Государственный преступник




 

Да, это была настоящая темница. Со всех сторон под ногами и над головой – грубый ноздреватый камень. Даже лежанка оказалась сложенной из еле отесанных могучих плит. А вместо обычного стола поднимался над полом вырубленный из камня куб. Только табуретка была железная или чугунная – с дурацкими завитками на ножках и мелкой решеткой на сиденье.

Когда меня сюда впихнули (не очень грубо, но решительно), я целую минуту обалдело стоял, и в мыслях у меня была сплошная путаница. Потом как-то сразу ослабели ноги. Я сел на решетчатую табуретку, но тут же вскочил: она обжигала холодом, будто ее внесли с зимней улицы. Камень лежанки тоже был холодный. И сырой. Я прислонился к двери. Она оказалась сколоченной из могучих брусьев, и дерево было теплее камня.

Темница на то и темница, чтобы в ней не хватало света. Но после глухой черноты внутри повозки мне здесь показалось светло. Стены вверху постепенно сужались и превращались в высокий сводчатый потолок, а в самой высокой точке потолка ярко светилось квадратное окошко. Я находился будто внутри четырехугольной каменной бутылки, а окошко было горлышком. В этом “горлышке” синело небо и белел край пушистого облака.

Сначала я просто смотрел, как движется облако. Потом тряхнул головой, и обрывки мыслей стали как бы склеиваться. Я начал по порядку вспоминать, как все было.

И вдруг мне стало до жути стыдно.

Нет, не потому, что я бежал с берега. Разве может один человек воевать с несущимся на него курьерским поездом, с Ниагарским водопадом, с атомным взрывом? Не может ни мальчишка, ни взрослый! Но меня съедал стыд за свою прежнюю нахальную уверенность. Надо же, явился сказочный принц! Решил, что махнет мечом и спасет целое государство! “Обегу стороной, поднырну под шею и по горлу – раз!..” Ой, дурак, дурак, дурак…

Да, но эти, кто додумался меня сюда привезти, о чем думали? Неужели всерьез верили, что мальчишка справится там, где нужны ракетные батареи? Идиоты! В легенды поверили! Сами все хвосты поджали, а пацана одиннадцати лет сунули вперед. На верную гибель!

Тут у меня все смешалось: и стыд, и злость, и жалость к себе. И очень-очень захотелось домой. И еще захотелось лечь прямо на пол и зареветь.

Но на пол я не лег: знал, что он холодный. А зареветь не успел. Тяжелая дверь за мной качнулась, и я отскочил.

Вошел очень высокий человек в плаще до пола. Молча посмотрел на меня, подтащил к каменному столу чугунный табурет и сел. Конечно, в плаще-то не холодно.

Сидеть ему было неловко: некуда девать колени. Он поморщился, повозился и повернулся ко мне. Сказал глуховатым невыразительным голосом:

– Я – главный прокурор острова Двид. Моя задача – поддерживать равновесие порядка, установленное могучим Ящером.

“Ну и что?” – хотел спросить я, но не решился. Просто смотрел на него мокрыми глазами. У главного прокурора была длинная, как огурец, голова. Голая. Только на самой верхушке “огурца” торчал жиденький кустик волос. Нос был маленький, пятачком, совсем не подходящий к длинному лицу. А бровей я вовсе не увидел. Вместо них над глазами шевелились розовые безволосые бугорки.

– Эй… – негромко сказал прокурор в открытую дверь, за которой маячили темные фигуры. Почти сразу вошел слуга Ящера, он принес горящую свечу и лист бумаги. Прокурор кивком отослал слугу, достал большую авторучку и обратился ко мне:

– Вы – тот, кто называет себя Рыцарем Оленя?

– Не называл я себя так… – заспорил я сиплым от слез голосом. – Это вы все здесь меня так прозвали.

– Ну, допустим. А кто вы на самом деле? Как ваше настоящее имя?

– Ушаков… Женя. Из девятнадцатой школы, четвертый “В”. То есть пятый уже…

Все так же невыразительно он спросил:

– Вы прибыли на остров, чтобы убить нашего славного Ящера?

– Я же не хотел… Это Ктор сказал, что все хотят… что он всех угнетает… А я…

– Вы пошли к озеру с оружием, желая напасть на Ящера. Разве не так?

– Я же не знал, что он такой громадный, – глупо пробормотал я.

Прокурор сказал со сдержанным удовольствием:

– Значит, если бы наш славный Ящер был меньше и слабее, вы попытались бы убить его… Вы признаетесь?

– Я же не сам… Мне сказали, что так надо… – опять пробормотал я.

Но он уже не слушал и быстро писал. Потом помахал в воздухе листом и сказал:

– Подпишите признание.

Я здорово испугался, сам не знаю почему. И крикнул:

– Я ничего не буду подписывать!

– Ну как хотите. Это неважно, – равнодушно сказал прокурор и встал. Прихватил свечу, бумагу и, шурша плащом по полу, зашагал к двери.

– Что вам от меня надо? – громко сказал я вслед. – Что я, так и буду здесь сидеть?

