Широко популяризированный цикл «О Садко купце, богатом госте» насчитывает свыше пятидесяти былинных интерпретаций.[1] Считается, что эти сказания о коммерческих буднях, об удачливом и оборотистом купце. В лице главного героя народный эпос явил «образец своеобразного богатыря торговли…»,[2] превратившегося в новгородского монополиста, строившего церкви и «попавшего за то в летописи».[3] Некоторые пытались разглядеть в этих напевах лицо древнего Новгорода той поры. Однако, чтобы настроиться на восприятие былины нужно оттолкнуться от слова «богатый». В свое время историк Игорь Фроянов и филолог Юрий Юдин справедливо указывали: понятие «богатый» в древности имело непривычное для сегодняшнего времени значение. Оно носило сакральный характер, неслучайно сам термин богатство содержит в себе корень «бог». Отсюда богатый – пользующийся расположением богов, а не накопитель материальных средств.[4]
Эта мысль перекликается с наблюдением филолога-философа Фридриха Ницше, проследившего этимологию слов «хороший» и «плохой». Практически во всех основных языках термин «хороший» происходил от богатого душой, благородного; «плохой» – означало полную противоположность (бедный). Лишь во второй половине ХVII века значение этих слов кардинально меняется, прочно прикрепляясь к денежно-имущественной стороне.[5] Однако, нынешние энциклопедии по мифологии, по-прежнему, склоны под богатством понимать исключительно «изобилие земных благ (скота, урожая, денег)».[6]
Образ Садко весьма древний: в некоторых записях этот герой фигурирует вместе с Микулой Селяниновичем, Вольгой, у него проживал даже сам Святогор.[7] Кроме того, легенды о Садко распространены в эпосе различных стран. Всеволод Миллер выявил явные параллели в финских преданиях о гусляре Вейнемейнена и водяном царе Калевале.[8] Знаток западного фольклора Александр Веселовский обнаружил те же сюжеты в скандинавских сагах.[9] Восточные образцы этой былины представлены еще шире и четче. Как показал Владимир Стасов, брахманские редакции и буддийские легенды на удивление схожи с приключениями Садко. Например, в сказании, где новгородец строит христианскую церковь, «маковицы золотит», «иконы изукрашивает»,[10] по буддийским или индийским сюжетам герои также воздвигают и украшают храмы.[11] Добавим, аналогии отечественного и восточного эпоса всплывают постоянно. К примеру, советские переводчики грандиозной «Махабхараты» поражались совпадением одного ее сюжетного эпизода с поэмой Александра Пушкина «Руслан и Людмила». Причем тогда индийские образцы еще не были известны образованной России: великий поэт нашел их непосредственно в русской народной среде.[12]
«Интернациональные» черты должны не только указывать на эпическую общность, но и выводить на глубинные смыслы. Их невозможно понять вне культуры той ушедшей цивилизации, придавленной затем конфессиями, государственными образованиями и т.д. Сказания о Садко – это образное раскрытие человеческого духа, пути обретения подлинного богатства, чему и посвящен этот мировоззренческий сюжет. У Садко прежде имущества не было: в этой начальной стадии упоминается о «гуселках яровчаты» и о «бел-горюч камне». Надо заметить, гусли в разных былинах, то и дело, возникают в сюжетах о богатырях; присутствует в них и «бел-горюч камень». Как мы теперь понимаем, все это тесно связано с тем же понятием ветров (вибраций), коим оперирует былина.
Поясним, гусли, как музыкальный инструмент, имели дополнительную сакральную нагрузку, что забыто сегодня. Они помогали настраиваться на окружавшие нас ветра, выходить на природные резонансы, говоря иначе, помогали обратиться к душе, как части человеческой духовности. Гусли – это своего рода «конь», на котором исполнитель и слушатели переносились в иное духовное состояние (в чистое поле). Что касается «бел-горюч камня», то он считался источником всех ветров, идущих, в том числе, и от земли. Усиление вибраций всегда повышает температуру, отсюда и название; на таких камнях всегда таял снег. Садко садился на ветра с гуслями у Ильмень озера.[13] Водное пространство тогда мыслилось, как граница между нашим и потусторонним миром.[14]
Игра на гуслях, настраивание на природные резонансы приводили к тому, что «волна в озере сходилася, вода ли с песком помутилося», вызывая испуг у Садко.[15] Только на третий раз тот осмелился продолжить игру и перед ним появился царь водяной,[16] в другом издании – морской.[17] Таким образом, Садко стал ведать о ветрах, персонализированных здесь в образе этого царя. Последний подвигает того «ударить о велик заклад, заложив свою буйну голову», что в Ильмень озере водится «три рыбины – золоты перья».[18] Речь о рыбе неслучайна: издавна она олицетворяла духовность волны, напомним и Христа часто связывали с образом рыбы. Садко приходит на пир в Новгород, куда его раньше не звали, закладывает свою голову против трех лавок товара купеческого, т.е. «торгует» своим словом.
