мной к самостоятельному показу отрывок из «Капризов Марианны» Мюссе. И когда он очень охотно помогал студентам всех курсов, режиссируя им учебные отрывки. Кафедра высоко оценила наши с Юрой работы. Тяготение к режиссуре привело его в дальнейшем и в Волховский Народный театр, где он так плодотворно проработал и достиг замечательнейших результатов. Он с любовью и гордостью писал мне об этом периоде своей жизни.
8 марта 1976 года … «Милая Агнесса! С праздником тебя! Будь счастлива, здорова, больших тебе творческих побед, хороших ролей и всего самого наилучшего! Скоро повезу в Польшу «Мораль пани Дульской». Муза моя позвонила мне с Парнаса и попросила ещё пару месяцев за свой счёт. Обнимаю! Ю. Берсенев.
1 мая 1978 г. «<…> От всей души поздравляю тебя с 1 Мая! Будь здорова, счастлива, благополучия тебе во всём, больших творческих радостей.
Твоему однокурснику и старому другу Юре Берсеневу Указом Президиума Верховного Совета присвоено звание Заслуженного работника культуры РСФСР.
Милая Агнесса! Передай Шлезу, что в его лице я сердечно благодарю всех моих любимых учителей, которые так много сделали для меня и вывели в люди. Я помню, и буду помнить это всегда.
Обнимаю, Юрий. Поцелуй Львову».
03.02. 2003г. Санкт-Петербург. «Сегодня по телевидению показали юбилей Волховского Дворца культуры, где я руководил Народным театром драмы «Волхов» 20 лет, и уже 25 лет не работаю там. Однако, был растроган, увидев свои афиши, мой портрет и фото моих славных актёров (к гастролям в Польше). Значит, помнят меня. Это очень радостно сознавать, что твои труды не прошли даром…».
18.12. 2001. «Как жаль, милая Агнесса, что ты не видела моих спектаклей. Они ведь сродни моим стихам. Если бы не мой проклятый д и а б е т, я бы никогда не ушёл из Волховского Народного театра драмы, и он, по моим подсчётам, уже лет 12 был бы профессиональным. К этому шло дело, и власти уже открытым текстом об этом поговаривали. Да вот вся беда в том, что сил уже не было. И здоровья. Ведь мы гастролировали в Польше, Финляндии, Швеции, Эстонии. И нигде не хотели верить, что мои артисты – это учителя, врачи, инженеры, военные, студенты, школьники… Похоже, снова я тебя утомил, терпеливая, выносливая Агнесса. Прости меня великодушно. Единственное, что меня успокаивает – это то, что тебе нравятся мои письма.
Будь здорова! От души желаю тебе, чтобы в Великом Вахтанговском театре произошли в конце концов позитивные перемены. Но они, похоже, н е в о з м о ж н ы без перемен в стране. Я всё думаю: а смог ли бы Вахтангов сейчас работать? Наверное, всё-таки с м о г!!! На то он и Вахтангов! Да только где ЕГО взять?
Обнимаю! Юрий Берсенев.
Самые добрые чувства передаёт тебе Алла Семёновна».
Говоря об училищных годах, могу особо выделить его любовь к музыке. И это понятно, поскольку Юра с отличием окончил суворовское военно-музыкальное училище. Я тогда, в «Щукинские» годы, на первом курсе об этом не знала. Уже после окончания написала об этом Юре, и он мне ответил:
… «Конечно, я не очень афишировал это в щукинском, опасаясь, что меня будут просить
поиграть. Но один раз я взялгобой в руки, предложив Володе Златоустовскому озвучить его чудесный отрывок из «Каменного цветка», и сыграл знаменитое соло гобоя из фильма. (Помнишь Дружникова в роли Данилы-мастера?). Так вот это соло было его музыкальной темой в кино. Б.Е. Захава похвалил Володю за отрывок, а меня – – за музыку…»
А что касается музыки, можно сказать нам, учившимся в те годы в щукинском, очень повезло. В одном с нами здании находилась Оперная студия московской консерватории. Там постоянно шли оперные спектакли: «Евгений Онегин», «Богема», «Севильский цирюльник»… А пели в них тогда молодые Тамара Милашкина, Владимир Атлантов, Юрий Мазурок и даже учившийся в Москве Дмитрий Гяуров. Теперь это имена знаменитых певцов. Мы имели возможность слушать их в течение учебного периода. Какое незабываемое счастье!! На этих спектаклях я обязательно видела Юру, впитывающего в себя волшебные звуки.
