Правительство Обадии и Ханукки вместе с престолом получило в наследство опасную традицию международных отношений и влияний. Тюркские ханы династии Ашина и их караимский союзник Булан в сложных экономических проблемах не разбирались. Они просто защищали свой народ от мусульман, наступавших с юга, и печенегов, нападавших с востока, из Зауралья. Естественным союзником Хазарии в VIII в. была Византия, также воевавшая с арабами и бежавшими от хазар болгарами Аспаруха. Поэтому распространение православия среди алан и хазар не встречало сопротивления. В середине VIII в. существовала хазарско‑хорезмийская (Доросская) митрополия, которой были подчинены семь епископских кафедр. [55, с. 229] Культурные контакты были следствием политического союза [прим. 26].
С Дальним Востоком и крайним Западом тюрко‑хазары отношений не поддерживали. На границах Китая до 745 г. шли упорные, кровопролитные войны между Тюркским каганатом и империей Тан. Затем восстание Ань Лушаня в 756–763 гг. обескровило Китай, а вслед за тем в войну вступили Тибет и Уйгурия. Ничего привлекательного на Дальнем Востоке в это время не было.
Не лучше было и на Западе, где разлагались заживо франкская держава Меровингов и Лангобардское королевство, а в Британии англы и саксы резали кельтов. Но там положение изменилось к 800 г., ибо Карл Великий, покорив саксов и лангобардов, возложил на себя императорскую корону. Последние годы его правления совпали с переворотом Обадии, и тогда две возникшие империи вступили в дружественный контакт, выразившийся в том, что Карл особым указом позволил иудеям жить по их обычаям. [9, т. V, с. 342] И в дальнейшем иудеи поддерживали союз с Каролингами вплоть до их падения в X в.
Наибольшую активность проявили в это время южные этносы. Рост пассионарности потомков арабских завоевателей взорвал Аббасидский халифат изнутри, но осколки его оказались более страшными для соседей, чем громоздкая централизованная социально‑политическая система. Для берберов и туарегов Африки, тюрков Средней Азии, горцев Памира и Гиндукуша ислам перестал быть символом угнетения и ограбления, потому что появилась возможность использовать разнообразные шиитские течения как знамена для борьбы против суннитского Багдада.
Отложившиеся от халифата африканцы захватили Сицилию и вторглись в Италию, где потеснили лангобардов и разбили войско франков Людовика II, а в 840 г. африканский флот вошел в устье Тибра и чуть было не овладел Римом. В том же году омусульманенные персы – Саманиды – завоевали Исфиджаб (совр. Сайрам, около Чимкента), а багдадские халифы тратили силы и средства на подавление восстаний своих подданных, единоверцев и соплеменников, и на бесконечную войну с Византией.
Как из тектонических разломов земной коры через трещины вытекает подземная магма, так на рубеже двух суперэтносов и двух великих культур возникли движения, которые казались забытыми и похороненными: хуррамитов в Азербайджане и павликиан в Малой Азии. Между теми и другими не было ни организованной связи, ни общей политической направленности. Одни были просто стойкими маздакитами, другие пытались воскресить некоторые принципы маркионитов – гностиков. Но те и другие по принципам идеологии и конечным целям восходили к древнему учению манихеев: делению мира на черное и белое и стремлению путем кровавых экзекуций добиться победы светлого начала, которым они считали себя. Как следовало бы реагировать на это хазарскому правительству? Хуррамиты были потомками маздакитов, союзников хазарских евреев в 494–529 гг., а арабы – гонителями иудеев в 690 г.; греки принуждали евреев к отречению от веры еще в 723 г. Казалось бы, наступило время расплаты. Но правительство Обадии и Ханукки предпочло торговлю с Багдадом и помощь византийских инженеров при постройке Саркела верности историческим традициям и былой дружбе, от которой никогда не отказались бы тюрко‑хазары. Теперь же система ценностей изменилась: выгода встала на место верности и доблести. А самой выгодной ситуацией для евреев была война греков против их врагов – болгар и арабов. Феофилу удалось вернуть город Самосату в 837 г., но халиф Мутасим разбил византийскую армию у Дазимона, в 838 г. взял крупнейший после Константинополя город империи – Аморий (в центре Анатолии). Война протекала с невероятным ожесточением, причем хуррамиты были союзниками греков, а павликиане [прим. 27] помогали арабам. Болгары хана Персиана ударили по тылам Византии, ворвавшись в Македонию, а хазары, некогда враги болгар и друзья греков, бездействовали. Ханы Ашина никогда не покинули бы своих друзей в беде.
