РЕФЕРАТ
РУССКАЯ ПРОЗА В КАЗАХСТАНЕ
Мукушев Алимжан, 11 «Б»
РУССКАЯ ПРОЗА В КАЗАХСТАНЕ
История нашего государства сложилась таким образом, что Казахстан, в отличие от других республик бывшего СССР, стал наиболее многонациональной и поликультурной страной. Если справедлива пословица «нет худа, без добра», то драматичная, даже трагическая история Казахстана, особенно советского периода, превращенного сначала в гигантский лагерь, затем в штурмом поднятую целину и национальный ядерный полигон, стала примером духовного братства и единства самых разных народов. Иными словами Казахстан оказался в центре большой истории XX века на пути перекрестного взаимодействия разных национальных культур с культурой Казахстана. Все это имеет непосредственное отношение и к литературе.
«„.Постою на краю». Русские писатели, волею разных судеб оказавшиеся в советских национальных республиках, попали в особые условия жизни и творчества. В современной культурологии такие условия называют маргинальными. Они получили возможность в своем творчестве «пересекать этнографическую границу», по выражению известного казахстанского критика Н. С. Ровенского, т. е. писать и жить в условиях инонациональной культуры, сопоставляя собственно русские духовные ценности с казахскими. Они оказались на стыке, скрещении двух культур и литератур, что, безусловно, стимулировало художественный синтетизм их творчества. Это означало, что русский писатель, познавая казахскую действительность и ментальность, по-иному, как бы со стороны, осознавал и свое этнокультурное начало. Тем более что уже в 30 годы XX века начался активный процесс такого взаимного русско-казахского (и не только) художественного узнавания. Очень точно сказал об этом О. Сулейменов, собственно, родоначальник казахского литературного русско- язычия: «Мы кочуем навстречу себе, узнаваясь в другом».
Конечно, не обошлось здесь и без естественной в таких условиях ностальгии, ощущения оторванности от своей исторической родины и большой, русско-московской литературы, которая в лице Союза писателей СССР не особенно часто вспоминала о своих литературных пасынках или «блудных сыновьях», оказавшихся после раскола советской империи уже за пределами России — гражданах разных стран СНГ. Художник, по традиции всегда ощущающий себя космополитом, гражданином мира, вдруг утратил свободу передвижения, оказался в территориально замкнутом пространстве. Словно в предчувствии разрыва привычных связей, распада единого культурно-экономического пространства СССР, у русских поэтов Казахстана обострился саднящий мотив «двух родин». Новый патриотизм оборачивался двойным патриотизмом:
Я здесь живу усыновленный,
Но с каждым днем сильнее грусть.
К любви своей неутоленной Я обязательно вернусь.
(О. Постников)
С другой стороны, это был знак давно назревшей эпохи перемен. Если народы бывшего рССР, словно в одиночестве, разбежались по своим национальным квартирам, то писатели, как в глухие годы брежневщины, затаились на своих национальных кухнях, как бы на время утратив чувство своей причастности к большой истории XX века. Ее глобализм и катастрофичность, которые вошли теперь в жизнь каждого из нас, лишний раз подтвердили простую и великую истину о том, что нет чужих среди людей. Все это непосредственно коснулось и русских литературных маргиналов.
Если в 70 годах Н. Ровенский, так сказать, ребром ставил непростой вопрос «что есть русский поэт (писатель вообще — В. Б.) в национальной республике?», то на переломе столетий, в независимом Казахстане несомненную актуальность получает вопрос «что есть русская литература Казахстана? Не превратилась ли она теперь всего лишь в русскую литературную диаспору?»
