Теперь в Исине новый и очень энергичный царь Ур‑Нинурта, и представляется сомнительным, сможет ли Ларса и дальше удерживать Ур.
В такой обстановке юный Аврам достиг зрелости. Он посещал праздники в храмах и даже приносил благодарственные дары за успешные торговые предприятия жрецам Иштар, хотя у него, конечно, были и свои аморитские боги. Здесь он женился на Саре и отсюда в начале каждой зимы уходил вместе с членами семьи и слугами, ведя тяжело навьюченных ослов (верблюда тогда еще не одомашнили, а лошади индоевропейцев пока не проникли на юг дальше гор Северо‑Западной Персии). Он желал, пока стада его племени пасутся западнее, успеть на весенний базар на противоположном краю пустыни. К концу весны он возвращался в Ур с грузом золота, серебра и мрамора с севера, полотна из Египта, кедра из Ливана или ладана с далекого юга.
Обратный груз далеко не всегда был результатом мирной торговли. Даже наполовину оседлых аморитов Месопотамии отделяло всего несколько поколений от разбойников пустыни, которые врывались в речные долины силой оружия, поэтому в пустыне в них начинала играть кровь предков. Племена и семейные группы постоянно то заключали союзы, то враждовали. Отношения более или менее стабилизировались в речных долинах, но среди кочевников великой пустыни были весьма острыми. А во время зимних путешествий молодые люди из городов с удовольствием возвращались к старым привычкам. Они тщательно охраняли свои стада и караваны с грузами, ретиво нападали на собственность тех, кого в данный момент считали врагами, или собирались в банды, чтобы напасть на оазис либо разграбить городок на краю пустыни. Они были не только торговцами, но и разбойниками и платили за свои приобретения любую цену, если их нельзя было добыть более дешевым путем.
Если мы правы, предположив, что Аврам принадлежал ко второму поколению второго тысячелетия до н. э., тогда ему было примерно двадцать четыре года, когда к аморитам Ура пришла беда. В 1906 г. до н. э. царь Ларсы Гунгунум умер, вероятнее всего был убит в сражении, и царь Исина Ур‑Нинурта восстановил свое господство в Уре. Если не именно это политическое событие, то нечто очень похожее привело аморитов Ура в немилость, и Терах решил забрать свои пожитки и покинуть город.
На этот раз не торговый караван вышел из ворот Ура и направился по берегу Евфрата к северу. Теперь целое племя снялось с места. В нем было три‑четыре тысячи человек. Старики, женщины и дети ехали на четырехколесных повозках, которые везли волы, рядом паслись крупные стада овец и коз, шли тяжело навьюченные ослы, и, возможно, даже по реке параллельно их движению плыла нагруженная лодка. Предание гласит, что они шли в Харран, и это был не случайный выбор.
Древний город Харран располагался в шестистах пятидесяти милях к северо‑западу (то есть до него необходимо было пройти всю длину Евфрата) у подножия гор Восточной Турции. Но, несмотря на изрядную длину, путь между Уром и Харраном был проторенным и хорошо знакомым. Члены семьи Тераха, безусловно, шли по нему не впервые. Между двумя городами существовали устойчивые торговые связи. И в Харране, и в Уре поклонялись лунной богине Син. В течение прошедших (и будущих) веков лунные храмы Ура и Харрана были известны на всем Среднем Востоке, и в дни храмового коммунизма, чуть больше ста лет назад, когда вся торговля и промышленность принадлежала храмам и управлялась группой жрецов, система торговли была хорошо налажена. В Харране собирались минералы турецких гор, а в Уре – богатство индских городов.
Через Харран шло серебро Тавра на юг, и мы знаем, что серебро везли на юг от Ура в судах alik Dilmun, чтобы купить медь с Макана или индийское золото.
Есть все основания утверждать, что торговля, соединявшая два города (на север везли золото и медь, на юг – серебро) во времена Аврама, была в руках аморитов. Маршрут, по которому везли грузы, проходил по долине Евфрата, а после того, как амориты вышли из Сирийской пустыни, что произошло в течение жизни последних двух поколений, они господствовали на всем протяжении долины Евфрата.