Теперь, по прошествии полувека, вспоминая те времена, я понимаю, как нам неимоверно повезло! Нас воспитывали ученики самого Евгения Вахтангова! Ученика великого К.С. Станиславского. Каждый из педагогов передавал нам культуру тех высот, которую они получили от своих великих наставников. Нас обучали любовно, основательно и требовательно!!! И каждый из педагогов старался, чтоб не «прервалась связь времён». Нас обучала культуре речи и правильному произношению Александра Васильевна Круминг. Красивая, статная и добрейшая. Она вложила в наши сердца любовь и уважение к русскому языку, слову. Полагаю, что Юра, сочиняя свои стихи, которые теперь, к счастью, стараниями его вдовы Аллы Семёновны Берсеневой, частично изданы, не раз вспоминал училищные занятия.
А разве можно забыть уроки по художественному слову, которые вёл у нас известный мастер чтецкого искусства Яков Михайлович Смоленский.
А лекции по изобразительному искусству и посещения выставок под руководством обаятельного и улыбчивого Бориса Николаевича Симолина! В одном из писем ко мне по прошествии многих лет после окончания училища, Юра с душевной теплотой вспоминал эти занятия милейшего преподавателя.
Юра очень любил ходить на выставки. Лекции по изобразительному искусству никогда не пропускал.Собирал книги и альбомы по изобразительному искусству.Юра был очень дружен с художниками, которые проживали в нашем общежитии на Трифоновке. Помню, с какой теплотой он писал мне о своих друзьях-художниках.
«Прости меня, Агнесса, что я задал тебе вопрос о профессии Дмитрия Евгеньевича. Я поднял твои ранние письма и в одном из них нашёл сообщение, что твой супруг – х у д о ж н и к. Я просто забыл, извини. То, что Дмитрий Евгеньевич художник – это славно и очень здорово. Я очень высоко ценю художников, считая их людьми универсальными в своих познаниях в области искусств. То, что знаем мы с тобой – знают и они. А вот то, что о н и знают – мы с тобой не знаем. По крайней мере – я. Ведь картина – это застывший спектакль, с мизансценами, с декорацией, с освещением, а главное – со сквозным действием, задачами и сверхзадачей. И самое интересное то, что художник навсегда фиксирует самое оптимальное внутреннее состояние своих героев. Одним словом – художник является режиссёром, сценографом, педагогом, историком, искусствоведом, философом, психологом и пр, и пр. Когда на моих спектаклях бывали художники – зрители, о, с каким удовольствием я следил за их разбором моих работ и как был благодарен им. Самые лестные для себя отзывы и мнения я слышал всегда именно от художников. Они, как никто другой, понимали меня. Когда мы с Серёжей Милюковым, моим другом и бессменным соседом по комнате в общежитии, жили на Трифоновке, то очень дружили с художниками. Какие они великие труженики! Они жили в огромной комнате – человек 20. Когда я заболел и Серега сказал им об этом, то они собрали мне полную Серёжину шапку лекарств. Это меня спасло. Правда, Люда Чурсина (тогда первокурсница) притащила четыре одеяла из другого корпуса, чтобы меня согреть. Игорь Охлупин и Серёга еле приволокли меня тогда из Щукинского, так меня трясло, температура свыше 40 градусов».
А разве мы можем забыть уроки по истории зарубежного театра, которые нам преподавала Евгения Васильевна Можаровская (дочь писателя Василия Яна, автора «Чингисхана» и «Огней на курганах»). Евгения Васильевна, высокообразованный человек, свободно говорившая, кроме русского, на английском, французском и итальянском языках. Для меня Евгения Васильевна стала дорогим другом, советчиком и учителем на долгие годы после окончания училища. Я была с ней до её конца. И всегда с глубочайшей благодарностью вспоминаю её беседы, её знания, которые она мне щедро передавала.