Немного большой истории. Казахстан еще в XIX веке привлекал огромное и пристальное внимание ученых и писателей разных стран — США, Польши, Германии, но в первую очередь, конечно, России. Начиная с Пушкина, Даля, Гребенщикова, Достоевского и выдающихся ученых востоковедов (А.Е. Алекторов, Г.Н. Потанин, В.В. Радлов, Н.И. Ильминский, П.М. Мелиоранский), в Казахстан проникают и находят для себя благодатную почву образы и идеи русской литературы и науки. На смену «тихому» колониальному XIX веку приходит XX век — «растерзанное столетие» (Р. Конквист). Усиливаются экономическая и политическая колонизация огромной богатой страны, подавляется развитая кочевая культура. В советское время развернулся сталинский геноцид в отношении казахов и многих других народов, в том числе и русского (немцы Поволжья, народности Кавказа, корейцы). Еще раньше большевистский ленинский переворот 1917 года и гражданская война усилили не только общекультурные, но и насильственные процессы миграции, которые способствовали зарождению русских литературных очагов как в областных, так и столичных (Кзыл-Орда, Алма-Ата) городах Казахстана. Известный ученый-филолог, современник тех лет и событий М. Ритман-Фетисов свидетельствовал: «Если до революции огромные пространства России, быт, жизнь народов, населяющих эту большую страну, оставались неизвестными художественной литературе, то сейчас мы наблюдаем резко противоположное явление. Сейчас растут поэты и писатели на местах». Революция, Советская власть постепенно разрушали барьеры языков, культур и национальных традиций. Пафос социального раскрепощения, обещанного большевиками, порождал ощущение человеческого братства, взаимный интерес.
Зачинателями русской литературы Казахстана, прежде всего в силу этих исторических обстоятельств, стали русские писатели И. Шухов, А. Сорокин, Н. Анов, Дм. Черепанов, Дм. Снегин, М. Зверев, В. Чугунов и др. В освоении нового казахстанского материала в той или иной степени участвовали собственно российские писатели — Дм. Фурманов, М. Пришвин, Ю. Домбровский, Л. Мартынов, С. Марков, уроженцы Казахстана Вс. Иванов, П. Васильев. Но те, кто связал свою жизнь с Казахстаном, уже начинали работать в тесном сотрудничестве с казахскими писателями — М. Ауэзовым, С. Мукановым, Г. Мустафиным. Главной формой такого сотрудничества стали, конечно, перевод, взаимная литературная учеба и поиски совершенства. Тогда же, в середине 30 годов, начинает выходить первый литературнохудожественный русскоязычный журнал «Советская литература Казахстана», впоследствии «Простор».
Многие народности и нации по достоинству оценили сердечное гостеприимство и помощь казахов. Но вот трагический парадокс, о котором в 60 годах писал О. Сулейменов в поэме «Дикое поле». Новый дом, новая родина для многих тысяч разноплеменных людей стал на долгие годы или тюрьмой, или каторгой: «Ты (Казахстан — В.Б.) огромною каторгой плавал на маленькой карте. Мы, казахи, на этой каторге родились». Карагандинский, джамбульский, северо-восточный и другие лагеря не вычеркнуть из нашей общей интернациональной памяти. Эта трагическая страница в истории социалистического Казахстана пока еще ждет своих художников, хотя уже опубликованы, например, повесть А. Никольской «Передай дальше», дилогия Ю. Домбровского «Хранитель древностей» и «Факультет ненужных вещей», роман С. Елубаева «Одинокая юрта», повесть о заложниках и узниках Карлага Вл. Берденникова «Свидетельствую...», воспоминания Р. Тамариной «Щепкой — в потоке».
А насильственная коллективизация казахов, прирожденных кочевников, в 20—30 годах? А зловещие процессы троцкистов, шпионов, космополитов, когда в числе многих честных и невинных людей «национал-фашистскими бандитами» были объявлены С. Сейфуллин, И. Джансугуров, Б. Майлин?
Это факты, которые объединяли Казахстан с общей судьбой страны и в то же время выделяли его в этой горестной судьбе.
После 1937 года сталинский политический террор и демагогия все сильнее наваливаются на жизнь и литературу республики. Классовой ненавистью к местным «врагам народа» пытались заразить даже такого самородка, как прославленный акын Джамбул. В русском варианте его речи (песни) на II съезде КП(б) К читаем:
Шпионы оделись в народный чапан,
Шпионы — Исаев и Мирзоян —,,
Фашистам хотели продать Казахстан...
Иван Шухов, автор бесстрашного романа о коллективизации — «Ненависть», пишет пьесу о «вредителях» — «Заговор мертвых» (1938). Кто-то идет на компромиссы, кого-то берут под арест.
