Дмитрий Викторович Рыков
Последняя ночь Вампира
Текст предоставлен правообладателем. https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=4986598
«Рыков, Д. Последняя ночь Вампира »: АСТ, астрель; Москва; 2011
ISBN 978‑5‑17‑073318‑7, 978‑5‑271‑34600‑2
Аннотация
«Последняя ночь вампира» – роман, который окунет вас в потусторонний мир. Любители мистики и захватывающего чтения не останутся равнодушными к сюжету произведения.
Многие верят, что есть нечто, что не поддается логическому или научному объяснению, но Кристина и не догадывалась, что привлекательный мужчина‑иностранец в самом расцвете сил может оказаться вампиром. Девушка попадает в центр событий, борьбы, и лишь благодаря доблестному майору Фролову не только остается жива, но и находит свою вторую половинку. Любовь, жажда мести и власти, благородство сплетены в тугой узел. Останется ли наш мир прежним или его ждет гибель? Сможет ли благородный рыцарь противостоять «ошибке природы»?
Дмитрий Рыков
Последняя ночь Вампира
Пролог
Маленький отряд барона Филиппа Дивера де Грасси заблудился. Несмотря на все заверения проводника, нанятого в первой попавшейся по пути деревеньке, что еще чуть‑чуть – и они выйдут на нужную дорогу, подрагивавшая во время объяснений челюсть выдавала его ложь. Алчность человека безмерна. Услуги этого крестьянина не стоили и горсти лиардов, но верный оруженосец барона Жильбер Тарди насыпал ему серебра, и тот, очевидно, сам себя уверил, что сможет найти в лесу тропу, по которой уже лет десять никто не ходил. Барон проклинал себя за несдержанность, которая всегда ему только вредила в течение всей жизни. Нужно было, как и остальные, дойти до Соммы и направиться вниз по течению, тогда французский лагерь они бы не пропустили. Он давно уже не мальчик, и никому не пришло бы в голову назвать его трусом, если бы он не успел к сражению, которое, судя по всему, все равно состоится. Но рыцарская честь подтверждается именно в бою, а не заверением, что он этого боя не страшится.
Поэтому предложение срезать путь прозвучало как нельзя кстати. Герцог Бургундский Жан Бесстрашный, ослепленный враждой с арманьяками, не заигрывал с англичанами слишком долго, а то де Грасси уже давно бы присоединился к французам. Но, как верный вассал, он не мог сделать этого без приказа. Только когда герцог Брабантский, младший брат его сеньора, сообщил, что барону найдется место в набираемом войске, он спешно собрал отряд и двинулся в путь.
Земельных владений у него было всего ничего, холодная погода уже несколько десятилетий являлась причиной неурожаев, крестьяне его обеднели, и собирать дань с этих голодных оборванных людей в прошлых объемах он не мог – не по‑христиански это. Де Грасси был без гроша. Четыре года назад пришлось выкупать из итальянского плена младшего брата, который отправился туда в поход за легкой славой вместе с маршалом Бусико, и за то, что дело обошлось без заклада замка, он уже успел благодарить Бога. Но брату это не помогло – полученные в бою раны залечить не удалось, и он спустя шесть месяцев после возвращения скончался.
Так что у Филиппа сейчас оставались только титул, маленький замок, половина которого пострадала от пожара прошлым летом, да несколько деревенек. Ввиду всего этого он собрал столько людей, сколько смог – помимо кузена Жильбера в отряде находились еще два телохранителя и десять его верных воинов, живших в замке. Остальных он оставил для охраны семьи – супруги, двоих детей, престарелого дядюшки, богобоязненной матушки и ее приживалок. Уже долгое время и во Франции, и в Бургундии велись войны, родину терзали шайки воров, разбойников и иностранных наемников – любой мелкопоместный дворянин мог всякую минуту подвергнуться нападению.
Солнце почти опустилось за горизонт, заросли буков и вязов становились все гуще и уже не пропускали последние лучи света. Начали попадаться ивы, свидетельствовавшие о близости воды. Забрести ночью в болото совсем не хотелось.
– Жадный глупый пес! – закричал Жильбер на проводника. – Отвечай – ты знаешь дорогу или нет? Клянусь Святым Мартином, если завтра днем ты не выведешь нас из леса, то на первом попавшемся нам дубе повиснет огромный желудь! И этим желудем будешь ты! Для твоей шеи у нас всегда найдется хорошая веревка!
Крестьянин снял шапку и начал креститься, что‑то глухо бормоча себе под нос. Кажется, это произносились не молитвы, а запоздалые извинения. Стояла сырая осень, уже который день шел дождь, и его крупные капли, смешиваясь с потом, стекали по грубому, покрасневшему от волнения лицу незадачливого подсказчика.
К барону на тяжелом коне подскакал один из телохранителей.