Не забыть тепло её души, которым она согревала меня в начале моей творческой жизни.
Не могу не вспомнить Ирину Александровну Лилееву – большого знатока зарубежной литературы, с которой она нас знакомила и прививала любовь к чтению. Юра меня тоже в письмах всё просил передавать ей приветы, пожелания здоровья и слова благодарности. Я это непременно всегда исполняла, ибо, будучи в Москве и работая в театре Вахтангова, имела возможность всех часто видеть.
23.09.2003г. … Как поживают наши однокурсники? Может, видишь кого-нибудь из них? Прошу тебя, Агнесса, напиши: жива ли Ада Владимировна Брискиндова? Если жива – передай ей от меня привет. Я всегда с теплотой думаю о ней и с благодарностью. Помнишь, под её руководством мы с тобой на пару работали над французскими диалогами? Всегда передавай от меня Алику Бурову (если, конечно, увидишь его), добрые пожелания и приветы.
Ну, будь здорова, милая Агнесса. Всего тебе самого доброго и славного! Обнимаю тебя!
Юрий Берсенев.
Наилучшие пожелания твоему супругу, Дмитрию Евгеньевичу!»
Ноябрь 1980 г. «Здравствуй, Агнесса! Огромное тебе спасибо за твоё милое, доброе, умное письмо. Благодаря ему я побывал на юбилее Щукинского, на 20-летии нашего окончания, всех вас повидал и побеседовал со всеми. Я верю тебе, что и Вы все в этот день были со мною.
Финские гастроли моего театра прошли весьма успешно. Но всё же, лучше бы мне было побывать в Москве, на улице Вахтангова, 12-а…
У меня много нового. Во-первых, отдыхал летом в Сочи (в санатории «Золотой колос») и довольно-таки прилично поправил своё здоровье. Принял 14 ванн «Мацесты», которые восстанавливают сердечнососудистую деятельность. Пока чувствую себя хорошо. А вообще-то, тешу себя словами великого Остужева: «Зачем мне здоровое сердце? Чтобы билось точно и ровно, как маятник?» А ещё я имел честь быть удостоенным звания Лауреата и почётного диплома на Пушкинском конкурсе в Ленинграде за стихотворение «Царица из меди», которое я посвятил 175-летию поэта. Сей мой стих имеет честь пребывать в числе экспонатов Пушкинского музея в Михайловском. Я тебе посылаю его и ещё несколько стишат, чтобы ты имела хоть какое-нибудь представление о моей застенчивой музе.
Помнишь, я ещё в училище баловался на сей счёт. А теперь занимаюсь очень серьёзно. И знаешь, достиг кое-чего. Обо мне уже начинают поговаривать и печатают. С Нового года начнётся публикация моего поэтического цикла «Мартин Иден».
Агнесса, мне бы очень хотелось знать твоё мнение о моих стихах. Я и впредь буду посылать тебе. Меня также очень интересует мнение Шлеза, Веры Константиновны и Смоленского. Буду тебе очень благодарен, если ты и им покажешь. Мне так хочется знать мнение Вахтанговцев. Ведь эта элита понимает толк в стихах. Да и вообще – Щукинцы сотканы из музыки и стихов… <…> Как режиссёрские дела у М.А. Ульянова, что нового поставил или ставит? Я очень много жду от этого мастерища. Как он здорово сыграл Черноту в «»Беге»!
Лилеевой огромный привет. Я недавно прочитал статьи и письма Анатоля Франса с её прекрасными комментариями. Сейчас читаю статьи, письма и дневники Льва Толстого. Уникальнейший мозг. Какое это удовольствие читать умные книги!
Что у тебя хорошего? Что играешь, что читаешь с эстрады? Помню, ты говорила про Тургенева, а ещё что? Тебе бы что-нибудь французистое. Ведь ты очень европейская. Впрочем, и Тургенев довольно-таки французистый. Особенно во всей истории с Виардо. Недавно вновь перечитал его письма. Ревел, как белуга.
