28 октября1944.
1Как же вы все-таки красивы, берега Иордана, какими вы были во времена Иисуса! Гляжу на вас и наслаждаюсь вашим величественным зелено-голубым покоем, звучащим нежной мелодией вод и древесных крон.
Я на дороге, достаточно широкой и довольно-таки обустроенной. Это, видимо, одна из главных дорог, лучше сказать: военных, проложенных римлянами, чтобы соединить различные регионы со столицей. Она проходит возле реки, но не прямо вдоль нее, а отделена от нее лесистой полосой, задача которой, думаю, укрепить берега и создавать препятствие воде во время половодья. С другой стороны дороги перелесок возобновляется, так что она похожа на природный туннель под переплетенными густолистыми ветвями. Благодатная отрада для путешественников в этих чрезвычайно солнечных краях.
Река, а потому, естественно, и дорога, в той точке, где я нахожусь, делает небольшую дугу таким образом, что эта вытянувшаяся плотина из листвы мне представляется зеленой стеной, поставленной, чтобы огородить тихий водоем. Почти что озеро в приусадебном парке. Однако тут вода – это не стоячая вода озера. Она течет, хотя и медленно. Об этом свидетельствует шелест, производимый ею в ближайших зарослях тростника из наиболее смелых растений, что освоились прямо там, на каменистом русле, и волнообразное покачивание длинных ленточек их листьев, висящих над поверхностью воды и приводимых ею в движение. Сгрудившиеся ивы с гибкими плакучими ветвями также доверились потоку, опустив в него верхушки своих зеленых шевелюр; и он как будто расчесывает их с нежным изяществом, плавно вытягивая их в направлении течения.
Тишина и покой раннего утреннего часа. Только пение и оклики птиц, шелест воды и листвы, да великолепное сверкание росы на высокой зеленой траве между деревьев, еще не затвердевшей и не пожелтевшейна летнем солнце, но мягкой и свежей, оттого что выросла после весеннего разлива, что напитал землю до самой глубины сыростью и живительной влагой.
2Трое путников остановились на этой излучине дороги, как раз в ее середине. Посматривают вверх и вниз, на юг, где Иерусалим, на север, где Самария. Высматривают среди колоннад деревьев, не пришел ли тот, кого они ждут.
Тут Фома, Иуда Фаддей и исцеленный от проказы. Разговаривают.
«Ничего не видишь?»
«Я – нет».
«И я тоже».
«Хотя, место – то самое».
«Ты уверен в этом?»
«Уверен, Симон. Один из шести сказал мне, пока Учитель удалялся под возгласы толпы после чуда с нищим калекой, исцеленным у Рыбных ворот: „Теперь мы уйдем из Иерусалима. Жди нас у пятой мили между Иерихоном и Доко, на излучине реки, вдоль дороги, обсаженной деревьями“. Это здесь. И еще сказал: „Мы будем через три дня на рассвете“. Сейчас третий день, и мы находимся тут с четвертой стражи».
«Придет? Наверное, лучше было идти за Ним от Иерусалима».
«Ты тогда еще не мог идти в толпе, Симон».
«Если Мой двоюродный Брат сказал, что придет сюда, Он сюда придет. Он всегда исполняет то, что обещал. Надо только подождать».
3«Ты всегда был с Ним?»
«Всегда. С тех пор, как Он возвратился в Назарет, Он был Мне хорошим товарищем. Всюду вместе. Мы одного возраста, я чуть постарше. И потом я был любимцем Его отца, брата моего отца. И Мать меня тоже очень любила. Я больше рос с Ней, чем с моей матерью».
«Любила… Теперь Она уже так тебя не любит?»
«О, любит! Но мы немного разделились с тех пор, как Он сделался пророком. Моим родственникам это не нравится».
«Каким родственникам?»
«Моему отцу и двум старшим братьям. Еще один колеблется… Отец мой очень стар, и я не решался его раздражать. Но теперь… Теперь я пойду туда, куда меня зовет сердце и разум. Пойду к Иисусу. Не думаю, что этим я нарушу Закон. Но уж… если то, что я намереваюсь сделать, было бы несправедливо, Иисус мне бы сказал. Поступлю так, как Он скажет. Позволительно ли, чтобы отец препятствовал сыну в добром начинании? Если я чувствую, что там спасение, к чемузапрещать мне его обрести? Отчего отцы подчас становятся нашими врагами?»
Симон вздыхает, словно от грустных воспоминаний, и опускает голову, но не говорит.
Отвечает, наоборот, Фома: «Я уже преодолел подобное препятствие. Мой отец выслушал меня и понял. Он благословил меня со словами: „Иди. Пусть эта Пасха станет для тебя освобождением от рабства ожидания. Ты счастлив, что способен верить. Я подожду. Но если это действительно Он, и ты догадаешься об этом, следуя за Ним, приди к своему старому отцу и скажи: Приходи. Израиль обрел Ожидаемого“».
«Тебе больше повезло, чем мне. Подумать только: мы жили бок о бок с Ним!.. И не верим, наша семья!.. И говорим, то есть, они говорят: „Он сошел с ума!“»
4«Вон, вон какая-то группа людей», – кричит Симон.
«Это Он, это Он! Я узнаю его светлую голову! О, идемте! Бежим!»
Они быстрой поступью пускаются в южном направлении. Теперь, когда они достигли середины излучины, деревья скрывают остальную часть дороги, так что две группы оказываются практически лицом к лицу, когда меньше всего этого ожидают.Иисус, похоже, поднимается со стороны реки, поскольку находится среди деревьев на берегу.
«Учитель!»
«Иисус!»
«Господь!»
Три возгласа: ученика, брата и исцеленного – звучат благоговейно и радостно.
«Мир вам!». Вот этот прекрасный голос, который ни с чем не спутать, насыщенный, звучный, миролюбивый, выразительный, чистый, мужественный, мягкий и отчетливый. 5 «И ты тоже, Иуда, брат Мой?»
Они обнимаются. Иуда плачет.
«Отчего эти слезы?»
«О! Иисус! Я хочу остаться с Тобой!»
«Я все время тебя ждал. Почему ты не приходил?»
Иуда опускает голову и молчит.
«Они не хотели! А сейчас?»
«Иисус, я… я не могу им повиноваться. Я желаю повиноваться только Тебе».
«Но Я тебяне обязывал».
«Ты нет. Но Твое служение – вот что обязывает! Именно Тот, кто послал Тебя, Он и говорит тут, в глубине моего сердца, и велит мне: „Ступай к Нему!“. И Та, что родила Тебя и была моей доброй Наставницей, Она Своим взором горлицы без слов говорит Мне: „Будь с Иисусом!“. Могу ли я не обращать внимания на тот Голоссвыше, что пронизывает мое сердце? На эту молитву Святой, которая умоляет меня, несомненно, ради моего блага? Неужели я не обязан признавать Тебя тем, кто Ты есть, только потому, что я двоюродный брат со стороны Иосифа, тогда как Креститель признал Тебя здесь, на берегах этой реки, он, никогда Тебя не видевший, и обратился к Тебе с приветствием: „Агнец Божий“? А я, выросший вместе с Тобой, я, сделавшийся хорошим вослед Тебе, я, ставший сыном Закона благодаря Твоей Матери и впитавший от Нее не только шестьсот тринадцать заповедей раввинов, помимо Писания и молитв, но суть[1] всего этого, я что же: ни на что не способен?»
«А твой отец?»
«Мой отец? У него хватает хлеба и поддержки, и потом… Ты мне показываешь пример. Ты больше думал о благе народа, чем о маленьком счастье Марии. А Она одна. Скажи мне Ты, мой Учитель, разве не допустимо, не пренебрегая уважением, сказать отцу: „Отец, я люблю тебя. Но выше тебя – Бог, и я последую за Ним“?»
«Иуда, родич и друг, Я говорю тебе: ты далеко продвинулся по пути Света. Приходи. Когда призываетБог, сказать так отцу допустимо. Ничто не выше Бога. Даже законы крови отменяются, то есть, одухотворяются, так как нашими слезами мы оказываем отцам и матерям более разностороннюю помощь, и скорее в вещах вечных, нежели в повседневных и мирских. Мы тянем их за собой на Небо и, тем же путем жертвы своими привязанностями, ведем к Богу. Так что оставайся, Иуда. Я тебя ждал и счастлив снова тебя обрести, друг Моей назаретской жизни».
Иуда тронут.
6Иисус обращается к Фоме: «Ты оказался преданным в послушании. Главная добродетель ученика».
«Я пришел, чтобы быть верным Тебе».
«И ты будешь. Я тебе говорю это. Подойди, ты, стыдливо остающийся в тени. Не бойся».
«Господь мой!» – бывший прокаженный у ног Иисуса.
«Встань. Твое имя?»
«Симон».
«Твое семейство?»
«Господь… оно было влиятельным… я тоже был влиятельным… Но сектантская ненависть и… и ошибки юности нанесли ущерб ее могуществу. Мой отец… О, мне придется говорить против него, стоившего мне слез, отнюдь не умилительных! Ты понимаешь, Ты видел, какой подарок он мне сделал!»
«Он был прокаженным?»
«Не прокаженным, как и я был не прокаженным. Онбыл болен другим заболеванием, которое мы, израильтяне, ставим в один ряд с различными видами проказы. Он… - тогда его сообщество еще процветало – прожил и умер влиятельным человеком, в своем доме. Я… если бы Ты не спас меня, я бы умер в этих гробницах».
«Ты один?»
«Один. У меня есть верный слуга, который заботится о том, что мне осталось. Я известил его».
«Твоя мать?»
«Она… умерла», – он как будто смущен.
