ПРОЛОГ
- Входите!
Дверь открылась бесшумно. На пороге довольно просторной подсобки, переделанной под подобие медпункта, стоял мужчина в длинном, почти до пола, коричневом пальто. Он пригнулся, чтобы войти, и то – голова слегка задела проем. Распрямившись, мужчина почти касался макушкой потолка, и хозяин медпункта наверняка не видел бы лица вошедшего, если бы лампочка свисала с потолка, а не торчала из патрона в стене, справа от кушетки.
- Как погодка?
- Все шутите, Знахарь. – Мужчина снял пальто и бросил небрежно на кушетку. – Разрешите присесть?
Сидящий за письменным столом издал скрипучий смешок.
- Боюсь предположить что произойдет если откажу, - сказал он.
Его голос напомнил мужчине скрежет шестеренок, когда пытаешься включить передачу пониже на высокой скорости.
- Вы с подарком или просто поговорить?
- Теперь и вы шутите… - мужчина сел напротив собеседника. – Знаете, Знахарь, вам уже за седьмой десяток перевалило, верно? А вы по-прежнему цветете и пахнете. На счет последнего, кстати, я бы посоветовал вам принять душ.
- Душ? – сидящий поднял голову, и в свете лампы мелькнуло бледное, морщинистое лицо старика. Кожа кое-где свисала складками, как у шарпея. В густой бороде, белоснежной как у Деда Мороза, шевелились тонкие устрицы губ, бормоча одному лишь старику ведомые мантры. Глаза – тусклые как две давно угасшие звезды. – Я душу отдам за горячий душ. Не говоря уже о ванне. После ванны можете делать со мной что хотите.
- Душа здесь не ходовой товар. А на счет вашего предложения я подумаю, - отрезал мужчина. – А пока что мне нужно…
- Уж мне ли не знать, - язвительно перебил старик, - за чем вы сюда явились.
Он нарочно медленно приоткрыл нижний ящик стола и достал бутылочку, сродни тех, что в далекие, кажущиеся мифическими, времена продавались в самолетах. Внутри темно-зеленым пузырилась некая жидкость.
Мужчина улыбнулся уголком рта.
- Все еще храните их.
- Они удобные, в первую очередь, для ваших экспериментов. Доза на тридцать дней, как обычно. Ни днем больше. Так что, - старик провел пальцем по бутылочке, словно расставался с ней с явным нежеланием, -жду, когда вы ее вернете. У меня их не так много.
- Вы хотели сказать одна, - поправил мужчина, взглянув на тоненькую светлую полоску на безымянном пальце правой руки. – Уж я эту бутылочку запомнил.
- Значит, вам нужно быть осторожней.
- Обязательно, - мужчина одарил старика самой кислой улыбкой и спрятал бутылочку, буквально отобрав ее у владельца, в карман камуфляжных штанов. – Оплата будет сегодня.
Он торопливо надел пальто, кивнул старику; пригнулся, чтобы выйти из начинающей давить на голову тесноты подсобки.
- Всего доброго.
- Как зовут вашего подопытного? – спросил напоследок старик.
Мужчина ответил не разворачиваясь.
- Павел, если вам важно знать имя человека, которого вы убили.
- Это ВЫ! –вскрикнул вдруг старик, сорвавшись со стула. – Я всего лишь исполняю приказ, черт вас…
Но мужчина не стал дослушивать тираду старого, сморщенного от жизни человека. Он вышел, нарочно закрывая дверь не сразу, чтобы в щель старику показались чьи-то трясущиеся как желе ноги.
Хлопнуло. Провернулся ключ. Старик не слышал возни за дверью. Так как и никто по ту сторону подсобки не слышал падающих на открытую потрепанную тетрадку слез.
Глава 1. Иллюзия
«Я опять ходил к тупику. Сотый это был раз; быть может, тысячный. Если бы считал, то мог бы и небольшой праздник устроить на круглое число. Да только с каждым разом как я стучусь в дверь, оттуда доноситься лишь глухое эхо. И холод. Духи потешаются надо мной с той стороны. А с этой потешаются товарищи. Меня достало, что жители станции косятся на меня как на имбицила. Но еще хуже, что в их глазах я вижу отпечаток уважения, от которого они не имеют права избавиться. Они все помнят, и заставят помнить детей и внуков, чтобы те, в свою очередь, пересказали историю своим потомкам. Великую, как они выражаются, историю о Коловрате, спасшем станцию от нечисти. Что ж, пускай болтают. Я не смогу закрыть рот каждому, да и не слишком горю желанием – развлечений у нас немного, а дети, по крайней мере, слушают жадно и восхищенно. Им этот короткий рассказ кажется целой эпопеей, в которой они брали участие, хоть и не все помнят ту ночь. М-да, если бы и я ее помнил…»
- Опять в дневнике залип?