Пиши, mon belle ami! Всем сердечный привет! Обнимаю, Юрий Берсенев. P.S. Передай Каневскому, что если он при дамах будет материться, я ему оторву нос и скажу, что так и было».
23.10.2002г. «…Мои литературные дела идут успешно. Вышли стихи о Высоцком и о Луэлле Варшавской – подруге Лилии Юрьевны Брик, в которую был влюблён Маяковский. Ты, разумеется, в курсе. Самое любопытное, что эта Луэлла, которой уже 93 года, живёт в соседнем доме, и с моего балкона видны её апартаменты. И ещё вышло моё эссе «Обойдёмся без евреев». В следующих письмах пришлю, чтобы не перегружать тебя. Скоро выйдет очерк об одной совершенно неизвестной гениальной актрисе, трагическую судьбу которой я наблюдал, работая в Николаевском театре. В этом же номере выйдет мой стих, посвящённый маме, к её столетию. С её фото. Планирую в ноябре напечатать четыре стихотворения со вступительным словом главного редактора Эсфири Гутниковой. На Рождество планирую эссе «Лебединая песня Фаины Раневской» по мотивам моих блокнотных записей. Это о моём потрясении спектаклем «Правда – хорошо, а счастье лучше» А. Н. Островского в постановке Юрского, в котором Раневская играла Филицату. Я смотрел этот спектакль в 1981 году в театре им. Моссовета, находясь в Министерстве культуры СССС на семинаре.
В том же номере намечается стихотворение «Одесский эскиз»:
Бал давали с блеском
Самый образцовый
Во дворце одесском
Графа Воронцова.
…………………………….
Весной, если доживу, опубликуем эссе «Охрипший Гамлет Казакова» и какой-нибудь стих. И ещё у меня есть мечта написать очерк о моём кумире – Михаиле Фёдоровиче Астангове. Но опасаюсь, что в еврейской газете об Астангове не напечатать…
Спасибо тебе за добрые слова о Марии Фёдоровне Берггольц. Она была славным человеком и умницей. Мы с ней много общались и о многом беседовали. Но об Ольге Берггольц она говорила скупо и неохотно, потому что эта тема причиняла ей боль. Ведь последние годы жизни О. Берггольц очень пила, А, точнее, – дошла до глубокого алкоголизма. Мария Фёдоровна, разумеется, сильно переживала это. Она как-то с горечью сказала мне: «Оля перестаёт быть человеком, и я совершенно бессильна что-либо исправить». Из-за чего так пала сильная, талантливая личность, я так и не знаю. А высказывать предположения – бестактно и, как ныне говорят – не корректно. Знаю лишь одно, что главные прорывщики Ленинградской блокады – это Ольга Берггольц и маршал Георгий Константинович Жуков. И, конечно, Шостакович…<…> Посылаю тебе новое чтиво. Я очень переживаю от того, что всё время надо отражать в стихах еврейские нюансы (ведь газета-то еврейской благотворительной организации «Хэсэд Авраам»). Этот национализм уже поперёк горла стоит у меня. Но ничего не поделаешь. Иначе вообще печатать не будут».
За годы обучения было много радости от совместного творчества. Мастерством актёра мы занимались все четыре года. Занятия на первом курсе начинались с простейших упражнений на внимание. Надо было «послушать» улицу или, например, дадут тебе на минутку коробок спичек или любой другой предмет, ты его осматриваешь, запоминаешь все мельчайшие подробности увиденного, и потом рассказываешь. И так каждый по очереди. Потом шли упражнения на свободу мышц. А вот упражнения на память физических действий надо было выполнять без предметов так же ловко, как с предметами. Например, пить чай с печеньем, с вареньем и т.д. На этих занятиях почему-то всегда было много веселья. Или был восторг, если кто-то лихо умел всё проделать или хохот, если случались казусы. Боже мой, сколько было уморительно смешного на уроках по «наблюдениям» за людьми или животными. Кто-либо из нас, посетивших зоопарк, показывал проделки весёлой обезьянки, а кто-то лежал, умильно изображая ленивца, лемура или как Юра называл – «лямурий». Мы все перебывали, кто лягушкой, кто жирафом, кто курицей, а кто-то замирал в образе уснувшей совы… Мы постигали тайны искусства перевоплощения… И, разумеется, веселились, глядя как наш однокурсник или очаровательная однокурсница становились на наших глазах божьей коровкой или свисающей с дерева обезьянкой, аппетитно поедающей банан…
Нам было весело, и мы творчески росли. Переходили от одного этапа обучения к другому. От простых упражнений к этюдам, от этюдов – к отрывкам.