Прокурор оглянулся в дверях и спокойно ответил:

– Нет, вы здесь не засидитесь.

Дверь с визгом и лязганьем закрылась.

Я стоял и не знал: пугаться или радоваться словам прокурора. Не засижусь… а что будет потом?

Я подошел к табуретке и потрогал. Может быть, она хоть немного нагрелась от прокурора? Нет, видно, прокурорский зад был такой же холодный, как стены темницы.

На усталых и слабых ногах я зашагал от стены к стене…

Так прошло какое-то время. Совсем не знаю какое: может, пятнадцать минут, а может, три часа. Мысли опять сделались перемешанные. Я то вспоминал о доме, то думал про железного Ящера, то со страхом гадал, что со мной сделают…

Залязгал дверной засов. Я остановился и задрожал: что сейчас произойдет?

Появился Тахомир Тихо.

Он с печальной улыбочкой посмотрел на меня, огляделся, покачал головой и заговорил:

– Ну, это уж чересчур, это уж ни к чему. Холод, сырость, постель не дали… Эй, там! Велите, чтобы принесли постель!.. Да, уважаемый Рыцарь Оленя, грустно все у вас получилось. Я ведь предупреждал.

– Ничего вы не предупреждали! – крикнул я и разозлился. – Говорили: “Ящер, Ящер”, а это спрут. Да вон какой громадный!

Тахомир Тихо сдержанно хихикнул:

– Все его зовут Ящер. И всегда так звали. А что такое “спрут”, я не знаю… Я же говорил, что это страшное чудовище. А вы думали, что это котеночек?

Он присел на край лежанки, тут же встал и мелко зашагал из угла в угол.

– Да-да, я предупреждал… И зачем вам нужно было влезать в эту историю? Остров жил спокойно, мирно, все были довольны…

– И те ребята, которых вы хлестали на вашей дурацкой телеге? – перебил я.

Тахомир Тихо остановился и пожал плечами:

– Что здесь дурного? Дети сами понимают, что это необходимо. Это разумная строгость. Да! Она нужна для равновесия порядка.

– “Порядка”! Фашисты вы! – сказал я.

– Кто? Не понимаю… Детей необходимо держать в страхе, чтобы в головы им не приходили нелепые фантазии. Иначе что получится? Сначала они начнут слишком прыгать, бегать и хохотать, затем у них появятся недозволенные игры, потом кому-то покажется, что в жизни острова не хватает новизны… И наконец, у кого-то может возникнуть желание переделать эту жизнь… – Правитель оглянулся и передернул плечами.

– Ну и пусть переделывают! А вам жалко?

Тахомир вздохнул, будто пожалел меня за неразумность. И объяснил:

– Во-первых, жалко… Из-за какого-то младенческого бреда разрушить такую налаженную, спокойную жизнь… А во-вторых, Ящер не потерпит, чтобы равновесие порядка было нарушено…

– Да ему-то зачем это ваше равновесие?

– Зачем – никто не знает, – строго объяснил Тахомир. – Но Ящер поставлен над нами высшей силой, чтобы это равновесие соблюдалось. И прекрасно, что поставлен. Да! С его помощью остров достиг расцвета и благоденствия.

– Ну и расцвет! Смотреть тошно!

– Не нравится – не смотрите, – возразил Тихо. – Вас никто не звал.

– Как раз звали! Ваш заместитель Ктор Эхо!

– Ну… я же говорил: Ктор у нас романтик, – с улыбкой заметил Тихо. – Вам не надо было его слушать… Теперь вы сами видите, что острову Двид вы не нужны.

– Ну, раз не нужен, отправьте меня домой, – торопливо сказал я.

– Да? А Ящер? Вы хотите, чтобы он в ярости смешал наш город с камнями? Вы нарушили закон и должны отвечать, Рыцарь Оленя.

– Но я же ничего не сделал!

– Ничего? – сердито хмыкнул Тихо. – А вчерашний скандал на улице? А дерзкий вызов Ящеру? Думаете, он простит?.. Вы – государственный преступник, и вашу судьбу решит суд острова Двид.

– Вы не имеете права меня судить! Я не из вашей страны!

– А проникать в нашу страну с преступной целью вы имели право? – с насмешкой возразил он. – Нет, уважаемый Рыцарь Оленя, вы виноваты, и народ должен увидеть, что вы понесли наказание.

“Неужели как того мальчишку на розовом помосте?” – с дрожью подумал я.

Нет, ни за что! Драться буду, кусаться, царапаться! Биться до смерти!..

– Только посмейте тронуть… – сказал я и постарался разозлиться сильнее. Когда я злюсь, то страх у меня обязательно уменьшается.

Правитель хмыкнул себе под нос и покатился к двери. Уже с порога он сообщил:

– Эту ночь вам придется поскучать. Я прикажу, чтобы принесли свечу…

– Засуньте ее себе куда-нибудь… – сказал я.