Коловрат резко вскинул голову и закрыл текст правой рукой.
- Чего приперся? – спросил он невысокого парня с прищуренными глазами и лицом цвета слоновой кости.
- За тобой прислали. На собрание зовут,
- Передай, что уже иду.
- Ага… - но парень не послушался сразу, а наклонил голову чуть влево, пытаясь разобрать почерк в тетрадке. – А что такое имбицил?
- Вали уже! – не выдержал Коловрат.
Паренек обиженно удалился, пробормотав что-то невнятное напоследок.
- Собрание… - вздохнул Коловрат, аккуратно откинувшись на спинку стула, чтобы тот не треснул случайно. Он закрыл глаза, представляя, как Старший распинается перед всеми, прославляя Бога за щедрые дары, без которых, собственно, станция давно уже превратилась бы в кладбище. А так, они еще живы, благодаря аномалии, необъяснимой с научной точки зрения, но хорошо подходящей под философскую или религиозную. Верующим, думал Коловрат, под землей легче выжить, чем атеистам. Правда, атеисты зачастую живут дольше, понимая, где они находятся и как нужно выживать, не думая о светлых небесах после смерти. Они знали: смерть уже наступила. Она здесь, ходит среди них спокойно, размеренно, пока особенно никого не трогая, но каждую секунду готовая обнажить перед любым свою звонкую подругу-косу.
- Коловрат! – донеслось со станции.
Коловрат нехотя поднялся. Задвинул стул под стол, иначе он занимал довольно много места в этой тесной комнатушке, где кроме кровати, стола, несколько полочек на стене и, собственно, стула больше ничего поместиться не смогло. Да и не нужно было.
Коловрат не жаловался на условия. У него была отдельная комната, в то время как некоторые жили семьями в военных палатках, разделенных внутри кусками брезента или досками, сбитыми между каркасом. Жили и радовались; работали и отдыхали; дружили, ссорились, мирились, воспитывали детей. Все как наверху когда-то. Его же, Коловрата, это устраивало, однако некая червоточина внутри никак не давала ему того покоя, что виднелся в глазах остальных. Сложно было смириться двадцатишестилетнему парню с мыслью, что все вокруг – настоящее, что нет ничего более реального, чем эта станция, официальное имя которой они не знали, но нарекли ее Божественной, из-за необычной аномалии; что придется до конца своих дней заниматься свиньями: следить за их здоровьем, принимать роды, выращивать поросят, а затем – кормить жителей станции. Благодарных жителей станции. Они всегда говорили ему спасибо, стараясь вложить как можно больше в одно слово. Коловрат не возражал. Искренне они его благодарили или из-под палки старшего – ему было все равно. Он не чувствовал себя тем героем, в которого его превратили. Пытался вспомнить, что же все-таки произошло тогда, но… Как будто окно грязное перед глазами, и как не всматривайся, целостной картины было не видать. Лишь во сне Коловрату иногда являлись странные образы людей, одетых как в том фильме, который он обожал в детстве. Там у одного еще было устройство, способное стирать людям память. Видно, и ему стерли, так как от воспоминания остался огрызок человека в строгом черном костюме, и затаенный уголек радости от просмотра. Боже, как бы вернуть это все назад?..
На станции собрались почти все. Стояли, образовав круг. В центре, на небольшом постаменте, будто Ленин на броневике, жителей осматривал немолодой, но крепкий и бородатый мужчина в выцветшем плетеном свитере и брюках, залатанных на коленях.
- Ну что ж, - прокатился по станции мощный бас. Старший медленно, тщательно обвел почти каждого всепроникающим взглядом, от которого возникало дискомфортное чувство пойти к нему в комнату и исповедаться. – Очередной день подходит к концу. Все, слава Богу, живы и здоровы, как люди так и животные.
- Слава Богу! – отозвалась толпа.
- Сегодня… - Старший замолчал на пару секунд, обдумывая каждое слово для своей паствы. – Сегодня ничего особенного и чрезвычайного не случилось, и это тоже хорошо. Еды пока… Еды достаточно.
- А когда придут Дары, Старший? – раздался писклявый голос маленькой девочки, сидящей на руках у старухи, закутанной в плед с ромбовидными узорами.
- Катюша, тише! – попросила старушка и поцеловала девочку в щеку.
- Через два дня, - сказал Старший. – Так что до завтрашнего утра каждый должен подать список пожеланий Коловрату. Кстати, где он? Андрей, я велел тебе сбегать за ним.
- Я и сбегал! - раздался обиженный голос за спиной Старшего. – Честное слово, ходил!
- Если ходил, почему не привел?
- Да здесь я, - чуть ли не шепотом сказал Коловрат, стоя неподалеку от Андрея. – Нечего мальца ругать.
Старший насупил брови. Казалось, от его взгляда море начало бы волноваться, а буря наоборот – тихо-мирно перекочевала бы в другое место, туда, где суровый дядька ее не достанет.