А отрывки из произведений с учениками прорабатывали педагоги-мастера. Когда я сейчас вспоминаю их поимённо, у меня мурашки бегают от волнения! Это ученики Евгения Вахтангова: Цецилия Львовна Мансурова, Елизавета Георгиевна Алексеева (сестра Бориса Георгиевича Добронравова), Мария Давыдовна Синельникова, Иосиф Моисеевич Толчанов, Анна Алексеевна Орочко. Ремизова Александра Исааковна, прекрасная актриса и режиссёр, поставившая спектакли, вошедшие в золотой фонд истории театра Вахтангова. Это такие шедевры как «Перед заходом солнца» Гауптмана, «Идиот» Достоевского, «На золотом дне» Мамина-Сибиряка, «Дамы и гусары» Фредро и другие.
В моей актёрской жизни А.И. Ремизова сыграла огромную роль. Заметив меня в ученической работе «Мера за меру» Шекспира, которую она со мною делала, Александра Исааковна пригласила меня на роль Софьи в чеховском «Платонове». Смелый и рискованный шаг пригласить студентку на такую ответственейшую роль в спектакль театра Вахтангова. Для меня великая ответственность и огромная честь.
А что касается Юрия Михайловича, то во время обучения некоторых студентов занимали для прохождения актёрской практики на эпизоды или в массовые сцены в спектаклях театра. Так в спектакле «Идиот» Александра Исааковна Ремизова на роль Великого музыканта в сцене у Настасьи Филипповны, вместо заболевшего артиста театра, пригласили Юру. Об этом актёрском счастье быть на сцене вместе с такими мастерами, игравшими главные роли, как Н.О. Гриценко – Мышкин, Ю.К. Борисова – Настасья Филипповна, М.А. Ульянов – Рогожин – Юра писал мне в письмах через много, много лет с восторгом.
… 23.10 2002г.. … «Теперь об «Идиоте» и о моём музыканте. Возможно, ты и не знаешь, что я получил в театре роль, потому что в то же время вовсю репетировал в «Платонове». Предложила меня на эту роль В.К. Львова и А.И. Ремизова согласилась. (К сожалению Александра Исааковна не была моим педагогом, но знаю, что относилась ко мне с симпатиями. Ведь это ОНА назначила меня на роль Великого музыканта в «Идиоте». Вера Константиновна говорила мне, что А. И. Ремизова хвалила мои режиссёрские данные…). Изначально эту роль играл Жарковский. Наверное, он не устраивал Ремизову. Я так думаю потому, что с момента введения меня на музыканта, Жарковский больше эту роль не играл. А сыграл я в 12-ти спектаклях, вплоть до окончания Щукинского. Н.О. Гриценко хвалил меня. Говорил, что я удивительно точно перебираю клавиши, создавая полную иллюзию того, что играю на рояле сам. И Ю.К. Борисова осталась довольна вводом меня на эту роль и тоже сказала мне тёплые слова. Одним словом, я горжусь этим незабываемым эпизодом моей жизни».
Преподавали актёрское мастерство тогда ещё молодые – теперь два знаменитых мастера – Михаил Александрович Ульянов и Юрий Петрович Любимов. С Ю.П. Любимовым Юра Берсенев готовил отрывок из «Дней Турбинных» Мих. Булгакова. Юра играл Тальберга, а Наташа Холина – Елену. Был в сцене занят ещё и Владимир Граве, к сожалению, рано покинувший наш мир живых. По словам Натальи Холиной, вспоминавшей недавно в беседе со мной о той ученической работе: «Репетировать было очень приятно. Юра, как более старший, был взвешенный, добрый и мудрый. А Юрий Петрович Любимов работал легко, весело, точно. Мизансцены вырастали из текста естественно. У всех у нас были за эту работу “пятёрки” “.
