Иными словами, и в 2010 г. стоимость капитального ремонта оказывается менее 1 тыс. руб. за 1 м2 (поскольку на 85 млрд. руб. предполагается часть жителей аварийных домов, не поддающихся ремонту, расселить в новые квартиры). На 1 тысячу рублей трудно сделать и косметический ремонт 1 метра жилья, а капитальный ремонт включает в себя ремонт несущих конструкций, замену кровли и инженерных коммуникаций.
В этом разделе Отчета, видимо, есть какая-то нестыковка количественных данных.
Сходная несоизмеримость присутствует в утверждении, посвященном основным фондам здравоохранения. В Отчете сказано: «Сегодня более 30% всех лечебных учреждений страны находятся в аварийном или требующем капитального ремонта состоянии. И это несмотря на все то, что уже было сделано в рамках национального проекта. Многие поликлиники и больницы не имеют достаточного оборудования для оказания медпомощи в соответствии с современными требованиями. Поэтому в течение двух ближайших лет мы выделим около 300 млрд. рублей на приведение всей сети здравоохранения страны в порядок».
Понятно, что 300 млрд. руб. — это сумма, которую Правительство посчитало возможным выделить на то, чтобы разрешить самые критические угрозы, возникшие из-за износа основных фондов. Но зачем говорить, что эти средства даны «на приведение всей сети здравоохранения страны в порядок»? Ведь масштаб проблемы и размер выделенных средств несоизмеримы. Чтобы определить масштаб проблемы, надо было бы сказать, сколько денег «недовложили» в сеть здравоохранения за 20 лет по сравнению с нормальными затратами на ее воспроизводство (на строительство, капитальный ремонт зданий и сооружений, на содержание и обновление приборов и оборудования).
В России около 50 тыс. больниц, поликлиник и других лечебных учреждений. 30% зданий (около 16 тыс.) надо сносить и капитально ремонтировать. Приборный парк надо закупать практически полностью, он изношен физически и морально до предела. 300 млрд. руб. — это в среднем по 6 млн. руб. на одну больницу или поликлинику. В Москве это стоимость однокомнатной квартиры. Можно ли на эти деньги привести в порядок здание и оборудование больницы? Так зачем создавать иллюзии! Гораздо важнее помочь обществу осознать суровую действительность, преодоление которой потребует от государства и населения больших, даже самоотверженных усилий.
Очень странной «количественно и качественно» представляется следующая инициатива Правительства в отношении «пожилых граждан»: «На лицевые счета пожилых граждан государство будет зачислять по одной тысяче рублей в год. Эти деньги могут быть использованы в качестве соплатежа за медицинскую страховку. А если в течение определенного периода времени необходимости обращаться к врачу не будет — средства будут зачисляться на пенсионный счет гражданина. Понятно, да? Гражданин имеет тысячу, обратился к врачу, значит оттуда пошло софинансирование. Не захотел идти к врачу, нет необходимости, значит, эта тысяча пойдет на пенсионный счет».
Недоумение вызывает сама формулировка «соплатежа за медицинскую страховку». Что это такое? Каждый гражданин имеет полис медицинского страхования и никаких платежей за него не вносит. Разве он, обращаясь к врачу, совершает какой-то платеж, к которому теперь может присовокупить свою данную государством тысячу? Куда, в какое окошечко он эту тысячу протянет? А если он не захочет пойти к врачу, кому и как он докажет, что у него «нет необходимости»? И что это за «пенсионный счет», на который кто-то перечислит тысячу рублей и с которого старик может эту тысячу взять? У кого есть такие счета и как оттуда можно получить деньги?
Но главное возражение вызывает сама идея: вот тебе тысяча рублей, хочешь — лечись, хочешь — потрать на что хочешь. Эта идея принижает сам смысл социального здравоохранения как формы «коллективного спасения», она соблазняет людей тем, что деньги на медицину — твои, потрать их на себя. Здесь — высказанный пока неявно отказ от здравоохранения и сдвиг к покупке медицинских услуг. Это — ложная рыночная утопия, которая уничтожает великое достижение цивилизации и социального государства.
