ЯН ЗБОРОВСКИЙ
Хотя я хорошо понимаю, что вы от всякого другого можете получить верные сведения о происходившем, однако из желания показать, как я рад служить вам и исполняя при этом ваше приказание, сообщаю вашей милости о нижеследующем:
Die 7 Augusti. Канцлер дал знать, что крепость Велиж сдалась королю без особенно большого кровопролития. Как скоро осажденные увидели, что наши стали возводить батареи под самою крепостью, они открыли пальбу с укреплений и, как говорят, убили троих из наших; впрочем лишь только наши начали стрелять, как они сдались.
Die 8 Augusti. Король ездил из своего лагеря, в то время находившегося под Суражем, осматривать Велиж, где и провел ночь. Однако он ночевал не в крепости, а в лагере канцлера, стоявшего еще под крепостью. Король даровал жизнь всем русским и отпустил их на свободу. Он оставил в крепости столько своих, сколько нужно было; канцлеру же приказал идти с войском, в котором было больше 6000, другою стороною и назначил место, где они должны были соединиться.
Die 9 Augusti. Король поздно вернулся в свой лагерь.
Die 10 Augusti. После непродолжительного совещания король приказал мне с находящимися под моим начальством людьми переправиться через Двину по одному мосту; по другому переходил Габор Бекеш с венгерскою конницею и Карл Истван со всею венгерскою пехотою. После переправы мы сделали роздых в полмиле от реки, дожидаясь переправы короля с остальным войском. 11-го Августа переправились все войска.
Тут мне следует объяснить вашей милости порядок, в каком идут королевские войска.
Впереди канцлер с несколькими тысячами, о чем уже было сказано. Перед королем на расстоянии нескольких миль идет [3] пан Вольминский, кастелян полоцкий, с легкою пехотою; он постоянно рассылает во все стороны казаков, чтобы добыть языка, но ловят больше людей, ничего не стоющих. Впрочем, это и неудивительно, так как всех, годных к войне, московский государь или засадил в крепостях для обороны или взял в военную службу.
|
|
За Вольминским следует Криштоф Радзивилл, кастелян трокский, гетман польный великого княжества Литовского, со всеми литовскими жолнерами; за ним два вспомогательные отряда, набранные из литовских волонтеров; потом воевода виленский Николай Радзивилл с остальным литовским войском и со всеми панами. В этом отряде также одни только волонтеры. Я со своими ветеранами иду на расстоянии то мили, то полмили, а иногда и вместе, как случится; перед королем идет пан Габор Бекеш с венгерской конницей.
За ним Карл Истван со всею венгерскою пехотою, затем король со своим двором; впереди короля 300 его отборных красиво одетых стрелков.
Затем следует воевода брацлавский 1, командир всех польских рот, принятых на службу под Полоцком. За ним пан Пржиемский с паном старостою Прасницким. Под начальством Пржиемского состоят также: паны Каспар Дембинский с ротою, Русковский, калишский хорунжий и Старжеховский, староста вышегродский. В пехоте все поляки. Ежедневно прибывает по Божьей милости в войско короля и литвы и поляков.
Пришло достоверное известие, что пан каменецкий 2, польный гетман, уже находится вблизи и скоро будет, хотя у него, говорят, только 300 коней его роты; короля еще догоняют поляки из Руси и из Литвы, числом приблизительно до 2000 людей.
|
|
Куда направит войско король, не знаю. Сказать правду, я опечален и грущу, что так далеко идем. И в самом деле, я беспокою короля per occasionem просьбою, чтобы он пожелал мне и моим солдатам иметь случай выказать всегдашнюю готовность к службе ему и тем поддержать нашу добрую славу. Король отпускает меня, если это только ludibria tractantantur, а если это от сердца perveniet, то он не согласен отпустить нас, как veteranos milites suos. [4]
Die 12 Augusti. Король прошел берегом реки две мили в сказанном порядке.
Die 13 Augusti. Таким же образом прошли еще две мили берегом реки Усвяты.