Племя Тераха, отправившееся в свое неспешное двухмесячное путешествие, чтобы встретиться со своими родственниками и деловыми партнерами на севере, сначала прошло через территорию маленьких аморитских городов‑государств, расположенных к югу от современного Багдада. Возможно, они расположились на ночь в одном из них, в маленьком поселении, называемом Вавилон, и даже посетили его царя – Суму‑абума. Затем они двинулись дальше и примерно через две недели вошли на территорию царства Мари, также аморитского, имевшего родственные узы и взаимные интересы с торговцами Великого северного пути. Еще две недели пути от Мари – и амориты подошли к месту слияния Евфрата и Балиха, откуда, повернув на север по долине Балиха, через неделю подошли к Харрану.
Представляется, что племя Тераха осталось в Харране на несколько лет. Маловероятно, что торговые связи с Уром были разорваны. Хотя по политическим соображениям, вероятно, было целесообразно на какое‑то время официально поручить неамориту контроль южной части торгового пути. Аврам, взрослея, скорее всего, изучал северные торговые пути, чтобы знать их так же хорошо, как и южные.
В Харране он встретил самых разных торговцев, среди которых многие были из семитского, хотя и не аморитского Ассирийского царства. Ассирия находится в Северной Месопотамии на обоих берегах верхнего Тигра. Это маленькое царство, в то время не имевшее большого значении, а язык, на котором в нем говорили, родственен семитскому языку Южной Месопотамии и записывается клинописью на глиняных табличках. Как и все цивилизованные страны того времени, Ассирия имела обширные торговые связи. Ее торговые пути шли вдоль Тигра к городам юга и на запад вдоль подножий турецких гор и через хребет Антитавр в Центральную Азию. Последний маршрут проходил через Харран и дальше в Канеш.
Канеш располагался в центральной части Малой Азии на краю гор Тавр. Мы знаем немного о его обитателях, и, когда археолог называет их каппадокийцами, он просто навешивает им географический ярлык для удобства упоминания. Но Аврам, вероятно, знал этих людей лучше и, наверное, посещал город. Но, посещая его, он не останавливался в самом городе. За его пределами находился карум, созданный ассирийскими купцами около ста лет назад, – концессионная территория, на которой заправляли ассирийские торговые гильдии, имевшая существенные экстерриториальные привилегии.
Мы уже видели карум в Уре. Возможно, он был характерен для большинства городов того времени. Только в Уре карум был просто специально выделенным для удобства административного управления районом, где сосредоточились конторы и склады купцов, которые в основном были гражданами Ура и подчинялись его законам. Район не имел привилегий больше, чем, к примеру, сегодня лондонский Сити. С другой стороны, в более отсталых районах, таких как Канеш, карум больше соответствовал «фабрикам» ранней европейской торговли с Востоком или «иностранным концессиям» в китайских городах до недавнего времени. Они были самоуправляемыми колониями иностранных торговцев, небольшими, огороженными стенами поселениями с собственной администрацией и, вероятнее всего, собственными оборонительными силами.
В те времена, путешествуя от карума к каруму, торговые караваны аморитов подчинялись политике регионов, через которые велась их торговля. Амориты слышали о коалиции, образованной в 1895 г. до н. э. Суму‑абумом, которого Аврам должен был встречать раньше в маленьких городах‑государствах на среднем Евфрате. Должно быть, они недоумевали, почему он сделал столицей коалиции собственный городок Вавилон, а не расположенный неподалеку исторический город Киш. Они могли слышать о народе на севере Турции, который пока еще не называли хеттами, хотя позднее он получит такое название. Если караванщики и слышали о них, они вряд ли придали значение тому факту, что правители этого народа говорят на незнакомом языке и, как утверждают, пришли с севера, равно как и тому, что у них есть конные колесницы.
Мы не знаем, когда племя Аврама решило идти из Харрана на юг. Не знаем и почему. Возможно, существовало некое экономическое давление со стороны ассирийцев. Могло быть и военное давление народа, который позднее стал называться хеттами. Ведь в 1872 г. до н. э., как считают некоторые, карум Канеша был уничтожен огнем. И есть основания утверждать, что те, кто его уничтожил, пришли с севера.
