Широко популяризированный цикл «О Садко купце, богатом госте» насчитывает свыше пятидесяти былинных интерпретаций.[1] Считается, что эти сказания о коммерческих буднях, об удачливом и оборотистом купце. В лице главного героя народный эпос явил «образец своеобразного богатыря торговли…»,[2] превратившегося в новгородского монополиста, строившего церкви и «попавшего за то в летописи».[3] Некоторые пытались разглядеть в этих напевах лицо древнего Новгорода той поры. Однако, чтобы настроиться на восприятие былины нужно оттолкнуться от слова «богатый». В свое время историк Игорь Фроянов и филолог Юрий Юдин справедливо указывали: понятие «богатый» в древности имело непривычное для сегодняшнего времени значение. Оно носило сакральный характер, неслучайно сам термин богатство содержит в себе корень «бог». Отсюда богатый – пользующийся расположением богов, а не накопитель материальных средств.[4]
Эта мысль перекликается с наблюдением филолога-философа Фридриха Ницше, проследившего этимологию слов «хороший» и «плохой». Практически во всех основных языках термин «хороший» происходил от богатого душой, благородного; «плохой» – означало полную противоположность (бедный). Лишь во второй половине ХVII века значение этих слов кардинально меняется, прочно прикрепляясь к денежно-имущественной стороне.[5] Однако, нынешние энциклопедии по мифологии, по-прежнему, склоны под богатством понимать исключительно «изобилие земных благ (скота, урожая, денег)».[6]
Образ Садко весьма древний: в некоторых записях этот герой фигурирует вместе с Микулой Селяниновичем, Вольгой, у него проживал даже сам Святогор.[7] Кроме того, легенды о Садко распространены в эпосе различных стран. Всеволод Миллер выявил явные параллели в финских преданиях о гусляре Вейнемейнена и водяном царе Калевале.[8] Знаток западного фольклора Александр Веселовский обнаружил те же сюжеты в скандинавских сагах.[9] Восточные образцы этой былины представлены еще шире и четче. Как показал Владимир Стасов, брахманские редакции и буддийские легенды на удивление схожи с приключениями Садко. Например, в сказании, где новгородец строит христианскую церковь, «маковицы золотит», «иконы изукрашивает»,[10] по буддийским или индийским сюжетам герои также воздвигают и украшают храмы.[11] Добавим, аналогии отечественного и восточного эпоса всплывают постоянно. К примеру, советские переводчики грандиозной «Махабхараты» поражались совпадением одного ее сюжетного эпизода с поэмой Александра Пушкина «Руслан и Людмила». Причем тогда индийские образцы еще не были известны образованной России: великий поэт нашел их непосредственно в русской народной среде.[12]
|
«Интернациональные» черты должны не только указывать на эпическую общность, но и выводить на глубинные смыслы. Их невозможно понять вне культуры той ушедшей цивилизации, придавленной затем конфессиями, государственными образованиями и т.д. Сказания о Садко – это образное раскрытие человеческого духа, пути обретения подлинного богатства, чему и посвящен этот мировоззренческий сюжет. У Садко прежде имущества не было: в этой начальной стадии упоминается о «гуселках яровчаты» и о «бел-горюч камне». Надо заметить, гусли в разных былинах, то и дело, возникают в сюжетах о богатырях; присутствует в них и «бел-горюч камень». Как мы теперь понимаем, все это тесно связано с тем же понятием ветров (вибраций), коим оперирует былина.
|
Поясним, гусли, как музыкальный инструмент, имели дополнительную сакральную нагрузку, что забыто сегодня. Они помогали настраиваться на окружавшие нас ветра, выходить на природные резонансы, говоря иначе, помогали обратиться к душе, как части человеческой духовности. Гусли – это своего рода «конь», на котором исполнитель и слушатели переносились в иное духовное состояние (в чистое поле). Что касается «бел-горюч камня», то он считался источником всех ветров, идущих, в том числе, и от земли. Усиление вибраций всегда повышает температуру, отсюда и название; на таких камнях всегда таял снег. Садко садился на ветра с гуслями у Ильмень озера.[13] Водное пространство тогда мыслилось, как граница между нашим и потусторонним миром.[14]
Игра на гуслях, настраивание на природные резонансы приводили к тому, что «волна в озере сходилася, вода ли с песком помутилося», вызывая испуг у Садко.[15] Только на третий раз тот осмелился продолжить игру и перед ним появился царь водяной,[16] в другом издании – морской.[17] Таким образом, Садко стал ведать о ветрах, персонализированных здесь в образе этого царя. Последний подвигает того «ударить о велик заклад, заложив свою буйну голову», что в Ильмень озере водится «три рыбины – золоты перья».[18] Речь о рыбе неслучайна: издавна она олицетворяла духовность волны, напомним и Христа часто связывали с образом рыбы. Садко приходит на пир в Новгород, куда его раньше не звали, закладывает свою голову против трех лавок товара купеческого, т.е. «торгует» своим словом.