Тахомир Тихо укоризненно покачал головой и ушел. Тут же появился слуга Ящера с большой охапкой соломы. Он кинул солому на лежанку. Другой слуга внес в корзине глиняную миску, мятую жестяную кружку и кусок хлеба. Он оставил все это на столе, и меня опять заперли.

Я примял солому ладонями. Лег. Уткнулся лицом в ломкие стебельки. От соломы пахло сухой теплой травой, как на бабушкином сеновале. Отчаянная тоска резанула и сдавила меня. За горло взяла. Тоска по свободе, по дому, по маме и папе, по ребятам. По Толику… Я приподнялся, крикнуть хотел, броситься к двери, забарабанить! И тут же понял: бесполезно… Никто-никто меня не пожалеет на этом проклятом острове. Никому я здесь не нужен.

Я опять брякнулся лицом в солому.

Никто не пожалеет и не поможет… А Ктор Эхо? Он же ко мне по-хорошему относился. Даже пиджаком укрывал, когда плыли на остров… Ведь это из-за него я здесь! Неужели бросит? Неужели даже не придет?

…Ктор Эхо пришел вечером. А до его прихода я много раз то совсем погибал от страха и отчаянья, то, наоборот, начинал думать, что ничего страшного не случится: попугают и отпустят. Я, кажется, даже поспал немного. А потом поел. Тюремная похлебка ничуть не напоминала обеды и ужины у Тахомира Тихо, она была недосоленная и противно пахла жареным луком. Но я съел всю. И хлеб съел. И запил водой… Вот тут-то как раз и появился Ктор.

Он пришел с жестяным фонарем, от которого разлетались по стенам прямые желтые лучи. Сел рядом со мной на лежанку, а фонарь поставил у ног. Долго молчал (я тоже молчал, хотя и ждал с нетерпением: что он скажет?).

Он сказал:

– Плохо все кончилось, Евгений.

Будто я сам не знал!

– Жаль… – сказал Ктор. И добавил: – Я думал, вы проявите больше мужества.

Это что же? Он меня еще и обвиняет? Я дернулся так, что солома взлетела над каменными плитами.

– Я? Мужества?.. А вы сами сможете драться с таким… с такой махиной! Небось даже на берег побоялись сунуться!

– Я – не рыцарь, я чиновник, – возразил он. – А вы обещали, что будете драться… Я надеялся, что вы примените какую-нибудь военную хитрость… Говорят, около ста лет назад один смельчак попытался прыгнуть с воздушного шара Ящеру на голову. Ходят слухи, что вся сила у Ящера в щупальцах, а голова почти не защищена. Вроде бы ее можно пробить мечом… Правда, этому герою тоже не повезло: он промахнулся…

– Интересно, где мне было взять воздушный шар? – ехидно спросил я. – И я же ничего не знал! Вы же не говорили, какое это чудовище.

– Я говорил все, что мог, – возразил он. – Иногда даже больше, чем полагается. Не забывайте, что я на высокой службе и не могу разглашать государственную тайну.

“Нет, – понял я. – Не будет он мне помогать…” Меня опять накрыло страхом. Стыдно было этот страх показывать, но я не удержался и тихо спросил:

– Что теперь со мной сделают?

Он вздохнул и долго молчал. Потом проговорил как-то виновато:

– Ну уж потерпите еще завтрашний день…

– День? А потом?

– Ну… – он поерзал, зацепил ногой фонарь, опрокинул и быстро поставил. Желтые пятна метнулись по камням.

– Что? – нетерпеливо повторил я.

– Это же быстро, – пробормотал он. – И, говорят, не больнее, чем вырезать гланды…

Я обмер.

– Что… не больнее?

– Ну… когда это… голову… – он ребром ладони провел по колену.

– Да вы что!! – заорал я и вскочил на лежанке. – Вы с ума сошли?! Какое вы имеете право!.. – И я, по правде говоря, отчаянно заревел.

Но Ктор на мой крик будто не обратил внимания. По-прежнему сидел согнувшийся и неподвижный. От этой его неподвижности слезы у меня почему-то остановились. Я часто задышал и снова сказал:

– Не имеете права. Еще и суда не было.

Ктор шевельнулся.

– Да был суд… – вздохнул он.

– Без меня?

– А зачем вы там нужны? И так все ясно…

Я опять заплакал – от безнадежного страха и беспомощности.

– Гады вы все с вашим Ящером. Связались с мальчишкой.

Ктор медленно поднялся.

– Евгений! Если вы не сумели быть рыцарем на поле боя, то хотя бы сейчас ведите себя достойно.

– Идите вы с вашими рыцарями! Сами все напридумывали, а на меня свалили! Сами заманили сюда, а я отвечай, да?!

Ктор спросил немного удивленно:

– Значит, по-вашему, во всем виноват я?

– А кто? Я?!

Он задумался, и у меня почему-то появилась надежда.

– Хорошо, – наконец заговорил Ктор. – Если вы так считаете, ладно… Я не хочу упреков совести и потому выдам вам один секрет… Вон там, в углу, начинается подземный ход. Он заделан тонкой стенкой, вы ее сможете пробить даже ногами. Бегите…

В первые секунды я чуть не ошалел от радости. Но почти сразу подумал: “А куда бежать?”