– Не в обиду будет сказано вашей милости, – произнес он, – вешать проводника не стоит даже после данной клятвы. Кроме него, нас отсюда никто не выведет. Мы даже назад вернуться не сможем.
– Твоя правда, смелый Фредерик! – ответил де Грасси. – Но мне уже начинает казаться, что выберемся мы отсюда только по воле Божьей, а не по уразумению глупого крестьянина.
– Сир, наступает ночь. Надо искать место для привала. Крона большого дерева и его опавшие листья станут нашим убежищем. В этой глуши даже какой‑нибудь луг со стогом сена – несбыточная мечта.
– Надо найти хотя бы маленький холм, – подал голос проводник. – Если поднимемся на него, нас не зальет водой.
– Так ищи свой холм, черт тебя побери! – крикнул Жильбер.
– Думаю, нам туда, – крестьянин показал рукой.
– Думаешь или знаешь? – взревел оруженосец.
– Думаю, – чуть не плача, ответил тот. – Я заплутал… Но я завтра отыщу дорогу, обещаю! А сейчас пройдем еще один лье. Пока ведь не темно!
– Не темно! – передразнил его Жильбер и сказал, обращаясь к барону: – Кузен, небо в облаках, луны не будет. Если не устроимся здесь, ночь проведем, сидя задами в луже на первой же поляне.
– Еще не время, – коротко ответил де Грасси и легко шлепнул коня, давая тому знать о продолжении пути.
Их небольшая процессия из шестерых конных, девятерых пеших и трех навьюченных оружием и провизией мулов отправилась дальше.
Через пол‑лье им вдруг улыбнулась удача – радостный крестьянин, заломив на затылок шапку, указывал на приютившуюся у подножия холма маленькую хижину, с двух сторон подпираемую крепкими вязами. Стены ее состояли из древесных срубов, и не было заметно ни одного окна с бычьими пузырями. Отряд подъехал ближе, всадники спешились. Кони стали фыркать, а кобыла Фредерика вдруг испуганно заржала.
– Тише ты, дуреха, – рассердился он и дернул ее за уздцы.
– Непохоже на охотничий домик, – сказал второй телохранитель, Александр. – А если здесь живет монах‑отшельник, то где врытый в землю крест? Или колокол?
– Сейчас узнаем, – подкрутил юношеские усики Жильбер и бодрым шагом направился к жилищу.
Дубовая дверь сотряслась от ударов тяжелого кулака. Тарди подождал пару минут, но ему никто не открыл. Оруженосец оглянулся на спутников и пожал плечами.
– Не хотелось бы располагаться на ночлег в отсутствие хозяина, – заметил Фредерик.
– Тогда на нас свалятся не стрелы хваленых английских лучников, а жар и простуда, – возразил Александр.
Все посмотрели на де Грасси.
– Ломай, – кивнул головой барон.
Жильбер надавил на дверь плечом, оценивая крепость запора, сделал шаг назад и ударил в дверь ногой. Та не поддалась.
– Святой Франциск мне свидетель, – извиняющимся тоном произнес оруженосец, – ее изнутри подпирает крепкое бревнышко. Не иначе отшельник не желает видеть гостей. Но это против всех законов гостеприимства! Отшельники всегда давали путникам не только кров, но и пищу. Придется поучить его хорошим манерам…
Не успел он договорить фразу до конца, как дверь тихонько скрипнула и открылась. Наружу, однако, никто не вышел.
– Кто вы такие и что вам угодно? – раздался изнутри раздраженный голос.
– Барон Филипп Дивер де Грасси со своими людьми просит ночного пристанища! – не менее раздраженно ответил оруженосец, его рука непроизвольно легла на рукоять меча.
– Я не общаюсь с людьми. Я ищу только покоя, – произнес голос.
– На сей раз придется, – стал закипать Тарди и наполовину вынул меч из ножен.
Уже стала наваливаться темнота – солнце зашло, и другое место они просто не смогли бы найти.
Отшельник шагнул наружу. На нем мешком висела длинная рубаха, опоясанная шнуром, на плечи он накинул старую потертую куртку из кожи, ноги были обуты в высокие сапоги с отворотами. Волосы свисали клоками до плеч, борода казалась почти седой. Он вдруг резко ударил Тарди по ладони, и меч влетел обратно в ножны.
– Твоя рыцарская честь позволяет тебе кидаться на безоружных людей? – грозно спросил он у Жильбера.
– Простите его, святой отец, – молвил за кузена де Грасси. – Это лишь горячность – главный грех молодости. Утром мы вас покинем, но сейчас нам надо согреться и высушиться. Мои люди валятся с ног от усталости.
– Я не святой отец, – буркнул хозяин хижины. – У меня нет монашеского сана. Зайдите, посмотрите – если вас устроит мое убогое пристанище, можете в нем располагаться.
