Малов Василий Викторович
Из огня Великой Отечественной войны вышло новое поколение писателей – писатели-фронтовики, среди которых и выдающиеся поэты – Симонов Константин Михайлович, Асадов Эдуард Аркадьевич, Окуджава Булат Шалвович, и Твардовский Александр Трифонович.
Война в картинах-стихах поэтов-фронтовиков представлена образом-противостоянием «война – весна», «пожар войны – расцвет весны». Например, при помощи птиц. Так у Булата Окуджавы в стихотворении «Король» война (военные самолёты) – это кружение чёрной тучи ворон, сопровождающееся треском-перекаркиванием, резко нарушающим тишину мирного неба:
Но однажды, когда «мессершмитты», как вороны́,
Разорвали на рассвете тишину
А дом и возвращение домой, это весенние трели скворцов, как также у Булата Окуджавы в стихотворении «Бери шинель – пошли домой»:
К золе и пеплу наших улиц
Опять, опять, товарищ мой,
Скворцы пропавшие вернулись...
Бери шинель - пошли домой.
Четверостишие символично и живописно именно с точки зрения образа «весна» – с одной стороны колористика «зола и пепел» передают весенний грязный серый снег, с другой стороны, в противостоянии война-мир возникает опять же колористическая ассоциации весны как через пепел и гарь весной пробивается свежая зелень новой жизни, и над всем этим грязным снегом, пеплом, гарью и молодой зеленью переливы скворцов – пейзаж «весна».
Другими словами, но аналогичный образ «весна – дом» передан и в стихотворении Александра Твардовского «О скворце», также противостояние «война-зима – весна-мир» автор пишет в стихотворении «Перед войной, как будто в знак беды»:
И тяжко было сердцу удручённому
Средь буйной видеть зелени иной
Торчащие по-зимнему, по-чёрному
Деревья, что не ожили весной.
Своё состояние, чувства поэты также передают при помощи образа птиц, так у Булата Окуджавы в стихотворении «Я ухожу от пули», видим:
Я ухожу от пули, делаю отчаянный рывок.
Я снова живой на выжженном теле Крыма.
И вырастают вместо крыльев тревог
За моей человечьей спиной надежды крылья.
Васильками над бру́ствером, уцелевшими от огня,
Склонившимися над выжившим отделеньем,
Жизнь моя довоенная разглядывает меня
Итак, в этих стихах мы видим следующую живописную картину – бурые, пепельные, чёрные оттенки пожарища «выжженное тело Крыма», на его фоне акцентом выделены, по крайней мере ассоциативно, белые крылья надежд автора, эти акценты дополнены ярко-синими цветами васильками, уцелевшими в огне, как символ воспоминаний о довоенной мирной жизни – пейзаж «белые птицы над выжженным полем с васильками».
Земля – планета, Земля-мать живой одухотворённый образ у Булата Окуджавы, в стихотворении «Земля изрыта вкривь и вкось» она полноценный собеседник автора. И здесь мы вновь видим уже привычный пейзаж автора – выжженная войной земля и молодые весенние всходы:
Зерно спалите – морем трав
Взойду над мором и разрухой…
Но одновременно с этим привычным образом мы видим в стихотворении и новый образ, встречающийся в стихах большинства поэтов фронтовиков – «детство», «дети-солдаты», «детские воспоминания солдат». Данный образ, как и образ «война – весна», изображается авторами и воспринимается нами на контрасте «война – дети». Итак, с точки зрения Матери-земли в беседе с Булатом Окуджавой:
Мы для неё как детвора,
Что средь двора друг друга валит
И всяк свои игрушки хвалит...
Какая глупая игра!
