Многие животные носят причудливый наряд в виде шипов или рогов, наростов или складок. Эти странные украшения носят по разным причинам, и у каждого животного есть свои причины. Совершенно фантастические варианты украшений встречаются у рептилий; подобные украшения обычно служат двум целям. Возьмите, например, плащеносную ящерицу из Австралии. У этой странной на вид рептилии вокруг шеи широкая складка кожи, похожая на довольно неопрятный отложной воротник, в спокойном состоянии она сложена вдоль шеи, но когда ящерице угрожает опасность, животное поворачивается навстречу хищнику, широко раскрывает пасть (изнутри ярко‑желтого цвета), и расправляет вырост вокруг головы. Из‑за этого она выглядит в два раза больше и в два раза свирепее, и, как правило, хищник дважды подумает, прежде чем напасть на нее.
Насколько нам известно, у плащеносной ящерицы подобная необычная демонстрация используется только для устрашения хищников. Но у бородатой ящерицы, родом тоже из Австралии, такое представление выполняет двойное назначение. У этой ящерицы под нижней челюстью – странный кожаный мешок, который она может раздувать. Когда она выставляет вперед свою «бороду», раскрывает пасть и стремительно меняется в цвете, то выглядит очень внушительно и грозно, поэтому враги оставляют ее в покое. Но такую же демонстрацию самец использует и во время сезона размножения, чтобы покрасоваться перед своей избранницей, стараясь убедить ее своими действиями, что он самый большой, самый сильный и самый красивый ящер на всю округу, и что именно на нем она должна остановить свой выбор.
Подобный способ защиты вы встретите и у многих птиц. Некоторые хищные птицы, например, будучи загнаны в угол, прежде всего взъерошат оперение на голове и свирепо посмотрят на вас. Если же вы подойдете еще ближе, они опрокинутся на спину, расправят крылья и выставят вам навстречу когтистые лапы, предупреждая, чтобы их не трогали. Они не пытаются напасть, но просто стараются выглядеть как можно свирепее, чтобы вы убрались прочь и оставили их в покое.
Некоторые совы, если их потревожить, распушают перья, – расправляют крылья в стороны (увеличивая таким образом свои размеры вдвое), смотрят немигающим взглядом и щелкают клювом, покачиваясь из стороны в сторону. Нужно быть очень смелым хищником, чтобы напасть на сову, когда она так ведет себя.
Антилопам и оленям, которых вы видите в зоопарке, рога служат не только украшением, привлекающим самок, поскольку и антилопам и оленям приходится жестоко сражаться, чтобы сохранить гарем. У антилоп рога начинают расти в юном возрасте и у взрослых животных достигают истинных размеров, после чего уже не меняются. Но олени сбрасывают рога каждый год, а вместо них отрастает новая пара. За этим интересно наблюдать, и если регулярно ходить в зоопарк в течение года, то это можно увидеть и зарисовать. А происходит вот что…
Рога растут из черепа оленя, они вроде костей на самом деле. Когда они появляются впервые, то покрыты мягкой шерстистой кожицей, похожей на бархат. Под кожей расположены кровеносные сосуды, питающие кости и способствующие их росту. Размер и форма оленьих рогов меняются в зависимости от возраста. Рога растут почти так же, как деревья. В первый год – это ствол деревца, на следующий год на нем появляется ветка, еще через год – другая, и так далее. Таким образом, у пятилетнего оленя на рогах должно быть шесть «веток». Когда рог вырастет окончательно, кровеносные сосуды в бархатистой кожице начнут уменьшаться и исчезать, кожица усыхает и отмирает, и начинает слезать с рогов.
На первых порах рога очень нежные, и олень старается всячески оберегать их от ударов, потому что это могло бы их повредить и деформировать. Но, когда кожица начинает слезать, рог под ней уже твердый. Тогда олень выглядит очень странно, потому что с рогов у него свисают полоски слезающей шкурки, похожей на мох, свисающий с дерева.
Похоже, что это раздражает оленя, он ощущает зуд (примерно как мы, когда у нас шелушится кожа, если обгореть на солнце), находит деревья или столбики в вольере и трется о них своими красивыми новыми рогами, пока не счистит последний лоскуток шкурки. Теперь его оружие готово, и оно ему понадобится, потому что начинается брачный сезон, а олень знает, что ему придется сражаться с соперниками, чтобы доказать свою силу, прежде чем он сможет собрать нужное число самок для создания собственного стада. Тогда, когда он соберет своих жен и вырастит детей, рога у него отвалятся и начнет отрастать новая пара для битв следующего года.
