Хелен Диксон
Замужество мисс Монктон
Текст предоставлен издательством https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=589055
«Замужество мисс Монктон»: Центрполиграф; Москва; 2011
ISBN 978‑5‑227‑02465‑7
Аннотация
Средневековая Франция охвачена мятежами. Один за другим возникают бунты и пылают родовые замки. Чарльз Осборн приезжает из Англии, чтобы проведать своих родственников, оценить обстановку в стране и помочь юной Марии Монктон вернуться в Англию, где ее ждет жених – полковник Уинстон. Но во время опасного путешествия Чарльз проникается нежными чувствами к своей своенравной и храброй спутнице. Ему не дает покоя мысль о том, что Мария станет женой расчетливого и коварного полковника. Удастся ли ему отговорить девушку от замужества, которое принесет ей лишь горе и слезы?
Хелен Диксон
Замужество мисс Монктон
Глава 1
Сильный ветер гнал по небу косматые облака, низвергающие на землю потоки воды. Этой ночью Чарльз почти не спал, его раздражала вынужденная задержка в пути – необходимо было заехать в замок Феро, для чего ему придется сделать большой крюк. Он подставил лицо дождю. Погода как нельзя больше соответствовала его дурному настроению.
Предаваясь мрачным размышлениям, он въезжал в маленькую деревушку с единственной улицей. Она ничем не отличалась от других французских деревень – те же бедные крестьянские хижины, колокольня у церкви на окраине, неизменная ветряная мельница и таверна. Невыносимое зловоние сточных канав вызвало у него отвращение и ужас перед этим свидетельством безнадежной нищеты.
Порывы ветра срывали с деревьев последние листья, и, растерянно пометавшись в воздухе, они обессиленно падали на землю, скапливаясь в придорожных канавах. Лошадь Чарльза медленно ступала по узкой улочке, мощенной блестящим от дождя булыжником. Ему встретилось всего несколько человек, и все в каких‑то жалких лохмотьях. Они оборачивались на цокот копыт, он видел их лихорадочно блестящие, голодные глаза и едва сдерживал проклятия.
|
|
Франция переживала тяжелые и опасные времена. Огромные расходы на войну с Америкой практически истощили казну. Простой народ совершенно справедливо считал, что роскошная жизнь, которую вели при дворе, отнюдь не помогает Франции справиться с финансовыми проблемами. Государство постоянно повышало налоги, и, чтобы уплатить их, людям приходилось голодать. А тем временем дворянство изощрялось в увеселениях в своих роскошных замках и дворцах Версаля, в этом рукотворном раю Людовика XVI. Повсюду раздавался ропот недовольных, в умах людей зарождались бунтарские идеи.
На окраине деревни Чарльз встретил тощего старика с мальчиком лет пяти‑шести, собиравших в мешок сухие ветки. Похоже, для них это единственное средство хоть немного согреться и приготовить скудную пищу. Старик вдруг споткнулся, выронил мешок, и собранный с таким трудом груз высыпался на мокрую землю. Дед и внук кинулись подбирать хворост. Чарльз спешился и помог беднякам.
Когда весь хворост был собран, на морщинистом лице старика появилась улыбка.
– Благодарю вас, сударь.
Чарльз внимательно посмотрел на него, пытаясь сообразить, сколько ему лет. Он понимал, что старик может быть моложе, чем выглядит, но, услышав ответ на свой вопрос, потерял дар речи.
|
|
– Тридцать два, сударь. – «Дед» улыбнулся, заметив в глазах незнакомца удивление. – Да, сударь, голод всех нас состарил.
Послышался сначала отдаленный, но стремительно нарастающий грохот колес по булыжнику. Все трое взглянули на дорогу и отскочили в сторону, чтобы не попасть под карету. Кучер в ливрее нахлестывал четверку лошадей, мчавшую черную карету с такой скоростью, что их копыта высекали искры из булыжника, а колеса экипажа взлетали над дорогой.
Карета вихрем пронеслась мимо, и Чарльз лишь мельком увидел за окном светлое пятно лица женщины в обрамлении темных волос и черное платье.
– Только посмотрите на эту аристократку! – возмущенно воскликнул крестьянин. – Ну ничего. Скоро мы избавимся от дворян и всего их спесивого племени! И скатертью им дорога – вот что я могу сказать. Эти кровососы получат то, что им причитается, – они давно уже этого добиваются. И когда им придется отвечать за все, что они натворили, им не видать жалости! – С этими словами он плюнул на землю и утер рот рукавом.
– Вы платите налоги вашему сеньору?