В это время представителю второго поколения второго тысячелетия до н. э. уже исполнилось пятьдесят восемь лет. Для наглядности изложения этой главы мы предположили (совершенно ненаучно, поскольку никаких доказательств нет), что сын Тераха Аврам принадлежит к этому поколению. Иными словами, возглавив очередную миграцию своего племени, на этот раз на юг и запад, по маршруту, ведущему через Ханаан в Египет, он уже приближался к преклонному возрасту.
В этом маршруте не было ничего необычного. Земля Ханаан располагалась недалеко от ближайшего пункта, находившегося под прямым культурным влиянием Египта.
В те времена фараоном Египта был Сесострис III. Уже много лет прошло с тех пор, как Аменемхет I принял корону как первый фараон Двенадцатой династии. Четыре поколения стало свидетелями неуклонного процветания Египта и развития его бюрократии, а также усиления его влияния за пределами своих границ. Во временя отцов теперешнего поколения Аменемхет I и его сын Сесострис I ввели ряд мер предосторожности, направленных на уменьшение независимости наследственных правителей номов – административных районов долины Нила. Они назначили в каждый ном налогового чиновника, ответственного перед короной, чтобы надзирать за сбором и передачей налогов, хотя сам процесс сбора налогов находился в руках номархов. Проведение переписей с пятнадцатилетними интервалами снизило возможности обмана при налогообложении, а назначение комиссии из десяти судей, подчиненных главе гражданской службы – визирю, также сдерживало власть знати.
Второе поколение рассматриваемого тысячелетия в Египте жило мирно. Сесострис I умер в 1927 г. до н. э., когда дети, родившиеся в 1930 г. до н. э., были еще малышами. Эти дети выросли во время 32‑летнего правления его сына Аменемхета II. Пока Аврам в Уре и позднее в Харране занимался организацией караванов и совершал набеги на караваны своих соседей вдоль торговых путей Месопотамии и Сирийской пустыни, Аменемхет разрабатывал медные рудники Синайского полуострова и золотые прииски Восточного Судана, завоеванного еще его дедом пятьдесят лет назад. Он посылал торговые экспедиции в Пунт – страну у южного края Красного моря – и имел торговых представителей в растущих городах вдоль ливийского побережья.
Аменемхет II умер в 1895 г. до н. э., когда Авраму в Харране исполнилось тридцать пять лет. Его преемником стал его сын Сесострис II. Теперь Египет богат и силен, с централизованным правительством, которое само занимается производством и обменом сырья и промышленных товаров. Корабли Сесостриса II плавали вдоль всего побережья Красного моря и Леванта до самого Угарита, процветающего портового города, расположенного на севере Ливии. От Харрана до Угарита меньше двухсот миль, и Аврам, возможно, нередко наведывался туда, следуя торговым путем через Каркемиш, Алеппо и Алалах.
Аврам мог и сам в молодости посещать Египет. Конечно, аморитские племена распространялись и на запад, и на восток, и в то время, когда жил Аврам, они совершали набеги в Палестину, уничтожая маленькие, обнесенные стенами поселения ханаанитов, заставляя их искать укрытие в прибрежных городах и захватывая богатые пастбища внутри материка. Торговые семейства аморитов не испытывали неприязни к небольшим военным столкновениям. Вполне можно предположить, что Аврам, уже ставший главой племени, привел его с севера, имея целью участие в этой кампании и получение добычи.
Все это, конечно, могло иметь место, хотя Египет был слишком сильным, чтобы опасаться набегов пустынных племен, и если амориты приходили в Египет, то небольшими группами для мирной торговли. В 1892 г. до н. э., когда Авраму было (по нашим предположениям) тридцать восемь лет, такая группа, посетившая Египет, обрела бессмертие в изображении на стене гробницы в Бени‑Хасане. На нем мы видим в деталях, как выглядел небольшой торговый караван аморитского племени, такого, как у Аврама.
Большинство мужчин и женщин шли пешком. Мужчины были в сандалиях и набедренных повязках или в шерстяных туниках по колено длиной, украшенных полосками ярких цветов. Женщины шли босые, были одеты в более длинные туники, оставлявшие левое плечо обнаженным. Их темные волосы падают на плечи, удерживаясь лентой, повязанной на голове. Старшие дети тоже идут пешком, а маленькие едут по двое и по трое в седельных вьюках ослов. Мужчины несут копья, луки и метательное оружие. Один из мужчин – кузнец, осел везет его наковальню. Еще один мужчина несет арфу.