– Смеетесь, да? Только я начну стучать, меня тут же схватят.

– Кто? – усмехнулся Ктор. – Вас не сторожат. Запирают снаружи дверь, вот и все. Ведь на острове нет ни одного вашего друга. Никто не подойдет и не отодвинет засов.

Это он правду сказал: никто не поможет.

– И куда же я денусь на вашем острове? Меня любой выдаст.

– Прячьтесь от людей. Подземный ход выведет вас на опушку леса. Идите тропинками через лес на ближайший берег. На берегу можно отыскать лодку или связать плот. Если подует юго-западный ветер, он пригонит вас домой…

– А если не подует?

– Когда-нибудь подует… Впрочем, я не обещаю, что вам обязательно повезет. Но я даю вам шанс…

Ктор нагнулся и взял фонарь.

– Советую не долбить камень сейчас. Дождитесь полной темноты.

– Как же я буду… в темноте?

– Ах, да… Ладно, оставлю вам свет. – Он опустил фонарь на стол и проговорил с усмешкой: – Теперь прощайте… мальчик Женя. В любом случае мы больше не увидимся.

И ушел, пригнувшись в низкой двери. Дверь опять закрылась с железным лязгом.

Я крупно дрожал – то ли от зябкого воздуха тюрьмы, то ли от волнения. Может, правда спасусь?.. Конечно! Ведь во многих историях, которые я читал, героям сначала не везло, а потом они спасались, и все кончалось благополучно!

Я зарылся в солому, чтобы согреться, и стал ждать, когда вечернее небо в окошке совсем потемнеет. Ух, как долго я ждал! Просто чуть не выл от нетерпения. Но долбить стенку раньше срока боялся.

Наконец окошко стало темно-синим, и в нем ярко загорелась зеленая лучистая звезда. Мне она показалась хорошей приметой. Я встал, отряхнул солому, поправил на животе рукоятку кинжала (он так и торчал у меня из-за резинки на поясе), прошел в угол и с размаха ударил пяткой о стену у самого пола.

Камень здорово отшиб мне ногу и не шелохнулся.

Я ударил еще раз – всей подошвой! Камень держался мертво. Неужели Ктор обманул?

Отчаянным рывком я подтянул тяжелую табуретку, схватил за ножки, через силу приподнял. Потом раскачал ее в руках и грохнул сиденьем о стену.

Табуретка ухнула в пустоту. Она чуть не утянула меня в открывшуюся черную дыру.

Я схватил фонарь и, царапаясь о кромки разбитого камня, полез в проход. И оказался в низком земляном коридоре.

Скорее, скорее!

Сверху сыпались сырые крошки. Из неровных стен торчали волосатые корни. Они хватали меня за ноги и за локти, но я не останавливался. Свеча в фонаре уже догорала, и я боялся остаться в глухой подземной тьме.

А ход оказался длинным-длинным. Наверно, он вел через весь город. Свеча все же истаяла и погасла. Я бросил фонарь и стал пробираться на ощупь. Наконец что-то загорелось впереди. Огни? Меня кто-то караулит?.. Я замер. Потом сделал осторожный шаг.

Не было огней. Это светил через листья большой, перевернутый вниз рогами месяц.

Я пробрался через кусты, которыми зарос выход. Каким теплым и ласковым показался мне воздух после темницы и подземного коридора! И листья большой травы были ласковые. Они гладили меня, словно хотели зализать все царапины.

Совсем близко темнела смутная громада леса. После всего, что случилось, ночной лес не казался мне страшным. Я вошел в него.

Сначала было совсем темно: месяц не пробивался под лесные своды. Но потом стали попадаться светляки. Чем дальше, тем гуща роились они вокруг. Несколько огненных жучков сели мне на майку. Я им шепотом сказал спасибо.

Мне хотелось уйти дальше, чтобы запутать следы. И я шел, шел, раздвигая мягкую траву, перелазил через горбатые древесные корни, нырял под низкие ветки, переходил вброд мелкие щекочущие ручейки…

В одном месте я наткнулся на кривое дерево. Могучий ствол его совсем низко нависал над землей. Сил у меня уже не было. Я сбросил раскисшие сандалии и лег под дерево. Трава обступила меня. Теплый воздух был как одеяло. Я сразу уснул.

 

Птица

 

Мне приснилось, что мы с Толиком ночуем в палатке. В каком-то походе или лагере. Будто я открыл глаза и увидел, что уже утро и колючие солнечные лучики пробиваются сквозь мелкие дырочки на парусине. А Толик сидел у выхода и как-то странно смотрел на меня. Потом приложил палец к губам и выбрался из палатки. Что-то встревожило меня. Не очень, но все-таки… Я выбрался следом и увидел, что он уходит через лужайку к туманной кромке леса.