– А как же! Я отдаю ему все, что имею. Плачу за то, чтобы смолоть мое зерно на его мельнице. Плачу за то, чтобы давить мой виноград на его прессе. Зимой мы голодаем и вынуждены кормить детей кореньями и отрубями, от этого у них пухнут животы. Одна из моих дочерей в прошлую зиму умерла – бедняжка так мучилась перед смертью. А жена до того исхудала и ослабела, что уже не может работать. Чтобы прокормиться, мы забили всю свою скотину, а недавно ко мне в дом ворвались сборщики податей – соль искали.
|
|
– И нашли?
– Да разве от них что спрячешь?! Забрали и соль, и последние деньги – в уплату штрафа, как они сказали. От этих налогов просто житья нет. Мы с женой решили уйти из дома и бродить по дорогам. Мы бросили мебель, землю, все. Пусть забирают себе. Когда у тебя ничего нет, тебя не могут обложить налогом.
– Очень вам сочувствую, – от всего сердца сказал Чарльз, пошарил в кармане и протянул «старику» луидор. – Вот, возьмите, пожалуйста. Купите какой‑нибудь еды.
Человек покачал головой:
– Где я же я его разменяю, сударь? Извините, но, может, у вас найдется что‑нибудь помельче? Если я приду с луидором к булочнику или бакалейщику, это вызовет подозрения, и меня замучают приставы. Станут допытываться, откуда у меня такие большие деньги, увеличат мне налоги.
Чарльз дал взамен горсть мелких монет, гораздо меньше двадцати франков, но крестьянин остался доволен и бережно спрятал их в карман. На эти деньги, если их экономно расходовать, его семья сможет прокормиться несколько недель.
– Судя по всему, Францию ждут ужасные времена, – взлетев в седло, сказал Чарльз. – Все живут в страхе и смятении. По всей стране рушатся старые порядки.
– Верно говорите, сударь, – кивнул крестьянин, и по его морщинистому лицу потекли слезы, смешиваясь с каплями дождя. – Только, видно, не дожить мне до новых‑то. – Взяв ребенка за руку, он еще раз благодарно кивнул и побрел дальше.
Чарльз медленно тронулся в путь, пребывая под гнетущим впечатлением от встречи. С тех пор как он прибыл во Францию, он повсюду видел страдания и беды людей. В прошлом году хлеб не уродился, крестьяне и так голодали, а тут еще непомерные налоги. Народ обвинял дворян в повышении цен на зерно, чаша его терпения переполнилась, нарастали гнев и возмущение.
После недавнего штурма Бастилии революционные настроения докатились и до деревни. Во многих провинциях возникали волнения и мятежи. Обстановка во всей Франции накалилась до такой степени, что ее можно было сравнить с пороховым складом. Достаточно одной искры, чтобы все взлетало на воздух. Чарльз знал психологию толпы. Стоит людям увидеть кровь, и они превратятся в обезумевших зверей. В Париже ему приходилось видеть, как разъяренная толпа неистово крушит все вокруг, но нередко он сомневался, что эта слепая жестокость действительно вызвана бедствиями, доведшими народ до крайности: зачастую эта дикая толпа состояла из самых отъявленных мерзавцев, которые – он мог бы поклясться – вовсе не были голодающими крестьянами или обездоленными рабочими бедняками, они были закоренелыми бандитами, подстрекателями и мародерами.
Чарльз все видел, все запоминал и осмысливал события, отдыхая в какой‑нибудь таверне, после чего продолжал обратный путь в Англию. Но до посадки на корабль, который доставит его на родину, ему необходимо было посетить замок Феро, расположенный здесь, в Эльзасе.
Приблизившись к следующей по дороге деревне, Чарльз насторожился и стал издали всматриваться в собравшуюся толпу на площади. Молодая дама доставала из большой корзины хлеб и другую еду и раздавала ее исхудавшим деревенским ребятишкам, окружившим ее плотным кольцом. В стороне стояла та самая карета, которая недавно промчалась мимо него; на козлах нервно ерзал кучер в ливрее.
Чарльз подъехал к площади и перевел лошадь на шаг. Вокруг остро чувствовалось злобное возбуждение. Люди умолкали и расступались, чтобы пропустить всадника, а затем снова смыкались и угрожающе ворчали вслед. Чарльз ловил на себе испуганные, недоумевающие или вызывающие взгляды.
Он медленно приближался к женщине, опасаясь, что в любую минуту толпа может взорваться. Тогда ему придется достать пистоль и стрелять, потому что толпа, подобно животному, мгновенно поддается панике.
