Е. Е. Старостенкова. Штрихи к портрету графа Ильи Леонидовича Татищева (1859–1918).
24 декабря 2019 года исполнилось 160 лет со дня рождения графа Ильи Леонидовича Татищева, сопровождавшего Царскую семью в ссылку и погибшего в Екатеринбурге летом 1918 г. В настоящем докладе использованы материалы из семейного архива Шиков-Шаховских (письма и записки кн. Натальи Сергеевны Шаховской), рассказывающие о некоторых сторонах частной жизни графа.
Биография генерал-адъютанта свиты Его императорского величества графа Ильи Леонидовича Татищева не написана. Ему, представителю старейшей ветви этой знаменитый в российской истории семьи, посвящена статья в Википедии, его имя со всеми регалиями и наградами упоминается во всех справочных изданиях об армии Российской империи. Но как мало это дает представления, каким человеком был тот, кто в ответ на предложение сопровождать Царскую семью в ссылку поинтересовался только, было ли это пожелание самого государя! Получив положительный ответ, он немедленно согласился. Между тем он был уже немолод, к тому же уже вышел в отставку. И мог бы не принять оказанной ему чести. Но даже не вспомнил о такой возможности и возмутился, узнав, что генерал-майор Кирилл Анатольевич Нарышкин, которому было сделано аналогичное предложение, взял на размышления 24 часа. Генерал Михаил Константинович Дитерихс писал впоследствии: «Илья Леонидович Татищев попал в состав свиты, предназначенной сопровождать Царскую семью в Тобольск, случайно. Он не принадлежал к числу придворных». Генерал писал и о тех, кто отказался сопровождать Царскую семью, сославшись на болезнь жен. Графу И. Л. Татищеву, казалось бы, не на кого было ссылаться, так как он был холост. Это так — и не так. Граф знал, что, повинуясь чувству долга и соглашаясь пойти на верную смерть, разобьет сердце любимой им женщины. Но также знал, что и для его избранницы долг превыше — и личного счастья, и самой жизни. Громкие слова, в которые нам сегодня трудно поверить! Но применительно к этим людям это просто правда, ничего кроме правды.
О княжне Наталье Ивановне Шаховской
Граф Илья Леонидович многие годы любил женщину, с который был знаком с самого раннего детства. Княжну Наталью Ивановну Шаховскую. Они родились в один год в Царском Селе. Их матери были дружны. Обе до замужества были фрейлинами высочайшего двора — при императрице Марии Александровне. Дружили матери, дружили и дети. Другом детства называла Наталья Ивановна Оржевская, сменившая фамилию после замужества, графа Илью Леонидовича Татищева, когда представляла его своим племянникам в 1907 г. Судьба развела их в юности — отец Натальи был переведен по службе в Варшаву, куда и переехала вся семья. Сама она вернулась в Петербург уже повзрослевшей, чтобы стать, как и ее мать в прежние годы, фрейлиной сначала при императрице Марии Александровне, а затем при императрице Марии Федоровне. В делах и многочисленных благотворительных начинаниях императрицы многие годы она принимала самое деятельное участие и в годы службы при дворе, и впоследствии. В 1893 г. княжна вышла замуж за Петра Васильевича Оржевского, трижды в течение пяти лет делавшего ей предложение. Как и почему разошлись ее пути с графом Ильей Татищевым, мы не знаем. Однако по намекам в частной переписке нетрудно предположить, что чувства графа к княжне не были секретом для близких людей.