- Чего молчишь тогда? Не отзываешься?
Коловрат лишь плечами дернул.
- Зайдешь ко мне, - сказал Старший и продолжил бубнить о вечной жизни, ожидающей нас гораздо выше радиоактивного неба и насмерть палящего солнца.
Андрей тем временем просунулся ужом сквозь толпу, подобравшись ближе к Коловрату, и пнул его кулаком в бедро.
- Че меня позоришь? – прошипел как змея.
Коловрат улыбнулся. Он знал, что Андрею всегда неловко было, когда на него обращали внимание два и больше человек, особенно в присутствии Насти и ее родителей. Именно поэтому соблазн был так велик.
- Да нравишься ты ей, не переживай.
- Ага, не переживай. Ляпнул, а мне разбирайся потом, - пробурчал Андрей.
- …Должны держаться всегда вместе, независимо от обстоятельств. Только так нам удастся оставаться на плаву…
- Вернее, под землей, - про себя уточнил Коловрат.
-… в полной изоляции от остальных станций. Но мы не одни, - продолжал Старший. – С нами Бог и он нам, вопреки всем законам логики и науки, - он сурово посмотрел на некоторых в толпе, видимо, не самых верующих, - послал настоящее чудо!
- Слава Богу! – уже радостней прокатилось по станции.
- Господу помолимся! - басом затянул Старший.
- Господи помилуй! – подхватили три старушки, стоящие вместе ближе всех к постаменту. У одной на руках подпевала Катюша.
Коловрат постоял еще немного, пока не начали петь «Верую», нагнулся якобы завязать шнурки на берцах, а сам задком выкарабкался из толпы, направляясь к противоположному от его жилища концу станции. Там, у стены перрона разложили чуть ли не первой палатку для Старшего, куда запрещалось входить без разрешения хозяина; остальные палатки особо не заморачивались вопросом приватности. Коловрат правило Старшего зачастую игнорировал и, довольный своими метр семьдесят один роста, которые позволяли уходить с подобного рода мероприятий незамеченным, вошел в палатку.
Каждый раз как он здесь бывал, в глаза бросались все новые детали, мелочные, на первый взгляд, но Старший ничего просто так не делал. Например, столом хозяин палатки так и не обзавелся: ему достаточно было стула, на котором он и вещи иногда складывал, и ел, и отдыхал, и писал что-то в тетради. Бывало, что писал на коленях, сидя на раскладушке. Ручка и тетрадь всегда прятались под подушку – Коловрат узнал об этом, когда пришел к Старшему на исповедь раньше времени. Это было его первое и последнее чистосердечное признание перед другим человеком за содеянные грехи. В правом углу палатки, у изголовья раскладушки, лежала стопкой одежда: камуфляжные штаны, в коих ходило большинство мужчин на станции, черное термобелье и махровый темно-синий свитер с белым якорем на весь живот. По центру палатки свисала на крючке керосиновая лампа. Зажигалась она ненадолго, но ежедневно: для чтения Евангелия. Эту «карманную мудрость Вселенной», как называл ее Старший, он всегда носил с собой в нагрудном кармане и не расставался даже когда ложился спать. И последней вещью аскетичного жилища был квадратный полуметровый коврик возле стула. Коловрат не удержался от соблазна потрогать его, так как на протяжении всех подземных лет Старший каждый вечер и каждое утро садился на колени на это хлопковом коврике и приступал к молитве. Пальцы почувствовали две разглаженные полосы, тонкие и ровные. «Не пошевелится», - подумал Коловрат, представляя, как Старший на этом месте уединяется от паствы жалкой тканью тента и ведет монолог с Богом. Интересно, ему хоть раз отвечали с того света?
Песнопения на станции затихли. Коловрат не сразу услышал разбредающихся по палаткам людей, обсуждающих сегодняшнюю службу. Сам же Коловрат службой это назвать не мог, поэтому попросил Андрея - мальца, которого всегда посылали за ним – заменить это слово более приземленным понятием. Когда голоса почти добрались до палатки, Коловрат непроизвольно навострил уши.
- Ты уж присмотри за ним, а то он бледный какой-то. Паек увеличь, что ли, или, в конце концов, выпори хорошенько, - укоризненно произнес чей-то мужской голос.
- Выпороть уже не получится, - ответили ему сухо и, как показалось Коловрату, разочаровано. – Он не ребенок, чтобы я за ним с горшком бегал.
- Ну смотри, а то… Сам знаешь.
- Спокойно ночи, Николай, - сказал Старший, намекая, что разговор окончен.
Он отодвинул ткань палатки, вошел как всегда тихо, и невольно вздрогнул, увидев перед собой Коловрата.
- Все-таки выпороть тебя не помешало бы, - пробормотал.