|
Выловленные три рыбины символизировали триединство духа, чем Садко делился с людьми и «стал получать барыши великие».[19] Если раньше он ждал, когда его позовут на честной пир, то теперь уже сам начал давать пиры, где другие похваляются, т.е. бьются о заклад, как ранее сам Садко.[20] С этих пор беспокойство нейтрализуется знаниями, через переданное знание приобретается сила и защита, у него появляется своя дружина, которая строит первый корабль для странствования в синем море т.е. в море человеческом. Построив червлен корабль, Садко становится кормчим, окормляя свою дружину, показывая духовную ипостась. Согласимся, весь этот сюжет зримо напоминает евангельский с обретением Христом апостолов, понесших о нем весть по земле.
Цель первого путешествия Садко – морское царство, где шел спор между водяным царем и царицей, что на Руси дороже: злато-серебро или булат-железо? У Рыбникова морская царица убеждала в предпочтительности золота и серебра. По сюжету Садко разрешает этот спор: «у нас злато-серебро на Руси дорого, а булат-железо не дешевле… без злато-серебра сколько можно жить, а без булату-железа жить-то не можно… никакому званию».[21] Суть: ценность булат-железа в том, что оно оберегает, потому-то и необходимо каждому вне зависимости от звания. Злато-серебро – придается, для чего надо сначала сберечься. Иначе говоря, Садко примиряет ветра человеческие и земные, а, значит, раскрывает духовность, которую он несет.
Не случайно, что именно здесь упоминается о его женитьбе и появлении сына, т.е. появляются те, кто наследует ему на земле, куда тот и устремляется. Вполне понятен его отказ на предложение царя взять в жены морскую дочь: Садко попросил любимую царскую дочь доставить его на Русь: «прощай царевна морская, я к тебе женихом не пришел, а ты мне в невесты не пришла».[22] Женщина всегда олицетворяется с землей: неслучайно у Микулы Селяниновича дочери (Василиса - Ставру, Настасья - Добрыне) придавали силу своим мужьям. Приобщение к земным ветрам дает богатство, эти знания делают человека богатым, т.е. приобщенными к богу.
Следующее, ключевое путешествие Садко связано с обретением им родительского статуса. Тут уже сама «дружинушка хоробрая строит кораблики великие», берет бессчетную золотую казну, выкупает товар в Новгороде,[23] т.е. становится кормчими (как апостолы). Затем пришел черед товаров московских, поспевают товары заморские, но на далекие территории обязательства не распространяются.[24] Под всей этой «торговлей» подразумевается передача блага (знаний о ветрах и их назначении), после чего получившие его, становятся неуничтожимой частью (закладом) души тех, кто поделился этим богатством. Однако, корабли встали в синем море: «а волной-то бьет, паруса-то рвет, как все ломает черны корабли»,[25] т.е. их колотит. Значит Садко должен до конца выполнить свое предназначение, вновь войти в царство морское. Он берет на себя эту миссию, хотя пытается избежать судьбы, отсюда вариации с неумолимым жребием.
Такие мотивы схожи с новозаветными писаниями о Христе, испытывавшего подобные чувства накануне распятия. «Не толь мне страшно принять смерть на синем море»[26] – произносит и Садко, готовя завещанье перед невозвратным путем. Интересно, что сейчас он берет с собой гусли, а не просто, как в предыдущий раз, опускается в глубины на доске дубовой.[27] Причем, на ней Садко засыпает и просыпается лишь на дне морском, что подчеркивают разные певцы.[28] Это отражает предания, по которым переход в тот мир может происходить во сне. Игра Садко на гуслях, по просьбе морского царя, есть образ игры с ветрами, которые былина называет «бесовскими»; от них разбиваются корабли, тонет много людей.[29]
В этот момент, «как тронуло Садко в плечо во правое», что по «Трепетнику» считалось доброй приметой, появился Микола Можайский.[30] Он призывает прекратить игру, отказаться от предложений морского владыки – выбрать себе невесту. Чтобы в конец не раздражать царя, старик наставляет согласиться на «девице Чернавушке», но не дотрагиваться до нее.[31] Историко-филологическая наука видела в этом девичьем образе Чернавы служанку, выполняющую черновую работу.[32] Однако Стасов определил, что это имя аналогия девы, прядущей «черными нитками» и олицетворявшей ночь в фольклорном памятнике «Махабхарата».[33] Садко ложится спать с этой девицей: «свои рученьки к сердцу прижал, со полуночи, в просоньи, ногу левую накинул он на молоду жену».[34]
В итоге наш герой оказывается возле реки Волхов близ Новгорода. Там его встретила молодая жена с малым детищем, и Садко уже больше не ездил по синему морю. Один из былинных вариантов заканчивается тем, что Садко по обещанию Миколе Можайскому построил церковь соборную.[35] Вообще, персона этого старче традиционно рассматривается, как опознавательный христианский знак. Поэтому сегодня расшифровка былины идет по линии трансформации язычника в христианина: Садко отрекается от языческой силы и больше не ездит по синему морю. Такую трактовку все же следует признать шагом вперед, поскольку на первый план выдвигается уже религиозная составляющая, а не купеческие дела, как ранее.[36]
Однако образ Садко далек от христианства. Храм строится на небесах, а не на земле, его последнее путешествие заканчивается не в Новгороде, а на небесах. Садко – создатель духовного мира людей, откуда параллели с Христом, занимавшегося тем же. Через яркий образ Садко былина раскрывает триединство духа: плотского, закладного и родительского, что сильно отличается от христианской троицы. Плотский дух наполняется закладами, т.е. частицами тех людей, с которыми он по жизни был связан благом. Именно они после выхода из плоти (смерти) становится фундаментом потусторонней жизни и перехода в родительское качество. Образ Садко, открывшего этот духовный путь, соизмерим со значимостью былинных богатырей первого ряда, и несет не меньшую смысловую нагрузку.