Если реализация этой утопии заходит далеко, право на здоровье остается только у очень небольшого богатого меньшинства. А строго говоря, ни у кого. На Западе богатые люди, заболев серьезно, обращаются к системе социального здравоохранения — сидят в очереди в поликлинике, ложатся в общую палату в больнице. Потому что только эта, организованная государством, коммунальная система обладает возможностью создать и содержать целостную научно-техническую, информационную и организационную основу современной медицины. Без этой основы за свою тысячу никто не получит никакой помощи, ему порекомендуют отвар медвежьего ушка. А основа создается, когда эту тысячу каждый отдает в общий котел, а не «тратит на себя». Если он здоровяк, на эти деньги покупают томограф, чтобы лечить его незнакомого соотечественника, а здоровяку дают уверенность, что в случае чего и на него не пожалеют миллион. А с такой уверенностью и чистой совестью и умирать легче.
Зачем все эти странные инициативы, зачем мучить старых людей неведомыми и небывалыми проблемами и расчетами?
Если есть возможность — увеличьте всем пенсию на 83 руб. 33 коп. в месяц, и дело с концом. Хочет — прикупит себе медвежьего ушка, хочет — выпьет с приятелем пару кружек пива.
В Отчете уделено существенное место доктрине инновационного развития. Сказано, в частности: «Посткризисное развитие экономики мы связываем, прежде всего, с технологическим обновлением… Прямо скажем, пока серьезного эффекта, к сожалению, не ощущаем».
Благие пожелания и надежды — это, вообще-то, не жанр Отчета. Здесь от Правительства ожидали объяснения того факта, что «пока серьезного эффекта не ощущаем». А ведь разговор идет с 2001 года. Вопрос к Правительству: от каких реальных мер ожидали ощутить «серьезный эффект»? Ведь научно-техническая политика устранена в России сознательно и кардинально. Это был конкретный и политически оформленный исторический выбор, о его пересмотре и речи нет. Чубайс в нанотехнологиях и Вексельберг в Силиконовой долине — это и есть символическое выражение доктрины инновационного развития.
Можно ли принять следующие причины, которыми Правительство объясняет в Отчете отсутствие реальных сдвигов к инновационному типу развития?
«Во-первых, не наработана правоприменительная практика. Есть проблемы с администрированием. Многие компании просто не научились пользоваться предоставленными льготами. И налоговая служба должна помочь бизнесу разобраться в налоговых новациях, а не преследовать за несущественные ошибки». Это — уход от фундаментальных причин. Они в том, что за 20 лет практически демонтирована вся отечественная система научно-технической деятельности, подавлена мотивация всех участников инновационного процесса, начиная с рабочих и студентов и кончая академиками и министрами. А дело сводят к налоговому законодательству!
Лейтмотивом Отчета стала надежда на то, что ослабление государственного контроля и надзора, увеличение для частного капитала масштаба и разнообразия свобод и льгот приведет к появлению дееспособного и ответственного предпринимателя. В методологическом плане это — глубокое заблуждение.
Эффективный и ответственный предприниматель — продукт большой системы социальных, культурных и экономических усилий государства и общества. Без этой системы уход государства приводит лишь к появлению хищного антисоциального и антинационального культурно-исторического типа, который начинает доминировать в элите. А этой системы «созидания ответственного предпринимателя» не сложилось, и, похоже, государство этим заниматься не собирается.
В Отчете сказано: «Зачем университетам каждые шесть лет получать лицензии? Собирать для этого пакет из 250 документов объемом 3 тысячи листов?.. Особо подчеркну: знаете, всегда возникает много вопросов — мы отменим то, отменим это, как бы хуже не было. Так мне кажется, что хуже просто некуда. Вспомните, как здесь в Москве рушились спортивные комплексы. Все правильно, все сертификаты есть, и бумажки все собрали, а крыша рухнула».
Вероятно, университетам продлевать каждые шесть лет лицензии действительно не нужно — это вопрос профессионального решения, и спорить не будем. Хотя заметим, что этот якобы очевидно нелепый порядок установлен именно Правительством — так каковы были доводы за введение этого порядка?