- Обо мне говорили, значит. Переживают, да? Чтобы не скопытился раньше, чем он писульки свои мне передадут.
- Присядь.
- Бледный я слишком. Ем мало. Вот же беда…
- Сядь, Коловрат!
Парень нехотя присел на дышащей пылью раскладушке.
- Ты не должен покидать службу…
- Начинается… - закатил глаза Коловрат.
- Не должен заходить сюда в мое отсутствие. Имей хоть какое-то уважение к остальным.
- Уважение? – вскочил Коловрат и, под приказывающим взглядом Старшего, снова сел. – К кому? Я что, идиот по-твоему? Не вижу как они смотрят на меня? Их уважение ко мне не более чем твое распоряжение. Только оно похоже на кусок пластыря на разбитом вдрызг окне. И все из-за той проклятой ночи.
- В моей палатке не выражаться, - сказал Старший.
Сидя, Коловрат чувствовал, как будто над ним висит грозовая туча, готовая в любой момент вспыхнуть молниями. Старший мог рыкнуть лишь раз, и этого было достаточно, чтобы встряхнуть свои мозги и перевести их в адекватный режим. Если было что переводить.
- На счет «той ночи» я бы поспорил. – Старший присел возле парня, по-отечески опустив руку на его плечо. Говорил он спокойно, чеканя каждое слово в голове Коловрата. Старался, по крайней мере, лить меньше воды, как у него по привычке случалось во время служб. – Ты знаешь, что благодаря тебе мы еще живы. Все это помнят, но вместе с тем они тебя и побаиваются. Пойми, Коловрат, люди всегда боятся того, что не понимают. Не каждому дано сил взглянуть в лицо ужасам, среди которых нам приходится жить, и тем более дать им отпор при надобности. А ты сделал и то, и другое, и, к тому же, сотворил настоящее чудо.
- Чудо… Да нет никакого чуда, - сказал Коловрат, проводя рукой по короткому ежику темных волос. – Обычная аномалия.
Старший не выдержал, улыбнулся искренне, как когда-то улыбался детям во время причастия.
- Только ты можешь вложить столько простоты в непростые вещи, Коловрат. Без «аномалии» нам останется три дня, не больше. Пока Бог дает – живем. Перестанет давать – значит, время пришло. Наверху все-таки лучше, чем здесь.
- Здесь как в аду, - сказал Коловрат.
Старший устало провел по лицу шершавой, как наждачная бумага, рукой.
- Мы сейчас под ним прячемся. Выжидаем.
- Чего?
- Хех, знал бы чего, не сидели бы здесь, верно? – Старший поднялся, взял стопку вещей у кровати и поставил их на стул. – Ты главное, на плохом не зацикливайся. Мой наставник всегда говорил мне: подсолнух тянется к солнцу, а банный лист – нет.
- Тянулся, Старший. К солнцу уже ничего никогда не потянется. – Коловрат скрипнул раскладушкой, потянулся, треща позвонками, стал на носки несколько раз – ноги у него быстро затекали. - Мне пора. Сил набираться нужно. Чтобы людей не пугать.
И вышел, не попрощавшись. Старший лишь пожелал спокойной ночи в покачнувшуюся ткань палатки. Затем снял с себя свитер, оставаясь в лыжной кофте, идентичной той, что лежала сложенной; достал с нагрудного кармана Евангелие и стал на колени на привычное место. Открыл случайную страницу – в них Старший всегда находил утешение или напутствие или Божий промысел, отчего на изголодавшейся по церковным колоколам, по праздничным службам, по трапезной, в конце-концов, душе становилось чуточку легче – и в палатке раздалось неспешное бормотание.
Станция, тем временем, погружалась в сон.