Женщина держалась совершенно свободно, словно не замечая грозной атмосферы, что вызвало в нем крайнее раздражение. При виде незнакомца она подняла на него недовольный взгляд. Чарльз спешился и, держа коня в поводу, подошел ближе, а детишки рассыпались в стороны, с жадностью запихивая в рот куски хлеба.
– Что вы делаете?! – воскликнул он и, схватив женщину за руку, потянул в сторону.
– Кто вы такой, позвольте спросить? – возмутилась она, смерив его презрительным взглядом и вырвав у него свою руку.
В осанке его высокой худощавой фигуры и в твердых очертаниях рта чувствовалась властность, уверенность в себе. Покрытая легким загаром, его сильная рука словно тисками сдавила ее кисть, а очень светлые голубые глаза пронизывали взглядом, отчего ей стало не по себе.
– Это не имеет значения, – понизив голос, ответил Чарльз. – Вы что, голову потеряли? Оглянитесь вокруг, и вы поймете мое беспокойство.
Женщина, точнее, девушка обвела взглядом собравшихся в кольцо мужчин. Их лица были настороженными, мрачными и враждебными.
– Эти люди знают меня – я не верю, что они способны причинить мне зло, – упрямо заявила она.
– В таком случае вы еще более безрассудны, чем я думал. Ваше платье, а главное, то, что у вас есть продукты, заставляет их видеть в вас врага.
Она вызывающе вздернула подбородок.
– Дети голодны. Я принесла еды, чтобы хоть чем‑то им помочь.
– При этом подвергая себя опасности?
– Я осознаю опасность, но мне кажется, скорее они готовы напасть на вас, а не на меня.
Чарльз и сам так думал, но, сердясь на себя за то, что не сумел проехать мимо и предоставить эту особу ее судьбе, предпочел пропустить ее замечание мимо ушей.
– Вы очень любезны, что беспокоитесь из‑за меня. Благодарю вас.
– Вам не за что меня благодарить, – отрезал Чарльз, – но чего вы надеялись достигнуть, черт возьми? Неужели вы не понимаете, что в такое время принести в деревню еду – это верх опрометчивости? Удивительно, что на вас не напали, – впрочем, еще не поздно.
Девушка вдруг сообразила, что он прав. Накануне она случайно услышала, как слуги в замке, убирая со стола после обеда, тихо говорили друг другу, что оставшейся еды хватило бы, чтобы прокормить всю деревню в течение целого месяца, что все ложатся спать на пустой желудок, а детишки никак в толк не возьмут, почему их заставляют мучиться от голода. Движимая состраданием, наутро она велела повару уложить еду в корзину и приехала в деревню, чтобы раздать ее детям. Сейчас же, видя вокруг голодные, враждебные лица, она поняла, что действительно поступила необдуманно.
– Вы правы, – признала она, не находя, что сказать в свое оправдание. – Наверное, мне не стоило приезжать, но, к счастью, я уже раздала всю еду и могу ехать.
Они стояли лицом к лицу.
Чарльз видел перед собой тоненькую и стройную девушку среднего роста. На нежном лице со слегка заостренным подбородком и высоким чистым лбом – четкий излом темных бровей, как у крыла ласточки; обрамленные густыми черными ресницами, на него смотрели удивительно лучистые зеленые глаза. На щеках рдел румянец, весьма вероятно вызванный негодованием.
Иссиня‑черные волосы были тщательно прикрыты капором, но несколько мягких локонов выбились наружу, и у Чарльза возникло неуместное желание спрятать их обратно. Четкий овал лица со слегка выступающими скулами и весь ее вид говорили о неустрашимости. Казалось, она не боится никого, а его – тем более.
Стоявшая поодаль карета и дорогая накидка из тонкой черной шерсти поверх черного платья говорили о принадлежности девушки к богатому сословию.
В свою очередь девушка тоже разглядывала человека, помешавшего ее благотворительности. Перед нею стоял молодой мужчина в черном сюртуке с шелковым белым платком на шее, узких черных панталонах и верховых сапогах выше колена. Он был высоким, худощавым и широкоплечим, и во всем его облике сквозила повелительная самоуверенность, свойственная человеку высокого положения. Взгляд необыкновенно светлых глаз с серебристыми искорками, оттененными загнутыми ресницами, поражал проницательностью. Из‑под полей шляпы выбивались густые каштановые волосы. У него было красивое, с правильными чертами лицо.
– Полагаю, вы никому не сказали, куда и зачем собираетесь ехать, – строго заметил Чарльз.
Она покачала головой:
– Меня не отпустили бы.
– И правильно сделали бы. Вашим родителям следует строго наказать вас за эту эскападу и в будущем ограничить ваши самостоятельные поездки. Поезжайте домой, и, если у вас снова возникнет какое‑нибудь благое намерение, советую предварительно хорошенько его обдумать. Мне проводить вас?