Но главное, это ощущение, будто «хуже просто некуда». Это ощущение служит основанием, чтобы «отменить то, отменить это». Мол, раз хуже быть не может, то, значит, будет лучше. Но это ошибочное ощущение. Хуже быть может, причем настолько, что наше воображение отказывается рисовать эти образы — оберегает наше сознание. Изменяя нынешнее состояние, Правительство обязано изложить доводы в пользу того, что «будет лучше». Вот, в Москве «все сертификаты есть, и бумажки все собрали, а крыша рухнула». Значит, надо отменить «сертификаты и все бумажки»? Нет, это было бы неразумно. Надо выяснить, почему чиновники выдают «липовые сертификаты», и устранить причины. Но все это — банальные рассуждения. Устранять причины — несравненно сложнее, чем отменить сертификаты, и Правительство идет именно по этому пути «экономии усилий».
Наконец, в Отчете Правительство напоминает всем о необходимости культивировать конкуренцию — магическое средство возродить величие России. Председатель Правительства предупредил: «Напоминаю губернаторам, что региональные программы по развитию конкуренции должны быть подготовлены до 1 июня».
Вот это правильно! Программы по развитию конкуренции должны быть подготовлены именно к Международному Дню защиты детей!
В целом из двух Отчетов Правительства в кризисные 2008 и 2009 годы видно, что главная стратегия «борьбы с кризисом» заключается в распределении денег, которыми еще располагает государство. Это — продолжение прежней экономической политики. Основная часть утверждений Отчетов сводится к сообщению размера финансовых средств, которые Правительство направило в ту или иную сферу. Отчеты действительно носят характер бухгалтерского документа, в то время как Правительство должно отчитаться о результатах своего правления. Для этого нужны показатели не входов в систему, а выходов, которые характеризуются совсем другими индикаторами и оцениваются совсем другими критериями — не затрат, а эффекта.
Но кризис — особый тип бытия. Это — болезнь общества (хозяйства, государства). Как и при болезни человека, на этот период необходимо создать особый тип жизнеустройства, качественно отличный от жизнеустройства стабильного времени. При серьезной болезни человека меняется его образ жизни. Для защиты его организма применяются лекарства и процедуры, которые уничтожают болезнетворное начало или повышают защитные способности органов и тканей. Иногда необходимо временное замещение органов искусственными устройствами (почка, легкие). В крайних случаях производят хирургическое вмешательство, изменяя саму структуру организма путем ампутации или трансплантации.
Из этой аналогии следует, что защита от «болезни» кризиса не может быть достигнута просто раздачей тех средств, которые хозяйство получало в благополучное время. Распределение денег, которые бы заменили прежние прибыль, кредиты или зарплату, не лечит, как каша не лечит больного. Кризис требует создания новых социальных форм и ослабления или ликвидации тех социальных форм, которые провоцируют болезнь или усиливают болезнетворное начало.
Вспомним: все большие и успешно преодоленные кризисы — всегда они были периодом интенсивного социального конструирования и создания новых форм общественной организации. Так, программа выхода из Великой депрессии США вошла в историю как «кейнсианская революция», новый этап в социальной организации западного капитализма. «Реформы Эрхарда» в послевоенной Германии многое почерпнули из ордолиберализма, социального учения, соединившего либерализм с немецким государственным порядком. Что уж говорить о НЭПе как восстановлении страны после кризиса семи лет войны. Это общее правило: успешный выход из кризиса всегда сопряжен с глубоким обновлением социальной системы и, соответственно, технологического уклада. Но мы не видим никаких признаков такого поворота в России.
Другой недостаток Отчетов — умолчание о достижении гласно поставленных целей или о причинах невозможности их достичь. Так, 20 ноября 2008 года В.В. Путин сказал: «Сегодня нам необходимо решать вопрос кредитования отечественных компаний и предприятий — практически полностью за счет собственных финансовых ресурсов». Прошло полтора года — как обстоят дела с выполнением этой конкретной задачи? Российские корпорации снова набрали кредитов за рубежом. Значит, задача не решена. Почему?
Кризис 2008-2009 гг. — эпизод в большом и сложном процессе, который происходит в России и условно назван «переходным периодом». Рассказ о кризисе никак не исчерпывал задачи, которая стоит перед Отчетом Правительства. Сообщения об антикризисных мерах двух лет следовало встроить в контекст общего долговременного кризиса, который переживает Россия.