В очень скромной по своим художественным достоинствам русской прозе конца 30-х и 40 годов выделяется исторический роман Ю. Домбровского «Державин». Его первая часть публикуется в «Литературном Казахстане» (1938, № 1-4), обсуждается в публичной библиотеке. Кажется, еще никому невдомек, что роман вызван к жизни трагической современностью. Но уже начинается «чистка» в русской литературной группе при СП Казахстана. Война на время отвлекает от искусства «великого друга советской литературы» Сталина и его идеологических подручных. Но в первые послевоенные годы, когда начинается борьба с космополитами, критика, призывая к «высокой партийности и художественности казахской литературы», снова исходит ядом классовой ненависти и занимается выкручиванием рук уже на местах.Вернувшийся с фронта, молодой уверенно начинающий поэт Л. Кривощеков пишет в 1950 году искреннюю стихотворную здравицу Сталину, вовсе не подозревая, какой трагической правдой и самообманом наполнялись его восторженные строки и для «врагов народа» (еще тогда), и наполняются для нас теперь:
«История СССР»...
Я медленно листаю.
Морщины ранние бегут со лба:
На всех этапах Сталин, Сталин, Сталин...
Страны моей счастливая судьба...
Мы далеки от мысли компрометировать Джамбула, Шухова, Кривощекова. На вынужденные компромиссы шли и Ахматова, и Пастернак, да и кто из рядовых и безвестных людей не шел на подобные компромиссы даже в эпоху застоя (60—80 гг.)? Речь идет об особенностях литературного процесса 30—50 годов, о том, как пытались подчинить идеологическому единомыслию самых разных художников. О том, как литература все-таки противостояла духовному идеологическому оболваниванию, когда Горького провозглашали «певцом пролетарской ненависти», а творчество Пушкина — «частицей социализма».Важно понять, как могла в таких условиях выжить и выстоять творческая совесть художника и какие неизбежные потери она все-таки несла. Ведь не случайно к началу 50 годов Шухова уже ругают за «слабую теоретическую (читай — идейную! — В.Б.) подготовку». И кто ругает — Сабит Муканов! Видимо, уже не позволяла И. Шухову совесть писать в духе «Заговора мертвых»...Окраинной, маргинальной русской литературе приходилось особенно трудно. Поэтому ее проза, представленная такими именами, как И. Шухов, Н. Анов, Дм. Снегин, А. Дубицкий, М. Зуев-Ордынец, преимущественно уходила в историю (до — или революционную), опиралась наличный военный опыт (Дм. Снегин). Именно проза, потому что поэзия в основном была загипнотизирована праздничным пафосом различных юбилеев, великих сталинских свершений и побед. Для русских прозаиков, как и для казахских (пожалуй, в первую очередь!), здесь очень удобным и своевременным предлогом была задача подъема национальной исторической целины, т.е. осмысление истории и культуры как преодоление национальной замкнутости, как поиска собственного пути на рубеже XIX и XX веков. Правда, это было только начало, и «Путь Абая» М. Ауэзова только предвещал появление в 60-70 годах исторической прозы Г. Мус- репова, И. Есенберлина, А. Нурпеисова, М. Магауина, А. Ке- кильбаева, А. Тарази, Д. Досжанова.
Но прежде всего это было граждански честное стремление уйти от «социального заказа» эпохи матеревшего в своей беспощадности советского тоталитаризма. Характерно, что в застойные десятилетия историческая проза укрепляет свои позиции и завоевывает главные симпатии читателя. «Историками» становятся и поэты (О. Сулейменов), и критики (в первую очередь, казахские). Так добываются крупицы правды. Мода на официальный интернационализм в литературе конца 70 гг. уже набивает оскомину и окончательно рушится в самой действительности — в уличных демонстрациях протеста декабря 1986 года...