***
Проснулся Коловрат мокрым насквозь; холод пробирал до костей, в голове скрежетали отголоски давно замерших поездов, а во рту, как завершающий аккорд ужасной ночи, словно коты нагадили, которых в принципе не должно было существовать. Он ворочался на сколоченной из поддонов кровати, но заснуть так и не смог, вопреки непроизвольно закрывающимся свинцовым векам. «Может и вправду больше есть», - подумал Коловрат, поглядывая на точки и трещины на потолке сквозь туманную грань сна и реальности. Но каждая трещина и каждый точечный выступ уже давно превратили потолок в воображаемую звездную карту. Поначалу было сложно соединить хаотические бугорки, завихрения, царапины во что-нибудь более осмысленное. Некоторые из созвездий нетерпеливый Коловрат нацарапал самостоятельно: воображение, заброшенное в дальние уголки сознания из-за постоянной подземной рутины, устраивало забастовку. Лишь упорные разглядывания потолка по ночам, когда Коловрата мучила бессонница, постепенно расшевелили застывший мозг, встряхнули его, капнули масла для смазки извилин и заставили творить. А точнее, раскапывать подсознание в поисках тех звезд, что когда-то указывали путешественникам пути, что внушали надежду на далекие полеты в космосе. «Нету больше звезд», - с грустью подумал Коловрат. «Погасли в тот же миг, когда на планете наоборот – все вспыхнуло». Единственное созвездие, которое он запомнил до мельчайших деталей – не считая Большой Медведицы, конечно – были Плеяды. Восхитительное созвездие. Коловрат обнаружил его совсем случайно, проводя пальцем воображаемую параллельную линию от пояса Ориона, пока не наткнулся на семь крошечных точек на черном небесном полотне, напоминающих Коловрату ковшик, в котором мама заваривала себе кофе по утрам. Он был еще маленьким, а мир пока что до безобразия огромным. Они настолько удивили его, что половину ночи Коловрат провел на окне, любуясь не мириадами сверкающих врассыпную звезд, а теми семью, неизвестно насколько далеких от его комнаты. Следующим утром мама выслушала сына, выстреливающего слова со скоростью пулемета, и они вместе стали представлять, как в следующей жизни окажутся на одной из звезд, и будут жить там вдвоем, создавая удивительный мир: без плохих вещей, как сказал тогда Коловрат. И денег, добавила мама, считая их корнем всех бед. И теперь, будучи взрослым, Коловрат все еще рассматривал Плеяды на бетонном потолке пусть и не с прежним трепетом, но тлеющим угольком восхищения уж точно. «Увидеть бы их еще раз. Вживую», - подумал он. Веки, тем временем, тяжелели и тяжелели, пока потолок вдруг не озарило слабое свечение, пробивающееся из трещин и точек. Бетон начал крошиться на лицо Коловрату. Трещины уходили все глубже, точки расширялись. Все вокруг завибрировало, загудело, напоминая отдаленный зов отправляющегося парома. Момент – и потолок вскрыли, словно крышку консервной банки, отбросив его в сторону. Перед собой Коловрат увидел нечто прекрасное, давно отпечатавшееся на сетчатке глаза и зарывшееся в омуте воспоминаний. Такое же иссиня-черное, матовое, однослойное, усыпанное множеством искорок, пульсирующих жизнью, если хорошо присмотреться. Коловрат черпал его, впитывал его взахлеб, не веря своим глазам и одновременно проникая в неожиданную реальность целиком и полностью. Личный кусочек неба, невесть как пробившийся в его жалкую подземную комнатушку, подобно ромашке, вырвавшей свое место под солнцем у тысячи километров асфальта. «Нужно показать остальным. Или… у них, наверное, свой кусочек в палатке», - решил Коловрат. Нет, он не поделится Плеядами ни с кем. Тем более с той маленькой звездочкой снизу справа на ковше, где мама обещала создать их собственный рай. А пока что она там, ждет его, подготавливая все необходимое для его прихода. «Я скоро буду», - прошептал Коловрат, не отрывая взгляд от того, что он искренне мог назвать Чудом, ворвавшимся столь неожиданно. На душе, которую он считал давно утерянной в грязи подземного мира, впервые ощущалась плавная, размеренная теплота, переливающаяся волнами, будто море в летние сумерки. Глаза закрывались в самом настоящем блаженстве. Даже умереть было не страшно после такого, мимолетно подумал Коловрат, все дальше и дальше проваливаясь в раскрывшую свои объятия темноту.
Страшнее было только проснуться и продолжать жить.
***
Вторая половина ночи обернулась для станции чем-то необъяснимым. Пока Коловрат досматривал сны, путая их с настоящим, к Старшему в палатку влетел дозорный, охраняющий восточную сторону станции, где туннели сходились в подземную артерию, что через сто метров проржавевших рельс заканчивалась толстыми стальными воротами. Именно их закрыл Коловрат, спасая станцию и, в то же время, обрекая жителей на неминуемую погибель, так как Аномалия объявилась лишь на следующую ночь.
Старший не спал. Его потревожили, когда он, стоя на коленях, дочитывал утренние молитвы. Закончив, Старший поднялся, опираясь руками о кровать.
- Что случилось? – сурово спросил он, скрывая усталость от хронического недосыпания.
- У нас там чп, короче, - сказал дозорный, громадный и мощный как бегемот, разве что с густой бородой, черней агата. Его грубый бас никак не удавалось превратить в шепот. – У ворот… как бы это…
Не успел он толком объяснить, как в палатку ворвался второй дозорный. Этот был маленьким и шустрым, с постоянно бегающими глазами, ускользающими от собеседника. Звали его все Проныра.
- Он у себя. Дрыхнет как младенец. – Говорил он лишь уголком рта, словно нехотя или по секрету, при чем стоял к Старшему немного боком.
- Кто дрыхнет? – не понял Старший. – Вы чего пост бросили?
- Коловрат дрыхнет, - проигнорировал последний вопрос Проныра.
- Во дела… - бородатый бегемот погладил свою лысину, смотря на Старшего изумленными глазами.