До сих пор, с 1992 года, власть не изложила ясно ни своих представлений о благой жизни, ни основных контуров того «образа будущего», к которому эта власть ведет Россию. Кризис, прервавший рутину нескончаемого «переходного периода», был поводом к тому, чтобы Правительство объяснило, каковы его главные функции вообще и в «переходный период» в частности. За какие стороны бытия России отвечает Правительство? Этого в Отчетах не было.
Не было в них и проведено разделение негативных процессов на два класса:
— процессы, порожденные целеполаганием 90-х годов, которых нынешнее государство пока не в состоянии остановить (как, например, деиндустриализации);
— процессы, порожденные целеполаганием периода 2000-2010 гг. (например, кредитный и потребительский бум).
Это разные системы, одинаково важные и во многом предопределяющие среднесрочное будущее.
Очевидная функция Правительства — предвидение угроз на кратко- и среднесрочный период (долгосрочные угрозы — предмет Посланий Президента). Эта функция не отражена в Отчетах. Изучив их, нельзя понять, как Правительство представляет себе «карту угроз» для России.
В целом, Правительство говорит о бытии России в категориях увеличения благ и выгод. На деле приоритетным для государства является обеспечение безопасности и предотвращение угроз (шире — минимизация ущерба). Тем более такая постановка задачи требуется в периоды кризисов и нестабильности.
Глава 20 ИЗЪЯНЫМЕТОДОЛОГИИ: МИФ ОБ ЭКОНОМИЧЕСКОМ КРИЗИСЕ В СССР
Элита экономистов, которая разрабатывала доктрину реформ, сдвинулась от рационального к мифологическому сознанию. Это стало угрозой для всего народного хозяйства. Продуктом мифотворчества стал сам рынок, который предполагалось построить из обломков советского хозяйства.
Виднейший американский экономист Дж. Гэлбрейт, который на ранней стадии ознакомился с планами реформ, которые были приняты к исполнению в России в 1992 г., сказал откровенно: «Говорящие — а многие говорят об этом бойко и даже не задумываясь — о возвращении к свободному рынку времен Смита не правы настолько, что их точка зрения может быть сочтена психическим отклонением клинического характера. Это то явление, которого у нас на Западе нет, которое мы не стали бы терпеть и которое не могло бы выжить» [15].
Психическое отклонение клинического характера — вот как воспринимался замысел реформы в России крупными западными специалистами, не имеющими причин лгать! Но невозможно представить себе, чтобы масса образованных людей в 1989-1991 г. одобрила глубокую, катастрофическую реорганизацию всего народного хозяйства страны совсем без всяких аргументов. Однако аномалия в разработке и восприятии программы реформ, несомненно, имела место — аргументы реформаторов противоречили логике и здравому смыслу.
Их кредо в 80-е годы сводилось к следующему: «Советская система хозяйства улучшению не подлежит. Она должна быть срочно ликвидирована путем слома, поскольку неотвратимо катится к катастрофе, коллапсу».
В таком явном виде эта формула стала высказываться лишь после 1991 г., до этого люди, еще не увлеченные антисоветским миражом, в нее бы просто не поверили — настолько это не вязалось с тем, что мы видели вокруг себя в 70 — 80-е годы. Однако после 1991 года уверенность, что советская экономика с начала 80-х годов катилась к катастрофе, стала превращаться в непререкаемую догму. В западной социальной филосрфии этому явлению даже был присвоен термин: «ретроспективный детерминизм». Неизбежность, предсказанная задним числом!42
А.Н. Яковлев в 2001 г. оправдывался задним числом: «Если взять статистику, какова была обстановка перед перестройкой, — мы же стояли перед катастрофой. Прежде всего экономической. Она непременно случилась бы через год-два» [104].
Заметим, что это утверждение А.Н. Яковлева, если его принимать всерьез, говорит о лживости горбачевской бригады реформаторов. В 1988 г. Яковлев публично заявлял прямо противоположное тому, что сказал в 2001 г., а именно: «Нужен поистине тектонический сдвиг в сторону производства предметов потребления… Мы можем это сделать, наша экономика, культура, образование, все общество давно уже вышли на необходимый исходный уровень » (выделено мною. — Автор).