Die 14 Augusti. Получены грамоты от московского государя; копии с них и ответы посылаю вашей милости. В этот день король стоял на том же месте, а меня послал с моим отрядом. Я подвигался вперед в продолжение целой ночи в темноте по очень дурной дороге. Пройдя 4 мили я стал лагерем на берегу реки Усвяты и дожидался, согласно приказанию, прибытия короля, который и подошел 15 Августа. В этот день пан троцкий 3 осадил с своим войском русскую крепость Усвят. Хотя еще вчера пан Потоцкий с передовым отрядом подошел к крепости с той стороны озера, однако переправилось в этот день едва ли не все литовское войско. Пан воевода виленский 4 послал с письмом к осажденным захваченного казаками пленного, извещая их о прибытии самого короля, причем уговаривал сдаться на его милость, так как они не в состоянии дать отпора столь сильному войску. Если же они вынудят короля принять участие во взятии замка, то ни им, ни их детям не будет оказано никакого милосердия. Конечно, они не будут содержать на своем иждивении ни одной души. (Owszem ze zadnej duszy zywic nie beda).
|
|
Из крепости ответили, что у них некому прочитать письмо, так как нет у них никого, кто умел бы разбирать не только написанное по-литовски, но и по-русски. Конечно, они смеялись над нами, не забывая своего старинного московского обычая. Пан троцкий послал к ним одного старшего казака с увещанием сдаться и прекратить пальбу из пушек. Если они не сдадутся и возьмут в плен хотя бы самых последних из королевского войска, то никто из них не будет оставлен в живых.
Они отвечали, что не могут сдать крепость, не испытав своих сил в борьбе с нами; таким образом они стали обстреливать в особенности переправу через брод, находящийся между озером под замком и другим озером, которое дальше. До места переправы долетали не только ядра из пушек, но и пули из хорошего мушкета.
На переправе были убиты из пушки 2 лошади и шляхтич Прокопович из свиты княжны Слуцкой. Вечером король послал [5] 700 человек венгерской пехоты и столько же поляков, которые насыпали батареи очень близко под самым замком. Все-таки поляки устроили гораздо ближе, чем венгерцы. Заметивши это, венгерцы послали 20 своих к полякам, чтобы те не имели первенства.
Русские заметили их только с рассветом, т. е. 16 августа. Они начали стрелять по польским траншеям, однако сделать ничего не могли; те находились так близко к крепости, что со стенных зубцов попадали в них каменьями. Из мушкета подстрелены двое венгерцев в окопах: один, думают, не выживет, другой только ранен в плечо. Русские заметивши, что наши намерены вести правильную осаду, подали знак, что хотят вступить в переговоры. Несколько после полудня они сдались на следующих условиях. Во-первых, они потребовали, чтобы король даровал им жизнь, чтобы позволил с оружием свободно уйти кто куда пожелает, кто к своему государю, а кто к королю, причем, чтобы было позволено каждому взять столько имущества, сколько можно снести на себе. С этим послали к королю, который, чтобы напрасно не терять времени, согласился на все. Русские сдали крепость в целости; в ней было литых пушек 8, гаковниц 50, пищалей 143, много пороху и ядер. Однако там было не так, как бывает в других крепостях. Причиной этого, как говорили, было то, что они не ожидали похода короля по этим землям. Всех боярских детей было 53, их слуг 50, они имели очень мало лошадей, так как несколько времени тому назад наши конные казаки отняли у них лошадей на пастбище. Стрельцов было всего 345, а простого народа 624. Из всех тех, которые сдались на милость короля, 64 пошли в Литву, все остальные в Москву, кроме крестьян, которые поселились там же, присягнув королю. Воевод король соблаговолил принять под свое покровительство. Однако, так как последние не хотели добровольно выйти из замка и их вывели, то король отослал их в Витебск под крепким караулом. В этот день король, выехав на прогулку, смотрел издали на крепость и возвратился в лагерь.
Имена воевод следующие: Михайло Вельяминов первый воевода, Иван Коставов 5, второй воевода, Иван Пушечный (Puczaczny) голова, т. е. начальник стрельцов, но все же воевода.
Die 17 Augusti. Король остановился над озером, которое [6] тянется от лагеря к замку на 2 мили; он отправился в замок водою; я также находился с королем. Пан виленский от имени литовских панов сдал крепость королю, произнеся при этом длинную речь. Король хвалил усердие панов гетманов и шляхетства великого княжества Литовского: чему, говоря правду, люди удивлялись, а сам король чуть не осмеял их; это заметно из его ответа. Ведь трудно показать людям другое, чем то, что все видели. Король ответил следующим образом: он не находит сказать ничего другого, как только благодарить Всемогущего Бога, прося Его благословить начатую войну и поспешествовать успехам до конца, что было бы славно и полезно для Речи Посполитой и для народов королевства; труды же господ панов король принимает с благодарностью.