В послевоенные годы и до конца 50 годов укрепилась качественно и количественно русская литературная диаспора. Были освобождены из лагерей и получили разрешение вернуться, в том числе из-за границы, хотя бы в Алма-Ату, Р. Тамарина, М. Зуев- Ордынец, А. Никольская, Н. Раевский, семья замечательной поэтессы, умершей в Париже, Ирины Кнорринг, частым гостем стал Ю. Домбровский. Не забудем о том, что этот процесс иммиграции начался, Конечно, раньше, когда, спасаясь от московского «госужаса» (КГБ), в Алма-Ату переехали И. Шухов, Н. Анов, и, конечно же, оставила свой неизгладимый след московская творческая элита, эвакуированная в годы войны (М. Зощенко, К. Паустовский, В. Шкловский, С. Эйзенштейн, В. Жирмунский, Н. Черкасов, Б. Блинов, С. Магарил и др.). Но и Караганда, например,также помнит и чтит своих великих «зэков» — А. Чижевского, Н. Заболоцкого, Н. Коржавина...
60—70 годы стали, собственно, акмеизмом русской казахстанской литературы. Так называемая «оттепель», т.е. некоторое ослабление идеологических тисков после XX съезда КПСС, до Казахстана дошла запоздало и робко. Прежде всего, возможностью кое-что свободно читать, но еще не свободно говорить и писать. Общепринятые мысли и оценки к середине 50 годов снова подрываются попытками сохранения исторической памяти — в романах о далеком и близком прошлом («Ак-Мечеть» Н. Анова, «Человек находит счастье» П. Кузнецова, «В городе Верном» Дм. Снегина), в лирике фронтовиков Дм. Снегина, Л. Кривощекова,
А. Елкова, П. Богданова, В. Гордиенко. Ведь только устами исторического романа автор мог высказать, например, такие мысли: «Я хочу иметь развязанные руки, чтобы действовать согласно своим убеждениям»; «Тюрьма и казарма не только закалили меня и утвердили в прежних убеждениях: писатель живет на земле, чтобы бороться пером за благо народа» («Ак-Мечеть»).
Партийные «идеологи», «руководители» литературы всегда были начеку и согласно установкам соцреализма ревниво следили затем, чтобы не только советская история, но в первую очередь современность подавалась в ореоле героики, превозмогающей правду жизни. Примеров такой прозы несть числа, собрала она свой урожай и в Казахстане — особенно на материале целинной и рабочей, производственной темы. Трудно что-либо припомнить как произведение незаурядное. Разве что очерки И. Шухова «Покорители целины» (1955) да роман И. Щеголихина «Снега метельные» (1960). Но и этот роман был характерной попыткой высветлить тяжелый труд и жизнь первоцелинников. Литература наша так и не подняла целину, потому что большую правду о ней говорить запрещалось. И, видимо, желая заполнить этот явный пробел и торжественно закрыть тему, «написал» свою «Целину» Л. Брежнев — «лучшее» по тем временам произведение, немедленно потянувшее на Ленинскую премию...
Но были и другие факты литературной жизни.
Под редакторством Ивана Шухова на протяжении целого десятилетия (1963—1974) журнал «Простор» имел всесоюзного читателя. Здесь впервые были опубликованы: повесть А. Платонова «Джан», пьеса Б. Пастернака «Слепая красавица», неизвестные стихи О. Мандельштама, цикл М. Цветаевой «Маяковскому», рассказы Ю. Казакова, воспоминания сестры Есенина о брате и Шухова о встречах с Горьким, роман Ю. Герта «Кто, если не ты?» и его же повесть «Лгунья», стихи Вал. Антонова, повесть Вл. Берденникова «Татарников»...
В это время выходит за пределы республики и Союза историческая проза М. Симашко (повесть «В черных песках», «Искушение Фраги», романы «Хроника царя Кавада», «Маздак»), с интересными историческими романами выступают Н. Анов («Интервенция в Омске»), Дм. Снегин («Утро и два шага в полдень»), И. Щеголихин («Слишком доброе сердце»). Пишут «в стол» Ю. Герт (роман «Лабиринт»), Ю. Рожицин (повести «Омут» и «Прощеный день»), А. Никольская (повесть «Передай дальше»), Вяч. Карпенко (повесть «Вечер встречи»).
В лице Н. Раевского является в Казахстане профессиональная пушкинистика («Если заговорят портреты», «Портреты заговорили»). Выходят романизированные биографии и биографические хроники П. Косенко о русских и советских писателях, в судьбы которых по-разному вошел Казахстан (П. Васильев, Вс. Иванов, А.Сорокин, Ф. Достоевский).