О верности чувству и верности долгу
Они встретились вновь через годы. Самое раннее свидетельство их встречи датируется 1907 г. Наталья Ивановна уже почти 10 лет назад похоронила своего мужа. Возможно, виделись они и раньше. Но документов, это подтверждающих, обнаружить не удалось. Вот как пишет об их встрече княжна Наталья Сергеевна Шаховская (Таля)— дочь младшего брата Натальи Ивановны, ставшая ее воспитанницей и постоянной спутницей: «Каждому из них было 48 лет, когда я впервые увидела их вместе. Это было в тетином имении, куда вся наша семья приехала на каникулы. Тетя нам сказала, что скоро приедет погостить один генерал, друг ее детства. Через несколько дней он приехал. Вбежав в библиотеку, где мы собирались перед обедом, я застала его разговаривающим с моей сестрой; юношески стройный, с тонкими благородными чертами лица, он казался совсем молодым, несмотря на легкую седину и генеральские погоны. Все мы с ним легко познакомились, подружились, полюбили его, он нам платил тем же, да иначе и не могло быть, — он любил все, что любила тетя. А нас она любила сильно. Тогда я была слишком глупа, чтобы разобраться в его отношениях с тетей, теперь же я могу с уверенностью сказать, что они любили друг друга. Как-то моя мать спросила его, почему он не женился, он ответил: „Потому что слишком сильно любил“. У него была слишком открытая душа, он не умел скрывать свои чувства, и даже нам, почти детям, было ясно, что для него тетя — это все. Она любила его. При всей ее выдержке, при том самообладании, которое в ней было так поразительно, эта любовь прорывалась наружу. Не говоря о тех заботах, о том комфорте, которым она старалась его окружить в дни его пребывания у нее в имении (в его комнату на стол всегда ставилась ее фотография), она разрешала ему многое, что не разрешалось никому иному. Во время его пребывания в имении день начинался так: утром они вдвоем пили у нее в кабинете кофе, после чего он оставался у нее час, два, три. Потом приходили по очереди то сестра, то я читать с тетей по-французски. Бедняга со вздохом уходил. Помню вечер в день его отъезда. Он сидел на балконе и молчал; в темноте не видно было его лица, только иногда появлялся у него в руке носовой платок. Когда подали лошадей, он быстро встал, легкой походкой, позванивая шпорами, подошел к тете, наклонился к ее руке. Потом уже в передней мы все простились с ним, и тут он вторично подошел к тете, поднес ее руку к губам, она поцеловала его в голову и что-то тихо сказала ему, потом перекрестила его и, как только он вышел, поднялась к себе. Но все-таки свою любовь каждый из них переживал по-своему. Он весь растворился в этом чувстве; ни положение, занимаемое им, — он был флигель-адъютантом и военным атташе в Германии, — ни хорошие материальные средства его не тешили, для него весь смысл существования был только в ней, и он почти не скрывал этого. Она всегда жила кипучей деятельностью, у нее постоянно были какие-то обязательства, которые она ставила выше личных интересов. Средства, оставленные ей мужем, дали возможность делать много добра, а, как я слышала, по завещанию она, в случае выхода замуж, лишалась этих средств. Во всяком случае, много позднее, незадолго до смерти она мне как-то сказала, не в виде упрека, а просто к слову пришлось: „Ведь ради вас я когда-то отказалась от личного счастья“. Но в то время, думается мне, у нее все-таки были колебания, во всяком случае, он бы не ждал так упорно, не надеялся так долго, и не возник бы одно время в Петербурге слух, что она выходит за него замуж. Любовь захватила и ее, и при всей своей осторожности она не всегда была предусмотрительна. Его частые наезды к ней в имение, ее поездки за границу и, в частности, в Берлин, где он служил, все это не могло остаться незамеченным. Кто из них больше страдал, сказать трудно, он давал волю своему желанию, мучился невозможностью его удовлетворить. Она, во имя долга и прочих побуждений совести, вела неустанную борьбу с чувством любви к нему, с жалостью к человеку, убитому ее отказом, испытывая при этом стыд от того, что вот она уже пожилая женщина, всеми уважаемая, образец добродетели, блюстительница нравственности захвачена чувством, которое одолевает ее. И я уверена, что победа ей обошлась дорого. Да и то, была ли это настоящая победа, если навсегда осталось взаимное тяготение, нетерпеливое ожидание писем, если они не приходили два-три дня, и сразу наступившая старость при известии о его гибели.
Я привезла ей эту весть, ей было в то время 59 лет. Она слушала даже не молча, а как-то окаменев, а когда я кончила, сказала: „Это не может быть!“. И тут же вышла из комнаты. А вечером позвала меня с собой в церковь, и когда я услышала слова „о упокоении убиенного раба Божия Ильи, я поняла, что она поверила и, увидав ее глаза полные слез, заплакала вместе с ней“».
Мы не знаем, что помешало двум любящим друг друга людям— графу Илье Леонидовичу Татищеву и Наталье Ивановне Оржевской, урожденной княжне Шаховской,— соединить свои жизни. Но это не были меркантильные соображения. Об этом свидетельствует дальнейшая жизнь Натальи Ивановны Оржевской, пережившей графа более чем на 20 лет и неуклонно следовавшей в жизни тому пониманию долга, чести и христианской любви, в которых была воспитана.