А над лужайкой, протянувшись от неба до травы, искрились тонкие стеклянные струны. Я сразу понял, что это заколдованный дождик. Ночная тучка ушла, а замершие струи остались, и солнце пересыпало их разноцветными огоньками…

Толик уходил через этот неподвижный дождик и время от времени оглядывался на меня.

Я побежал за ним. Молча. Почему-то не решался окликнуть. Упругие дождевые струны цепляли меня за плечи, мешали бежать, и я не мог догнать Толика. Тогда я рванулся изо всех сил! И одна струна лопнула. А за ней остальные! И они рассыпались на миллионы капель. Я сразу промок до ниточки. Задрожал и проснулся.

Я и в самом деле был мокрый – от росы. Ее крупные шарики гроздьями висели надо мной, и в них переливалось солнце – так же, как в недавнем сне.

Несколько секунд я лежал, ничего не понимая. Потом тряхнула меня такая дрожь, что я вскочил. И наверно, от этого сразу все вспомнил.

Кругом стоял сказочный лес. Стволы деревьев были толщиной с башню. Я их видел не совсем отчетливо, потому что среди стволов клочьями висел туман. Солнце прошивало листья, и в тумане горели косые неподвижные лучи.

Я здорово дрожал, но, несмотря на холод, мне стало радостно от такой красоты. Почему-то сразу появилось чувство, что в этом лесу нет опасности. Это был добрый лес. Мне даже показалось на миг, что здесь я встречу Толика.

А что? Я его в самом деле встречу. Ну, пускай не здесь, а дома, но все равно скоро. Потому что все будет хорошо и я обязательно попаду домой.

Вздрагивая и смеясь, я выбрался на поляну. Здесь было теплее. Обрывки тумана быстро улетали вверх. Солнце грело уже крепко, и трава высыхала на глазах. Я стянул с себя всю одежду и раскинул ее на ветках куста с большими желтыми цветами.

И вдруг спохватился: а где кинжал, где ключ, который вчера висел у меня на шее?

Ох как не хотелось лезть опять в сырые заросли, да еще голышом! Но пришлось. Тем более что сандалии тоже остались в траве, а надо было их просушить.

Кинжал и сандалии я нашел сразу. А ключа не было. Куда он пропал? И как шнурок мог с меня соскользнуть? А может быть, ключ потерялся еще под землей? Там было так страшно и корни так царапались и хватали за шею, что я мог и не заметить потери.

Здорово я расстроился. То, что ключ пропал, мне показалось плохой приметой: будто намек, что я никогда не попаду домой. Но потом я немного успокоился. Решил поискать получше, когда трава под деревом высохнет. Опять выбрался на поляну и запрыгал, чтобы согреться.

Мне понравилось прыгать, размахивать руками и купаться в солнечных лучах. Они становились все горячее и даже делались какими-то пружинистыми, тугими. Так замечательно было! Но наконец я запыхался. Остановился и начал глубоко вдыхать воздух, который пах мокрыми цветами. И через шумное свое дыхание вдруг услышал чей-то живой писк.

Я замер. Писк опять разнесся над поляной. Громкий и отчаянный. Я не испугался. Сразу почувствовал, что кто-то маленький зовет на помощь. Зверек или птица.

Я тоже был маленький и беспомощный в этой стране. Но сейчас я был кому-то нужен. Мог помочь! Маленькие и слабые должны помогать друг другу, чтобы не быть одинокими. Чтобы стать сильнее.

У меня даже защекотало в горле от этой неожиданной мысли. И от резкой жалости к тому, кто пищал в траве. Я еще не знал, кто там, но все равно жалел его. И поскорее бросился на сигнал беды.

У края поляны кто-то копошился в траве. Я раздвинул стебли…

И увидел ощипанного гуся.

Он бился в травяной чаше. Подпрыгивала голова на тонкой голой шее, дергалась пупырчатая кожа с какими-то колючками на месте перьев. Там, где должны быть крылья, шевелились нелепые култышки. Скребли по листьям тощие лапы…

Честно говоря, мне стало не по себе. Даже противно сделалось. Я откинулся назад. Но птица без перьев забилась еще сильнее и попыталась встать. Опять громко запищала. Словно просила: “Не уходи!”

Я снова нагнулся и пригляделся. Нет, это был не гусь. Голова совсем не гусиная, клюв длинный и слегка загнутый. И лапы очень длинные, без перепонок между пальцами… И вообще это была не взрослая птица, а птенец! Неоперившийся птичий детеныш, только громадный.

Я вздрогнул: какие же родители у такого птенчика? А если прилетят на писк да решат, что я обижаю их младенца, да хряпнут меня по темени метровыми клювами?

Подальше бы отсюда… Но птенец, он все-таки птенец. Он в беде. Наверно, выпал из гнезда.

Я поднял глаза. На ветвях могучего дерева прямо надо мной в самом деле темнело гнездо – куча хвороста величиной с рояль.

Дерево было очень толстое и прямое. Конечно, я смог бы добраться до гнезда, цепляясь за выступы и наросты на коре, но это если один. А как с птенцом?