Новые, по-своему неповторимые голоса зазвучали с приходом в литературу А. Скворцова, Р. Тамариной, В. Антонова,
A. Арцишевского, В. Старкова, Г. Кругликова, О. Постникова, Т. Мадзигон, Л. Лезиной, И. Потахиной. К ним на рубеже 70—80 годов присоединились Н. Чернова, В. Киктенко, Л. Степанова, А. Шмидт, А. Соловьев, Л. Шашкова, Т. Фроловская, Т. Азовская.
Появляется, наконец, малочисленная, но профессиональная критика—Н. Ровенский, П. Косенко, А. Устинов, В. Владимиров,
B. Бадиков и литературоведение — А. Жовтис («Стихи нужны»).
Значит, было сопротивление застою. Значит, островок русской литературы приобретал вполне рельефные очертания, хотя по-прежнему числился на положении периферийного ведомства Союза писателей и «малой» братской литературой республики.
Происходили здесь свои драмы, возникали свои «феномены», которые определялись не только остаточным давлением «системы», но и местными условиями.
На изломе времен. Предчувствие конца брежневского безвременья выражалось в ощущении сплошного воровства и дефицита — духовного и материального. С разной степенью мастерства и глубины писали об этом в начале 80 годов Ю. Герт («Ночь предопределения»), А. Арцишевский («Письма на бересте»), А. Загородний («Суд да дело»), И. Щеголихин («Дефицит» и «Должностные лица»), В. Мироглов («Сила Кориолиса»),
Когда началась эпоха публикаций, у русских писателей Казахстана нашлось что предъявить читателю как свидетельство своей гражданской честности и стойкости. Оказалось, что у Ю. Герта давно было написано продолжение романа «Кто, если не ты?» — «Лабиринт» и оно доводило до логического конца конфликт его героев с «системой». Пусть накал разоблачительного и негодующего пафоса здесь был не тот, что у В. Гроссмана, или В. Дудинцева. Важно, что этот пафос владел писателем еще тогда. Ю. Рожицин, пожалуй, сильнее задел читателя своими повестями «Омут» и «Прощеный день». Противник коллективизации, «зэк» Иннокентий Непомнящий не только героически воюет в штрафном батальоне, но еще и перевоспитывает на войне уголовную лагерную мразь. Не удалось «системе» подавить в нем ни личность, ни патриотизм, ни веру в человека.
К сожалению, не «Простор», а журнал «Дружба народов» напечатал повесть М. Симашко «Гу-га» — трагическую историю кадровых военных штрафников. Наконец, появилась в печати и повесть А. Никольской «Передай дальше» — о лагерном самодеятельном театре, помогавшем превозмогать ужасы советского ГУЛАГа.
Тем сильна и значительна была казахстанская проза (и казахская, и русская), что всегда пристально вглядывалась в прошлые эпохи, исторические личности, что при помощи истории хотела понять дух и смысл нашей современности, сказать правду о сегодняшнем дне. Таков, например, роман М. Симашко «Семирамида», написанный подлинным художником, к сожалению, ныне уже покойным.
В этом направлении интересно и свежо работала новая смена прозаиков и поэтов 80 годов — О. Постников, В. Галактионова, Ю. Кунгурцев, В. Мосолов, Г. Доронин, О. Слободчиков, Е. Кур- даков, Н. Чернова, Л. Шашкова, В. Шостко, О. Шиленко, критики и литературоведы Н. Скалой, В. Мерлин, Г. Токарев, Г. Тюрин.
У них была самая разная прописка в пределах Казахстана — Алма-Ата, Уральск, Усть-Каменогорск, Актюбинск, Чимкент. Но дело было не в прописке, а в имени автора, обозначавшем новый светский взгляд на меняющуюся нашу жизнь.
С распадом СССР, с падением советского партийного тоталитаризма многое переменилось в нашем казахстанском доме.Это были трудные времена для всего народа, государства и культуры. В 90 годы, в последнее десятилетие XX века — «века-волкодава» трясло государство, потому что распались прежние экономические связи, стремительно нищал народ, распался единый Союз писателей с центром в Москве, литературный рынок заполонила псевдолитература, писатели снова разбрелись по своим кухням; как в застойные времена, остро ощущая свое социальное изгойство, конец литературы.