- Кто-нибудь внятно может объяснить, что случилось?
- У ворот Коловрат лежит. Голый, - сказал бородатый.
- И в кровати у себя в комнате, - сказал Проныра, а затем, подумав, добавил: - Одетый.
- В каком смысле?
- Эээ… в буквальном, - замешкался Проныра.
Старший покосился сначала на него, потом на бородатого. Подошел к ним вплотную, втянул ноздрями воздух, вычисляя сколькими промилле от них тянет. Алкоголя на станции был под строжайшим запретом… но мало ли что?
- Что-нибудь принимали?
- Неа, - оба дозорных покачали головами; бородатый еще и перекрестился на всякий случай.
Старший проверил зрачки каждого, все еще сомневаясь в их здравомыслии.
- Значит так. Федор, ты на пост. А ты – рассказывай.
Дважды повторять не пришлось. Здоровяк вылетел из палатки точно так же как и влетел: стремительно и беззвучно. Проныра же решил сесть на стул, но, увидев выражение Старшего, понял, что можно и постоять. Не устанет.
- Мы общались себе, - начал Проныра, так и стоя боком к Старшему. – Все тихо-мирно. Ни звуков странных, ни движняка, как при Аномалии бывает. Штиль полный. А потом ка-а-ак громыхнет, ка-а-ак вспыхнет! Мы еле успели глаза закрыть. Я уж было подумал, что станцию подорвали или мы вообще на хрен в ад провалились…
- Проныра! – рявкнул Старший.
- Извини, конечно, - Проныра шмыгнул носом, - но иначе не описать. А потом Федор меня в бок тычет, мол, глянь туда.
- Куда туда? – спросил Старший.
- На ворота. Смотрю – лежит что-то калачиком свернутое. Пригляделись – человек вроде. Я на месте остался, а Федор попер с калашом наготове. Дурак, конечно, но бесстрашный. И вдруг он мне машет, чтобы подошел. Калаш даже опустил. Я Федору доверяю, чего там. Раз он не нервничает, то…
- Проныра! По сути давай!
- Короче, Коловрат лежал голым. У ворот. Причем все точь-в-точь: лицо, телосложение, родинка на шее. Этот его… - Проныра выгнул средний палец крючком и скривил подобие улыбки. – Разве что выглядел в целом немного… лучше что ли. Посвежевшим, как будто с отпуска приехал.
- И вы его там оставили, пока гнали ко мне и к Коловрату?
- Ну… - Проныра только сейчас начал понимать насколько они с Федором сглупили. – Мы как можно быстрей хотели тебе сообщить и проверить заодно комнату. Мало ли, вдруг его бы там не было? Он же как-то связан с Аномалией, да?
- Не знаю, - ответил Старший. Прежнее раздражение – спасибо еще, что его не разбудили, так как на сонную голову подобный бред воспринимался бы совсем иначе – немного смягчилось. Он быстро набросил свитер с якорем, стащил простыню с кровати, под которой спал в любую температуру, и кивнул Проныре.
- Остальное по дороге расскажешь, - сказал он, думая о том, как искушения всегда приходят после попыток очистить себя молитвой или добрым делом. Чем легче ощущения на душе, тем больше это мучает бесов внутри, пытающихся тебя держать в узде якобы собственных желаний, припудренных выражением «свобода выбора».
Старший огляделся, не шастает ли кто нежелательный по станции, но в эту пору не спали только дозорные. Шли быстро; Проныра только и делал, что пытался догнать широкий шаг Старшего.
- А нечего больше рассказывать, в принципе. Лежит себе без сознания; ни холодно, ни жарко ему, Коловрату этому.
- Это – не Коловрат, - огрызнулся Старший. – Это может быть что угодно, вплоть до галлюцинаций.
- Одна и та же у обоих? Не-е-е, - отмахнулся Проныра. – С ума по одиночку сходят. Это не как в кине когда-то.
- Вот именно. Это жизнь.
- Да Федор сразу его со всех сторон проверил – не тварь ли часом какая. Иначе с тварью разговор был бы совсем другой. Ты же знаешь, у Федора все просто как дважды два.
Пару минут – и оба стояли у несимметричного тупика, закупоренного исполинскими воротами. Все казалось таким, как и прежде: пятиугольный тоннель с вьющимися лианами кабелей по стенам, выжженные рельсы на последних трех метрах у ворот, легкий запах плесени, и, как бы странным это не казалось, мертвая тишина, в данный момент прерываемая едва слышным сопением. Федор держался в стороне, впервые в жизни, наверное, не зная как себя вести.
Старший отдал простыню Проныре, протянул к Федору руку, и в нее тут же упал увесистый тактический фонарь. В первую очередь нацелил луч на ноги; тщательно осмотрел, после чего попросил перевернуть тело на живот. Спина – без всяких явных нечеловеческих признаков. Чешуя, выступающие иглы, шерсть как у оборотня – ничего такого, что заставило бы выхватить у Проныры автомат и разобраться с вопросом по-быстрому.