Пока я раздумывал, какая-то полупрозрачная тень пронеслась над поляной, надо мной. На миг потемнело солнце. Я быстро оглянулся. Но все было по-прежнему. Наверно, у меня просто закружилась голова.

Что же все-таки делать? Была бы веревка – я бы забрался в гнездо, а потом поднял птенца… А если найти подходящую лиану? Кое-где по стволам тянулись длинные стебли вьюнков с желтыми и синими цветами-колокольчиками. Выберу стебель покрепче, сделаю из майки мешок, засуну туда птенца…

Я вскочил, чтобы побежать за вьюнком. И опять пронеслась надо мною серая тень. Так ощутимо, что на этот раз ветер шевельнул мои волосы. Я присел на корточки, и сердце забухало. Сквозь это буханье до меня донесся шум тяжелых шагов. Я задрожал и рывком обернулся.

Сначала я ничего не увидел. Потом… Потом прямо из ничего, из воздуха выступила громадная голубая птица.

 

Птица стояла и смотрела на меня. Я даже не удивился, что она появилась из пустоты, меня просто ошарашил ее рост. От земли до ее клюва было не меньше пяти метров.

Птица шевельнула головой, не то скрипнула, не то протрещала что-то на своем языке и зашагала ко мне. Ее очень тонкие, но, видимо, тяжелые ноги подминали траву и мелкие кусты. Желтый лаковый клюв (длиной с саблю, но гораздо толще) был по-боевому загнут вниз. Я почувствовал себя маленьким голым червяком, которого сию минуту склюнут и проглотят. Но не побежал. Даже в голову не пришло, что можно удрать и спрятаться в чаще.

Птица подошла и нависла надо мной. Я зажмурился. Но ничего не случилось. Я осторожно глянул вверх. Птица склонила голову набок и смотрела на меня одним глазом. Мне показалось, что вопросительно. И тогда, сам не знаю зачем, я сказал:

– Птица, я же не виноват…

Она приоткрыла клюв и вдруг защелкала им так, что по лесу рассыпался костяной треск. Я вздрогнул. Птенец снова отчаянно запищал. Но птица не двинулась с места. Она лишь повернула голову и глянула на меня другим глазом.

– Честное слово, – жалобно сказал я. – Он сам упал. Я хотел помочь… Хотел поднять вон туда. – Я посмотрел на гнездо.

И птица… Она тоже посмотрела на гнездо! А потом опять на меня.

Мне показалось, что она все понимает. Наверно, просто показалось. Но так хотелось, чтобы хоть кто-то на этом острове отнесся ко мне по-человечески! Пусть даже птица…

– Я помогу, – заторопился я. – Ты не думай, птица, я его не обижу. Ты только не мешай, ты только поверь мне, птица…

Надо было взять майку. Я очень осторожно поднялся. Потом на дрожащих ногах обошел птицу сторонкой. Двинулся к желтому кусту, где сохла одежда. Птица стояла на месте и внимательно следила за мной: поворачивала голову на длинной гибкой шее.

Теперь между нами оказалось шагов двадцать. Я наконец подумал, что можно удрать – схватить одежду и рвануть в гущу леса! Птица не догонит меня среди зарослей.

Но она же не делала мне зла. Она стояла и ждала (а птенец все пищал). Она смотрела на меня так умно, будто человек. И я даже застеснялся перед ней, как перед человеком, что совсем раздетый. Натянул на себя все, кроме майки.

А майку понес к птенцу.

В пяти шагах от птицы я сказал ей:

– Ты не думай, я ничего плохого ему не сделаю. Просто заверну, чтобы поднять в гнездо. Ладно?

Она – вот умница! – шагнула в сторону. Словно хотела сказать: делай, что надо, не бойся.

И я почти перестал бояться. Приподнял птенца и начал заталкивать в майку. Он был очень теплый и какой-то жидкий – как полиэтиленовый пакет с горячим киселем. В этом киселе отчаянно стучало твердое сердечко. Птенец пискливо орал, неумело щелкал клювом и царапал меня когтистыми лапами. Кожа была мокрая, а прорастающие перья кололи ладони. Не очень-то приятно было, но что делать. Наконец я упихал этого скандалиста в майку – так, что ноги его торчали из ворота, а сам он барахтался, как в мешке.

Теперь привязать к майке лиану, взять ее конец в зубы – и марш на дерево.

– Все, птица, – сказал я. – Скоро все будет в порядке…

Она стояла от меня в трех шагах (конечно, это были ее громадные шаги) и слушала. Внимательно так. И вдруг на меня просто озарение нашло!

– Слушай, птица, – воскликнул я. – Тебе же это совсем легко! Возьми майку в клюв и лети в гнездо! Понимаешь меня, птица?

Я был уверен, что она понимает, и даже не удивился, когда она шагнула ко мне и склонила голову.

Я протянул птице майку с дрыгающимися лапами. И она – хоть верьте, хоть нет – осторожно зажала в клюве трикотажный подол. Потом так взмахнула великанскими крыльями, что меня откинуло ударом воздуха.