Часть известного изображения на стене гробницы в Бени‑Хасане, показывающая группу аморитских купцов в Египте в 1892 г. до н. э. Один человек несет арфу, а на спине у одного из ослов – наковальня. Таким образом, показано, что купцы также являлись менестрелями и странствующими кузнецами
Таким образом они путешествовали по землям Среднего Востока, надолго останавливаясь, если встречалось хорошее пастбище, заходя в города, чтобы заключить сделку со своими соплеменниками из карума. Иногда они собирались в отряд для очередного набега или в карательную экспедицию в ответ на набег. После этого они снова разделялись на группы по пятьдесят – сто человек и продолжали свое долгое путешествие вдоль торговых путей. Играя важную роль в экономике своего времени, перевозя предметы роскоши и другие товары, они одновременно являлись постоянной угрозой экономике из‑за своей склонности объединяться в эффективную вооруженную силу, когда бдительность оседлых людей ослабевала.
История, рассказанная в четырнадцатой главе Книги Бытия, явно принадлежит к последней фазе периода, о котором говорится в этой главе, ко времени, когда Аврам возглавил конфедерацию племен во внутренних районах Палестины (и теперь называет себя Авраамом, снова приняв западносемитский фрикатив, исчезнувший у восточных семитов Месопотамии). История достаточно ясна и показывает, что Авраам, несмотря на все свои странствия по югу Турции, Палестине и Египту, все же не сумел избежать политических неприятностей Южной Месопотамии, где он начинал. Рассказывается, как царь Элама и еще три объединившихся с ним царя (включая того, кто претендовал на пост шумерского царя) вынудили «царей» Сирийской пустыни и долины Иордана подчиниться им. Через тринадцать лет те взбунтовались, и на следующий год царь Элама послал карательную экспедицию. Эта экспедиция нанесла поражение взбунтовавшимся шейхам, взяла много пленных и богатую добычу. Поскольку в их числе был племянник Авраама Лот с семьей и пожитками, Авраам собрал своих соплеменников и в ночной атаке освободил пленных и вернул добычу.
Такой ход событий весьма типичен для военных действий в пустыне и межплеменных распрей. Но в данном случае историки встревожились, обнаружив царей Шумера и особенно Элама так далеко от дома. Между тем мы можем быть уверены, что Авраама это вовсе не удивило. Борьба за политическое господство в Южной Месопотамии между аморитами и Эламом была для него с детства привычной. Вполне вероятно, что выдвинутое предположение о переходе Ура из сферы влияния аморитов и царя Ларсы к протеже эламитов, царю Исина, определило решение отца Авраама мигрировать на север. Но борьба между аморитами и эламитами продолжалась.
Новая конфедерация Вавилона удерживала северную часть Нижней Месопотамии под управлением царя Сумула‑Эля, который пришел к власти после смерти Суму‑абума, и эта конфедерация была аморитской. Но южнее усиливалось влияние эламитов. Мы не знаем точных деталей, хотя Аврааму они, безусловно, были известны. (Но мы знаем то, чего не знал Авраам: через тридцать лет царь Элама не только подчинит себе Исин, но и сделает своего сына правителем бывшего оплота аморитов Ларсы.) Нас не должно удивлять, что царь Элама, господствовавший на нижнем Евфрате, завоевывает аморитские племена пустыни до самой долины реки Иордан. А последние исследования запутанной хронологии именно этого периода даже выявляют двадцатилетний разрыв между правлением Суму‑абума и его преемника Сумула‑Эля в Вавилоне, разрыв, который мог означать существование периода, когда Элам господствовал над всей Месопотамией южнее сегодняшнего Багдада. Вполне могла существовать эламитская империя, протянувшаяся почти до средиземноморского побережья, где находились города, входившие в египетскую сферу влияния. Египет все это время не проявлял интереса к удаленным от побережья районам Сирии и Палестины. Даже в прибрежных городах египетские интересы были чисто коммерческими, но сами города были достаточно сильны, чтобы воспрепятствовать нападению со стороны эламитской конфедерации, хотя они находились в самом конце очень длинных линий связи и вряд ли могли рассчитывать на скорую военную помощь из Египта. В любом случае Сесострис III в это время был занят на юге, ведя затяжную кампанию против негритянских племен Судана.