Она отшатнулась, явно возмущенная его бесцеремонным выговором.
– Разумеется, не стоит. Я способна сама о себе позаботиться. Прекрасно обойдусь и без вас.
Чарльз дождался, пока ее карета уехала, затем вскочил в седло и отправился дальше в поисках постоялого двора, чтобы остановиться на ночлег.
Мария возвращалась в карете в замок Феро; опустевшая корзина стояла рядом на сиденье. Выбросив из головы несносного незнакомца, она с интересом смотрела в окно. Трудно было поверить, что Франция охвачена мятежами, когда вокруг простирался такой прелестный и спокойный пейзаж, хотя и несколько омраченный дождем и серыми облаками. И все же она мечтала поскорее вернуться домой, в Англию, где в поместье Грейвли провела самые счастливые годы своей жизни.
В своем завещании отец Марии, сэр Эдуард Монктон, выразил желание, чтобы ее определили под опеку графини де Феро, сестры его покойной жены, пока девочка не достигнет восемнадцати лет, когда сможет выйти замуж за полковника Генри Уинстона. Полковник Уинстон занимал высокооплачиваемую должность в Ост‑Индской компании, где и познакомился с ее отцом. Прошло уже шесть лет с тех пор, как полковник Уинстон приезжал в Англию и посетил сэра Эдуарда в его поместье Грейвли.
Тяжелый климат Индии подорвал здоровье отца Марии, и последние годы жизни он провел в непрерывных страданиях. Сознавая свой близкий конец, он стремился устроить будущее дочери, прежде чем Грейвли начнут осаждать женихи, а точнее, охотники за состоянием Марии. И когда полковник Уинстон признался в своем намерении предложить ей руку и сердце – его смуглое от загара лицо и яркие рассказы об Индии оживили воспоминания больного о времени, проведенном в этой удивительной стране, – сэр Эдуард, довольный, что будущее его дочери будет обеспечено, согласился на их помолвку.
Мария, которой в ту пору было всего тринадцать лет, не возражала, она успела полюбить этого симпатичного и отважного полковника с внушительной фигурой, который снисходил до бесед с девочкой, осыпал ее комплиментами и поражал рассказами о своих необыкновенных приключениях в Индии. Разумеется, свадьба могла состояться только по достижении Марией восемнадцатилетия, и до этого момента полковнику предстояло служить в Индии еще шесть лет.
Осиротевшую в четырнадцать лет Марию привезли в замок Феро, где ее встретили не очень радушно. Впрочем, ее тоже не радовала необходимость жить в замке.
Все здесь разительно отличалось от ее английского дома. Теплая, радостная и светлая атмосфера Грейвли совершенно не походила на холодный и надменный французский замок. Здесь она встретила суровую дисциплину, крайнюю сдержанность и даже враждебность, которые исходили как от членов семьи, так и от слуг. Даже ее избалованная кузина Констанс не проявляла к ней симпатии. Постоянно чувствуя себя одинокой и несчастной, девочка замкнулась в себе. Казалось бы, ее молчаливость и стремление к одиночеству должны были вызвать понимание и сочувствие даже в такой сухой и черствой особе, как графиня, но вместо этого были восприняты как капризность и чрезмерная обидчивость.
Было уже позднее утро, когда Чарльз подъезжал к замку Феро. Великолепное здание располагалось в центре огромного парка, огороженного недавно постриженными живыми изгородями из самшита, с широкими длинными аллеями, вдоль которых тянулись статуи и вазоны в обрамлении ярких цветочных бордюров, с затейливо украшенными фонтанами на перекрестье аллей. По густым, словно бархат, газонам гордо расхаживали павлины, то разворачивая во всю ширину, то складывая свои яркие хвосты‑веера.
Во всем чувствовались мир и покой – в противоположность с характером бывшего владельца замка. Его, как объяснили Чарльзу, когда он попросил проводить его к графу Ферро, в этот самый день хоронили в фамильном склепе у местной церкви.
Развернув лошадь, Чарльз двинулся к церкви. Вдоль широкой тропы, ведущей к церковным воротам, стояли люди. Лица их выражали самые разные чувства: печаль, сочувствие, любопытство и холодную враждебность к человеку, чье требование увеличить налоги сделало их жизнь невыносимой.
Глаза всех устремились на церковь, откуда появилась скорбная процессия. Чарльз спешился и снял шляпу в знак уважения к почившему графу и его родственникам. Он стоял в стороне молчаливым наблюдателем, пока слуги помогали близким покойного усесться в ожидающие экипажи. В это тревожное время лишь несколько знатных знакомых отважились приехать на похороны графа.