Кроме творческих занятий нас знакомили с выдающимися мастерами сцены. Разве можно забыть, как читала монологи Федры и стих Блока великая Алиса Коонен у нас в училище и рассказывала о своей работе с А. Я. Таировым. Был нашим гостем и такой знаменитый артист и мастер художественного слова, как Всеволод Аксёнов. Приходили пианисты… Теперь, вспоминая это, я даже сама ловлю себя на мысли: «А не сказка ли это всё?!» Но это было, было, было..! И мы ко всему прикоснулись.
Закончили мы наше обучение дипломными спектаклями. Их у нас на курсе было два: «Весна в Москве» В. Гусева и «Слуга двух господ» по К. Гольдони. Вот в «Слуге двух господ» мы с Юрой оба были заняты. Юра играл роль Бригеллы, а я роль Беатриче (героиню с переодеваниями в мужской костюм и со сценой фехтования). Поставили этот спектакль В. К. Львова и Леонид Моисеевич Шихматов. Они трудились с нами над спектаклями самозабвенно. А уж мы старались во всю нашу молодую прыть! Играли мы этот спектакль и на большой сцене нашего училища, в очередь с оперными спектаклями, и на сцене Учебного театра в Гнездниковском переулке. На замечательной уютной сцене, где когда-то был театр «Летучая мышь»… Теперь о нашем дипломном спектакле «Слуга двух господ» мне напоминают несколько фотографий. На одной из них я в сцене с Леонидом Каневским, а на другой фотографии я – Беатриче и Юра – Бригелла. К великому сожалению, фотографии любительские, не совсем в фокусе. Это студент с младшего курса снял мне на память. Спасибо ему за это. Теперь я могу только сожалеть, что мы мало думали об увековечении своих работ и просто наших лиц. Тогда ещё время было другое… Это теперь у многих кинокамеры, или можно снять фото на мобильный телефон. Ничего подобного тогда ещё не было. Да теперь и студенты стали другими. У многих свои дорогие автомобили модных марок и всякая техника. А мы тогда были беднее материально. Это годы 1956- 1960. Ещё страна не залечила военные раны, наши родители старались изо всех сил, чтобы дать нам образование. И какое счастье, что образование было бесплатное! И что ещё жили учителя, да какого уровня!!!
20.12.2000г. Санкт-Петербург. «… С Цецилией Львовной Мансуровой, одним из самых удивительных педагогов, мне посчастливилось работать на четвёртом курсе над Д о с т о е в с к и м («Преступление и наказание», сцена Свидригайлова с Раскольниковой). Моей партнёршей была Таня Александрова. Работа эта продолжалась на протяжении всего 4-го курса. Это были самые интересные минуты моей щукинской учёбы. Мы с Танькой очень подружились с Мансуровой, и она была с нами чрезвычайно откровенной и доброжелательной.
Я, Агнесса, очень жалею и никогда себе не прощу, что обратился к Мансуровой только на 4-м курсе. Я был очень самоуверен и недальновиден. Ведь Мансурова по интеллекту, образованности и общей культуре на 100 голов превосходила того же Ю. П. Любимова, с которым я работал больше, чем с другими педагогами. О том, что она была великой трагической актрисой я уже и не говорю.<…> Спасибо тебе, Агнесса, за веру в «Диалог с Мансуровой». Мне очень радостно было узнать, что ты говорила о Цецилии Львовне в бахрушинке. Для меня очень важно, что ты углубилась в Мансурову, и твоё мнение о «Диалоге» будет теперь ещё более важным. Знаешь, Агнесса, из всех Щукинских педагогов по мастерству – Мансурова всё больше и больше занимает меня и выходит на абсолютно I место. По глубине, тонкости и трагичности ей равных нет. А уж про её тактичность, корректность и удивительную доброжелательность я уже и не говорю. С ней работать было – одно наслаждение. Мы с Таней Александровой всегда уходили потрясёнными с репетиций. Царство небесное этому великому художнику и человеку…»
Эту тему Юра в своих письмах ко мне уже 1990-2000-х годов часто напоминает. И очень сокрушается, что не осталось фотографий ни с педагогами, ни с однокурсниками.