Выловленные три рыбины символизировали триединство духа, чем Садко делился с людьми и «стал получать барыши великие».[19] Если раньше он ждал, когда его позовут на честной пир, то теперь уже сам начал давать пиры, где другие похваляются, т.е. бьются о заклад, как ранее сам Садко.[20] С этих пор беспокойство нейтрализуется знаниями, через переданное знание приобретается сила и защита, у него появляется своя дружина, которая строит первый корабль для странствования в синем море т.е. в море человеческом. Построив червлен корабль, Садко становится кормчим, окормляя свою дружину, показывая духовную ипостась. Согласимся, весь этот сюжет зримо напоминает евангельский с обретением Христом апостолов, понесших о нем весть по земле.
Цель первого путешествия Садко – морское царство, где шел спор между водяным царем и царицей, что на Руси дороже: злато-серебро или булат-железо? У Рыбникова морская царица убеждала в предпочтительности золота и серебра. По сюжету Садко разрешает этот спор: «у нас злато-серебро на Руси дорого, а булат-железо не дешевле… без злато-серебра сколько можно жить, а без булату-железа жить-то не можно… никакому званию».[21] Суть: ценность булат-железа в том, что оно оберегает, потому-то и необходимо каждому вне зависимости от звания. Злато-серебро – придается, для чего надо сначала сберечься. Иначе говоря, Садко примиряет ветра человеческие и земные, а, значит, раскрывает духовность, которую он несет.
Не случайно, что именно здесь упоминается о его женитьбе и появлении сына, т.е. появляются те, кто наследует ему на земле, куда тот и устремляется. Вполне понятен его отказ на предложение царя взять в жены морскую дочь: Садко попросил любимую царскую дочь доставить его на Русь: «прощай царевна морская, я к тебе женихом не пришел, а ты мне в невесты не пришла».[22] Женщина всегда олицетворяется с землей: неслучайно у Микулы Селяниновича дочери (Василиса - Ставру, Настасья - Добрыне) придавали силу своим мужьям. Приобщение к земным ветрам дает богатство, эти знания делают человека богатым, т.е. приобщенными к богу.
Следующее, ключевое путешествие Садко связано с обретением им родительского статуса. Тут уже сама «дружинушка хоробрая строит кораблики великие», берет бессчетную золотую казну, выкупает товар в Новгороде,[23] т.е. становится кормчими (как апостолы). Затем пришел черед товаров московских, поспевают товары заморские, но на далекие территории обязательства не распространяются.[24] Под всей этой «торговлей» подразумевается передача блага (знаний о ветрах и их назначении), после чего получившие его, становятся неуничтожимой частью (закладом) души тех, кто поделился этим богатством. Однако, корабли встали в синем море: «а волной-то бьет, паруса-то рвет, как все ломает черны корабли»,[25] т.е. их колотит. Значит Садко должен до конца выполнить свое предназначение, вновь войти в царство морское. Он берет на себя эту миссию, хотя пытается избежать судьбы, отсюда вариации с неумолимым жребием.
Такие мотивы схожи с новозаветными писаниями о Христе, испытывавшего подобные чувства накануне распятия. «Не толь мне страшно принять смерть на синем море»[26] – произносит и Садко, готовя завещанье перед невозвратным путем. Интересно, что сейчас он берет с собой гусли, а не просто, как в предыдущий раз, опускается в глубины на доске дубовой.[27] Причем, на ней Садко засыпает и просыпается лишь на дне морском, что подчеркивают разные певцы.[28] Это отражает предания, по которым переход в тот мир может происходить во сне. Игра Садко на гуслях, по просьбе морского царя, есть образ игры с ветрами, которые былина называет «бесовскими»; от них разбиваются корабли, тонет много людей.[29]
В этот момент, «как тронуло Садко в плечо во правое», что по «Трепетнику» считалось доброй приметой, появился Микола Можайский.[30] Он призывает прекратить игру, отказаться от предложений морского владыки – выбрать себе невесту. Чтобы в конец не раздражать царя, старик наставляет согласиться на «девице Чернавушке», но не дотрагиваться до нее.[31] Историко-филологическая наука видела в этом девичьем образе Чернавы служанку, выполняющую черновую работу.[32] Однако Стасов определил, что это имя аналогия девы, прядущей «черными нитками» и олицетворявшей ночь в фольклорном памятнике «Махабхарата».[33] Садко ложится спать с этой девицей: «свои рученьки к сердцу прижал, со полуночи, в просоньи, ногу левую накинул он на молоду жену».[34]
В итоге наш герой оказывается возле реки Волхов близ Новгорода. Там его встретила молодая жена с малым детищем, и Садко уже больше не ездил по синему морю. Один из былинных вариантов заканчивается тем, что Садко по обещанию Миколе Можайскому построил церковь соборную.[35] Вообще, персона этого старче традиционно рассматривается, как опознавательный христианский знак. Поэтому сегодня расшифровка былины идет по линии трансформации язычника в христианина: Садко отрекается от языческой силы и больше не ездит по синему морю. Такую трактовку все же следует признать шагом вперед, поскольку на первый план выдвигается уже религиозная составляющая, а не купеческие дела, как ранее.[36]
Однако образ Садко далек от христианства. Храм строится на небесах, а не на земле, его последнее путешествие заканчивается не в Новгороде, а на небесах. Садко – создатель духовного мира людей, откуда параллели с Христом, занимавшегося тем же. Через яркий образ Садко былина раскрывает триединство духа: плотского, закладного и родительского, что сильно отличается от христианской троицы. Плотский дух наполняется закладами, т.е. частицами тех людей, с которыми он по жизни был связан благом. Именно они после выхода из плоти (смерти) становится фундаментом потусторонней жизни и перехода в родительское качество. Образ Садко, открывшего этот духовный путь, соизмерим со значимостью былинных богатырей первого ряда, и несет не меньшую смысловую нагрузку.