Die 18 Augusti. Был совет, на котором решили, что необходимо взять Великие Луки и определить путь, каким идти королю. Таким образом, в этот же день послан вперед, как обыкновенно, пан Потоцкий с передовым отрядом и с людьми, которые наводят мосты и исправляют дороги.
Die 19 Augusti. Выступил пан троцкий со своими людьми.
Die 20 Augusti. Выступило в поход все остальное литовское войско.
Die 21 Augusti. Мы с королем двинулись в вышеупомянутом порядке. Пройдя две мили, мы расположились в густом бору, где мало не только травы, но и тощего вереска. Нам придется идти этим бором по крайней мере два дня. Другая дорога была лучше, но только надо было бы наводить много мостов, к тому же она длиннее. Король предпочел идти этою дорогою, так как не желал терять времени, которого и так уже было мало. Только сегодня вытаскивают из воды пушки. Всемогущий Господи Боже, пошли благополучный исход!
В эти дни привели пленных от черкасского старосты, князя Вишневецкого, и принесли от него письмо. Он пишет, что взяв своих людей и соединившись с дикими татарами, зашел в глубь московских земель и угнал больше 3000 пленных и больше 10000 скота. Ни одного города не взяли и никакой сдачи не видели. Пленные подтвердили тоже. Они говорили, что причина этого та, что московский князь из предосторожности бережет все свои силы для короля. По их словам, князь очень испугался, когда услышал о наборе королем большого войска, но всего более беспокоило его то обстоятельство, что он не мог довериться своим людям. Поэтому [7] он и послал гонца в Чашники 6, извещая короля о великих послах, которым наказано было торопиться. Он велел съехаться всему духовенству в свою землю, всем владыкам, всем митрополитам, просил у них прощения, признавался в своих грехах, каясь перед Господом Богом, особенно в тех убийствах, которые совершил над своими подданными. Пленные говорили, что он обещался быть добрым ко всем. Бедняжки русские с великими слезами все ему простили и присягнули в верности; вследствие чего, он стал таким надменным, что даже приказано было великим послам воротиться с дороги. Впрочем, они уверяли потом, что князь снова приказал послам спешить к королю, когда узнал через своих лазутчиков о многочисленности королевского войска, которое идет так плотно, как мошки.
Получены также письма из Орши от воеводы смоленского Филона, который пишет, что его конные и пешие казаки, всего числом 600, ходили далеко в Московскую землю, но нашли мало добычи, потому что все свезено в глубь государства, а людей они не хотели брать; из них тоже ничего не было порядочного, оставались только старые, да слабые; все годные были уже взяты в войска, или в города для осады. Всюду говорили о больших потерях в московских людях. Из пленных прислал двоих только бояр, которые подтвердили тоже. В Ливонии один немецкий ротмистр поразил русских, которые пошли на Кокенгузен; он прислал к королю одного пленного, который рассказывал об унижении московского князя перед своим народом и о том, что его господин, какой-то князь, был послан московским государем во все ливонские замки для приведения всех русских к присяге в том, что они будут стоять до смерти против короля и его войска. Король приказал черкасскому воеводе производить с своими людьми как можно больше нападений на Московскую землю. С другой стороны велел Филону с теми людьми, которых у него несколько тысяч, преимущественно волонтеров из князей и шляхты литовской и с пехотой, нанятой на королевские деньги, разорять Московскую землю и предпринять осаду Невля и Озерищ. В Ливонии королевского войска будет служить на жалованье всего около 3000. Гетманом этого войска, или наместником воеводы виленского, пан Дембинский, которого называют палукской пунею. Есть и немцы на жалованье королевском. Король писал также курляндскому князю, чтобы [8] и там общими силами постарались для короля. Значит и они не будут сидеть без дела. Завтра, должно быть, мы выберемся из этого бора в поле и будем под Луками не позже 27 августа. Там тоже король не оставит нас без дела. Я многого не знаю, но верно то, что давно уже короли польские не заглядывали в эти страны. Сознаюсь, что если кому, то в особенности мне не хотелось на эту войну и я почти invitus ехал, но теперь благодарю Бога и тех, которые меня уговорили ехать; ибо не жалею, когда терплю разные неудобства, без которых войны не бывает и которых чем дальше, тем будет больше; и потерь, хотя бы меня и не вознаградили за них, буду менее жалеть, чем если бы остался дома. Что же до опасностей, то я давно уже положился в этом на Господа Бога; что Им определено, то не минуло бы меня и дома. Боже, дай только хорошего порядка, который послужит надеждой на облегчение наших трудностей.