В этом четверостишии мы видим следующую картину войны – дети мальчишки играют в «войнушку» во дворе дома, «советские» и «немцы» перебегают от угла к углу прячутся за развешанными простынями или автомобилями, изображают звуки стрельбы вроде тра-та-та или бах-бах-бах стреляя из деревянных выстроганных отцами ружей и махая деревянными саблями. А затем мамы зовут обедать, и вся детвора разбегается, покидав игрушечное оружие. Прямых цветов и звуков в картине нет – мы можем предположить их только на основе нашего опыта, но сама картина очень динамичная и с физической точки зрения, потому что все фигуры (мальчишек) находятся в движении и очень пронзительная с чувственной стороны, потому что осознание того, что война она везде, например, в мирных дворах и участвуют в ней все, в том числе дети, пронзает наши чувства ледяным восприятием и не оставляет нас равнодушными от увиденного.
Аналогичные пронзительные картины «детства в войне» можно увидеть в стихотворениях «Кукла» и «Майор привёз мальчишку на лафете» Константина Симонова и «Две строчки» и «Отец и сын» Александра Твардовского, также у поэта видим необычный «детский» образ в стихотворении «Армейский сапожник»:
И нянчит, и лечит сапожник
Сапог, что заляпан такой
Немыслимой грязью дорожной,
Окопной, болотной, лесной.
Перед нами образно в руках сапожника не грязный кирзовый солдатский сапог, а ребёнок, младенец, чумазый «раненный», но младенец, для которого в этой бойне необходимо найти время и место, чтобы отмыть вылечить-починить его.
Не только Земля и сапоги «оживают» в стихах поэтов-фронтовиков, но и даже оружие и военная техника, то есть вещи, несущие гибель и разрушения, показаны живыми, как и люди, страдающими от войны. Как, например, в стихотворении Константина Симонова «Танк»:
Но под рукою не было врача,
И он привстал, от хромоты страдая,
Разбитое железо волоча,
На раненую ногу припадая.
Боевой танк идёт, подрывается на мине, хромает, «припадая на раненную ногу», обессиленный падает, ползёт и гибнет, а его товарищи танки хоронят его, после чего автор и предлагает:
Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных,
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
Похожий образ живого автомобиля грузовика видим в стихотворении Александра Твардовского «За Вязьмой». Или вот какой образ видим у Эдуарда Асадова в стихотворении письмо с фронта:
Сейчас передышка. Сойдясь у опушки,
Застыли орудья, как стадо слонов,
И где-то по-мирному в гуще лесов,
Как в детстве, мне слышится голос кукушки...
Перейдём от рассмотрения метафор более подробно к колористике, цветописи поэтических полотен фронтовиков. Например, Эдуард Асадов, пишет образы войны в следующей тональности:
Чёрным дымом вскинулась война... (Подмосковный рассвет).
Где снег был то в пепле, то в бурой крови… (Ленинграду).
И в лихолетьи свинцово-грозном… (Отцы и дети).
Поднявшись навстречу свинцу и мраку… (Роза друга).
Мы видим по преимуществу тёмные оттенки – чёрный, бурый, серый свинцовый, серый пепельный, при чём последний показан акцентом на белом снеге. В стихотворении «Роза друга» Эдуард Асадов разворачивает тёмные оттенки общего ощущения войны в яркие огненно-красные тона воспоминаний боевых действий:
Как маленький факел горя в ночи,
Он словно растёт, обдавая жаром.
И вот уже видно, как там, в пожарах,
С грохотом падают кирпичи.
При этом усиление цветовой яркости сопровождается и усилением звуковой – «грохот кирпичей».
В такой же перемежающейся красно-серой, огненно-пепельной тональности передаёт войну и Александр Твардовский в стихотворении «Огонь»:
Он с ветром нёсся на восток,
Сжигая мох на крышах,
И сизой пылью вдоль дорог
Лежал на травах рыжих.
В красной кровавой тональности изобразил солнце и одновременно чувство Константин Симонов в стихотворении «Безымянное поле»:
Опять мы отходим, товарищ,
Опять проиграли мы бой,
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной.