- Калаш, - потребовал Старший.
Федор отдал свой; Проныра прижал свой покрепче, вспоминая древнее, но еще не отмененное армейское правило. Тело перевернули обратно. Дулом Старший отодвинул губу, обнажая ряд зубов естественного, слегка желтоватого оттенка.
- Не упырь, - пробормотал он и, наконец, присел рядом с тем, кто действительно очень сильно напоминал Коловрата. И да, выразился Проныра как нельзя лучше: выглядел этот человек посвежевшим. - И сколько он так лежит?
- Да минут пятнадцать, - сказал Проныра. – А что, ты действительно ничего не слышал? Никакого шума?
Старший покачал головой.
- Что мы с ним делать будем… - сказал он, скорее, самому себе, нежели обращаясь за советом.
- Накрой его пока, - попросил Федор Проныру. Тот послушался, однако подходить ближе чем на полтора метра к телу не стал. Простыня описала в воздухе бушующую волну и плавно опустилась на сопящего мужчину, накрыв его с головой.
- На станции ему лучше не появляться, - предположил Проныра. – У некоторых сердце слабое.
- За нечистого примут, - кратко заключил Федор, звуча настолько уверенно, что и сам Старший невольно кивнул утвердительно. Зачастую от Федора можно было услышать лишь невнятное мычание, которое с трудом мог различить собеседник. Прямо типичный богатырь: меньше слов – больше дела. Но если уже он не сомневался в каких-то вещах, то говорил твердо и четко. Мысли становились гранитными.
- Эт да… наши его в два счета порешают. Да и настоящего Коловрата могут, чтоб наверняка, - Проныра гоготнул от нелепости ситуации, в которую попал «их» Коловрат.
- Старший, че делать будем? – спросил Федор, косясь на простыню. Несмотря на много чертовщины, повидавшей на своем веку, он все равно чувствовал себя неуютно в этом месте. Именно сейчас, когда все из простого и ясного превратилось в запутанное и двуликое. Подобные сложности Федора раздражали.
Старший не спешил с ответом. Ситуация и вправду была дурацкой, чуть ли не самой дурацкой в его жизни. Оставить все как есть звучало так же глупо и безрассудно, как и принести тело на станцию и обговорить все с людьми. Играть в демократию на станции – путь, неизбежно ведущий к разрухе. Благодаря демократии, думал Старший, они и очутились под землей, тщетно вглядываясь вверх в надежде увидеть хотя бы лучик надежды.
Он прикинул сколько прошло времени с тех пор, как проснулся. Было четыре утра – Старший никак не мог избавиться от привычки называть время по-старому, когда понятия утра, дня и вечера еще имели смысл – и на утренние молитвы у него ушло где-то двадцать минут. Плюс минут пятнадцать они уже здесь. Значит, скоро стукнет пять часов, и народ потихоньку начнет выбираться из дремоты.
- Может, к тебе в палатку? А, Старший? – окликнул его Проныра.
- Исключено. Места у меня мало. Да и потом куда его девать?
- Тогда-а-а… - протянул Федор, усердно напрягая ум, будто в голове у него рождалась не мысль, а сверхновая. Наконец, он выдал нечто, заставившее Проныру прыснуть от смеха, а Старшего в изумлении уставиться на Федора.
- К Коловрату его занесем… тихо.
- Через всю станцию? Ты хоть представляешь как это будет выглядеть? Да нас засекут в любой момент! Как потом объясняться? И кто нести будет? Я – не! Даже близко к нему не подойду. Сам вот и…
- Замолчи, Проныра! - рявкнул Старший. Он вспомнил вдруг, как дочка выпрашивала, да что там, - вымаливала! – щенка сибирского хаски, и Старший, под невыносимым взглядом нежно-голубых глаз, согласился и поехал с ней к заводчику. Она выбрала собаку. Всю дорогу к дому дочка обещала папе воспитывать Антару – имя она выбрала в честь большой звезды в какой-то там галактике; Старший уже не помнил в какой – и ухаживать за ней. Ответственности и терпения восьмилетнего ребенка хватило ровно на две недели, после чего мечта превратилась в обычное животное, гадящее на веранде и никак не способное обучиться делать это на улице. Старший вернул пса, и на всю жизнь усвоил смысл фразы: не знала баба горя, купила баба порося. Антару, в данном случае. С новоиспеченным телом, валяющемся под воротами, ситуация была похожей. Видно, подумал Старший, расслабился он: люди живут, особо не жалуясь. Вертятся, конечно, белками в колесе, но довольные, сытые. И Старший, стало быть, привыкать начал, забывая о своем предназначении. Вот и послал Господь ему испытание, чтобы не расслаблялся.