Die 21 Augusti. Получены опять грамоты от московского царя, копии с которых я так скоро достать не мог; он увещевает не проливать христианской крови, но дожидаться послов его, обещая, что они предложат мир на хороших условиях.
Die 22 Augusti. Мы расположились в трех милях в бору, у реки Комли.
Die 23 Augusti. Мы стали лагерем в четырех милях у озера Дольца (Dolze).
В прошлую ночь виленский воевода доставил четырех пленных из касимовских татар, которые в числе 150 были подосланы к нашему войску для добывания языка. Их открыли и захватили казаки князя Острожского. При этом был Голубок, начальник 200 казаков с длинными пищалями, на хороших конях. Пленных король велел отдать мне; их подвергали пытке, каждого особо, но все говорили с пытки одно и тоже: о большом страхе и о том, что в Великих Луках сосредоточены значительные силы. В замке 500 московских стрельцов и 400 великолуцких, 100 конных казаков, конных детей боярских 100, слуг их и коней 300; затем тверской царь Симеон и младший Мстиславский имеют под собою 20000 войска. Они отступили назад к Холму, по направлению к Москве. Говорили также, что московский князь строго приказал своим воеводам не вступать в бой в открытом поле с войском нашего короля, не иметь даже ни малейшей стычки, и только стараться, как бы исподтишка, забирать людей, тешась над королевским войском. Говорили тоже, что [9] жители сами намерены сжечь весь город Великие Луки, лишь только король окружит его. Они будут защищаться только в крепости, которая снаружи окружена земляною насыпью, обложенной дерном. Когда их спросили, почему до сих пор не видно князя с войском и почему он не пришел на помощь взятым крепостям, а еще приказал отступать, они ответили, что через лазутчиков ему известно о многочисленности королевского войска. Говорили тоже, что три татарина, убежавшие из нашего войска, донесли великому князю, что у короля 106000 вооруженных конных людей, готовых к бою. Вследствие этого большой страх. Московский князь надеется, что с прибытием послов к королю будет мир; он приказал им сделать большие уступки, лишь бы только заключить мир. В этот день канцлер послал с Збигневом-Олесницким пленного, начальника этих 150 татар; зовут его Ульяном Износковым; он москвич, боярский сын, живет всегда в Казани и под своею командой имеет несколько тысяч людей. Он говорит, что случайно наткнулся после этого погрома на людей гетмана и что его бросили собственные казаки. Оно так и есть, потому что он только один захвачен. Он ничего нового не говорил, а только все то, что и другие пленные. Он хорошо защищался и сильно изранен.
Die 24 Augusti. Король остался на том же месте, а господа литовцы пошли вперед. Король последует за ними завтра.
У Коптева монастыря, в трех наших милях от Великих Лук, мы все соединились с канцлером. Там король хочет выслушать послов, которые и сегодня могли бы быть в войске, только король приказал приставам нарочно медленно подвигаться с послами, потому что он вследствие тяжести пушек скоро не может выбраться из лесов. Думаю, он очень жалел, что посол ничего не найдет, ни травы, ни мелкого хворосту после нас. Вчера началась большая слякоть, которая, если Бог не отменит, доведет нас до крайности. Ведь можно легко подвергнуться какой угодно опасности, зайдя так далеко в неприятельскую землю; поэтому всем вам следует молить Господа, чтобы Он, как в начале, так и впредь, споспешествовал королю и его войскам и благословил, имея нас всех в Своем попечении и под Своею святою защитою.
Die 25 Augusti. Сделав три мили пути, король расположился в монастыре, который называют Коптевым. В этот день вместе с панами гетманами он отправился в носилках к крепости, до которой ровно две мили. Король осматривал крепость, [10] взявши с собой пана троцкого, меня, Габора Бекеша и какого то Барба Дзюрдзея. Мы были так близко от крепости, что можно было попасть в нас не только из пушки, но и из хорошего ружья. Литовские паны, главным образом пан воевода виленский, удерживали, просили короля, но напрасно: на все был один ответ: Certe, nihil est, domini mei. В нас стреляли, но по милости Божией безуспешно. Под слугою пана троцкого, выехавшим далеко вперед, убили коня, который и пал на месте. Осмотрев эту сторону крепости, мы повернули к лагерю и тут на прощанье ядро ударило как раз перед нами, когда мы ехали вместе с королем.