[1] Смирнов Ю.И., Смолицкий В.Г. Новгород и русская эпическая традиция // Новгородские былины. М., 1978. С. 378.
[2] Песни, собранные П.В. Киреевским. Ч. V. М., 1864. С. LXVII (Примечания).
[3] Там же. С. CХIII.
[4] Фроянов И.Я., Юдин Ю.И. Старинная история // Фроянов И.Я., Юдин Ю.И. Былинная история (работы разных лет). Спб., 1997. С. 236.
[5] Ницше Ф. Генеалогия морали // Ницше Ф. Сочинения. Т. 2. М., 1990. С. 418.
[6] Славянская мифология: энциклопедический словарь. М., 2012. С. 45-46.
[7] Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом (№ 2 Садко, Вольга и Микула; № 119 Святогор и Садко). М., 1873. С. 14-18, 642-646.
[8] Мандельштам И.Э. Садко – Вейнемейнен // Журнал министерства народного просвещения. 1898. № 2. С. 328-329.
[9] Веселовский А.Н. Былина о Садко // Журнал министерства народного просвещения. 1886. № 12. С. 251-284.
[10] Песни, собранные П.В. Киреевским (№ 3 Садко купец, богатый гость). Ч. V. М., 1863. С. 52.
[11] Стасов В.В. Происхождение русских былин // Стасов В.В. Сочинения. Т. 3. Спб., 1894. С. 1087-1088.
[12] Гринцер П.А. Древнеиндийский эпос. Генезис и типология. М., 1974. С. 178-179.
[13] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (№ 64 Садко купец, богатый гость). Ч. I. М., 1861. С. 371.
[14] Славянская мифология: энциклопедический словарь. М., 2012. С. 80-81.
[15] Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом (№ 70 Садко). С. 385.
[16] Там же.
[17] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (№ 64 Садко купец, богатый гость). Ч. I. С. 371.
[18] Там же.
[19] Там же. С. 372.
[20] Там же. С. 373.
[21] Песни, собранные П.В. Киреевским (№ 1 Садко купец, богатый гость). Ч. V. С. 38.
[22] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (№ 62 Садко купец, богатый гость). Ч. I. С. 366-367.
[23] Там же. (№ 63 Садко купец, богатый гость). С. 368
[24] Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом (№ 70 Садко). С. 392.
[25] Там же. С. 393.
[26] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (№ 64 Садко купец, богатый гость). Ч. I. С. 377.
[27] Там же. С. 368.
[28] Там же. С. 377; Песни, собранные П.В. Киреевским (№ 1 Садко купец, богатый гость). Ч. V. С. 38.
[29] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым Ч. I. С. 369.
[30] Там же (№ 63 Садко купец, богатый гость). С. 378.
[31] Там же (№ 64 Садко купец, богатый гость). С. 379.
[32] Новгородские былины. С. 400.
[33] Стасов В.В. Происхождение русских былин // Стасов В.В. Сочинения. Т. 3. С. 1074.
[34] Песни, собранные П.В. Киреевским (№ 1 Садко купец, богатый гость). Ч. V. С. 46.
[35] Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (№ 63 и № 64 Садко купец, богатый гость). Ч. I. С. 370, 380.
[36] Пятакова Н.Л. К вопросу о расшифровке сюжета Новгородской былины о Садко // Проблемы истории России. Сбор. науч. трудов. Вып. 3. Екатеринбург, 2000. С. 198.