После успеха Авраама против уходящей армии Элама мы больше ничего не слышим о дальнейших авантюрах эламитов в Палестине. Подошли к концу семьдесят лет, описываемых в настоящей главе. Можно предположить, что в последние годы Авраам со своим растущим племенем твердо закрепился в Палестине. Его народ поддерживает тесные контакты с родственниками на обширной территории, а его старшие сыновья – Ишмаэль и Исаак взяли жен соответственно из Египта и Месопотамии. Несомненно, он был доволен, когда в весьма преклонных летах сидел рядом со своим шатром под зелеными дубами Мамре[17]и казался себе патриархом и отцом своего народа. Собственно говоря, именно патриархом и отцом народа его считали последующие поколения.
Оглядываясь назад, он, должно быть, не видел больших перемен в мире, который он знал. Возможно, несколько усилился Элам, а Египет, где правила прочно закрепившаяся династия, мог считаться опасным при новом и весьма воинственном фараоне. Но, с другой стороны, Элам уже на протяжении многих поколений был великой силой на Востоке, а Египет никогда не вел серьезных кампаний дальше, чем расположены его медные рудники на Синае. Авраам не обладал даром предвидения и не мог знать, что будущее не принадлежит ни Эламу, ни Египту. Он никак не мог оценить важность событий, происшедших за его жизнь: появление на севере Малой Азии народа, имевшего колесницы, создание небольшой аморитской конфедерации вокруг нового города Вавилона и движение, в котором он сам принимал участие, аморитских племен в Палестину.
Хотя, возможно, он видел возможности, открывающиеся благодаря переселению его людей на запад. Разве не обещал ему Бог, что его семя будет многочисленно, как звезды, и он станет отцом множества наций? Хотя, конечно, ничего особенно выдающегося в таком обещании не было. Любой бог племени при любой возможности обещал славное будущее своим поклонникам. Замечательным было то, что в данном случае обещание должно быть выполнено.
Но, как и многие старики, Авраам, скорее всего, чаще думал о прошлом, чем о будущем. За свою долгую жизнь он прошел много сотен миль. Теперь, сидя под дубами Мамре и наблюдая, как скот пасется на зеленых пастбищах, он, должно быть, вспоминал детство, когда длинноногим нескладным мальчишкой забирался по ступеням зиккурата Ура.
Авраам – давайте это признаем – не является исторической личностью, поскольку не упоминается ни в одном современном ему документе и о нем рассказывается только в книге, написанной спустя много сотен лет после его времени. Однако, зная, как тщательно передавались из уст в уста генеалогические и исторические предания не имевших письменности людей, мы можем предположить, что такой человек действительно существовал и события его жизни были впоследствии записаны. Его эпоха – более сложный вопрос. Очевидно, он был аморитским правителем и его жизнь и перемещения должны вписаться в аморитскую историю (или, по крайней мере, ей не противоречить). В связи с этим представляется разумным сделать его современником образования аморитских царств вдоль Евфрата и появления крупных сил кочевников в Палестине. Оба эти события произошли в период, описанный в данной главе (см. «Археологию Палестины» Уильяма Фоксуэлла Олбрайта). Более поздняя дата была предложена на основании допущения о полной историчности его войны с Амрафелом и идентификации Амрафела из Сеннаара (Шумера) с Хаммурапи из Вавилона, 1792–1750 гг. до н. э. (см. главу 4). Но это ввергает нас в большие трудности с последующей хронологией.
Глава 3
Храм солнца
Гг. до н. э
Светловолосые ребятишки, родившиеся под сенью гор Северо‑Восточной Англии, когда Аврааму уже исполнилось семьдесят лет, должно быть, играли с топорами раньше, чем начинали ходить. Долгие переходы по долине Лэнгдейл[18]они совершали на спинах своих матерей или на санях, которые везли мужчины либо в них были впряжены волы. Они шли от деревни вдоль берега озера, следуя по тропинке через лес. Когда вековые дубы остались позади, люди вышли на пустошь, заросшую вереском и осокой. Впереди было торфяное болото, и они выбрали другую тропинку, идущую вдоль склонов гор, покрытых объеденным овцами дерном. Выше склоны становились круче и переходили в скалы у Данджен‑Гилла и Пайкса.