Die 26 Augusti. В течение этого дня мы оставались на том же месте. Король опять с нами в носилках. Перейдя вброд реку, которую зовут Ловатью, он осматривал замок с другой стороны. Он тотчас решил, откуда вести осаду, где поставить лагерь. Один поляк из литовского войска, имени его я еще не знаю, пустил копьем в мост у замка. Я забыл сказать, что вчера русские сожгли весь город, который был гораздо больше, чем Вильна, взятая дважды, а некоторые считают его еще большим.
Die 27 Augusti. Литовское войско остановилось на поле в готовности к бою на том месте, где предполагался лагерь. Король с своею частью армии двигался таким образом: я шел впереди, выстроив весь свой отряд, в котором считалось 2112 коней, в один полк, который называют “отчаянным", пустив вперед пана Темрюка с его пехотой, пана Претвица трембовельского старосту с его людьми, и с ними казацкие разъезды; хотя пан Претвиц и волонтер, однако сам король просил его находиться под моим знаменем.
Мой отряд был не мал и не дурен, нехорошо только, что старые служаки выделялись между другими. За мною шел венгерский отряд в качестве резерва, за ним воевода брацлавский с теми ротами, которые под его начальством, потом вся венгерская королевская пехота и весь двор. Со всем этим войском король подошел к самой реке Ловати слева от литовского отряда, так что его войско их нисколько не прикрывало; справа от литовцев на другой стороне болота стал пан канцлер со своим войском, число которого, наверно, превышало 6000. Таким образом все поля были покрыты войсками. Было на что посмотреть русским и они действительно смотрели, так что все стены были полны народа. А между тем тут еще не было значительной части войска, так как много осталось при орудиях. Об этом будет сказано ниже. Из крепости стреляли только по моему [11] отряду и то немного, хотя мне, как шедшему впереди всех, пришлось очень близко подойти к укреплениям. Когда стали палить из пушек, ядра хотя и пролетали над болотом, однако падали близко за моим отрядом. Пахолок Пенионжковой роты, падая с коня, задел копьем мою лошадь, так как мне случилось стоять перед этой ротой. Говорят, что его сбросило ветром от ядра, но я полагаю, что он полетел со страху, потому что я, будучи очень близко от него, не чувствовал никакого ветра и между тем я со своим полком стоял на этом же месте. Король прислал ко мне, чтобы я стал ближе к лагерю; русские, имея достаточно времени, после этого ни разу не стреляли в меня, за что должен им etc.
Die 28 Augusti. Был совет, как принимать великого московского посла. Решено послать ему на встречу не из радных панов. Назначили пана Мелецкого, старосту брестского, пана Зеновича, подстолия литовского и пана Агриппу, секретаря; из войска выбрано более 1000 человек, но было гораздо больше, потому что поехали и другие, хотя им и не было приказано. В тоже время король поручил своим венгерцам объехать крепость и осмотреть, откуда удобнее начать осадные работы. Борнемисса, отделившись как-то от своих, встретил русских, которые скрывались на месте сгоревшего города; они напали на него, сорвали епанчу, отороченную мехом, стреляли в него, но благодаря Богу не попали. Борнемисса кричал им после, чтобы они хорошенько берегли его шубу, потому что он сам скоро явится за нею в крепость.
