Крестная моей сестры, Мария Николаевна, человеком была уникальным. Появлялась всегда неожиданно и пространство вокруг нее немедленно оживало, просыпалось, наполнялось шутками, смехом и какой-то невероятной позитивной энергетикой, Рядом с ней невозможно было оставаться серьезным или пребывать в плохом настроении. Она всегда была в движении, и если кому-либо случалось иногда пойти с ней по делам, то этот кто-то возвращался домой совершенно измотанный и еще долго вздрагивал при малейшем желании Марии Николаевны с ним куда-то пойти.
Она не ходила по улице, она летала. Транспорту городскому никогда не доверяла и весело шутила по этому поводу, - Зачем я поеду на автобусе за деньги, если пешком приду быстрее и бесплатно.
Все четыре работы, на которых она работала одновременно, исполняла добросовестно и с удовольствием. В детском саду, служила няней и ночным сторожем, и дети, завидев быстро бегущую им навстречу, кормилицу и утешительницу, бросали игрушки и повисали на ней гроздьями, как бананы на пальме. Она всех обнимала, каждому говорила что-то такое, только ему предназначенное и с напускной суровостью командовала, - Марш в группу!-и они радостные и счастливые вместе с ней возвращались к оставленным делам и игрушкам.
Завершив рабочий день, она направлялась в другой детский сад, где работала уборщицей и истопником. Быстро мыла лестницы, а потом носила дрова и топила печи.
В редкие минуты отдыха садилась в кресло и вязала что - нибудь, исполняя чей- то заказ. Иногда прямо в кресле засыпала, но поразительно, вязать не переставала. Натруженные и натренированные руки, по каким-то своим немыслимым законам, сами продолжали делать начатое дело.
Казалось бы, при таком плотном рабочем графике, времени еще на что – то или на кого-то у нее просто не должно было оставаться, но, к удивлению всех, оставалось. Она успевала заниматься дочкой и сыном, да и родственники другие вниманием ее не были обделены.
Детей своих Галю и Колю она боготворила и понятно было, что жизнь свою, всю без остатка, она полностью посвятила им. Дети были ухожены, всегда аккуратно и модно одеты и выглядели не как все, а лучше всех. Она гордилась ими и заботилась о них с каким – то небывалым чувством одержимости, ради их благополучия была готова на любые жертвы со своей стороны, будто-бы искупала какую-то огромную вину свою перед ними, никого не пускала в мысли свои, ни у кого не просила помощи, а сама несла тяжелый Крест, данный Господом Богом только ей и конкретно знала и понимала для чего Крест этот несет.
В рассказах своих она никогда не возвращалась в прошлое, будто и не было его вовсе, а если по телевизору начиналась передача или фильм о войне, немедленно уходила или выключала телевизор.
Лишь однажды, в порыве отчаяния, когда ребенок ее повзрослевший, попал в дурную компанию и ей, с огромным трудом и огромными унижениями от соседей и недобрых людей, удалось вытащить его из этой грязи, рассказала она о том, что так долго и трудно носила в сердце своем и о чем запрещала близким своим разговаривать.
В середине тридцатых годов, когда страна мощно и уверенно строила и развивала новую экономику, семнадцатилетняя деревенская девушка Маша, по протекции двоюродного брата Ивана, Героя гражданской войны, дважды награжденного Орденом Боевого Красного Знамени, и дружившего с самим Кировым, приехала в Ленинград,и устроилась на один из военных заводов, чтобы вместе со всем советским народом участвовать в строительстве социализма. Здесь встретила любовь свою, родила двоих детей, дочку Галю и сыны Колю, радовалась за удачно сложившуюся жизнь свою, вместе с мужем растила деток, строила планы на будущее, безоблачное и светлое.
Все разрушилось в один миг. Началась война. Муж погиб при первой же бомбежке, сбрасывая зажигалки с крыши. Ей казалось, что остановилось все и горя этого, и потери этой перенести невозможно. Она и предположить не могла, что самое страшное и непереносимое будет потом.
Началась блокада, и потянулись бесконечные дни ужаса и страха, голода, холода и каждодневной смерти. Маша, как и прежде, ходила на работу, на свой завод, за детьми смотрела соседка Стефания Карловна, пожилая питерская аристократка, бывавшая на балах в Зимнем дворце, и неизвестно как,уцелевшая в годы репрессий, категорически не пожелавшая покинуть вместе с семьей город, и уехать в эвакуацию, свято верившая, что ее любимый Петербург выстоит, а вместе с ним выстоят и они с Машей, и детьми.
Но, вернувшись однажды с работы, Маша застала испуганно плачущих детей, закутанных в одеяло, но все равно дрожащих от холода и страха, и неловко лежащую на полу Стефанию Карловну. Вещи были разбросаны, а ящик стола, где хранились хлебные карточки, был пуст. В квартире побывали мародеры. Соседи вызвали милицию, Стефанию Карловну погрузили на сани и увезли, а Маша, расписавшись в составленном милиционерами протоколе, осталась с детьми в холодной квартире без малейшей надежды на завтрашний день.
Ночью она не спала, бережно прижимала к себе, вздрагивающих во сне детей, и думала, с завистью, о своей подруге Вальке Платовой, бездетной и свободной:
- Счастливая Валька, замуж до войны не вышла и детей не нарожала. Теперь и заботы такой, как у меня нет.
Рано утром разделила пополам оставленный с вечера кусочек, похожего на серую глину хлеба, дала детям, заперла их в квартире и отправилась на работу.