Иногда такие поединки между оленями кончаются несчастьем: как‑то нашли двух мертвых оленей с намертво сцепленными рогами.
Самый красивый на свете брачный ритуал можно встретить у птиц, поскольку петух обычно украшает себя самым великолепным и фантастическим оперением, пытаясь убедить курочку, что он единственный, кто достоен ее выбора.
Вероятно, одним из наиболее великолепных брачных ритуалов, который можно увидеть в зоопарке, является танец королевской райской птицы. Самец, – размером с дрозда, – с головой оранжевого цвета, снежно‑белой грудью и алой спиной. Его оперение мерцает и переливается как золотое шитье. Клюв у него желтый, а ноги – ярко‑голубые. В брачный период по бокам у него появляется длинное оперение, а средняя пара хвостовых перьев отрастает еще больше, скручиваясь на концах в колечки, как плоская часовая пружина. Это «часовые пружины» – ярко‑зеленого цвета.
Когда приходит пора постараться произвести впечатление на самку своей красотой, он сначала усаживается на ветку и подпрыгивает два или три раза. Потом поднимает крылья и хлопает ими над спиной, как‑будто вот‑вот взлетит, а затем широко расправляет их и наклоняется вперед таким образом, что его голова исчезает под перьями крыльев. Все это время он распевает изо всей мочи. Потом, продолжая петь, он прижимает хвост к спине так, что два длинных хвостовых пера касаются головы, а «часовые пружины» на конце свисают по обе стороны от клюва.
Затем, несколько неожиданно, он расправляет перья, опускает хвост в исходное положение, и вдруг падает вперед, уцепившись за ветку своими синими лапками и повиснув вниз головой. Потом, продолжая петь, он расправляет крылья и начинает расхаживать по ветке вверх тормашками. Немного погодя он складывает крылья и просто висит вниз головой, раскачиваясь в разные стороны. Такой необычный танец в сочетании с чудесной окраской птицы делают это зрелище незабываемым.
В зоопарке вы можете наблюдать другую интересную птицу – австралийского атласного шалашника. Петух замечателен тем, что строит весьма необычный домик для танцев, предназначенный, чтобы развлекать в нем самку. В своем вольере он выбирает два больших пучка травы и расчищает пространство между ними и вокруг них. Затем, с помощью обрывков веревки, соломы или других материалов, какие сможет найти, он сплетает их вместе, и, когда работа окончена, у него получается что‑то вроде туннеля.
После этого самец принимается украшать свой домик, используя для этого кусочки фольги, раковины улиток или любые другие предметы яркой окраски или необычной формы, самым тщательным образом располагая орнамент. Когда в зоопарке вы увидите, как атласный шалашник мастерит свой шалаш, дайте ему фантики, кусочки крашеной шерсти или что‑нибудь в этом роде. Вот тогда вы сможете увидеть, как он украшает свой шалаш, как ведет к нему самку, а потом танцует взад или вперед среди своих сокровищ, показывая ей, что он – птица артистическая и выдающаяся, и вполне достойная того, чтобы устроить с ней домашний очаг.
Малыши зоопарка
Во всех зоопарках, где дело ведут хорошо, а о животных тщательно заботятся и их ничто не беспокоит, вы можете почти в любое время года увидеть детенышей. Это потому, что когда у нас зима, где‑нибудь в Южной Америке весна, и, несмотря на то, что на земле лежит снег, детеныши у южноамериканских животных появляются в то время года, когда они считают подходящим.
У большинства животных за детенышем или детенышами ухаживает самка, хотя в некоторых случаях эту обязанность разделяют оба родителя. Но у некоторых животных всю эту тяжелую работу выполняет самец. Возьмем, например, рыб. Если вы пойдете в аквариум зоопарка и понаблюдаете за колюшками, то увидите, как самец справляется с этой задачей.
Прежде всего, он строит себе из водорослей небольшое круглое гнездо с отверстием с одной стороны, которое служит входом. Когда он заканчивает этот заманчивый дом, он отправляется к выбранной самке и начинает кружить вокруг нее, осторожно подталкивая ее к гнезду. Наконец, если она решает, что гнездо подходящее, она заплывает внутрь и откладывает икру. После чего самка теряет к ней всякий интерес и уплывает, предоставляя все остальные хлопоты отцу. Он прекрасно заботится об икринках; большую часть времени находится у гнезда или над ним, энергично работая плавниками, как веером, создавая ток воды, проходящий через гнездо и снабжающий икринки кислородом.
Он также должен внимательно следить за всеми рыбами, которые подплывают слишком близко, потому что лучшей едой они считают икру колюшки. Но, если они все же осмеливаются приблизиться, самец бросается на них, пытаясь проткнуть острыми шипами на спине, и вскоре они удирают.
Потом, когда появляются мальки, хлопот у папаши только прибавляется, потому что мальков великое множество и кто‑то из них постоянно пытается покинуть безопасное гнездо. Самец вынужден догонять их и возвращать назад, а чтобы сделать это, он ловит их ртом, плывет назад и выплевывает их в гнездо через парадный вход!
Похожими повадками обладает другая рыба – бойцовая рыбка или петушок. Обыкновенно это довольно тусклая рыбешка, но лишь один самец завидит другого, как он готов к бою и тут же вспыхивает самыми яркими оттенками малинового и багрового, превращаясь в такого красавца, что не верится, что это та же самая рыбка.
В брачный период самец бойцовой рыбки ведет себя точно так же, как колюшка. Он строит гнездо, но вместо водорослей использует пузырьки воздуха! Во рту у него есть липкая жидкость, и, когда он выпускает пузырьки, то обволакивает каждый из них слоем этой жидкости. Пузырьки делаются не только прочнее, чем обычно, но и прилипают друг к другу, что позволяет придать им форму гнезда.
Как только самка откладывает икринки, самец бойцовой рыбки аккуратно собирает их в рот и относит в гнездо из пузырьков. Самка больше не проявляет к икре никакого интереса, а самец заботится о ней точно так же, как и колюшка, отгоняя всех рыб, подплывающих слишком близко, ремонтируя стенки гнезда с помощью новых пузырьков, когда старые лопаются, и, наконец, присматривая за мальками, когда те вылупляются. А если мальки уплывают от гнезда, он собирает их в рот и водворяет на место.
У млекопитающих иногда большую часть работы тоже делает самец, но это случается не так часто. Например, так обстоят дела у прелестных крохотных обезьянок – игрунок. У самки обычно рождается двойня, и, как только малыши появляются на свет, самец забирает их и сажает на себя с обоих боков, где они держатся за густую шерсть. Он умывает их, присматривает за ними, передавая матери только на время кормления. У других, более крупных обезьян детенышей переносит самка, усадив их либо себе на живот, либо на спину. Конечно, самец тоже интересуется малышом, часто с ним играет, но вся по‑настоящему тяжелая работа выполняется сам кой.
Все детеныши, безусловно, очень дисциплинированны, хотя иногда могут расшалиться и попасть в беду. Они должны научиться немедленно слушаться своих родителей, иначе они могут погибнуть, если на воле в минуту опасности не сделают того, что им велено. Из всех малышей в зоопарке обезьяньи детеныши, само собой, пожалуй, самые несносные, потому что полны шалостей и всегда попадают в беду.
Я видел однажды, как самка павиана, решив, что ее детеныш забрел слишком далеко, позвала его к себе. Он не обратил на это никакого внимания. Она позвала его еще раз, но он опять не обратил внимания. Она позвала его в третий раз, и опять никакой реакции. Наконец, такое непослушание рассердило павианиху, и она бросилась к детенышу, схватила его за хвост, приподняла и звучно шлепнула по заду. После этого он всегда был послушным!
В другой раз я видел самку шимпанзе с детенышем в большой клетке. Самка пыталась немного вздремнуть в углу, но ее отпрыск был в приподнятом настроении, и ему хотелось, чтобы мама с ним поиграла. Каждый раз, когда она засыпала, он тихонько подкрадывался сзади, а потом дергал ее за шерсть и убегал. После того, как бедную самку будили раз шесть, ей надоели шалости ее сына, и когда, думая, что она заснула, он подбирался к ней сзади в очередной раз, она неожиданно развернулась и отвесила ему такой подзатыльник, что он кубарем полетел из одного конца клетки в другой. Уж после этого он дал ей поспать спокойно!
Родителям приходится учить своих детенышей многим вещам, в том числе и тому, как себя вести. Выдрят и детенышей тюленей, например, родители должны учить плавать, потому что сначала малыши боятся воды, и будь на то их воля, они бы никогда не пытались в нее войти; поэтому мать хватает их за загривок и несет в воду, или пытается заманить туда лакомым кусочком.
Игра у молодых животных – это действительно что‑то вроде обучения. Вы можете увидеть игры у оленят и детенышей антилоп задолго до того, как у них появятся рога. Они будут плясать вокруг друг друга и бодаться своими безрогими головами в шутливом поединке. Но, хотя это всего лишь игра, пока они ей заняты, они учатся тому, как нужно быстро двигаться и пользоваться головой, чтобы с годами, когда у них вырастут рога, они знали, как драться с другими самцами стада в брачный период.
Однажды я видел тигрицу, играющую со своими тигрятами, и это было очаровательное зрелище. Она лежала с полуприкрытыми глазами, вытянувшись и слегка подергивая хвостом из стороны в сторону. Тигрята, с горящими глазами и лапами, которые (как у всех котят) казались слишком большими, крадучись ползли через всю клетку на животах, а затем, после короткой задержки, оценив ситуацию, они бросались на кончик материнского хвоста и свирепо кусали его. Конечно, это была всего лишь игра, но, пользуясь ей, тигрица учила своих детенышей, как нужно подкрадываться к добыче, бросаться на нее и убивать, все это она делала при помощи своего хвоста. Если бы эти тигрята жили на воле, то очень скоро им пришлось бы начать охотиться самим, поэтому их обучение и начинается так рано. Вы можете увидеть, как многие дикие кошки – львы, леопарды, ягуары и так далее – обучают своих детенышей охотиться таким способом.
Звери переносят своих малышей с места на место по‑разному. Как я вам уже рассказывал, детеныши обезьян цепляются за шерсть на животе или на спине у своих матерей, и им приходится держаться очень крепко, потому что матери прыгают с ветки на ветку.
Точно так же переносят свой молодняк многие другие животные. Даже самка бегемота переносит своих детенышей на спине, когда плывет. Это не только потому, что бегемотик не может плыть так же быстро, как его мать, но и потому еще, что притаившиеся крокодилы только и мечтают, чтобы полакомиться детенышем бегемота, но не решаются напасть, пока малыш находится в безопасности на широкой спине матери.
Медведи переносят медвежат таким способом, который каждый раз бросает меня в дрожь, потому что я уверен, что бедные малыши погибнут, но этого, конечно же, никогда не случается. Однажды я был в зоопарке, в котором был большой медвежий вольер, и, как мне сказал служитель, в одном из домиков у медведицы родились два медвежонка.
В то время как мы вели наблюдение, медведица по каким‑то, только ей одной известным причинам, решила перетащить медвежат из одного домика в другой. Она появилась в похожем на вход в пещеру проходе домика с медвежонком в пасти, которого она держала не за загривок, как это делает большинство животных, когда перетаскивают своих детенышей, а за голову! Фактически, голову медвежонка вообще не было видно, поскольку она целиком была в пасти у медведицы. Пока его мамаша направлялась к новому домику, медвежонок просто висел без движения. Затем, когда медведица подошла ко входу в домик, она поставила медвежонка на землю и легонько шлепнула его лапой, и он поковылял внутрь, а она тем временем вернулась назад и проделала то же самое со вторым медвежонком. Мне показалось, что это был крайне неудобный способ переноски, однако, медвежата, похоже, не имели ничего против.
Так что, когда вы пойдете в зоопарк в следующий раз, узнайте, у каких животных есть детеныши, и внимательно понаблюдайте за ними. Посмотрите, как родители натаскивают их, или учат охотиться, или как перетаскивают с места на место, потому что каждый вид животных делает это немного по‑своему.
В зоопарке время обеда
Когда вы бываете в зоопарке, интересно обратить внимание на те разнообразные способы приема пищи, которые существуют у животных. Возьмем, например, семейство кошачьих – тигра, льва и так далее. Возможно, вы много раз видели, как их кормят, но обращали ли внимание на то, как они едят?
Сначала, когда им дают огромные куски мяса, они хватают их, свирепо рыча. Потом тащат в дальний угол клетки и ложатся, зажав мясо между лапами. Потом принимаются лизать мясо, и если смотреть внимательно, то вы увидите, что его поверхность становится шероховатой, как‑будто ее терли наждачной бумагой. Вы знаете, какой шершавый язык у котенка, когда он лижет вам руку; ну, а у тигра или льва язык точно такой же, только, конечно, увеличенный в несколько раз. Поэтому эти гигантские кошки могут на самом деле съесть разрубленную тушу, облизывая ее!
В большинстве зоопарков можно увидеть небольшое животное, которое называется енот. Он размером с небольшую собаку, покрыт серой шерстью, у него большой пушистый с оттенком черного хвост и черная отметина на морде, из‑за которой он выглядит так, как‑будто носит маску. Эти животные происходят из Северной Америки, они ведут ночной образ жизни, выходя на охоту только по ночам, чтобы добыть себе пропитание, состоящее из фруктов, птичьих яиц, птенцов, лягушек, мышей и, практически, всего того съедобного, что могут найти.
Так вот, интересно то, что у енотов есть необычная привычка, которая проявляется, когда они находят пищу. Если вы понаблюдаете за ними во время кормления в зоопарке, то увидите, что они подбирают кусок мяса или плод и ковыляют потом к бассейну или миске с водой. Там они садятся на корточки и, окуная кусок пищи в воду, принимаются тщательно его полоскать. Никто не знает, почему они это делают, но ни один енот и не подумает съесть пищу, не ополоснув ее.
На воле они могут отправиться на охоту за лягушками в каком‑нибудь ручье, и когда лягушка будет поймана, тщательно полоскать ее в той же воде. Очень забавно наблюдать за группой енотов, которые торжественно сидят вокруг бассейна, макая пищу в воду и тщательно оттирая ее перед тем, как съесть, потому что они напоминают множество пожилых тучных хозяев, собравшихся вокруг большой лохани на постирушки!
Подмечать, каким образом различные существа приспособились решать проблемы питания, всегда интересно. Слон, например, подбирает свой завтрак и отправляет его в рот носом. Хобот слона – это удивительно сильный и, в то же время, чувствительный инструмент, при помощи которого он способен одинаково легко поднять ствол дерева или маленькую монетку. Меньший родственник слона – тапир, один вид которого встречается в Южной Америке, а второй – в Азии. Хобот у тапиров не длинный, как у слонов, а короткий, похожий скорее на обрубок. Тапиры ничего не могут им поднять, но пользуются им больше как захватом, обхватывая пучки листьев и запихивая себе в рот.
У жирафа, конечно, нет хобота, но зато есть очень длинный синий язык, которым он пользуется точно так же, как слон хоботом. В ходе эволюции у жирафа развилась длинная шея, позволяющая ему питаться листьями и побегами с верхушек деревьев, и когда его голова находится среди веток вверху, он высовывает свой длинный язык, закручивает его вокруг пучка сочных листьев и запихивает листья себе в рот.
Понаблюдайте за жирафом после того, как он наберет полный рот еды. Он жует ее тщательно и долго, так что вы должны набраться терпения. Но потом, решив, что корм пережеван как следует, он проглотит его, и вы сможете увидеть, как комок пищи, выпирая из‑под кожи, путешествует по его шее, словно лифт, спускающийся по небоскребу!
Необычным способом пользуется своим языком во время еды и другое существо – хамелеон. У этой ящерицы в самом деле удивительный язык длиной восемь дюймов. Он длинный и тонкий, кроме самого кончика, где он утолщается, наподобие поплавка. Весь язык очень липкий. Когда хамелеон видит насекомое на листе или на ветке, он осторожно продвигается вперед в его направлении, пока не убедится, что находится в пределах дальнобойности своего языка. После этого он слегка приоткрывает пасть, тщательно прицеливается, и затем неожиданно выстреливает язык, как чертика из табакерки; липкий утолщенный конец языка попадает в насекомое, и оно прилипает к нему, как к бумаге от мух, а потом хамелеон быстро прячет язык в пасть вместе с неудачливым насекомым.
В зоопарке у вас есть прекрасная возможность увидеть, как разные птицы приспособились к разным типам корма. – Так, например, у соколов и сов – острые как ножи, изогнутые клювы, которыми они могут рвать свою добычу, а лапы – сильные, с острыми искривленными когтями, чтобы держать пищу. Глаза у сов, конечно, большие и приспособлены для того, чтобы хорошо видеть в темноте, а у соколов глаза зоркие, чтобы замечать добычу даже тогда, когда они парят высоко в небе.
У птиц, которые питаются рыбой и мелкими рачками, клювы совсем другие. Пеликан пользуется своим громадным клювом, как рыбачьей сетью и решетом, потому что птица опускает голову в воду, зачерпывает полный клюв воды и рыбы, а потом дает воде вытечь тонкой струйкой, оставляя рыбу в мешке, чтобы затем ее проглотить. Еще более необычный клюв у фламинго, потому что у него желобчатые края. Фламинго погружает голову в воду, набирает полный клюв мелких рачков и воды, а потом сжимает клюв и вода вытекает через желобки, оставляя рачков внутри.
Одни из самых маленьких и самых красивых птиц в мире – нектарницы и колибри. Они очень похожи друг на друга, со своими крохотными тельцами, одетыми в чудесное переливающееся оперение, с длинными изогнутыми клювами и крошечными лапками, но на самом деле они не связаны никаким родством.
Нектарницы родом из Азии и Африки, а колибри можно встретить только в Северной и Южной Америке. Но вот что интересно: у обеих птиц выработался одинаковый способ питания. Очень большая часть их пищи состоит из нектара лесных цветов, и поэтому у этих птиц развились длинные изогнутые клювы, которые они могут засовывать глубоко в цветок и высасывать из него нектар.
Когда колибри сосут нектар, они парят напротив цветка, напоминая миниатюрные вертолеты, а их крылья работают так быстро, что их очертания расплываются. Когда колибри заканчивает пить нектар из цветка, она может лететь задним ходом!
Ну что ж, в этой книге я постарался немного рассказать вам о том, как ведутся дела в зоопарке, а также о том, что можно там увидеть, если смотреть в оба. Поэтому сейчас разрешите мне дать вам список того, что «нельзя» в зоопарке. Нельзя дразнить животных. Нельзя толкать животное, чтобы разбудить его, когда оно спит. Нельзя кормить животных, если в табличке на клетке сказано, что вы не должны этого делать. Нельзя носиться сломя голову от клетки к клетке, потому что вы не увидите самого интересного, ведь важно быть терпеливыми, наблюдаете ли вы за животным в природе, или в зоопарке. Ведите блокнот, и посмотрите, как много интересного о животных вы можете записать. Тогда, я надеюсь, вам будет в два раза приятней ходить в зоопарк.
Конец
Послесловие
Если бы звери, птицы и насекомые могли говорить, то, возможно, одной из первых своих Нобелевских премий они удостоили бы мистера Даррелла.
Литературное приложение к газете «Таймс»
В сегодняшнем мире Джеральд Даррелл – один из наиболее известных и читаемых английских писателей. Утверждая подобное, я ничуть не грешу против истины, а просто констатирую факт. Благодаря книгам Даррелла и телевидению мы искренне считаем, что знаем о нем очень много, но, при ближайшем рассмотрении оказывается, что нам известно невероятно мало. Можно попытаться воссоздать биографию писателя, воспользовавшись его книгами. Можно воспользоваться хронологией, составленной его старшим братом, Лоуренсом:
«1931 год. – Ребенок ненормальный, все карманы набиты улитками!
1935 год. – Ребенок дефективный, таскает скорпионов в спичечных коробках!
1939 год. – Мальчишка сошел с ума – нанялся в зоомагазин!
1945 год. – Малый совсем свихнулся – хочет служить в зоопарке!
1952 год. – Человек спятил с ума – лазит по джунглям, кишащим змеями!
1958 год. – Этот полоумный хочет завести свой зоопарк!
1967 год. – Настоящий маньяк. Пригласите его в гости, и он притащит в дом орла.
1972 год. – Да он просто сумасшедший!»
Но, к сожалению, даже такое насыщенное информацией жизнеописание незначительно расширяет наши представления и о жизни Даррелла, и о его творчестве. Поэтому автор этих строк решился предложить читателям свою собственную версию биографии английского писателя‑натуралиста. Этот очерк – всего лишь скромная попытка выразить свое глубокое уважение замечательному человеку. Так как даже самые удачные подражания языку Даррелла оказываются жалкими подобиями оригинала, то очерк не претендует на особые литературные достоинства – за что автор и издатели приносят свои извинения читателям.