Там, где долина поворачивает на север, люди увидели летний лагерь. Дым от костров поднимался прямо в небо к низким серым облакам, которые почти касались вершины Лэнгдейл‑Пайкс и скрывали верхнюю часть горы Боуфелл, что по другую сторону долины. (Боуфелл, Лэнгдейл и все остальные названия, конечно, являются современными, появившимися не более тысячи лет назад. Люди, искусно делавшие топоры в 1860 г. до н. э., безусловно, давали свои названия долинам и горам, которые имели столь же долгую жизнь в их преданиях, как современные названия в наших.)
А теперь, пока матери мелют муку и готовят мясо к основательной вечерней трапезе, а старшие братья и сестры бегают по крутым каменистым склонам, собирая камни нужного размера и качества, малыши, сидя рядом с «рабочей площадкой», завороженно наблюдают за действиями своих отцов. Мужчины вертят выбранные камни на каменных наковальнях, ловко отсекая слой за слоем то с одной стороны, то с другой. С круглыми от удивления глазами дети видят, как топор обретает форму. Сначала это всего лишь грубо обработанная прямоугольная заготовка, которая постепенно утончается к лезвию и сужается с противоположного конца. Завершающим штрихом является окончательная отделка лезвия – точными ударами с учетом естественной зернистости камня. Затем готовый топор, тонкий, длиной фут или около того, испытывается. При необходимости с него стесывается еще слой или два, чтобы улучшить балансировку. Потом готовое изделие кладут вместе с другими в растущую кучу – вечером их все отнесут к шатрам в долине. Эта работа занимает малышей, следящих за происходящим во все глаза, а старшие ребятишки играют, подражая взрослым. Один из них стучит по отвергнутой мастерами заготовке кусочком щебня, пока не попадает по пальцу. Он взвизгивает от боли, бросает камни и сует ушибленный палец в рот. Взрослые мастера, оглядываясь на свою будущую смену, ухмыляются.
Каменные топоры из долины Грейт‑Лэнгдейл. Два верхних образца – законченные изделия, найденные в расположенном неподалеку поселении. Нижний топор найден на территории самой «фабрики». Он не отшлифован и, вероятно, является браком
День идет своим чередом. Солнце освещает рабочие площадки, расположенные высоко среди каменных осыпей в овражках. Иногда над головами проплывают низкие облака, поливая людей дождем. Работа не прерывается. Только если дождь сильный, мастера прикрывают головы кожаными капюшонами и дети убегают (а самых маленьких уносят) под укрытие ближайшего выступа в скале.
Когда звучит сигнал к вечерней трапезе, мужчины упаковывают топоры в кожаные мешки и взваливают их на спины. После этого вместе с детьми они спускаются в лагерь. Там результат дневной работы предъявляется главному каменотесу. И количество готовых топоров, изготовленных каждым мастером, будет отмечено насечками на специальной счетной палке. Потом топоры упаковывают. Утром их унесут в долину в «полировочный цех». Там каменным топорам будет придан «товарный вид», и они будут отложены до приезда торговцев и большого осеннего базара.
Изготовление каменных топоров – работа не для слабаков. Риолит[19], осколки которого находят на каменистых осыпях, – твердый материал, с трудом поддающийся обработке. При такой работе даже на загрубевших, мозолистых руках появляются волдыри, да и камни к концу дня становятся намного тяжелее, чем были в начале. Мастера обычно с нетерпением ждут возможности сменить обстановку хотя бы на короткое время. Если выдается такой день, они с радостью хватают свои копья с кремневыми наконечниками и стрелы и идут охотиться на оленей, которых водится немало на болотах Уотендлета и на равнинах, спускающихся к долине Борроудейл.
Охота – это больше чем просто праздник. Хотя эти люди живут тем, что дают им овцы и крупный рогатый скот, а их значение для экономики своего времени (и для ученых, специализирующихся в древней истории) заключается в сезонном изготовлении каменных топоров, сами жители севера Англии в первую очередь считают себя охотниками. Они точно знают, хотя и не задумываются об этом, что их предки с незапамятных времен занимались именно охотой.