Птица поднялась и через две секунды оказалась в гнезде.

Она совсем скрылась, только пышный короткий хвост из темных перьев иногда выглядывал из-за края гнезда. Гнездо качалось, в нем слышалась шумная возня и писк. На меня сыпалась труха и упало несколько веток. Потом птица высунула голову и рассыпчато пощелкала клювом.

– Ну что, птица, все в порядке? – спросил я.

Она опять коротко потрещала.

– Вот и хорошо. Только отдай мне майку. Понимаешь, птица? Майку. А то как же я пойду? Вечером холодно будет, и комары заедят.

Птица скрылась. Я опять услышал возню и писк. “Ну и характерец у этого младенца”, – подумал я. Это мама так говорила, если я начинал упрямиться: “Ну и характерец…”

Птица опять выглянула – с майкой в клюве. Я решил, что она бросит мне майку, и вытянул руки. Но птица с шумом слетела, шагнула поближе и опустила майку к моим ногам.

А потом она осторожно положила мне на плечо свою тяжелую голову – так, что могучий клюв оказался у меня за спиной. Совсем рядом я увидел круглый черный глаз в оранжевом ободке. В глубине глаза я разглядел желтую искорку и крошечное отражение своего лица.

Это был добрый, умный глаз, хотя и не человечий.

– Какая ты хорошая, Птица, – шепотом сказал я. Теперь я называл ее Птицей как бы с большой буквы – словно это было имя.

Птица еле слышно прошуршала клювом.

Я уже ни капельки ее не боялся. Я понял, что она говорит мне спасибо. Еще бы! Любая мать, любой отец будут благодарны тому, кто выручит из беды их ребенка. Я вдруг вспомнил родителей Юльки Гаранина. Вот бы они радовались, если бы кто-нибудь спас их сына!.. И тут же подумал о маме и папе. Если не попаду домой до их приезда, сколько горя они хлебнут! А если совсем не вернусь?

От этих мыслей и оттого, что Птица была такая ласковая, у меня намокли ресницы… Но нет, нельзя раскисать! Я вернусь! Надо идти к берегу, искать лодку, ждать юго-западного ветра!

Я погладил Птицу по упругим шелковистым перышкам на шее.

– Прощай, Птица. Меня ждут… дома…

Она подняла голову на пятиметровую высоту. Я взял с травы майку, поправил под резинкой кинжал. Вздохнул и пошел.

На краю поляны я оглянулся. Птица стояла на прежнем месте. Громадная, стройная. Раньше она казалась мне похожей на страуса, но теперь я понял: ничего подобного. Больше всего Птица походила на фламинго. На фламинго-великана, только не розового, а серовато-синего.

Впрочем, трудно говорить о цвете: он все время менялся. То отливал сталью, то словно отражал небо, то делался почти сиреневым. Вдруг Птица шевельнулась… и пропала! Это солнечные лучи отскакивали от блестящих перьев так, что Птица словно растворялась в воздухе.

Так вот почему она появилась будто из пустоты! Она умела становиться невидимой! Ну, правда, не совсем невидимой. Ярко-желтый клюв, сероватовые ноги, темный хвост и черную оторочку крыльев можно было разглядеть. Но только если сильно присмотреться. В общем, Птица исчезла, как исчезают изображения у картинок-переливашек на карманных календариках.

Но исчезала Птица или появлялась, она по-прежнему смотрела на меня. Я помахал ей рукой и шагнул в лесную тень.

Куда идти, я не знал и пошел на северо-восток – так, чтобы солнце светило в правую щеку. Почему-то казалось, что эта дорога до моря будет самой короткой. Да и лес в этой стороне был реже…

Трава была высокая, но не густая, и шел я легко. Кругом стояли узловатые могучие деревья – не то старые вязы, не то ясени. Я раньше таких не видел: вокруг нашего городка лес был сосновый вперемежку с березой и осиной, а на улицах росли тополя да клены. А здесь – как в сказке про Красную Шапочку или в балладах о Робин Гуде…

Прошло, наверно, минут десять. Я услышал сзади шаги, торопливые и тяжелые. Бросился к ближнему дереву. Но пугаться не стоило: меня догоняла Птица.

Зачем я ей понадобился?

Она подошла, согнула шею. В клюве ее был зажат шнурок с ключом. С моим ключом от дома!

До чего же я обрадовался! Я совсем забыл про ключ, а она как-то догадалась, нашла, догнала меня…

– Спасибо, Птица! Значит, я еще попаду домой, да?

Она весело покивала, щелкнула клювом и пошла назад. Я опять помахал ей и тоже зашагал. Шел и разглядывал ключ. Мне показалось, что в трубчатый стержень попал мусор. Я дунул в трубку. Нет, ключ был чистый: из него вырвался звенящий свист. Совсем как в те дни, когда мы с ребятами играли в футбол. Таким свистом я давал сигнал к началу матча.

Я вспомнил наших ребят, вспомнил Толика, вздохнул и дунул еще раз. И сразу же услышал шаги Птицы. Она догоняла меня снова!