* * *
7 января 1925 года в Джамшедпуре (Индия) в семье Сэмюэла Даррелла и Луизы Даррелл (в девичестве Флоуренс) на свет появился четвертый ребенок – сын, Джеральд Малколм. В тогдашней колониальной администрации Сэмюэл Даррелл занимал далеко не последнее место – он был квалифицированным инженером‑строителем, ведавшим прокладкой железных дорог, сооружением мостов и тоннелей. Луиза Даррелл до замужества была сестрой милосердия, но после рождения детей целиком посвятила себя заботам о семье. Высокий пост главы семейства обеспечивал немалое (даже по меркам метрополии) жалованье, а несравненно более дешевая жизнь в колонии позволяла вести вполне безбедное существование, единственным недостатком которого были бесконечные переезды с места на место – Бомбей, Дарджилинг, Мадрас, Раджпутана (в Индии), Рангун (в Бирме)…
Как утверждает сам Даррелл, уже в раннем детстве у него возник интерес к живым существам:
«Одно из самых первых воспоминаний относится к тому времени, когда мне было два года. В Индии вместе со своей няней я отправился на прогулку по горной дороге. Весь день шел проливной дождь, и после него земля источала пряный и влажный запах. На повороте дороги моя айя[1]встретила двух знакомых, мужчину и женщину. Помню, что на женщине было дешевое сари кричаще‑красного цвета, сверкавшее как орхидея на фоне зелени подлеска, росшего вдоль дороги. Вскоре я потерял интерес к их разговору и направился к канаве неподалеку, где к своему восхищению обнаружил двух огромных слизней цвета хаки, принесенных ливнем. Оставляя за собой следы блестящей слизи, они медленно держали путь вдоль канавы. Помню, что я сидел на корточках и с упоением смотрел, как они скользили по земле, хотя были напрочь лишены конечностей, при помощи которых могли бы передвигаться. Захваченный зрелищем этих существ, я оставался недвижим до тех пор, пока моя айя не пришла взглянуть, что я делаю и не уволокла меня прочь, приговаривая, что мне не подобает смотреть на такую нечисть. А для меня слизни были так же очаровательны и по‑своему привлекательны, как и подружка няни в красивом сари»[2].
К тому же времени приблизительно относится еще одно воспоминание:
«Уже в двухлетнем возрасте, когда семья жила в одном из городов Центральной Индии, который мог похвастаться неким подобием зверинца, я заразился своего рода „зооманией“. Дважды в день, когда моя многострадальная айя спрашивала, где мне хочется погулять, я тащил ее к рядам зловонных клеток с облезлыми живыми экспонатами. Любую попытку изменить этот ритуал я встречал яростными воплями, которые слышно было от Бомбея на юге страны до границы Непала на севере. Так что я нисколько не удивился, узнав от матери, что моим первым словом было „zoo“ („зоопарк“)».
В 1928 году скоропостижно скончался Сэмюэл Даррелл, и семья перебралась в Англию, откуда в 1933 году переехала на остров Корфу в Греции. Там, среди залитых солнцем миртовых рощ, виноградников и теплых морских отмелей Джеральд провел несколько безоблачных, по‑настоящему счастливых лет, получив, наконец, никем практически не ограниченную возможность общаться с животным миром. Беззаботные дни на Корфу омрачались вереницей уроков под руководством домашних учителей – на редкость причудливых персонажей, чаще всего имевших самые смутные представления о педагогике. Несомненным достоинством этих уроков была их нерегулярность, а единственным исключением среди преподавателей был Теодор Стефанидес[3].
Вряд ли есть надобность пересказывать жизнь Дарреллов на Корфу, лучше лишний раз перечитать «греческую» трилогию писателя – «Моя семья и другие звери», «Птицы, звери и родственники» и «Сад богов», наконец.
Завершая рассказ о детстве Джеральда, необходимо упомянуть в нескольких словах о его любимых книгах, сыгравших большую роль в выборе профессии. В свое время Даррелл выступил в не свойственной ему роли – составил сборник под названием «Мои любимые истории о животных»[4]и стал его редактором. В сборник вошли отрывки из «Книги джунглей» Р. Киплинга, фрагмент из «Моби Дика» Г. Мелвилла, глава из повести «Выдра по имени Тарка» Г. Уильямсона и, разумеется, проза Дж. Корбетта… Несколько позже к этим произведениям добавились труды Гумбольдта, Бэйтса, Уоллеса, Одюбона и, как считает сам Даррелл, огромное значение для для него имело знакомство с трудами Ж.‑А. Фабра, Г. Менделя, Ч. Дарвина, Т. Мальтуса и необычной книгой – «Естественная история и обычаи Селборна» – которую в 1788 году написал священник‑натуралист Гилберт Уайт.
В 1939 году разразилась мировая война, и Дарреллам пришлось спешно покинуть Корфу, которому грозила оккупация. Сменив солнечный воздух греческого острова на влажный и дымный туман Лондона, Джеральд устроился на некоторое время продавцом в крошечный частный зоомагазин, принадлежавший некоему мистеру Ромили. После войны Даррелл‑младший получил место в зоопарке Уипснейд; должность была незавидной, по нашим меркам она соответствовала рабочему по уходу за животными, но в Уипснейде юный натуралист получил весьма основательную профессиональную подготовку и окончательно определился в выборе своего будущего.