Барон, оба телохранителя и оруженосец вошли в дом. Последний чуть не присвистнул – в скалистом холме было вырыто большое углубление, и хлипкая постройка, таким образом, только закрывала вход. Справа имелся очаг, слева у стены – грубая кровать. Рядом стоял стол с рассыпанными по нему серыми листами бумаги, несколькими гусиными перьями, бутылью чернил и стопками книг – небывалой редкостью!
– Прости меня, отшельник, – схватился за сердце Жильбер, – ты – ученый человек! Но почему у тебя нигде нет Святого Распятия или образов святых?
– Я не принадлежу к христианской вере.
– Святые угодники! – верный оруженосец разинул рот в немалом удивлении.
– Вы не похожи ни на сарацина, ни на еврея, – вступил в разговор барон, – так кто же вы?
– Ну, не сарацин и не еврей, как вы заметили. Думаю, этого хватит.
– Еретик! – прошептал Тарди, щеки его покрылись пунцовым багрянцем.
– По крайней мере, здесь сухо, – схватил за рукав нетерпеливого юношу Александр, – и всем хватит места. И не забудь – мы не дома.
– Верно, – кивнул ему хозяин, – только распоряжайтесь сами. Пищи у меня, как понимаете, нет, соломы я вам тоже не подстелю. Если нужны факелы – изготовьте их сами.
– Очень дружелюбно, – пробормотал Фредерик и пошел распрягать коней.
Воины отпустили пастись животных, тюки с оружием и провизией внесли в дом. Зажгли огонь, у него кучей сложили опавшие листья – подсушиться. Подставок для факелов не нашлось, хозяин подал им две большие кружки из олова, туда и воткнули сырые от дождя палки, обмотанные паклей. Когда помещение осветилось, у дальней стены выбитой в скале комнаты обнаружился деревянный шкаф, полностью заполненный книгами.
– Можно? – показал на них барон.
– Вы знаете грамоту? – скривился отшельник.
– У меня с братом в детстве был учитель‑монах.
– Мне казалось, нынешние рыцари постигают только науку владения мечом.
– Да, это главное. Но у нас имелись труды отцов церкви, и матушка хотела, чтобы мы их читали.
– Еще скажите, что вы играете на лютне.
– Да как ты… – тут же кинулся вперед оруженосец.
Де Грасси остановил его жестом.
– Тут уж нет, – улыбнулся он. – Лютня – точно не мужское дело.
Отшельник показал в сторону шкафа рукой – мол, смотрите, раз вам хочется.
Пока его люди стелили на пол покрывало и раскладывали на нем копченую свинину, вяленую говядину и сыр, Филипп рассматривал потертые фолианты. Подошедший к нему кузен заглянул за плечо.
– Что за дьявольские письмена? – прошептал он.
– Ты же не умеешь читать, – заметил барон.
– Но как выглядит латынь, мне известно. А это какие‑то закорючки.
– На каком языке писаны ваши книги? – громко спросил де Грасси у понуро сидевшего за столом на грубо сколоченном стуле отшельника.
– На греческом, и еще – на языке сарацинов.
– Чернокнижник! – горячо зашептал Жильбер. – Наверное, поклоняется Магунду и Термаганту! Не боишься, что он нас во сне околдует? – Он, скосив глаза, посмотрел на маленький стол справа – на нем были разложены связки сухих трав, кореньев, стояли несколько глиняных сосудов и небывалых в их краях пузырьков из стекла, что только подтверждало догадку. Вдруг его взгляд упал на висящий на стене в ножнах с красивыми узорами узкий кривой меч.
– Вот и меч сарацинский! – Тарди потянул за рукоятку, в слабом отблеске факела неожиданно ярко сверкнула необычная сталь.
– Не трогай! – донеся сердитый голос отшельника.
Жильбер поспешно отпустил оружие.
Барон и сам поежился. Все это выглядело более чем странно. Столько книг – это же сокровища! Стоят они много денег и вовсе не соответствуют убогому жилищу.
Воины позвали к трапезе. Де Грасси сел на пол, подложив под себя маленькую походную подушку, и позвал неприветливого хозяина присоединиться. Тот жестом отказался. У Тарди завращались глаза.
– Ты брезгуешь нашей пищей? – удивился он. – Ты даже в знак уважения не хочешь преломить хлеб с нашим господином?
– Вы меня простите, – ответил тот, – но обет, данный мною предкам, не позволяет мне вкушать эту пищу.
– Чем же ты питаешься? – спросил Александр, уже отрезавший длинным ножом знатный кусок свинины.
– Орехами, желудями и злаками, – ухмыльнулся отшельник.
– Такой пост внушает большое уважение, – кивнул ему барон. – А говоришь – не монах. Ну хотя бы присядь к нам, прими участие в беседе, выпей доброго вина.