Но таких «домоседов» оказалось не так уж и много. Большинство, сначала в одиночку, потом едва ли не группами двинулось за пределы Казахстана и СНГ, вплоть до Америки и Австралии. В 90 годах имигрировала в основном творческая интеллигенция — писатели, критики, филологи, музыканты, артисты, ученые — свыше 30 человек. Среди писателей, например, художники, уже снискавшие у нас в республике добрую известность — Ю. Герт, Р. Тамарина, А. Елков, Г. Черноголовина, Н. Поведенок, Е. Курдаков, М. Пак, В. Киктенко, А. Загородний и другие.
На рубеже веков ушли из жизни Л. Лезина, О. Постников, Н. Ровенский, М. Симашко, Дм. Снегин, И. Потахина, Е. Курдаков...
Частенько вспоминалась тогда грустная пушкинская сентенция — «иных уж нет, а те далече». Вот когда казахстанская русская литература едва ли не сократилась до литературной диаспоры.
Эмиграция захватила не только русскую, но и казахскую интеллигенцию, хотя, конечно, дело не в масштабе. Причины? Их было немало. Бытовые, семейные, но в первую очередь творческие: опасение и, может быть, даже страх оказаться в замкнутом территориальном и инонациональном пространстве, страх утратить творческую свободу художника-маргинала, все-таки имевшего реальную возможность миграции хотя бы в пределах СССР, в крайнем случае, в более обширных пределах западного мира, как например, А. Солженицын, В. Некрасов, В. Войнович,
С. Довлатов, а из наших казахстанцев — Ю. Герт, В. Филатов...
Но жизнь не терпит, как известно, пустоты, а с нею вместе и литература.
С обретением независимости, относительной экономической стабилизации на основе внутреннего межнационального доверия, в Казахстане снова оживилась культурная жизнь в самом широком смысле. Этому, безусловно, способствовала концепция нового евразийства, выдвинутая президентом РК Н. А. Назарбаевым в марте 1994 года, когда он выступил в МГУ им. М.В. Ломоносова с предложением создать Евразийский союз государств, основой которого может быть извечно традиционное, по словам, проф. Ш. Р. Елеукенова, «взаимное притяжение душ славянских и туранских (центральноазиатских), ориентация на глубокое познание достояния народов Евразии, чтобы продолжить в новых условиях процесс культурного общения, освященного именами Пушкина, Лермонтова и Абая, Достоевского и Чокана Валиха- нова, Бунина, Блока и Магжана Жумабаева, Потанина и Ахмета Байту рсынова».
Все это, вкупе с экономическими реформами 90 годов благотворно сказалось на активизации казахстанской литературной жизни. Появляются новые газеты и журналы («Новое поколение», «XXI век», «Панорама», «Нива», «Зеркало», «Тан-Шолпан» и др.). Новые писательские объединения (Казахский ПЕН-клуб — филиал международного клуба писателей с центром в Лондоне), начали готовить новую литературную смену журнал «Простор», мастер-класс фонда «Мусагет», литературные курсы открыла русская секция Союза писателей РК. Фонд "Сорос-Казахстан” провел многочисленные творческие конкурсы, например, «Дебют», «Новый казахстанский роман», выявившие немало способных поэтов и прозаиков. Издательства снова повернулись лицом к настоящей, а не рыночной литературе. Назовем хотя бы некоторые имена нового поколения русских литераторов 90 годов: Н. Веревочкин, И. Олегов, Е. Барабанщиков, С. Лукьяненко...
Несомненно, значительную роль в возрождении авторитета русской литературы сыграли и русскоязычные казахстанские писатели О. Сулейменов, С. Санбаев, Б. Каирбеков, О. Жанай- даров, Б. Канапьянов, Д. Накипов, М. Исенов и многие другие. Сам факт расширения этого течения и вообще творческого билингвизма в казахской литературе XX века свидетельствует о том, что евразийская ментальность обрела уже конкретные формы своего бытия, объединяя не только казахских и русских, но и уйгурских, немецких, корейских и других национальных писателей.