Характеризуя этот этап своей жизни, Дж. Даррелл пишет:
«Когда мы вернулись в Англию, я понял: нечего и помышлять о своем зоопарке, пока не приобрел опыта работы с более крупными животными, такими, как львы, буйволы и жирафы, для содержания которых при всем моем энтузиазме ни сад, ни спальня, не говоря уже о моей собственной персоне, не очень‑то подходили. И тут мне посчастливилось – меня приняли на работу в зоопарк Уипснейд в Бедфордшире, загородную базу Лондонского зоологического общества. Я числился смотрителем‑практикантом – громкое звание; на самом же деле я был мальчиком на побегушках, меня совали в ту секцию, где требовался подручный для черной работы. Такая практика была во многом идеальной: я усвоил хотя бы то, что работа с животными – деле, как правило, тяжелое, грязное и далеко не романтичное; зато я общался с множеством чудесных животных, от эму до слонов». Эти строки нуждаются в некоторых комментариях, так как во многих вариантах биографии Даррелла и, особенно, в предисловиях к его книгам, можно прочесть, что в Уипснейде Джеральд был «научным сотрудником», что вызывает усмешку у него самого: «Откровенно говоря, систематического среднего образования я не получил, как впрочем и специального, а без этого о подобной работе в Уипснейде нечего было и мечтать».
Подобным фактом своей биографии Даррелл усиленно гордится, подчеркивая важность самообразования для любого человека и необходимость не испытывать гипноза ученых степеней и званий.
В 1947 году, когда ему исполнилось 22 года, Джеральд приступает к осуществлению первой части своего плана («Задолго до совершеннолетия я твердо знал, кем буду: начну с отлова животных по заказам зоопарков, а со временем, заработав на этом деньги, организую свой собственный зоопарк») – организует, отчасти финансирует и возглавляет экспедицию в Камерун, за которой следует вторая (1948) и третья, но на этот раз в Британскую Гвиану (1949)[5]. После возвращения в Англию ему пришлось пережить острое разочарование: отлов животных для зоопарков оказался скорее убыточным, нежели прибыльным делом, но моральные потери были еще больше – расставаться с питомцами, к которым успел привязаться, было совсем не просто.
В конце концов в начале 50‑х годов Джеральд присоединился к семье, жившей в небольшом курортном городке Борнмуте. Он был без работы, и никакой надежды получить место у него не было. Финансовое положение семьи в ту пору было весьма затруднительным; доля наследства Джеральда была израсходована, и он фактически оказался на иждивении у матери, получавшей скромную пенсию за покойного мужа. Джеральд всегда мог рассчитывать на стол, ночлег, но, согласитесь, положение, когда молодой человек даже мелочь на сигареты и трамвай одалживал у своей матери, было ненормальным. Основным источником расходов были сигареты и чай – по его собственному признанию, тогда Даррелл курил без конца, причем очень крепкие сигареты, и бросил лишь в зрелом возрасте после того, как в приступе кашля однажды выплюнул сгусток крови из легких.
Вскоре ситуация осложнилась – Джеральд всерьез увлекся дочерью владельца небольшой гостиницы – своей будущей женой Джеки, так что поиски работы стали лихорадочными. Долгие часы он проводит в читальном зале городской библиотеки, тщетно листая подшивки газет, печатающих объявления о найме на работу. Одновременно он посылает огромное количество запросов в зоопарки Австралии, Африки, Америки и Канады, но лишь немногие удостаивают его ответа.
Богатый опыт обращения с животными только однажды помог Джеральду: он получил временную работу в зверинце на ярмарке в курортном местечке Маргейт, причем работал за жилье и питание – никакого жалованья не полагалось.
В это же время благополучно завершился его роман с Джеки: она стала совершеннолетней по английскому законодательству и, в один прекрасный день, воспользовавшись отсутствием отца (который категорически возражал против знакомства своей дочери с человеком неопределенных занятий) и получив благословение мачехи Джеки сочеталась браком с Джеральдом Дарреллом. У молодоженов не было денег ни на свадебное путешествие, ни на свадебные наряды, и поселились они в крошечной комнате в доме Марго, старшей сестры Даррелла. Луиза Даррелл, жившая со своей дочерью, приняла невестку на редкость любезно – Джеки была маленького роста, темноволосой и с короткой стрижкой (позже эта прическа станет невероятно популярной благодаря Одри Хепбе<