– Присяду, – кивнул хозяин, встал со стула, поправил рубаху и опустился на пол, поджав ноги под себя, – но вино я не пью.
– Нет, не монах! – засмеялся Фредерик, из кожаной фляги наполняя присутствующим кубки.
Филипп начал читать молитву, стоявший гомон умолк. Когда де Грасси закончил, он поднял свой кубок и громко закричал:
– Пьем за достойную победу над грозным врагом!
Все подхватили тост, раздались и «За богатую добычу!», и «Смерть англичанам!». Осушив свой кубок, барон тщательно вытер усы и бороду ладонью, взял в руки свиную ногу и оторвал от нее зубами приличный кусок. Еще не до конца прожевав, он спросил у отшельника:
– Как твое имя? Ты нам его не назвал.
– А я его, с вашего позволения, и не назову.
– Что за дерзость! – вновь скрипнул зубами оруженосец.
– Почему? – удивился барон. – Тоже обет?
– Нет. И так много знаете. И вообще, если вы останетесь в живых, то вряд ли сможете держать язык за зубами. Я вас сюда впустил на горе себе – теперь мне придется менять жилище.
– Зачем? – оторвав еще один кусок, спросил Филипп.
– Ну как же? Ваш юный друг начнет рассказывать, что в лесу живет еретик‑чернокнижник! Меня поймают и быстро сожгут.
– Уж больно похоже содержимое ваших склянок на колдовские зелья, – заметил Жильбер.
– Когда вы, юноша – не дай вам Бог, конечно, – вдруг окажетесь во власти недуга, не побежите ли вы тотчас к лекарям?
– Я на здоровье не жалуюсь!
– Правильно – хвори приходят с возрастом. Меня же давно интересует искусство врачевания, это единственное, чему я посвящаю все свое время. Воздействие разных снадобий на человека – вот предмет моих забот.
– Достойно большого внимания и похвалы, – заметил барон. – Мы о вас никому не скажем. Только почему вы сомневаетесь, что мы останемся в живых? По слухам, такого большого войска, которое собрали герцог Орлеанский и коннетабль Шарль д’Альбре, у французов еще не было. Когда же к ним подойдем мы, бургундцы, нас будет столько, что просто затопчем англичан – не будет надобности даже доставать мечи!
Присутствующие одобрительно загудели, вновь наполнились походные кубки.
– Поверьте, – покачал головой хозяин, – Франция видела на своей земле отряды и побольше. Победы же одерживаются не количеством, а военным искусством и качеством оружия. Никто не помнит, почему Александр Великий так легко завоевал мир. А завоевал он его, помимо проявленных храбрости и доблести – этим единственным оружием французских рыцарей – потому, что македонские инженеры изобрели катапульты и стрелометы. Английский лук пробьет не любые латы, но с ним легко перемещаться, и можно за минуту выпустить тучу стрел. Французский арбалет тяжел и заряжается долго. Английская алебарда разрубит любые латы, пика рыцаря сразит только йомена. Римляне изучали военное искусство, разрабатывали тактику, использовали особое построение войск в когорты, устраивали засады. Нынешним рыцарям стыдно сидеть в засаде, они бьются в открытом бою без всяких построений, как варвары. Вам нужно увеличить количество артиллерии и с толком ее использовать, а не пестовать честь.
– Ты несправедлив, – нахмурился Фредерик, – сила духа и Божья помощь – великое подспорье!
– Вы и англичане молитесь одному Богу. Воины с обеих сторон идут в бой с молитвой. Так почему же Бог станет помогать одним своим сынам во вред другим?
– На нашей стороне – справедливость, – загорячился Тарди. – Мы сражаемся за свою землю!
– Вы сначала определитесь внутри страны, чья земля – французская, а чья – бургундская. То, что Жан Бесстрашный наконец решил помочь Карлу VI – удивительная новость! Говорят, даже возвратил Генриху V десять тысяч ливров, которые брал у него ранее за помощь Англии! Видно, почувствовал, что новый друг будет опаснее старого врага… Что касается справедливости, то Генрих – потомок норманнских завоевателей, которых в Британию тоже никто не звал. Пришли из Франции на остров, теперь вернулись обратно предъявить права и на этот престол. А так, конечно, жаль, что семейное дело Плантагенетов и Капетингов превратилось в войну между нациями. Ну и поделом вам. Любой войной движет жадность.
– Нет, клянусь! – юный оруженосец даже вскочил, пока все остальные молчали.
– Еще раз: жадность. У юноши – жажда славы, наверное, не раз уже снилось, как ты пленяешь самого сэра Джона Корнуолла, нет? У Генриха V – жажда новых земель. Новые вассалы, оммаж, дань – все очень просто. Вы идете сражаться, но мечта взять в плен одного‑другого английского рыцаря, чтобы получить выкуп, также присутствует.