Мирная жизнь, точнее воспоминания о ней показаны у поэтов в светлых, дымчатых оттенках, нанесённых в импрессионистской, сюрреалистичной технике, подчёркивающей невесомость, лёгкость момента воспоминаний, как, например, в стихотворении Эдуарда Асадова «Письмо с фронта»:
Мы всё, что имели, не очень ценили,
А поняли, может, лишь тут, на войне:
Приятели, книжки, московские споры –
Всё - сказка, всё в дымке, как снежные горы...
И наоборот не воспоминания, а запоминание мира перед боем, перед войной, поэты-художники стараются изобразить в технике реализма прописывая мельчайшие детали, чтобы ничего не забыть не упустить, когда видимое станет уже дымчатым воспоминанием, например, как в стихотворении Константина Симонова «Атака»:
Какой уютной показалась
Тебе холодная земля,
Как всё на ней запоминалось:
Примерзший стебель ковыля,
Едва заметные пригорки,
Разрывов дымные следы,
Щепоть рассыпанной махорки
И льдинки пролитой воды.
Другим важным элементом живописи, оживления текста в литературе помимо цветописи, является и звукопись, как фонетический подбор слов по принципу благозвучия, так и непосредственно передача звуков, порой очень специфичных, так, например, кроме уже процитированных «грохота кирпичей» и «голоса кукушки», мы слышим свист сурков-тарбаганов в стихотворении Константина Симонова «Тыловой госпиталь»:
Ходили в степи слушать, как вокруг
Свистели в жёлтых травах тарбаганы…
А в стихотворении Эдуарда Асадова «На пороге двадцатой весны» мы слышим сразу два звука в противостоянии, и разном дополнении одним звуковым элементом:
Снов не видел тогда ни я,
Ни гвардейцы - мои друзья.
Потому, что под тяжкий гром
Спали люди чугунным сном.
С одной стороны, в уши ударяет гром от залпа артиллерийский орудий, при этом чугун здесь символично добавляет тяжёлый гул к грохоту орудий. С другой стороны, мы слышим абсолютную тишину людей, погрузившихся в глубокий сон, и здесь чугун символически выражает уже не усиление звука, а усиление тишины, во-первых, как непробиваемые чугунные стены, за которыми абсолютно ничего не слышно, а во-вторых, как символ тяжести, подчёркивающий насколько тяжёлый, глухой сон овладел людьми.
Другим не маловажным элементом литературной живописи, кроме цветов и звуков, являются запахи, описание ароматов, пробуждающее наше обоняние. Например, в стихотворении Александра Твардовского «В поле, ручьями изрытом» мы вдыхаем целый букет ароматов:
В поле, ручьями изрытом,
И на чужой стороне
Тем же родным, незабытым
Пахнет земля по весне.
Полой водой и нежданно –
Самой простой, полевой
Травкою той безымянной,
Что и у нас под Москвой.
Разумеется, чтобы ассоциативно почувствовать такие обонятельные образы, необходимо быть знакомым с этими запахами, но это уже вопрос кругозора читателя, художник же, поэт со своей стороны их отразил.
В другом своём стихотворении «Большое лето» Александр Трифонович вписывает в весенние поля уже запахи войны, а точнее военной техники:
Бензина, масел жаркий запах
Повеял густо в глушь полей.
Константин Симонов в стихотворении «Тыловой госпиталь» кроме звуков степи, передаёт также и её ароматы:
Шофёр нас вёз обратно с ветерком,
И всё-таки, вся в ранах и увечьях,
Степь пахла миром, диким чесноком,
Ночным теплом далёких стад овечьих.
Таким образом ознакомившись с подобными живописными строками Эдуарда Аркадьевича Асадова, Булата Шалвовича Окуджавы, Константина Михайловича Симонова и Александра Трифоновича Твардовского, насыщенными цветами, звуками, запахами, движением, чувствами, мы, можем увидеть, услышать, вдохнуть, почувствовать их пейзажи-стихи, хотя бы сознанием, но погрузиться в их батальные полотна и пускай немного, но понять, как они воспринимали войну с точки зрения художественного изображения.