Вся территория Британии принадлежит этим людям и их родичам. Конечно, они едва ли знают, что являются потомками исконных древних бриттов, хотя они действительно прямые потомки племен охотников и рыболовов, пришедших на эту землю с юга и востока много тысяч лет назад вслед за отступающим ледником. Это случилось еще до того, как воды прорвались, образовав Северное море и Английский канал. По непонятной причине они считают земледельцев юга и запада новоприбывшими, хотя те живут в Англии и обрабатывают землю уже больше десяти веков.
«Торговая» карта «фабрики топоров» в долине Грейт‑Лэнгдейл. Каждая точка показывает место обнаружения одного или более топоров, петрологический анализ которых подтвердил их принадлежность к лэнгдейлским
Они смотрят на оседлых земледельцев со смесью зависти и презрения. Они хорошо понимают, что эти «иностранцы» с капитально построенными деревнями, защищенными лагерями и загонами, а также меловыми холмами юга, живут комфортнее, чем они. Однако они периодически выращивают урожай, хотя и не чувствуют необходимости привязать себя к ритму посевных и уборочных кампаний. Не хотят они и покинуть свои полные рыбы реки и берега и изобилующие дичью леса, променяв их на голые холмы Даунса[20], где возможно только возделывание земли. «Иностранцы» – а они, несмотря на то что живут здесь уже много веков, остаются настолько чужими, что даже говорят на другом языке, – в действительности занимают очень незначительную часть Британии. На холмах Даунса и Котсуолда[21]их «лагеря с вымостками»[22]встречаются часто. Они также заселили меловые холмы Йоркшира и Линкольншира. А вдоль эстуариев западного берега до севера Шотландии поселенцы – мореплаватели и торговцы из Ирландии (в конечном счете прибывшие из Средиземноморья) – селятся в больших количествах, строят новые коридорные гробницы из огромных валунов – рядом со старыми. Но все это окраинные районы. Сердце страны – от обширных долин Темзы и Северна на юге до нагорий и островов Шотландии – это владения «туземцев».
Малышам, которых мы видели на Лэнгдейлской равнине следящими за работой отцов, прежде чем они вырастут, придется исходить Англию вдоль и поперек. Они много путешествуют со своим племенем, которое, как и подобает охотникам, перемещается по обширной, хотя и строго ограниченной территории севера Англии. Они редко остаются больше пары месяцев на одном месте и иногда перебираются с места на место каждый день, следуя за пасущимися овцами и скотом или приноравливаясь к медленным сезонным миграциям оленей и других диких животных. Они стали большими специалистами в деле свертывания лагерей, упаковывания шкур и шестов от шатров на сани и телеги вместе с корзинами, ящиками и горшками. Одни на переходах погоняют волов, другие вместе с собаками пасут стада на пастбищах Пеннинских болот или идут по следу раненного копьем оленя. Но каждое лето все они возвращаются на «фабрику топоров» в Лэнгдейлской равнине, чтобы провести месяц или около того, изготавливая топоры, на которые можно выменять пшеницу и ячмень, чтобы иметь хлеб и пиво всю зиму.
Всегда есть подростки, которые грезят о дальних путешествиях. Многие нанимаются на сезонную работу к торговцам, которые прибывают с мешками зерна, чтобы обменять его на топоры, и с ними отправляются на юг или восток. Их цель – построенные на земляных насыпях деревни и окруженные прочными заборами поселения «иностранных» земледельцев юга Даунса. У этих крошечных поселений, часто расположенных у берега Английского канала, торговцы разбивают лагерь, выкладывают топоры и днями напролет заключают торговые сделки.
Они встречаются с другими торговцами, принадлежащими к их расе, которые говорят на схожих диалектах. Приходят другие торговцы топорами с запасом гранитных изделий с гор Северного Уэльса, с которыми ведутся бесконечные технические дискуссии об относительных достоинствах разных камней. И еще есть торговцы кремневыми изделиями, привозящие ножи, тесла и кирки, купленные у шахтеров, добывающих кремень в глубоких шахтах, которые расположены в меловых горах Норфолка и на побережье канала.