– Опасные речи ты завел, отшельник, – мрачно произнес барон, впервые обратившись к нему на «ты». – Для человека, в одиночестве живущего в лесу, ты слишком хорошо осведомлен. Откуда такие познания?
– Я только что из Кале, – нисколько не смущаясь, ответил хозяин. – Ездил туда к целителям за новыми травами.
– Неудивительно, – заметил Александр, – разве враги могли сказать о нас что‑то хорошее?
– Будьте объективны. В Кале много ваших друзей. Говорят, что молодой английский король, несмотря на юную наглость, не так уж безрассуден и в науке ведения войны весьма искушен. Он ввел в войсках жесточайшую дисциплину, он не боится численного превосходства французов. У вас нет единоначалия, у многих не имеется военного опыта и закалки сражений. Вы воюете не за Францию, а за собственную так называемую воинскую доблесть. У вас нет короля, который бы явился символом нации и повел бы вас за собой, объединив всех вассалов. Пока же герцог Брабантский до сих пор не решил, идти ли ему за французами или нет. Стоит лагерем и ждет известий от Жана Бесстрашного.
– Ты знаешь, где его лагерь? – с надеждой спросил де Грасси.
– Да. Полдня пути. Я вам покажу дорогу.
– Слава пресвятой матери Клерийской! – вскричал барон.
Все, кто сидел за столом, возбужденно загалдели. Если до этого каждому хотелось переспорить хозяина, то теперь это желание пропало.
Вскоре начались байки о вторжении Генриха V, о военных талантах герцога Орлеанского, коннетабля Шарля д’Альбре и маршала Бусико, отшельник в разговоре уже участия не принимал. Жильбер захмелел и попросил разрешения уснуть. Он выбрал себе место у дальней стены и повалился на пол, лишь подложив себе под голову свернутый плащ. Телохранители и остальные воины тоже сослались на усталость. Остались бодрствовать только Филипп и отшельник.
– Скажи, мудрый человек, – в конце концов спросил барон, – почему ты живешь один в лесу?
– Я не могу находиться в обществе людей.
– Почему?
– Так распорядилась природа. Не могу.
– А почему ты так низко отзываешься о человеке? Почему отказываешь ему в благородстве и чести?
– Вовсе не отказываю. Только благородство честных людей стоит на службе у тех, кому это благородство чуждо. А близки только хитрость, которая позволяет управлять так называемыми «честными», жадность и тщеславие. Не лезь в драку, рыцарь, ты погибнешь.
– Почему? – удивился де Грасси. – А если и так, на все – воля Божья.
– Семья у тебя есть? Дети?
– Да, прекрасная супруга и два отпрыска – мальчишки‑сорванцы.
– Кто о них позаботится после твоей смерти?
– Не знаю, – погрустнел Филипп. – Но где еще добыть славу, как не с оружием?
– Славу и… деньги?
– И деньги, – вздохнул барон, – я очень беден.
– Несколько дней идут дожди, – сказал хозяин, – земля размокла, лошади будут скользить. Надо будет спешиться, а пешему носить латы весом в двадцать пять килограмм будет невозможно.
– Спешиться – это «английский метод». Мне он не по нраву. Я останусь на коне.
– Не сможешь. И пешим в латах не сможешь. Дерись не мечом, а булавой или цепом, меч пусть будет на боку на крайний случай. Телохранителей держи при себе, чтобы не увлеклись боем и не оставили тебя одного. Помимо англичан, враг французов – собственная спесь. Отбрось ее, не думай о подвиге, думай о сохранении жизни.
– Я так не могу. Меня не учили беречь жизнь.
– Знаешь, – посмотрел хозяин на барона глубоким взглядом, – когда настанет пора умереть, если ты отдашь душу не сразу, ты до последней минуты будешь молить о сохранении жизни. Я видел это не раз и не два.
– А сколько? – барон приложился к кубку.
– Тысячи, – ответил тот и опять сверкнул глазами.
Де Грасси очень удивился.
– Ты такой искусный лекарь, что через руки твои прошло столько больных? Откуда ты, отшельник? Я не выдам твою тайну – слово чести!
– Верю тебе. Я из Египта.
– Египтянин? – удивлению Филиппа не было предела. – Но… У тебя, конечно, смуглая кожа, но ты не похож на сарацина.
– Считай, что я потомок египтян, которые жили там до сарацин.
– Вот как? – барон не нашелся что сказать.
– Пойдем, – встал отшельник, – я покажу тебе направление пути к лагерю бургундцев. Утром я не буду вас провожать.
– Почему?
Хозяин замялся.