20.12. 2000г. «Моему легкомыслию нет прощения. Боже, как же я посмел окончить Щукинское и не сфотографироваться на память ни с одним моим великим педагогом?! Ни с кем из соучеников… Как поздно мы спохватываемся… А поезд уже ушёл…»
05.02.2001г. «…Что же касается присланных тобою фото (из «Слуги двух господ»), то у меня нет слов, чтобы выразить всё то, что меня переполняет. И качество этих фото – прекрасное, потому что это – мы! Ты отлично сказала, что эти фото из глубины прошлого века. А мне они показались эдакими космическими голограммами из средневековья, отпечатанными в виде фресок на римских базиликах. И, тем не менее, они излучают тепло, потому что на них – очень искренние Щукинские ребята. У меня всего лишь 3 Щукинские фото: 1. Я на лестнице. 2. Я – Отшельник («Чёртова мельница»), ловлю кузнечиков с сачком. 3. Я – Бригелла, пою на авансцене «Как Венеция прекрасна! Как прекрасен Реальто цветущий». А ведь стихи этой песни написал я. И когда показал текст Л.М. Шихматову, он сказал: (пробасил) «Замечательно, Юра! Такое впечатление, что и Вы были с нами на гастролях в Италии». А музыку написала концертмейстер «Слуги» Штейнгольц. Помнишь её? Забыл, к сожалению, имя и отчество».
В 2000 году наш курс отмечал 40-ую годовщину окончания нашего дорогого училища Щукина. В тот юбилейный вечер на училищную сцену нас вышло семь человек. Это даже не все, кто живёт в Москве. Я подробно описала Юре наш вечер, и всё, что мы говорили и о нём тоже.
03.02 2003г. «Катя Райкина недавно, навещая в Питере свою больную старенькую тётю, позвонила мне. Она и сама простудилась, а я малость зарадикулитил. Но мы всласть пообщались по телефону. Минут сорок разговаривали. Катя хохотала, как я на концертах Аркадия Райкина. Мне очень радостно, что я её развеселил. Скоро снова собирается в Питер. Катенька очень тронула моё сердце и душу, сказав мне в телефонном разговоре – «родной мой». У меня даже глаза увлажнились.
Какое это счастье – сознавать, что ты в душе друзей юности оставил добрую память. Ведь это самое главное в жизни. Остальное не так уж и важно. Передай Кате огромный привет, обними и поцелуй за меня».
После окончания училища мы разлетелись по разным театрам страны.
Меня Судьба одарила счастливой возможностью остаться в прославленном театре им. Евг. Вахтангова. Поистине, пути Господни неисповедимы..! Разве я могла мечтать об этом?! Неожиданность в том, что я, приехавшая в Москву из Эстонии и тогда ещё плохо говорившая по-русски, (ибо я эстонка и мой родной язык эстонский) собиралась в Москве только учиться и вернуться работать на своей родине. Но Судьба в лице А.И. Ремизовой и Р.Н. Симонова преподнесли мне свой Дар… Ну, а выучить русский язык под руководством таких педагогов, было только делом чести и огромной радости!!
Юрий Михайлович, отклонив предложения Московских театров, вынужден был распределиться в город Николаев (Украина), так как в Одессе жила его одинокая больная мама.
Наша актёрская жизнь сложилась так, что мы виделись с Юрой за многие годы лишь несколько раз. Основное общение – это письма. Их осталась пачка… Теперь они перевязаны ленточкой… Больше их не прибавится никогда… В этих письмах, написанных на протяжении нескольких десятилетий, прожитых нами, запечатлена наша жизнь… Мысли, волновавшие нас… Отразились творческие радости и с болью сердца пережитые годы «перестройки». В каждом письме Юрия Михайловича тех лет пульсирует горечь за происходящие огорчения и не покидающая его надежда