- Думаю, он прав, - сказал наконец.
У Проныры чуть челюсть на землю не упала.
- Чего?
- Нужно тащить его к Коловрату. К нему единственному никто не заходит, если не прикажу. И то, Андрей только за ним бегает.
- И ты предлагаешь… - начал Проныра.
- Да, предлагаю, - перебил его Старший и вернул автомат Федору. Фонарик же засунул в карман штанов. – Комната Коловрата находится дальше всех от палаток. Даже если… - он взглянул еще раз на простыню. – «Этот» проснется – мы сможем что-то предпринять, не привлекая особого внимания.
- А с нашим Коловратом как? – спросил Федор.
- Расскажем, что знаем, - сказал Старший.
- Ага, только знаем-то мы фигню, - Проныра сделал жест двумя пальцами, почти касаясь ими друг друга. Он переминался с ноги на ногу, ощущая, как прохлада ищет в его одежде лазейки, чтобы пробежаться по спине и ухватить за затылок. Холод мешал думать. Еще больше мешало время.
- Проныра, - Старший развернулся к нему, - беги к Коловрату и подготовь его как можешь. Мы с Федором пока будем нести тело. Только не шуми на станции, понял? Разбудишь кого-то – лично накрою тебя простыней и оставлю здесь.
- Не вопрос! – Проныра сплюнул на землю и умчался в левую ветку тоннеля. Из-за его быстрой речи фраза прозвучала как «ниапрос».
- Ну… с Богом! – Старший перекрестился, приоткрыл простыню, бегло осмотрел лицо под лучом фонарика и обратился к Федору:
- Скрутить нужно.
- Что-нибудь придумаю, - сказал Федор и тут же придумал: туго обмотал Лжеколоврата простыней и забросил его на левое плечо. Тело вяло болталось на весу, будто Федор нес не живого, как они считали, человека, а ковер, запылившийся на стене и давно ждущий хорошей трепки.
Старший подобрал с земли автомат.
- Только тихо, - сказал он, и, под любопытными взглядами насекомых и всевидящего Ока, направился в левую ветку тоннеля.
Знакомить клоуна с клоном.
Глава 2. Пасхальное яйцо
Проныра свое прозвище оправдал целиком и полностью. Шел тихо и быстро, как бывалая мышь по кухне в ночи, пока не поднялся самодельными деревянными ступеньками на перрон, ближе к комнате Коловрата. Палатки располагались в два ряда друг напротив друга, подобно рынкам тех времен, когда Проныра – Васька, в далеком прошлом – держал отца за руку и семенил ножками по подтаявшей снежной грязи, разглядывая торговые палатки в поисках очередной теплой шапки, которая из-за мальчишеской неудержимости постоянно терялась зимой где-то на стройках или в заброшенных зданиях. А еще палатки напомнили ярмарку во Львове, на которой Проныра побывал в девятом классе вместе с друзьями. Даже мысль возникла заглянуть в одну из палаток: вдруг кто-то прячет там бочонок-другой согревающего душу глинтвейна?
Проныра дошел до конца перрона, и, там, где обычно находилось большое круглое зеркало для машиниста, свернул вправо, к двери. Стучать не стал, лишь аккуратно опустил ручку, вошел и закрыл за собой.
Первым делом он включил фонарик, ловя в свете огрызки комнаты. Справа от входа стоял письменный стол, больше напоминающий школьную парту с приставленной снизу тумбочкой. На столе – керосиновая лампа. Стул со стопкой вещей наполовину засунули под стол. У стены длинной палочкой буквы «Г» примыкала кровать с пружинным основанием и двумя старыми советскими матрасами, чудом, казалось, не прогнившими насквозь за столько лет. На стенах висели несколько плакатов с природой и один с женщиной на ковше экскаватора, одетой довольно вызывающе. Проныра задержался на нем фонариком дольше остальных.
Коловрат все еще спал, накрыв себя одеялом с головой. Проныру этот факт почему-то очень позабавил: увидеть двух Коловратов за полчаса – причем оба, не подозревая друг о друге, были полностью прикрыты одеялом либо простыней – казалось ему хорошим поводом сойти с ума. Тварей он повидал вместе с Федором. Но такое…
- Эй, Коловрат. Слышь? – Проныра потряс одеяло, мимолетно подумав: живой или задохнулся, упаси Бог? Хотя, если задохнулся, то вопрос может решиться сам собой, разве что другой Коловрат тоже не проснется.
- А… - приглушенно простонал Коловрат.
- Вставай говорю.
Проныра раскрыл голову Коловрату и зажег керосиновую лампу на столе, чтобы не лепить свет прямо в лицо заспанному парню.
- Подъем! Идут к тебе!
- Кто? – тупо переспросил Коловрат и повернулся лицом к стенке. Проныра услышал, как он вяло промямлил:
– Пускай и