– Конечно, тебе проще думать, что я как пещерный отшельник в Фиванской пустыне, поклявшийся сорок лет не видеть солнца, но это не так. Считай, что у меня редкая болезнь. Мне нельзя на свет. Потому я так и увлечен медициной – хочу прежде всего вылечить сам себя.
– Надеюсь, не проказа? – барон с опаской посмотрел на свои ладони, которыми прикасался к вещам хозяина.
– Нет! – засмеялся тот. – Тебе ничего не грозит.
Они вышли наружу. Дождь прекратился. Вдалеке раздался протяжный волчий вой. Хозяин долго говорил и показывал направление рукой, но, поняв, что успехов не добьется, вернулся в хижину и начертил Филиппу подробный план.
Вскоре гость уже посапывал.
Утром, увидев схему, проводник радостно засмеялся и, тыча пальцем в бумагу, стал утверждать, что именно так он бы их и повел.
Отшельник сказал, где искать ручей. Умываясь, холодной водой барон смыл последние признаки похмелья. Опять заморосивший дождь был мелким и противным, но скоро собрались в дорогу. Чем‑то обиженный Жильбер не пришел попрощаться с хозяином, де Грасси сам благодарил лесного жителя за всех. Поклялся, что пообещает отрезать языки своим людям, если они разболтают о его хижине, и попытался дать ему серебра. Тот с негодованием отказался. Барон подумал, что за такого человека он и вправду отрезал бы чей‑то не в меру длинный язык.
К четырем часам пополудни они прибыли в лагерь герцога.
Старые товарищи приняли его с радостью, барон с гордостью смотрел на украшенные геральдикой щиты и знамена, радовался многочисленности их войска и испытывал невероятное возбуждение перед скорой битвой.
Друзья сказали, что англичане заперты в ловушке у деревушки Мезонсель. Они двигались к Кале и наткнулись на огромные силы французов у Рюисонвилля. Стороны разделяет только поле между Трамкуром с востока и Азенкуром с запада – наверное, враги на нем завтра и сойдутся. Французов больше в несколько раз, и герцог Брабантский сомневается, стоит ли бросать в бой бургундцев – вряд ли им достанутся первые шеренги. А в таких условиях возможность добыть славу окажется ничтожной. Бургундцам только что и останется, как шагать по трупам – а это не для них.
Генрих V уговаривал пропустить его к Кале, но французы не согласились. Здесь англичане найдут смерть. С ненавистным королем отважные рыцари герцог Глостерский, сэр Джон Корнуолл и герцог Йоркский с графом Оксфордом – если их взять живыми, это будет очень щедрая добыча. Англичане выпустили пленных, взятых в Гафлере, но до этого сожгли аббатство Фекамп – а потому пусть не думают, что благородный поступок, совершенный уже после того, как они оказались заперты в мешке, уравновесит их гнусное преступление.
Сильное радостное волнение перед битвой заглушали вином, рассказывали байки и делили будущих пленных. Жильбер начищал доспехи и проверял свой арбалет.
Утром 25 октября 1415 года опять зарядил дождь. Герцог так и не дал приказ присоединиться к французам, но боевые порядки построил. Барон Филипп Дивер де Грасси был готов к сражению. Нашейник его лат, налокотники и нагрудники были из лучшей стали, украшенной серебром. Вняв совету отшельника, он не стал полностью облачаться в латы, предпочтя им железную прочную кольчугу. Наколенники и набедренники были из чешуйчатой стали, вместо кованых стальных сапог, обычно защищавших ноги, он надел обычные сапоги. На левом боку на красиво вышитой перевязи висел меч, на правом – цеп с набитыми на круглый шар острыми стальными шипами. Поверх лат он накинул бархатный плащ с крестами. Пика была вставлена в ячейку на седле закованного в броню коня – но барон не знал, понадобится ли она ему сегодня.
А сигнала к атаке все не раздавалось. Несколько часов они провели в томительном ожидании, пока впереди, наконец, заслышался шум битвы. Самые нетерпеливые потрясали оружием и рвались в бой. Где‑то вдалеке ревели трубы, стоял крик тысяч глоток, а они все ждали в напряженном молчании.
Прошел час, другой.