[1] Смирнов Ю.И., Смолицкий В.Г. Новгород и русская эпическая традиция // Новгородские былины. М., 1978. С. 378.
[2] Песни, собранные П.В. Киреевским. Ч. V. М., 1864. С. LXVII (Примечания).
[3] Там же. С. CХIII.
[4] Фроянов И.Я., Юдин Ю.И. Старинная история // Фроянов И.Я., Юдин Ю.И. Былинная история (работы разных лет). Спб., 1997. С. 236.
[5] Ницше Ф. Генеалогия морали // Ницше Ф. Сочинения. Т. 2. М., 1990. С. 418.
[6] Славянская мифология: энциклопедический словарь. М., 2012. С. 45-46.
[7] Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом (№ 2 Садко, Вольга и Микула; № 119 Святогор и Садко). М., 1873. С. 14-18, 642-646.
[8] Мандельштам И.Э. Садко – Вейнемейнен // Журнал министерства народного просвещения. 1898. № 2. С. 328-329.
[9] Веселовский А.Н. Былина о Садко // Журнал министерства народного просвещения. 1886. № 12. С. 251-284.
[10] Песни, собранные П.В. Киреевским (№ 3 Садко купец, богатый гость). Ч. V. М., 1863. С. 52.
[11] Стасов В.В. Происхождение русских былин // Стасов В.В. Сочинения. Т. 3. Спб., 1894. С. 1087-1088.
[12] Гринцер П.А. Древнеиндийский эпос. Генезис и типология. М., 1974. С. 178-179.
[13] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (№ 64 Садко купец, богатый гость). Ч. I. М., 1861. С. 371.
[14] Славянская мифология: энциклопедический словарь. М., 2012. С. 80-81.
[15] Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом (№ 70 Садко). С. 385.
[16] Там же.
[17] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (№ 64 Садко купец, богатый гость). Ч. I. С. 371.
[18] Там же.
[19] Там же. С. 372.
[20] Там же. С. 373.
[21] Песни, собранные П.В. Киреевским (№ 1 Садко купец, богатый гость). Ч. V. С. 38.
[22] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (№ 62 Садко купец, богатый гость). Ч. I. С. 366-367.
[23] Там же. (№ 63 Садко купец, богатый гость). С. 368
[24] Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом (№ 70 Садко). С. 392.
[25] Там же. С. 393.
[26] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (№ 64 Садко купец, богатый гость). Ч. I. С. 377.
[27] Там же. С. 368.
[28] Там же. С. 377; Песни, собранные П.В. Киреевским (№ 1 Садко купец, богатый гость). Ч. V. С. 38.
[29] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым Ч. I. С. 369.
[30] Там же (№ 63 Садко купец, богатый гость). С. 378.
[31] Там же (№ 64 Садко купец, богатый гость). С. 379.
[32] Новгородские былины. С. 400.
[33] Стасов В.В. Происхождение русских былин // Стасов В.В. Сочинения. Т. 3. С. 1074.
[34] Песни, собранные П.В. Киреевским (№ 1 Садко купец, богатый гость). Ч. V. С. 46.
[35] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (№ 63 и № 64 Садко купец, богатый гость). Ч. I. С. 370, 380.
[36] Пятакова Н.Л. К вопросу о расшифровке сюжета Новгородской былины о Садко // Проблемы истории России. Сбор. науч. трудов. Вып. 3. Екатеринбург, 2000. С. 198.