Если он говорил это в тот момент, когда Политбюро действительно считало, что «мы стояли перед катастрофой, прежде всего экономической», то он поступал как сознательный вредитель. Но, скорее всего, ничего подобного в 1988 г. в Политбюро не говорилось и признаков катастрофы Яковлев не видел.
21 апреля 2004 г. подобные откровения сделал в публичной лекции член одной из трех групп реформаторов-теоретиков, В. Найшуль. Он сказал: «Реформа — это всегда какой-то умственный продукт, и реформы 90-х годов, по крайней мере, в их экономической части — это умственный продукт группы, членом которой я был.
В конце 70-х годов не только наша группа, но и еще несколько толковых человек в Госплане знали, что страна находится в смертельном экономическом кризисе… Точка, в которой чувствуются все проблемы плановой экономики — это Госплан. Госплан лихорадило, лихорадило не как организацию, а как схему работы — Госплан все время пересчитывал собственные планы. Итак, в конце 70-х годов в Госплане ощущалось, что система находится в кризисе, из которого у нее, по всей видимости, нет выхода…
Выход был в децентрализации. Децентрализация — все с этим соглашались, но дальше надо было додумать. Может быть, потому что мы были математиками, людьми со свободной головой для логического анализа, ясно было, что отсюда следуют свободные цены. Если у нас свободные цены, то возникает вопрос о собственности… Мы получаем, что необходима частная собственность, а необходимость частной собственности предполагает приватизацию» [77].
Разберем аргументы Найшуля.
«Несколько толковых человек» считают, что «страна находится в смертельном экономическом кризисе».
Это мнение нетривиальное, однако видимых симптомов смертельной болезни Найшуль не называет. Рациональных доводов нет, хотя они необходимы, ибо множество других толковых людей вовсе не считали, что «страна находится в смертельном экономическом кризисе». Общепринятые показатели (динамика капиталовложений, рост производства, потребления и даже производительности труда) не предвещали не только смерти, но даже и тяжелого кризиса. Попробуйте сегодня найти тексты тех лет, в которых была бы внятно обоснована неминуемая гибель советской экономики.
«Госплан лихорадило». Причем лихорадило не как организацию, а как схему работы (?). Это заключалось в том, что «Госплан все время пересчитывал собственные планы».
Ну и что? В факте пересчета планов не видно признаков гибели. В меняющемся мире всегда приходится «пересчитывать собственные планы», и было бы странно, если бы Госплан этого не делал. Конечно, если прежние методы планирования не отвечали сложности объекта, можно предположить, что возникли симптомы кризиса метода, который разрешается посредством создания нового инструментария. Как из этого следует, что «по всей видимости, нет выхода»? Никак не следует, это просто глупое утверждение. И уж никак из сказанного не следует, что «эта система не выживает». Скорее всего, Найшуль придумал это задним числом — почитайте сегодня все статьи этих теоретиков, относящиеся к концу 70-х годов (включая статьи редактора журнала «Коммунист» Е. Гайдара).
Допустим, «несколько толковых человек» прозрели признак кризиса. Что делают в таком случае разумные люди? Ставят диагноз, составляют перечень альтернативных подходов к лечению, вырабатывают критерии выбора лучшего варианта и доказывают его преимущества. Но Найшуль пропускает все необходимые стадии работы и изрекает: «Выход в децентрализации!» Почему, откуда это следует? Ниоткуда, никакой логики в этом нет.
Что понимает Найшуль под «децентрализацией»? Вовсе не сокращение плановых воздействий на периферийную часть хозяйства с сосредоточением усилий планирования на ядре экономики (ключевых отраслях и предприятий). Напротив, по его понятиям децентрализация — это уничтожение именно ядра экономической системы, а затем и приватизация. Это не реформа, а революционное уничтожение системы. Сначала без всяких оснований утверждают, что человеку грозит смертельная болезнь, а потом на этом основании его убивают.
А.Д. Сахаров, который в среде демократической интеллигенции считался «очень толковым человеком», писал в 1987 г.: «Нет никаких шансов, что гонка вооружений может истощить советские материальные и интеллектуальные резервы и СССР политически и экономически развалится — весь исторический опыт свидетельствует об обратном» [106].
Допустим, А.Д. Сахаров был неискушен в экономике. Но вот ретроспективный анализ экономического состояния СССР, обобщенный в статье экономиста из МГУ Л.Б. Резникова: «Исключительно важно подчеркнуть: сложившаяся в первой половине 80-х годов в СССР экономическая ситуация, согласно мировым стандартам, в целом не была кризисной. Падение темпов роста производства не перерастало в спад последнего, а замедление подъема уровня благосостояния населения не отменяло самого факта его подъема» [107].
Отсутствие кризиса было зафиксировано не только в докладах ЦРУ, опубликованных позже, но и в открытых работах американских экономистов. Л.Б. Резников цитирует американских экономистов М. Эллмана и В. Конторовича, специализирующихся на анализе советского хозяйства, авторов вступительной статьи к книге «Дезинтеграция советской экономической системы» (1992): «Вначале 80-х годов как по мировым стандартам, так и в сравнении с советским прошлым дела — были не столь уж плохи».
Ухудшаться они стали именно под воздействием вносимых в ходе перестройки изменений. По данным тех же американских экономистов, «если в 1981-1985 гг. среднегодовой бюджетный дефицит составлял всего 18 млрд. руб., то в 1986-1989 гг. — уже 67 млрд. В 1960-1987 гг. в среднем за год выпускалось в обращение 2,2 млрд. руб., в 1988 г. — уже 12 млрд., в 1989 г. — 18 млрд., а в 1990 г. — 27 млрд. руб.».
В действительности никакого экономического кризиса в советском хозяйстве не было до тех пор, пока не была начата реформа, означавшая отход от принципов плановой экономики. С 1987 года экономика СССР шаг за шагом переставала быть советской.
Первым этапом реформы стало разрушение финансовой системы и потребительского рынка. В советском государстве действовала особая финансовая система из двух «контуров». В производстве общались безналичные (в известном смысле «фиктивные») деньги, количество которых определялось межотраслевым балансом и которые погашались взаимозачетами. По сути, в СССР отсутствовал финансовый капитал и ссудный процент (деньги не продавались). На рынке потребительских товаров обращались нормальные деньги, получаемые населением в виде зарплаты, пенсий и т.д. Их количество строго регулировалось в соответствии с массой наличных товаров и услуг. Такая система могла действовать при жестком запрете на смешение двух контуров (запрете на перевод безналичных денег в наличные).
Второй особенностью была принципиальная неконвертируемость рубля. Масштаб цен в СССР был совсем иным, нежели на мировом рынке, и рубль мог циркулировать лишь внутри страны (это была «квитанция», по которой каждый гражданин получал свои дивиденды от общенародной собственности — в форме низких цен). Поэтому контур наличных денег должен был быть строго закрыт по отношению к внешнему рынку государственной монополией внешней торговли.
«Закон о государственном предприятии» (1987 г.) вскрыл контур безналичных денег — было разрешено их превращение в наличные. Созданные тогда «центры научно-технического творчества молодежи» (ЦНТТМ) получили эксклюзивное право на обналичивание безналичных денег (ЦНТТМ называли «локомотивами инфляции»).43
Одновременно была отменена монополия внешней торговли. С 1 января 1987 г. право проводить экспортно-импортные операции было дано 20 министерствам и 70 крупным предприятиям. Через год было ликвидировано Министерство внешней торговли СССР и учреждено Министерство внешнеэкономических связей СССР, которое теперь лишь «регистрировало предприятия, кооперативы и иные организации, ведущие экспортно-импортные операции». Законом 1990 г. право внешней торговли было предоставлено и местным Советам.
Согласно «Закону о кооперативах» (1988 г.), на предприятиях и при местных Советах возникла сеть кооперативов, занятых вывозом товаров за рубеж, что резко сократило их поступление на внутренний рынок. Многие товары при спекуляции давали выручку до 50 долларов на 1 рубль затрат и покупались у предприятий «на корню».44 Некоторые изделия (например, алюминиевая посуда) превращались в удобный для перевозки лом и продавались как материал.
При плановой системе поддерживалось такое распределение прибыли предприятий (для примера взят 1985 г.): 58% вносится в бюджет государства, 38% оставляется предприятию, в том числе 15% идет в фонды экономического стимулирования (премии, надбавки и т.д.). В 1990 г. из прибыли предприятий в бюджет было внесено 45%, оставлено предприятиям 43%, в том числе в фонды экономического стимулирования 40%. Таким образом, были существенно сокращены взносы в бюджет, но в 2,7 раза увеличены выплаты персоналу и почти ничего не осталось на развитие предприятия (см. табл. 4).
Кроме того, предприятия получили свободу ценообразования и формирования ассортимента. Вот выдержка из записки отделов ЦК КПСС, которая обсуждалась на Политбюро ЦК КПСС 29 октября 1988 г.: «Выпуск новых товаров с более высокими розничными ценами сопровождается снятием с производства и «вымыванием» из ассортимента недорогих добротных товаров, пользующихся спросом… Выпуск товаров по более высоким ценам, обеспечивая прирост объема производства в стоимостном выражении, зачастую сопровождается сокращением выпуска товаров в натуральном выражении… На ряде предприятий сокращение объемов производства в натуре достигает 20-25% и более.
По данным Госкомстата СССР, рентабельность товаров, реализуемых по договорным ценам, в 3 раза выше средней сложившейся и превышает 60% к себестоимости. По шелковым тканям она достигает 81%, бельевому трикотажу — 97% и чулочно-носочным изделиям — 104%».
Таблица 4. Распределение прибыли промышленных предприятий в СССР
1985 1989
Получено прибыли — всего 100 100
внесено в бюджет 58 45
оставлено в распоряжении предприятия 38 43
в том числе отчислено в фонды экономического стимулирования 15 40
Произошел скачкообразный рост личных доходов вне всякой связи с производством. Ежегодный прирост денежных доходов населения в СССР составлял в 1981-1987 гг. в среднем 15,7 млрд. руб., а в 1988-1990 гг. составил 66,7 млрд. руб. В 1991 г. лишь за первое полугодие денежные доходы населения выросли на 95 млрд. руб. (при этом зарплата в производстве выросла всего на 36%).
Такой рост доходов при одновременном сокращении товарных запасов в торговле привел к краху потребительского рынка («товары сдуло с полок»). Были введены талоны на получение водки, сахара, ботинок. Был резко увеличен импорт. До 1989 г. СССР имел стабильное положительное сальдо во внешней торговле (в 1987 г. 7,4 млрд. руб.), а в 1990 г. было отрицательное сальдо в 10 млрд. руб.
Оттянуть развязку правительство пыталось за счет дефицита госбюджета, внутреннего долга и продажи валютных запасов. Дефицит госбюджета СССР составлял в 1985 г. 13,9 млрд. руб.; в 1990-м — 41,4; а лишь за 9 месяцев 1991-го — 89 млрд. (только за июнь 1991 г. он подскочил на 30 млрд.). В 1989 г. госбюджет РСФСР имел превышение доходов над расходами в 3,9 млрд. руб., в 1990-м дефицит составил 29 млрд. руб., в 1991 г. 109,3 млрд. руб.
Государственный внутренний долг СССР возрастал следующим образом: 1985 — 142 млрд. руб. (18,2% ВНП); 1989 — 399 млрд. руб. (41,3% ВНП); 1990 — 566 млрд. руб. (56,6% ВНП); за 9 месяцев 1991 он составил 890 млрд. руб.
Золотой запас, который в начале перестройки составлял 2000 т., в 1991 г. упал до 200 т. Внешний долг, который практически отсутствовал в 1985 году, в 1991 г. составил около 120 млрд. долл.
В «Программе совместных действий кабинета министров СССР и правительств суверенных республик…» (10 июля 1991) было сказано: «Социально-экономическое положение м стране крайне обострилось. Спад производства охватил практически все отрасли народного хозяйства. В кризисном состоянии находится финансово-кредитная система. Дезорганизован потребительский рынок, повсеместно ощущается нехватка продовольствия, значительно ухудшились условия жизни населения. Кризисная обстановка требует принятия экстренных мер с тем, чтобы в течение года добиться предотвращения разрушения народного хозяйства страны».