Die 29 Augusti. Утром рано пан троцкий привел десять русских, взятых в плен казаками литовского отряда, которые ездили за фуражом. Наших было немного, а русских больше 300; одни из них убиты, другие взяты в плен. В девять с половиной часов представлялось королю московское посольство. Сами послы целовали руку короля. Сперва они вручили верительную грамоту, затем, по своему обычаю, посол говорил титулы своего государя, причем упомянул Полоцк и всю Ливонскую землю; сказав потом приветствие, он заявил, что его государь хочет быть в братстве и мире с королевским величеством, при том только условии, чтобы ему отдали Полоцк с городами, принадлежащими к Ливонской земле; далее — что он отступается от княжества Курляндского, также как и от Магнусовых замков. Если король это исполнит, то между ним и московским государем будет братская любовь. После этого послы объявили, что не имеют наказа от своего государя править посольство в другом каком либо месте, кроме [12] как на королевской земле. Они просили, чтобы король вернулся со своими войсками в свою землю, а они то благое дело, с которым приехали от своего государя, там и будут продолжать. Король отвечал через пана троцкого, что их требование несправедливо, что довольно он ждал их в своей земле, но так как они не торопились приехать, то король не хотел из-за них терять ни часу времени. И так пусть они здесь правят свое посольство. Но послы стояли на том, чтобы король вернулся в свои владения. Тогда пан троцкий потребовал, чтобы они или правили посольство, или ехали назад на место своей стоянки. Но они ни за что на это не соглашались. Тогда король приказал приставам отвести их в стан, причем им намекнули, что как ни с чем приехали, так ни с чем и уедут. Король, идя в свой шатер, спрашивал совета, что делать с этими послами. Постановлено следующее: объявить послам через приставов, чтобы завтра же готовились в дорогу и что их отпускают без всякого ответа. Авось после такой острастки, они скорее скажут, с какими предложениями приехали.
Имена послов следующие: князь Иван Васильевич Сицкой, первый посол, второй посол Роман Михайлович Пивов, третий — дьяк Фома Дружина Петелин. С ними не мало было государевых дворян, всего около 700 лошадей.
В это время король приказал канцлеру стать лагерем за рекою Ловатью, а Карлу Иствану, оставивши только 300 венгерцев при татарах, со всею своею пехотою идти в лагерь канцлера и, если можно, немедленно ночью окопаться под крепостью. Уже к вечеру венгерцы построили шанцы довольно близко от укреплений. Венгерцы и польская пехота из войска канцлера не хотели дать Карлу Иствану опередить себя, и с своей стороны тоже довольно скоро возвели окопы и без всякой потери в людях, что, правду говоря, не легко было сделать среди бела дня.
Die 30 Augusti. Воевода виленский представил русских пленных, которых захватил какой-то ротмистр Дорогобыж, конный казак и тем оказал значительную услугу. В полдень того же дня, когда несколько солдат из окопов были посланы за хворостом для плетения туров, оставшиеся не выдержали незначительного натиска неприятеля и бежали из траншей; когда это заметили из крепости, то пользуясь тем, что дело происходило против самых ворот, русские живо прогнали наших. Было взято одно знамя пешей роты канцлера. Хотя знаменщик защищался и дрался достаточно, но бедняга, напрягая все силы, все-таки был повален на [13] Землю. Оторвавши кусок знамени, он волей-неволею должен был выпустить его из рук. Ликующий неприятель поспешно ретировался в замок, хотя ему тоже порядочно досталось. Канцлер очень огорчился и едва не казнил знаменосца, но его спасли, взявши на поруки.
В этот день было совещание относительно того, что московские послы не только ничего не объясняют, но еще наоборот показывают вид, что, желая уехать, ждут только, чтобы их отпустили. Король порешил отсрочивать их отправление под тем или другим предлогом до тех пор, пока не сдастся крепость. В эту ночь ставили в шанцах туры, насыпанные землею. А так как под крепостью на озере была запруда, то король велел ее прорыть, ибо она могла повредить во время штурма.
Канцлер поручил надзор за этим пану Клочевскому, завихостскому кастеляну, который слишком громко там распоряжался, так что русские на голос начали производить частую ружейную пальбу, и бедняга завихотский был так изранен, что тотчас же на месте и умер.
Die 31 Augusti. Ничего особенного не произошло в наших окопах. Под прикрытием туров, наша пехота с полною безопасностью направляла траншеи. С наступлением ночи наши втащили в шанцы пушки, по милости Божией, не потеряв ни одного человека.
Die 1 Septembris. Рано на рассвете началась усиленная пальба из наших орудий по крепости. К вечеру с венгерских батарей подожгли замок; когда это известие дошло до послов, они тотчас стали просить приставов замолвить за них словечко у панов рады, чтобы король соблаговолил принять их на аудиенции, так как они хотят исполнить все то, что было им поручено их государем. С наступлением ночи, хота наши упорно сражались, многие из них поплатились жизнию. Русские потушили огонь, но так как тын был вбит в землю, то он продолжал тлеть.
Die 2 Septembris. Послы опять были у короля. Теперь были допущены к руке короля только дворяне государевы. Сперва первый посол правил посольство, потом второй, а затем третий; каждый из них бормотал довольно долго. Бог видит, что не стоит писать об этом. Все состояло в том, что они очень усердно уговаривали короля щадить христианскую кровь и заключить мир; затем предложили королю дружбу своего властелина. Они прибавили, что их повелитель, ради мира, оставляет королю Полоцк и замки, [14] которые король взял около Полоцка и на вечные времена клянется никогда из-за этого не возбуждать войны и не упоминать об них в своих титулах. Если же король не будет этим доволен, они просят позволения продолжать по обычаю переговоры отдельно с членами рады. Пан троцкий ответил именем короля, что касательно восстановления мира можно ясно видеть, что не король виноват в этом кровопролитии, что королю невозможно прекратить войну, начатую за такия несправедливости, которые их государь наделал Речи Посполитой. По благоприятном окончании других дел, король не будет отказываться от дружбы с их князем, так как волею Божьею он могущественный и славный король, за которым папа (т. е. св. отец) признает приличный титул, а кесарь, короли христианские и другие монархи пишут его своим братом. А что касается того, что князь уступает ему Полоцк с теми или другими замками, то король удивляется, как могут послы предлагать его величеству такия условия. Ведь, несмотря на все остальное, король своим мечем завоевал Полоцк, как собственность, издавна принадлежавшую великому княжеству Литовскому. Он взял его и будет при Божьей помощи и впредь брать, что только когда-нибудь было отнято из его владений. А если их государь хочет жить в мире с королем, то пусть все возвратит. В противном случае, т. е. если он не возвратит, король не перестанет домогаться свое-го, поэтому пусть государь их остерегается, чтобы вместе с чужим не потерять своего. Он позволяет послам продолжать переговоры об этом с панами рады, напоминая им не терять времени, напрасно торгуясь. Для переговоров назначены панами рады: 1) князь Николай Радзивилл, воевода виленский, 2) Остафий Волович, пан виленский, 3) князь Стефан Збаражский, воевода троцкий, 4) Ян Кишка, староста жмудский, 5) князь Андрей Вишниовский, воевода волынский, 6) князь Николай Радзивилл, воевода новогрудский и ловчий литовский, 7) Ян Зборовский, гнезненский пан; 8) Фирлей пан любельский, 9) Ян Глебович, пан минский, подскарбий великого княжества Литовского.
Послы прежде всего просили отвести войска от крепости. Затем, когда это оказалось невозможным, они хотели по крайней мере того, чтобы до завтра была прекращена пальба из орудий. На это им ответили, чтобы они напрасно не тратили времени, так как король не отступится от раз предпринятого им, но чтобы немедленно сказали, с чем приехали. Если будет что-нибудь хорошее, справедливое, тогда только король снимет осаду и возвратится в [15] свои пределы. Они сказали, что их государь отказывается в пользу короля от Курляндской земли и от тех замков, которыми владеет Магнус. Им ответили, чтобы они не сбивали с толку, потому что князь Курляндский есть свободный владетель своей земли, только добровольно подчинился короне польской и великому княжеству Литовскому и хотя он вассал, но все-таки владетельный князь. А Магнус тоже уступил королю под некоторыми условиями свои замки, которые держит их государь, хотя замки эти принадлежат великому княжеству. Послы спросили, какия именно требования короля. Мы сказали им, что король требует себе Северскую землю, Псков, Новгород, Смоленск и всю Ливонскую землю. При этом, так как их государь подал королю повод к войне, то пусть вознаградит его за все военные издержки. Они посмотрели друг на друга, ничего на вышеупомянутое не сказали, и просили допустить их к королю с тем, что они раньше предложили, причем они нас перекричали, говоря, что и наши так у них поступали. Трое из нас пошли к королю. Король приказал им ответить, что, не торгуясь, уступает им Псков и Новгород, хотя нет причин на это.
После долгих торгов и разных пререканий они уступили Ригу и все замки, лежащие по сю сторону Двины; при этом отказались уступить королю Северскую землю, говоря, что они своего ничего не отдадут. Затем они должны были, не торгуясь, сказать, что предпочитают делать. Несколько часов продолжались эти споры, причем уступлены были с полтора десятка замков с их дворами в Ливонии на другой стороне Двины, а за пленных отдавали Усвят и Велиж. И на это им ответили, что и ливонские земли и Усвят и Велиж король держит в своих руках. Затем им предложили объявить все поручения, какия они имеют от своего государя, потому что мы не пойдем к королю и с ними не будем сидеть на этих сказках. Едва выжали мы из них, что их повелитель уступит еще королю замок Озерище, который и теперь в руках короля. Затем они просили, чтобы мы склонили короля на мир, который их государь хочет заключить с королем на вечные времена: и так, прелестную весть объявили они нам, да еще прибавили, что более им не о чем договариваться. Однако оказалось, что они имеют поручение от своего повелителя, что если бы король не удовольствовался их предложениями, то пусть объявит свои, а он пошлет с этим дворянина, с которым может отпустить своего гонца. Они испрашивали позволения самим писать своему государю. Мы пошли все к королю, оставивши их с [16] приставами, потом принесли ответ, что король, желая показать на деле, что не хочет проливать христианской крови, согласен послать к их государю гонца с письмом, выражающим королевскую волю, а им тоже разрешает послать дворянина с письмом, которое они должны показать панам рады; им же, в свою очередь, покажут письмо короля. С этим они и отъехали к своему государю. Под вечер того же дня из венгерских окопов был удачно подожжен замок, и наши выехали посмотреть на пожар. С нашей стороны ротмистр Дрогобыш пробрался в садик возле замка, чтобы посмотреть на пожар, желая вместе с тем застрелить кого-нибудь из мушкета. В это время выстрелили из пушки и попали в беднягу, так что ядро вырвало у него левую руку, вместе с сердцем; его вынесли из садика два моих гайдука, находившиеся там же и принесли самое ядро ко мне. Его похоронили выше лагеря на горе, к большому прискорбию многих, причем в похоронной процессии за гробом следовало много знатных людей.
Die 3 Septembris. Так как пожар был потушен, то король приказал своим гайдукам попытаться вновь зажечь крепость они бедные, числом до 100 человек, еще во время первого пожара подбежали к самой насыпи около стен и оттуда уже не отходили; русские не могли стрелять в них из орудий, ибо они вкопались в насыпь. Тогда на них стали лить кипяток и бросали каменья, но они все терпели; только ночью доставляли им еду и питье. Им то и поручил король подложить порох под укрепления.
Die 4 Septembris. Когда король вечером стоял с несколькими из нас недалеко от крепости, то, присматриваясь к ней, сказал: “вы увидите, что мои пехотинцы вскоре подожгут эту стену". Не прошло и десяти минут, как стена загорелась; огонь был такой сильный, что невозможно было потушить его. По этому случаю всю ночь лошади стояли оседланные. Пан троцкий, пан староста жмудский и я всю ночь стояли с отрядом в несколько сотен по ту сторону крепости, полагая, что русские из замка побегут тою дорогою. Но они и не думали об этом. Наоборот они так принялись тушить пожар, что ночью, по прошествии трех часов, пламени уже не было видно. Правда, им много помог дождь, который, начавшись с вечера, лил всю ночь. Мы стали уже терять всякую надежду на скорое взятие крепости. Спустя после полуночи солдаты из отряда канцлера тоже вели подкоп под башню и старались давно уже поджечь ее. Тогда огонь повернул вдруг в другую сторону и обхватил дерево. Башня была чуть ли не самая большая и [17] русские мужественно ее обороняли, но наши мешали им стрельбой тушить ее.
И так die 5 Septembris утром русские должны были сдаться. Начальники были обмануты вследствие какой-то ошибки; гайдуки начали рубить сдавшихся; произошло большое убийство, причем досталось и невинным. Это, должно быть, было устроено против тех, которые ушли из Полоцка; пусть Бог рассудит. Теперь король стал советоваться о постройке замка. Об этом много писать, а так как это, по моему мнению, само собою следует за предприятием короля, то и пусть оно окончится благополучно. (O czemby wiele pisac, jako to idzie jako bacze za przedsiewzieciem Krola Imsci poczuciem, daj sie dobrze dokonczyc).
Комментарии
1 Князь Януш Збаражский.
2 Николай Сенявский.
3 Литовский польный гетман Кристоф Радзивилл.
4 Николай Радзивилл.
5 По Щербатову (История Российская т. V, ч. III, стр. 61) фамилия этого воеводы — Иван Кошкаров.
6 На реке Уле.
(пер. О. Н. Милевского)
Текст воспроизведен по изданию: Дневники второго похода Стефана Батория на Россию (1580 г.). М. 1897