Взгляд Чарльза привлекла величественная и статная женщина, которая могла быть только графиней. За нею следовали еще две женщины, как и она, одетые во все черное, с молитвенниками в руках, затянутых в черные перчатки. Хотя их лица были скрыты вуалью, было видно, что обе женщины юного возраста. Чарльз обратил внимание на более высокую: девушка была очень стройной, и что‑то в ее манере держаться показалось ему смутно знакомым.
Он проследил за их отъездом и, сочтя неприличным помешать поминальному обеду и скорби графини, вернулся на постоялый двор, решив появиться в замке на следующее утро. Но задерживаться дольше он не мог. Каждый лишний день его пребывания во Франции был чреват арестом и даже казнью. Он должен покинуть страну как можно скорее.
Следуя за вышколенным лакеем в напудренном парике и темно‑синей ливрее вверх по широкой мраморной лестнице, Чарльз поражался изысканному убранству замка Феро, соответствующему французскому стилю XVIII века. Позолоченный орнамент украшал потолки, на стенах висели старинные гобелены, бесчисленные высокие зеркала придавали помещениям простор и словно наполняли его воздухом, тончайший фарфор, тяжелые шелка, пушистые ковры и сияющие бронзой канделябры дополняли убранство.
Из длинного коридора его ввели в зал с высоким сводчатым потолком, обставленный со всей элегантностью, подобающей семье аристократического происхождения. Мебель по моде правящего Людовика XVI была легкой и изящной, хрустальные подвески канделябров отражали пламя в камине и бросали отблески на все огромное помещение.
Графиня – англичанка, вышедшая замуж за графа Феро, с которым познакомилась во время пребывания во Франции со своими родителями, – одна принимала его. Это была чопорная дама средних лет, худая, седовласая, с очень бледным и суровым лицом. Облаченная по случаю траура в черное шелковое платье с глухим воротником, она своим видом внушала трепет и почтение. При появлении Чарльза она поднялась со стула с высокой гнутой спинкой и невозмутимо ждала, когда он приблизится. Лицо ее не выражало ни малейшей скорби по поводу кончины супруга, только холод и сдержанность. Графиня никогда не любила мужа и скорее терпела его.
Остановившись перед нею, Чарльз низко поклонился и, подняв голову, встретил холодный изучающий взгляд ее светлых глаз. Он мгновенно понял, что она была из тех аристократов, которые скрывают свои чувства под маской приличия, из тех, кто способен заморозить человека взглядом или равнодушно пройти мимо.
– Благодарю вас за согласие принять меня, графиня, – произнес он на безукоризненном французском языке. – Позвольте мне выразить вам глубокое сочувствие в связи с понесенной вами утратой.
– Добро пожаловать в замок Феро, сэр Чарльз Осборн! – С англичанином графиня предпочла говорить по‑английски, ее голос звучал резко и четко.
– Прошу вас, графиня, говорите со мной по‑французски, – попросил ее Чарльз. – Времена сейчас трудные, а слуги все слышат и слишком много рассуждают.
– Как пожелаете, – сухо ответила она.
– Прошу извинить меня за неуместный визит. Я ничего не знал ни о болезни графа, ни о его кончине.
– А вы и не могли об этом знать. Все произошло совершенно неожиданно. Вы приехали по поручению полковника Уинстона? – осведомилась она, опускаясь на стул и величественным жестом предлагая ему занять место напротив.
– Именно так, графиня, чтобы сопровождать в Англию вашу племянницу, мисс Монктон.
– Я ожидала вас.
– Полковник Уинстон сказал, что он напишет вам, чтобы уведомить вас о моем приезде и моей миссии. Вы получили его письмо?
– Да, несколько недель назад. Правда, мы ожидали вас несколько раньше.
– Я не смог приехать сразу же. Недавние события крайне затрудняют поездки. Кроме того, мне пришлось уладить кое‑какие свои дела.
– Вы были в Париже?
– Я приехал прямо из столицы.
– Действительно все обстоит так плохо, как рассказывают?
Он мрачно кивнул:
– С каждым днем мятеж приобретает все больший размах и жестокость. Дворяне бегут из города и из Франции, если им это удается.
– В таком случае, сэр Чарльз, мы должны благодарить Господа, что живем не в Париже. Итак, полковник Уинстон уже покинул Индию. – Она сложила бледные худые руки на коленях, и лицо ее несколько смягчилось.
– Да, он находится в Англии уже полгода.
– И мечтает возобновить знакомство с Марией, как он говорит в письме. Он думает, что и дальше откладывать свадьбу нет нужды, да и неприлично. Вы, должно быть, хорошо его знаете. Полагаю, вы пользуетесь его уважением и доверием, поскольку он решился возложить на вас ответственность сопровождать в Англию свою невесту.
– Мы с ним отнюдь не друзья, графиня, – поспешил возразить Чарльз. Генри Уинстон вовсе не был человеком, которого ему приятно было бы назвать своим близким другом. – Всего лишь знакомые, не более того.
– Понимаю. – Графиня внимательно посмотрела на него. – Вы не одобряете полковника Уинстона?
– Дело не в моем одобрении, графиня. Просто мы с ним довольно редко встречались.
– Тем не менее он попросил привезти Марию именно вас.
– Некоторые личные обстоятельства не дают ему возможности самому сопровождать мисс Монктон. Я приезжал сюда навестить своих родных – моя матушка француженка, родилась на юге. В Англии все крайне встревожены слухами, поступающими с материка, и я очень беспокоился за моих родственников.
– Ваша матушка по‑прежнему живет во Франции?
– К счастью, нет. Она вышла замуж за англичанина, моего отца, и после его смерти предпочла остаться в Англии. Полковник Уинстон беспокоился, как бы Мария не пострадала от нынешних событий, и очень хотел вызволить ее отсюда. Когда он узнал, что я собираюсь во Францию, он обратился ко мне с просьбой доставить ее в Англию.
– И вы согласились, хотя никогда ее не видели.
– Видите ли, графиня, мой отец и сэр Эдуард Монктон были друзьями на протяжении многих лет. Они вместе служили в Индии. Я помню его как прекрасного и очень благородного человека. Кроме того, я у него в огромном долгу.
– Расскажите о нем.
– Когда я был маленьким, мы с матушкой пересекали реку во время наводнения, и волны опрокинули нашу лодку. Сэр Эдуард, рискуя своей жизнью, бросился нам на помощь. Если бы не его отвага, я не сидел бы здесь сейчас перед вами. Именно поэтому я согласился сопровождать мисс Монктон. В Индии мне несколько раз довелось встретиться с полковником Уинстоном. Он не делал тайны из того, как легко удалось ему уговорить сэра Эдуарда на помолвку его с Марией, и находил это весьма забавным. Чувствуя себя обязанным защищать дочь сэра Эдуарда, я счел своим долгом воспрепятствовать ее браку с полковником Уинстоном – когда придет время. У нее есть какие‑либо причины возражать против отъезда из Франции?
– Отнюдь, – кратко ответила графиня. – Мария только и говорит о том, чтобы вернуться домой и стать женой полковника Уинстона.
– Она не видела его шесть лет и найдет сильно изменившимся.
– Как и он Марию. Она уже не ребенок.
– А вы сами, графиня? Не желаете ли с дочерью уехать в Англию вместе с нами?
Графиня несколько секунд смотрела на него в упор, раздумывая, что заставило его задать такой вопрос.
– Я не ошибаюсь – вы действительно хотите уговорить меня покинуть мою Францию?
Легкая улыбка Чарльза промелькнула на лице.
– Вы правы, графиня, и я искренне надеюсь, что мне это удастся. Сочту за честь сопровождать также и вас с дочерью. Франция находится на краю великих потрясений, с каждым днем ситуация все более обостряется. В стране нет порядка, повсюду царит хаос. Я убежден, что вам грозит смертельная опасность, что вы рискуете своей жизнью, – признаться, не хотел бы я сейчас быть дворянином во Франции. Очень скоро вы можете оказаться в полном одиночестве, без друзей и без поддержки, и кто знает, что тогда может случиться!
– Полагаю, вы сильно преувеличиваете. – Графиня тонко улыбнулась. – До меня доходят слухи о том, что происходит вокруг, – большинство из них, разумеется, полный вздор. Мой муж придерживался мнения, что эти слухи распространяют специально, чтобы спровоцировать беспорядки и привести страну к анархии. Сообщения о тайных заговорах и преступлениях, о надвигающейся катастрофе появляются везде – и в разговорах, и в газетах. Паникеров – вот кого действительно следует опасаться.
Чарльз нахмурился.
– Хотел бы я надеяться, что ошибаюсь, но, к сожалению, вероятность этого очень мала. Я останавливаюсь на постоялых дворах и слышу, о чем говорят люди. В частности, говорят, что один из ваших слуг убежал и присоединился к мятежникам. Крестьяне так возбуждены и настолько агрессивно настроены, что способны совершить любое злодеяние. И в вашем же приходе не скрывают намерения поджечь замок. Прошу вас, если вы не боитесь за себя, подумайте хотя бы о вашей дочери!
Графиня высокомерно взглянула на него.
– Констанс останется здесь, со мной.
– Поймите, графиня, то, что вы англичанка, не спасет вас. Английские законы здесь не действуют. Вы были супругой графа. Люди только это и видят.
– Вы хотите сказать, что нам следует немедленно ехать – спасаться бегством?
Он кивнул:
– Без всяких сомнений. На этот случай я взял на себя смелость достать поддельные документы.
Графиня удивленно подняла брови:
– Даже так? Как это вам удалось?
– Я знаю нужных людей, – коротко ответил он.
– Понимаю. Что ж, я не стану допытываться, как делаются подобные вещи, но должна вам сказать, что вы напрасно тратили свое время. Ну, а разве путешествовать не опасно? Возможно, надежнее будет остаться дома?
– Сейчас безопасности нет нигде, а меньше всего ее – в замках Франции.
– Никто не посмеет напасть на замок. Я знаю здешних людей. Они всегда получали от нас средства на жизнь и будут относиться к нам по‑прежнему.
Господи, дай мне сил, взмолился в душе Чарльз, стиснув зубы. Графиня даже не представляла, какая ужасная судьба может постигнуть ее и ее дочь. Его так и подмывало спросить: о каких средствах на жизнь она говорит? Да знает ли она, что ее крестьяне голодают по вине непомерных налогов, которые взыскивают с них по требованию подобным ей надменным аристократам и которые по большому счету и за людей‑то их не считают?! Но вместо этого он сказал ровным и спокойным голосом, словно уговаривал капризного ребенка:
– И все же, поскольку вы знатного рода, я настоятельно советую вам бежать из страны.
– Это мой дом. Я чувствую себя здесь в полной безопасности и спасаться бегством не намерена! Если дела пойдут плохо, тогда, конечно, я подумаю об отъезде. Но я уверена, что до этого не дойдет.
Губы Чарльза дрогнули в снисходительной улыбке, но взгляд светло‑серых глаз оставался жестким. Можно ли было более явно продемонстрировать презрение к страданиям людей? Графиня не замечала, с каким возмущением обреченный на голод и жестокие лишения народ наблюдает роскошную жизнь плутократов.
– Графиня, если вы не хотите, чтобы в скором времени ваши друзья вынуждены были присутствовать на ваших похоронах, предлагаю вам ехать с нами.
– Такими безрассудными речами, сэр, вы только раздуваете огонь недовольства. Простите, но я уже приняла решение.
Чарльз нетерпеливо пошевелился на стуле, стараясь скрыть свое раздражение и видя, что только напрасно тратит свои усилия, – графиня не собиралась сдавать позиции. Она упорно отказывалась видеть происходящие вокруг зверства и, следовательно, вела себя крайне глупо и неосмотрительно.
– Очень сожалею, графиня. Все же я оставлю вам бумаги, на случай если вам придется спасаться уже без меня, но тогда вы будете вынуждены бежать под видом крестьян. Предупреждаю, это очень трудно, вы должны будете все предусмотреть и прибегнуть к помощи людей, которым вы безоговорочно доверяете. Без этих предосторожностей вы не сможете благополучно добраться до Канала[1]. И вы, конечно, понимаете, что мисс Монктон будет чувствовать себя очень одинокой, когда в Англии она окажется в полной зависимости от полковника Уинстона.
Графиня надменно взглянула на него:
– Поскольку он ее жених, не нахожу в этом ничего необычного.
– И вас это не беспокоит?
Казалось, графиня слегка растерялась, встретив его настойчивый взгляд.
– Не беспокоит? Да с тех пор, как у Марии умер отец, она только и мечтает об этом замужестве! Почему это должно меня беспокоить?
– Потому что сэр Эдуард возложил на вас ответственность за ее судьбу. Вы – ее опекун. Разве вы не хотите сами увидеть человека, с которым она обручена?
– В этом нет необходимости. Я выслушала, что вы сказали, но знаю, что полковник Уинстон – джентльмен, известный долгой и почетной службой в Ост‑Индской компании. Он в высшей степени достоин стать мужем моей племянницы.
– Но как вы можете быть уверены в этом, если никогда его не видели? – настаивал Чарльз.
– Его хорошо знал отец Марии, мой зять. Он одобрял полковника Уинстона и доверял ему настолько, что согласился на их обручение. Для меня этого более чем достаточно.
– Прошу простить меня, графиня, но, когда сэр Эдуард давал свое согласие, он был тяжело больным человеком. Я думаю, он и не подозревал о необузданной страсти полковника Уинстона к сомнительным развлечениям – к выпивке и рискованной игре в карты. Поверьте, я говорю правду. К тому же полковнику уже около пятидесяти, он годится в отцы вашей племяннице.
Это не поколебало графиню.
– Не вижу ничего необычного в том, что молодая леди выходит замуж за пожилого джентльмена. А что касается его склонности к выпивке… Известно, что все мужчины пьют, порой даже чрезмерно, и соответственно ведут себя. Но женам не следует делать из этого проблему. Мой зять доверил Марию моей опеке, пока она не достигнет совершеннолетия, когда сможет стать женой полковника Уинстона. Сейчас ей девятнадцать лет, и она будет под вашим покровительством до тех пор, пока вы не доставите ее к жениху. Когда она покинет замок, я буду считать свои обязательства перед нею выполненными.
Чарльз долго всматривался в ее лицо потемневшими от гнева глазами. Он поверить не мог, что графиня так небрежно и бессердечно сбросит с себя обязательства перед беззащитной круглой сиротой, своей племянницей, с таким равнодушием отправит ее во власть человека, от которого ей не приходится ждать доброго и бережного отношения. Это было все равно что отправить овечку прямо в логово волка.
Прискорбно, что суждение отца мисс Монктон о ее будущем женихе оказалось таким ошибочным. Он не смог разглядеть того, что довелось видеть Чарльзу – расчетливое, жестокое выражение в глазах полковника. Видимо, в те дни у него было тело Адониса и лицо ангела, за которыми ловко скрывалась его порочная и подлая натура.
– Вы не должны забывать о солидном состоянии мисс Монктон. Перспектива уйти в отставку богатым человеком и обосноваться в Грейвли чрезвычайно соблазнительна для тщеславия полковника Уинстона. Он спустит состояние вашей племянницы в ту же минуту, как только наложит на него руки. Полковник Уинстон оставил Ост‑Индскую компанию с позором – произошел отвратительный скандал, связанный с его пренебрежением к долгу, в результате чего погибло много людей.
– В таком случае он, вероятно, сделал для себя серьезные выводы, – небрежно ответила графиня.
– Увы, на следующий день его обнаружили в публичном доме напившимся до бесчувствия.
– Понимаю. Я буду вам признательна, сэр Чарльз, если вы не станете говорить моей племяннице о… о неприятных привычках полковника Уинстона, хотя лично меня они не беспокоят. Вы понимаете, не так ли?
Чарльз все понял и преисполнился негодованием. Он видел, что графиня не любит свою племянницу и готова отправить ее куда угодно, не испытывая ни малейших угрызений совести, что ей не терпится от нее избавиться, она и не думает обременять себя беспокойством по поводу дальнейшей судьбы девушки.
– Простите меня, графиня, если я скажу, что вы слишком наивны. Я сообщил вам факты, но вы предпочли игнорировать их. Больше я ничего не могу сделать. Но если не помешать браку юной девушки с таким человеком, он очень быстро погубит ее.
Видимо, для графини был неожиданным его жесткий тон и откровенное высказывание, и она с возмущением выпрямилась.
– Сэр, вы преувеличиваете. Я знаю свою племянницу, – холодно заявила она. – Если вас беспокоит, что она будет делать, добравшись до Грейвли, то это напрасный труд. Она разумная и такая же уравновешенная девушка, какой была ее мать. В Англии она сама подумает и решит, выходить или нет за полковника Уинстона, и, я уверена, выйдет за него. Что касается полковника Уинстона, он не станет терять время и сразу на ней женится.
Чарльз, который повернул голову к двери, услышав какой‑то шум, круто обернулся к графине, глубоко возмущенный ее равнодушием.
– Именно по этой причине я и надеялся, что вы поедете вместе с ней! – воскликнул он в гневе. – Я мало что знаю о мисс Монктон, но из ваших слов я сделал заключение, что она питает романтическую и детскую привязанность к этому человеку. Вы могли бы защитить и поддержать ее, когда она обнаружит – а это непременно произойдет, – что брак с полковником Уинстоном для нее невозможен.
Графиня встретила его взгляд с холодной улыбкой.
– Думаю, вам следует познакомиться с моей племянницей. Она сама скажет вам, как ей не терпится вернуться в Англию. Прошло уже шесть лет с тех пор, как скончался ее отец и она покинула Грейвли.
– И более шести лет, как она видела полковника Уинстона!
– Да, но, как я сказала, она сама примет решение.
– Что я всегда и делаю, тетушка, – прозвенел в комнате женский голос.
Чарльз обернулся – в дверях стояла девушка.