– Что, Птица? Что случилось?

Она переступила тонкими своими трехпалыми ногами и посмотрела как-то нерешительно. Опустила голову и осторожно тронула носом ключ. Потом отошла и оглянулась.

Я начал догадываться. Отвернулся, отошел, прижал ключ к нижней губе и свистнул. Птица тут же подбежала и выжидающе склонилась надо мной.

– Ты решила, что я звал тебя? Нет, Птица, – сказал я, – это нечаянно. Извини. Я просто так свистнул… Не сердись, Птица.

Тогда она снова положила мне голову на плечо, и я опять погладил ее шелковую шею.

И мы разошлись…

 

Искатель истины

 

Я долго шел через лес. Иногда идти было нетрудно: попадались ровные лужайки, а порой я натыкался на полузаросшие тропинки. Но случалось, что путь загораживали частые кусты и лианы. Приходилось продираться. Сворачивать я не хотел, старался идти прямо на северо-восток.

Через несколько часов я совсем измотался. Стояла душная жара. Кожа у меня горела от всяких ядовитых колючек. Был я такой исцарапанный, что квартальный воспитатель номер восемь, наверно, при виде меня грохнулся бы в обморок.

Часто попадались прохладные ручейки, и жажда меня не мучила, но зато ужасно хотелось есть.

Когда же кончится этот проклятый лес? Утром он казался мне добрым, ласковым, а сейчас был как враг.

Я выбрался на полянку и упал в траву. Просто ноги уже не держали. Я лежал, уткнувшись лицом в пахучую зелень, и думал: “Хоть бы ягод каких-нибудь найти…” И вдруг услышал легкие шаги. Совсем не похожие на шаги Птицы.

Конечно, я испугался. Но убегать и прятаться не было сил. Я посмотрел через траву. По лужайке шел сгорбленный старик в длиннополом сером халате. Халат был подпоясан жгутом, скрученным из сухой травы.

Старик шел прямо ко мне. Когда я это понял, то собрал последние силы и встал.

Старик посмотрел на меня водянистыми глазами и сказал:

– Мир тебе в этом лесу. Ты устал?

– Да, – прошептал я.

– Если хочешь, пойдем ко мне. Поешь и отдохнешь.

Он повернулся и зашагал, не оглядываясь. Не очень резво, но и не тихо. И трава будто сама собой расступалась перед ним.

Я подумал, что могу попасть в руки врагов. Но, постояв секунду, я поспешил за стариком: очень уж хотелось есть.

Скоро мы оказались у лесной хижины. Три стены ее были сложены из замшелых камней, а передняя сплетена из веток. В плетеной стене была дверь и небольшое оконце. На пороге старик оглянулся и сказал:

– Входи в мой дом…

Я вошел. Было просторно и полутемно. В дальнем углу возились какие-то животные – не то овцы, не то козы. Пахло сухой травой и дымом.

– Садись где понравится, – предложил старик.

Я оглянулся, увидел топчан, покрытый тряпьем, и сел. Прислонился к бугристой каменной стенке. Камни сквозь майку холодили спину. Старик молча поставил рядом со мной глиняную миску, положил кусок хлеба и деревянную ложку.

Я взялся за еду. Это была теплая сладковатая каша, не знаю, из какой крупы. Когда я выскреб донышко, старик дал мне кружку холодного молока.

“Позвал в дом, кормит, – подумал я. – А знает ли он, кто я такой?” Будто в ответ на эти мысли, старик сказал:

– Ложись, отдохни. В этом доме тебя никто не тронет.

И я перестал бояться. Да и что оставалось делать, когда глаза сами закрывались от усталости? Я скинул сандалии и свернулся калачиком на тряпках…

Когда я проснулся, в оконце синели сумерки. Старик возился у очага. Его жидкие седые волосы казались золотыми от огня. Не оглянувшись, он проговорил:

– Ты хорошо поспал. Ноги больше не болят?

Нет, ноги не болели. Только немного ныли и чесались царапины. Я чувствовал, что силы вернулись.

– Спасибо. Теперь пойду… – сказал я.

– Куда же к ночи? Живи до утра.

– А далеко отсюда до берега?

– До твоего берега? – странно спросил он. – Часа два пути. Но идти лучше утром…

“Он, кажется, все про меня знает”, – подумал я. Подошел к очагу и сел напротив старика на корточки. Он не удивился. Спокойно глянул на меня и стал ворошить палкой горящие сучья. У него были худые щеки, редкая бородка, костистый лоб почти без морщин. Зато ниже лба, на всем лице, морщин было очень много. При свете очага они казались глубокими и черными.

Я спросил:

– Вы лесник?

– Я отшельник.

Это меня совсем успокоило. Я читал, что отшельники никому не причиняют вреда.

– Значит, вы живете здесь один и молитесь богу? – спросил я.

– Нет, – спокойно сказал старик. – Я не молюсь. Я пока не уверен, что бог есть. Просто я ищу Главную Истину.

– Что? – не поня



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-12-12 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: