Категорический императив

Кант ввел понятие категорического императива, которое позво­ляет взглянуть на вышеизложенную мысль несколько по иному. Он различает категорический и так называемый гипотетический императив. Гипотетический императив есть руководство к дейст­вию: если вы хотите того-то и того-то, то должны поступать так-то и так. Таким образом, гипотетический императив касается целесо­образного поведения. Например, если вы хотите из точки А по­пасть в точку В кратчайшим путем, руководство для осуществле­ния этого может быть дано в форме гипотетического императива: если вы хотите попасть в точку В кратчайшим путем, вам следует двигаться по дорогам X, У и 2. В противоположность этому, кате­горический императив дает предписание без каких бы то ни было "если", то есть безотносительно результата, к которому может при­вести данное действие. Он безоговорочно предписывает поступать так-то и так. Таким способом формулируется правило, следуя которому человек станет поступать заведомо морально.

Кант дал несколько формулировок категорического императи­ва, вот одна из них.

"Таким образом, существует единственный категорический им­ператив, а именно: поступай только так, чтобы при этом ты мог желать, чтобы твой образ действий мог стать всеобщим".

Как мы уже отметили, Кант понимал под этим утверждением, что человеку следует всегда поступать так, как если бы под каждое его действие можно было подвести общее правило поведения. Так, никому нельзя воровать, поскольку если бы человек стал красть и если бы стали красть все (если бы воровство стало общим прави­лом поведения), то нравственные отношения, основанные на владе­нии частной собственностью, стали бы невозможны. То же верно и относительно лжи. Никому нельзя лгать, поскольку, если бы ложь стала всеобщим законом, любые человеческие отношения, основан­ные на знании истины и верности своему обещанию, стали бы не­возможными также. Короче говоря, идея состоит в том, чтобы каж­дое действие проверять по тому, что было бы, если бы оно стало общепринятым, — вот о чем говорит категорический императив. Если совершаемое действие проходит такую проверку всеобщно­стью, то оно нравственно.

Другая, так же широко известная формулировка категорическо­го императива звучит так:

"Действуй так, чтобы при этом относиться к человечеству— в твоем ли лице, или в лице кого-то другого как к цели, и никогда только как к средству".

Эта формулировка категорического императива связана в исто­рии этики с давней традицией. Это переиначенный вариант макси­мы "Поступай по отношению к другим так, как ты хочешь, чтобы они поступали по отношению к тебе" * Нам предписывается уважать дру­гих людей, поскольку они такие же разумные человеческие существа, как и мы. Мы обязаны относиться к другому как к цели в себе, пото­му что так мы относимся к себе самим. Относиться к другому челове­ку только как к средству для удовлетворения своих желаний —■ значит считать другого человека просто вещью и демонстрировать свое пренебрежение к его статусу разумного человеческого сущест­ва. Данная доктрина играет значительную роль в формировании идеи демократии. Она обосновывает демократическое представление о том, что "все люди сотворены равными", которое интерпретируется в смысле равенства всех людей перед законом. Возражения против этой фор­мулировки категорического императива основаны на некотором ее недопонимании. Если данную версию категорического императива воспринимать буквально, то можно подумать, что она означает недо­пустимость противодействия чьим бы то ни было интересам или же­ланиям. Но из такой интерпретации следует, что при возникновении конфликта между людьми никакие, скажем, судьи не в состоянии решить их спор, поскольку осуждение одной из сторон повлекло бы ущемление ее интересов. Такое истолкование точки зрения Канта привело бы к возникновению анархии, сделав нравственную жизнь несовместимой с жизнью общества. Однако, как мы заметили, такое понимание позиции Канта ошибочно. Говоря, что к каждому челове­ку следует относиться как к цели в себе, Кант не подразумевал, что с интересами каждого человека необходимо соглашаться или им со­действовать. Он просто утверждал, что в любом конфликте между людьми каждое лицо необходимо рассматривать как равнозначную сторону. Ни прошлое человека, ни его нынешний социальный статус, ни материальное благополучие не могут служить основанием для какого бы то ни было ущемления его интересов. Перед лицом закона все должны быть равны.

* Ср.: "...во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так посту­пайте и вы с ними..." (Мат. 7:12).

Критика Канта

Кантовское отношение к морали можно расценивать как попытку вынести все наиболее ценное из таких полярных представлений о природе морали, как платоническое и гедонистическое. Платонизм делает ударение на объективности нравственных стандартов, — Кант принимает этот тезис: категорический императив представляет действие в свете объективно необходимого. Но в оценку моральной ценности поступка так или иначе должен входить учет человеческих мотивов. Ошибкой же платонизма, с одной сторо­ны, является отстранение блага и зла от человеческих мотивов и требование поиска их объективности; ошибкой гедонизма, с дру­гой,— идентификация нравственной мотивации с поиском наслаж­дения. Кантовская теория интересна и привлекательна тем, что пы­тается примирить оба эти фактора. Она утверждает, что: а)до не­которой степени нравственность поступка зависит от мотивации человека; б)моральность действия не есть вопрос, связанный про­сто со склонностью, вкусом или предпочтением, но и содержит в себе нечто объективное.