Скоро вернулся один из гонцов, кинулся в палатку к герцогу, через десять минут ускакал обратно. Спустя какое‑то время прискакал еще один гонец, за ним – третий. Рыцари между собою зашептались, что происходит что‑то странное. Наконец, нарисовалась такая картина – никто не хотел начать сражение первым. Спустя часы тревожного бездействия английские лучники выдвинулись вперед и стали обстреливать французские позиции. Тут же первая шеренга под градом стрел рванулась в бой, ее поддержала тяжелая конница под командованием рыцарей Гийома де Савеза и Клиньи де Бребанта. Но лучники врыли перед собой заостренные колья и отступили. Кони напоролись на них и повернули назад. Обезумевшие животные понесли тяжелых всадников обратно на позиции, смяв свои же вооруженные порядки, рассеяв французских арбалетчиков. Спешившиеся рыцари под тяжестью лат медленно продвигались к английскому войску, скользили по непролазной грязи, а когда вплотную приблизились к лучникам, те хладнокровно расстреляли их в упор. Стрелы пробивали латы, убитые, раненые и просто обессиленные воины валились друг на друга. Те, кто падал в грязь на землю, самостоятельно подняться на ноги уже не могли. Одни просто захлебывались в жидкой грязи, другие задыхались под тяжестью навалившихся на них тел. Англичане рубили их топорами и алебардами, рыцарей добивали ударами кинжалов под забрало. Множество французов дезертировало с поля боя.
Медлить было нельзя. Они считались резервом, и этот резерв было пора ввести в бой. Герцог произнес короткую речь, загудели трубы, и бургундцы ринулись вперед.
– Дени Монжуа! – заревело войско.
– Дени Монжуа! – закричал скакавший рядом с бароном Тарди.
Поле боя представляло ужасное зрелище. В непроходимой грязи всюду лежали наваленные друг на друга раненые и мертвые союзники. Войско ринулось в узкий проход между горами трупов.
Фредерику сразу попала в глаз стрела, и он замертво рухнул с лошади. Одолживший у своего герольда плащ герцог Брабантский рубил мечом направо и налево. Де Грасси пикой поддел босоногого одноухого йомена, затем ему самому в бедро впилась стрела, но в горячке боя он этого даже не почувствовал. Конь наткнулся на заостренный шест, сделал скачок в сторону и упал. Барон успел выдернуть ногу из стремени, что позволило ему не оказаться под животным. Он сразу вскочил и увидел, как, размахивая мечом, на него на всем скаку несется английский всадник. Раздался свист стрелы – это спешившийся Жильбер выстрелил из арбалета, насквозь пробив латы нападавшего.
Не успел Филипп порадоваться, как услышал крик Александра:
– Сзади!
С разворота, даже не высмотрев противника, он ударил назад цепом. Уже размахнувшийся алебардой англичанин не успел выставить щит, и шипы вонзились ему в плечо. Не давая ему опомниться, де Грасси нанес второй удар в грудь, звякнули латы, враг не удержал равновесия и упал. Пока барон набирал воздуха в легкие, чтобы предложить поверженному сдаться, подскочил Александр и, держа меч обеими руками, сверху вниз нанес чудовищный удар тому по голове, расколов шлем надвое. Тут же стрела ударила ему в спину, он резко повернулся – из груди у него торчал окровавленный наконечник. Александр рухнул рядом с убитым врагом.
Барон заревел и кинулся на подмогу к неизвестному бургундцу, сломанной пикой отбивавшемуся от двоих англичан. Он занес руку, но тут в плечо воткнулась еще одна стрела, цеп он выронил. Мелькнула мысль, что пришла смерть и она должна быть достойной. Рукой в стальной перчатке он выдернул стрелу, выхватил меч и кинулся на ближнего англичанина.
Тот оказался искусным бойцом и отражал все сыпавшиеся на него градом удары. Затем он вдруг сделал выпад, де Грасси, уклоняясь, схватился за рукоятку своего меча обеими руками и, обернувшись вокруг своей оси, нанес удар сбоку. Противник не успел поднять клинок, только сделал шаг в сторону, выставив локоть, и барон, хотя и метил в шею, отсек ему руку. Вопль поверженного был ужасен.
Второй англичанин выбил пику из рук незнакомого бургундца, тот скрестил руки на груди. До него оставалось еще три метра. Чавкающая земля походила на болото. Де Грасси не успел преодолеть это расстояние, только закричал:
– Не‑е‑ет! – когда англичанин ударом меча отсек противнику голову. Пленных и так скопилось слишком много.
Англичанину попала в бок стрела – это Тарди вновь перезарядил свой арбалет. Враг упал на колено, заметил де Грасси и предостерегающе поднял руку. Барона душили слезы.
– Сдавайся, негодяй! – крикнул он.
– Сам сдавайся, – ухмыльнулся тот.
Барон оглянулся в направлении взгляда англичанина и увидел бегущих к ним трех лучников с топорами. Умереть лучше от руки благородного рыцаря, чем крестьянина, но тут уж выбирать не приходится. У него, с поправкой на раскисшую почву, было от силы две минуты. Он повернулся к Жильберу:
– Беги, кузен!
– Нет! – крикнул тот, дрожащими пальцами вставляя в арбалет новую стрелу.
– Приказываю тебе своей властью!
– Нет, барон!
Де Грасси схватил его за шею и наклонил к себе.
– Завещаю тебе заботу о моих детях. Я ранен и все равно умру.
– Прощай! – крикнул Жильбер сквозь слезы, выпрямился, выпустил стрелу в ближайшего йомена – тот, на мгновение подлетев в воздух, рухнул вниз, – бросил арбалет и кинулся бежать.
Лучники остановились и стали доставать луки и стрелы, бросив наземь топоры. Барон кинулся к ним, закрывая собой траекторию выстрела по Тарди. Англичанам пришлось перевести внимание на него. Читая «Отче наш», де Грасси тяжело ковылял по чавкающей грязи, расстояние до врагов сокращалось слишком медленно.
Первая стрела пробила ему незащищенную голень – потомки Робин Гуда хорошо знали свое дело. Он опустился на землю рядом с трупом закованного в латы француза – рядом оказалась надломанная пика убитого. Филипп схватил ее, встал на одно колено и метнул в йомена. Тот не ожидал такой прыти от раненого бургундца и не успел увернуться – пика вонзилась ему в живот. Товарищ йомена схватил топор и, вращая им над головой, с перекошенным лицом побежал на барона. Ноги не слушались, Де Грасси, так и стоя на колене, поднял из грязи скользкий меч и выставил его перед собой. Он отбил один удар, второй, третьим ему попали по шлему, не повредив его, но порядком оглушив голову. Перед глазами побежали синие огоньки и звездочки. Оставался еще один удар – последний. Он смирился с неизбежным, пот заливал лицо, он просто попытался вновь поднять меч, услышал властное английское: «Стой!» – и тут же рухнул без памяти…
Ему виделось что‑то невыразимо прекрасное – сады, солнце и журчащие ручьи. Невдалеке слышался звонкий детский смех. Сверху падало много света, очень много света. Было тепло и сухо. Только журчание становилось все сильнее. Откуда‑то влага капала ему на лицо – или это текли чьи‑то слезы…
Вдруг резкая боль ударила в бедро. Он закричал и открыл глаза. Рядом стоял грузный человек с закатанными по локоть рукавами окровавленной рубашки и в таком же кровавом кожаном фартуке.
– Сэр! – услышал он. – У нас полно своих раненых, а я с французишком копаюсь! Он все равно умрет, с того света вытаскивать людей еще не научились!
Де Грасси с трудом повернул голову, которую, казалось, наполнили кипящим свинцом, и увидел человека лет пятидесяти пяти в богато расшитом серебром и золотом камзоле, заложившего руки за спину.
– Наш пленник очнулся, – выдал тот неприятный смешок. – По крайней мере успеет причаститься, как велит церковь, у священника, а не как мы, мокрой землей, идя в сражение!
– Кто вы? – просипел Филипп. – Зачем вы не дали мне умереть на поле боя?
– Сэр Томас Эрпингем, к вашим услугам!
– Сэр Томас Эрпингем? Командир английских лучников?
– Он самый. Думаете, кого‑нибудь еще йомен, решивший отомстить за убитых товарищей, послушался бы? Вряд ли, разве что самого короля. А умереть не дал, восхитившись вашим благородством. Это же надо – отправить с поля боя оруженосца, прикрывая его отход своим телом! Ну и, вы же видели, как я не пощадил вашего рыцаря, а между тем предложили мне сдаться. Очень благородно! К тому же юноша назвал вас бароном – получается, что я пленил барона. Вполне хорошо. Не Бог весть как почетно, но… хорошо.
– А почему вы не пощадили рыцаря?
Сэр Томас побагровел.
– Вас, французов, оказалось слишком много, чтобы следовать кодексу рыцарской чести. Мы отпустили ваших пленных, мы обещали выплатить выкуп, если пропустите нас до Кале, и только ваша гордыня привела к тому, что вы умираете здесь, истекая кровью!
– Я не служу французскому королю, я бургундец.
– Тем хуже. Бургундцы – предатели! Столько времени мы с вами заигрывали! А вы нас оставили – и в самую трудную минуту. И, как бы то ни было, Жан Бесстрашный – все равно вассал французского короля. Пусть и формально.
– Он решил, – еле шепча, ответил Филипп, – что новый друг опаснее старого врага…
– Отличные слова! – захохотал сэр Эрпингем. – Кто это сказал?
– Так… Один египтянин…
– Египтянин? – врач рассмеялся и вытер руки и лоб окровавленным платком. – Сэр, он бредит! Можно я вызову священника, он его причастит – да и дело с концом?
– Нет, Сэдвик! Я не могу даровать храброму барону жизнь, она теперь в руках того, кто свыше, но я могу даровать ему свободу.
– Что вы имеете в виду? – разлепил чугунные веки пленник.
– Вы здесь уже двое суток. Ваш оруженосец далеко не убежал. Он пришел к нам и попросил выдать ваше тело. На поле боя он вас <