Иисус внимательно смотрит на него. «Симон, ты сказал Мне: „Что я должен сделать для Тебя?“. Теперь Я тебе говорю: „Следуй за Мной“».
«Сей же час, Господь!.. Только… только я… позволь мне сказать Тебе кое-что. Я был прозван „зелотом“[2] из-за секты, и „хананеем“[3] из-за матери. Видишь ли, у меня смутное происхождение. Во мне есть кровь рабыни. У моего отца не было детей от жены, и я у него появился от рабыни. Его жена, добрая, вырастила меня как сына и лечила меня от бесконечных болезней, пока не умерла…»
«В очах Божьих нет ни рабов, ни вольноотпущенников. Только одно в Его глазах рабство: грех. И Я пришел его уничтожить. Я призываю всех вас, потому что Царство – для всех. Ты образован?»
«Образован. У меня даже было положение в высшем обществе. До тех пор, пока недуг прятался под одеждой. Но когда он вышел наружу… враги не преминули использовать это, чтобы сослать меня к „мертвецам“, несмотря на то, что как мне сказал врач из Кесарии, римлянин, у которого я консультировался, моя болезнь – это не настоящая проказа, а наследственный лишай, и чтобы он не распространялся, достаточно не иметь потомства. Как мне не проклинать моего отца?»
«Не нужно проклинать его. Он доставил тебе столько бедствий…»
«О, да! Растратчик состояния, порочный, жестокий, бессердечный и бесчувственный. Он лишил меня здоровья, ласки, мира, заклеймил меня презренным именем и заболеванием, которое есть знак позора… Он сделался хозяином всего. Даже будущего своего сына. Все отнял у меня, даже радость отцовства».
«Поэтому говорю тебе: „Следуй за Мной“. Возле Меня, сопровождая Меня, ты найдешь и Отца, и детей. Подними глаза вверх, Симон. Там истинный Отец улыбнется тебе. Взгляни на земные просторы, на континенты, посмотри по сторонам. Там чада и чада; чада по духу для тех, кто бездетен. Они ждут тебя, и ждут многих таких, как ты. Под Моим Знамением больше нет обездоленности. В Моем Знамении больше нет ни обособлений, ни различий. Это Знамение любви. И оно дарует любовь. 7 Иди сюда, Симон, не наживший детей. Иди сюда, Иуда, потерявший отца ради Моей любви. Я объединяю вас общей судьбой».
Иисус приближает к Себе их обоих. Он держит ладони у них на плечах, словно вступая во владение, словно накладывая общее ярмо. Потом говорит: «Объединяю вас. Но пока Я вас разлучу. Ты, Симон, останешься здесь, с Фомой. Приготовишь вместе с ним пути для Моего возвращения. В скором времени Я вернусь, и хочу, чтобы множество людей ожидало Меня. Скажите больным, ты это сумеешь сказать, что придет Тот, кто исцеляет. Скажите ждущим, что Мессия уже среди Своего народа. Скажите грешникам, что есть Тот, кто прощает и дает силы подняться…»
«А у нас получится?»
«Да. Вам лишь нужно сказать: „Он прибыл. Он зовет вас. Он ждет вас. Пришел, чтобы помиловать вас. Будьте готовы увидеть Егоздесь“, и к этим словам прибавьте рассказ о том, что знаете. А ты, Иуда, брат, пойдешь со Мной и вон с ними. Но ты останешься в Назарете».
«Зачем, Иисус?»
«Затем, что ты должен будешь приготовить Мне путь в отечестве. Думаешь, маленькое поручение? Поистине, нет ничего более тяжелого, чем это…», – вздыхает Иисус.
«А я преуспею с этом?»
«И да, и нет. Но этого будет достаточно, чтобы быть оправданными».
«В чем? И перед кем?»
«Перед Богом. Перед отечеством. Перед семьей. Нас не смогут упрекнуть, ведь мы предложили им благо. И если отечество и семья пренебрегут им, на нас не будет вины в том, что они его потеряли».
«А мы?»
«Вы, Петр? Вы вернетесь к сетям».
«Почему?»
«Потому что Я буду учить вас не спеша, и возьму с Собой, когда посчитаю, что вы готовы».
«Но мы будем когда-нибудь с Тобой видеться?»
«Конечно. Я буду часто приходить к вам, или посылать за вами, когда буду в Капернауме. Теперь прощайтесь, друзья, и отправимся. Благословляю вас: вас, остающихся. Мой мир да будет с вами».
И видение заканчивается.
[1] Буквально: душу
[2] Сообщество зелотов (ревнителей) отличалось ревностным соблюдением Закона и всячески противостояло иноземному влиянию на народ Израиля. Отметим, что Мария Валторта не знает значения этого термина и делает на полях заметку: Кто такие эти зелоты?
[3]В Евангелии (Мф. 10:4) он назван Кананитом (Κ αναναῖος). На греческом письме это лишь одной буквой отличается от Хананея (Χ αναναῖος)