В соответствии с обыденными представлениями, моральность учи­тывает оба эти компонента. Но если объективность идентифициро­вать, как утилитаристы, с результатами действий человека, то, по Канту, здравый смысл не стал бы связывать моральность с такого вида объективностью. Обычное мышление делает поправку на мо­тивацию человека, совершающего поступок. Если человек действу­ет из лучших побуждений, но ошибается, мы, как правило, склон­ны извинить его. Хирург, оперировавший пациентку и из-за своей ошибки убивший ее, нравственному осуждению не подлежит. Его, как бы сказал Кант, можно обвинить в некомпетентности, можно назвать "сапожником", но мы не можем считать его аморальным человеком только на основании того, что он допустил ошибку. Это показывает, что при оценке нравственной состоятельности или не­состоятельности действия необходимо в какой-то степени учиты­вать и человеческие мотивы. В то же время Кант показывает, что моральность не есть функция одной только человеческой мотива­ции, если последняя рассматривается как производная желания, прихоти или склонности. Некоторые мотивы не связаны с доброде­телью (например, стремление к наслаждению). Только если чело­век действует, исходя из уважения к долгу, тогда мы относимся к нему как к нравственному существу; но в таких случаях он дейст­вует наперекор своим склонностям.

Еще одно соображение в пользу позиции Канта — это представ­ление здравого смысла о том, что нравственное поведение должно быть последовательным, то есть поддаваться обобщению со сто­роны деятеля. У человека, уклоняющегося от призыва на военную службу, вполне законно спросить: "А что, если все станут себя так вести, как ты?" Мы внутренне чувствуем, что человек должен себя вести непротиворечиво: не может считаться моральным в одном случае исправно платить налоги, в другом — уклоняться от них. Мы понимаем, что человек должен всегда платить налоги, если он обязан это делать, то есть он должен себя вести в соответствии с общим правилом (максимой).

Эти обстоятельства делают этику Канта в высшей степени при­влекательной. Что же можно по ее поводу возразить? Основных возражений — три. Во-первых, хотя Кант и старается доказать, что моральная ценность поступка зависит исключительно от опре­деляющего его мотива, в действительности, при определении пра­вильности или неправильности действия он подспудно все-таки об­ращается к рассмотрению его последствий. Так, не заявляя об этом прямо, Кант показывает, что результат поведения не в соответст­вии с категорическим императивом сделал бы человеческую жизнь, в нашем ее понимании, невозможной. Например, он говорит: "Вот здесь-то я сразу стану осознавать, что хотя я и хотел бы лгать сам, мне бы ни в коем случае не захотелось, чтобы возможность лжи стала всеобщим законом. Поскольку при таком положении дел мои будущие заявления вряд ли бы вызвали к себе серьезное отноше­ние со стороны тех, кто с таким нововведением не согласился бы, а Те, кто поспешил бы его принять, отвечали бы мне той же моне­той". Приводя этот пример, Кант обращается к последствиям лжи ("отвечали бы мне той же монетой"), и, в той степени, в какой он отходит от своего первоначального утверждения касаться исключи­тельно мотивов, это делает его теорию несколько непоследователь­ной.

Вторая существенная претензия к этике Канта в том, что она не рассматривает конфликта обязанностей, представляющего, пожа­луй, один из наиболее животрепещущих и серьезных случаев мо­ральных затруднений. Представим, что я пообещал не разглашать секрета, а кто-то спрашивает меня об этом. Я не могу одновременно и сказать правду, и сдержать свое обещание, хотя, вооружившись теорией Канта, я должен сделать и то, и другое. В этой ситуации я, естественно, не могу универсализировать мое поведение: если я ска­жу правду, то нарушу обещание не разглашать секрет; если сдержу свое обещание — не скажу правды.

Третья проблема связана с только что рассмотренной и заключа­ется в том, что Кант чрезмерно настаивает на недопустимости лжи или нарушения обещаний. Согласно более умеренным версиям объ­ективизма, подобная безусловность не должна иметь места. В свете этого возражения, нравственные правила необходимо истолковы­вать скорее как обобщения, чем как категорические требования, не имеющие исключений. Вообще, мы должны говорить правду, но воз­можно и стечение таких обстоятельств, когда мы будем чувствовать себя морально обязанными лгать. Например, если вооруженный ре­вольвером маньяк ищет свою родственницу, чтобы убить ее, было бы крайне аморальным сообщить ему, где она находится, только на основании того, что все должны говорить правду. Честность, вер­ность слову, возврат долга — обязанности, которых необходимо при­держиваться, при условии отсутствия каких-либо из ряда вон вы­ходящих факторов. В. Д. Росс называл такие обязанности оче­видным долгом. Каждый должен выполнять эти обязанности, если не говорить об экстраординарных ситуациях, и, в первую очередь, при прочих равных условиях. Это, третье, возражение не отнимает у моральности ее объективность, но уже не привязывает ее жестко к тому, что противно здравому смыслу, то есть к необходимости всег­да говорить правду, всегда выполнять обещания безотносительно условий и обстоятельств. Разве у нас нет морального права осудить попавшего в плен солдата, который разгласил военную тайну на основании того, что он должен следовать категорическому импера­тиву?

Этим кратким обсуждением этики Канта мы завершаем знаком­ство с этическими воззрениями классической философии.