Перейдем к Византии. Там в 843 г. кончился пассионарный надлом, приведший к трагедии иконоборчества. Она дорого стоила Византии. Болгарский хан Крум в 813 г. дошел до стен Константинополя. Испанские арабо‑берберские пираты в 826 г. захватили Крит и сделали из этого острова базу набегов на острова и побережья Эгейского моря В 827 г. берберы Атласа вторглись в Сицилию, а потом перенесли свои завоевания на Южную Италию. Болгары опустошили Македонию. А в Константинополе император занимался уничтожением икон и преследованием монахов. Но все кончается, и к 843 г. страсти стали угасать.
Снижение пассионарного напряжения пошло Византии на пользу. Установление мира светской власти с церковью, достигнутое на Константинопольском соборе 843 г., дало возможность направить огромные силы системы по определенному руслу. В 860 г. св. Кирилл обратил в православие группу хазар, в 864 г. он и его брат Мефодий приобщили к православию Моравию. В 864–865 гг. крестился болгарский царь Борис, и наконец длительная и жестокая война с павликианами в 872 г. закончилась победой византийцев. Но за все надо платить, даже за спасение собственной страны. И плата была очень велика.
До середины IX в. Византия была общепризнанным центром христианской культуры. Это признание не означало политического господства над другими христианскими государствами Запада и Востока, но давало уверенность в том, что они свои и в случае опасности обязаны помогать против иноверцев‑мусульман. Пусть эти обязанности не всегда выполнялись, но все же они имели значение, особенно для тех областей Южной Италии, куда вторглись африканские мусульмане – воинственные берберы, занимавшиеся работорговлей и грабежом.
Даже в жестокие годы иконоборчества римские папы участвовали в церковных делах Византии, по мере сил поддерживая защитников икон. Фактически независимость от Константинополя, подаренная римскому престолу Каролингами, не мешала существованию суперэтнического единства: греки были дома в Риме и Париже, а франки – в Фессалониках и Эфесе. Теология там и тут была одна – полупелагианство, т. е. православие.
Но в 858 г. константинопольским патриархом стал Фотий, которого не признал папа Николай I. За спором последовало отлучение Фотия в 863 г., не признанное на Востоке. В 867 г. Константинопольский собор предал папу анафеме, объявив его вмешательство в дела восточной церкви незаконным. Так возник раскол церквей.
Не нужно полагать, что неуступчивость Фотия и Николая, или спор о filioque, или притязания пап на юрисдикцию в Иллирии и Сицилии были причиной раскола. Все эти мелочи были быстро улажены. Узурпатор Василий I Македонянин низложил Фотия, а строптивый папа Николай I умер в том же 867 г. Богословский спор был отложен и на время забыт. Сицилию захватили берберы, Иллирию – венгры. Официальное примирение византийской церкви с папским престолом около 900 г. уже ничего не изменило.
Церковный раскол был важен не только сам по себе. Он превратился в символ отделения Запада, где в IX в. произошел взрыв этногенеза, от ортодоксального Востока. Франки и латаны стали чужими для греков. Они пошли по новому, оригинальному пути развития. Этносы, возникшие в это столетие на берегах Северного моря и Бискайского залива, открыли небывалые формы общежития и восприятия природы и истории и предпочли их прежним не за то, что они были лучше, а потому, что они были свои. Инерция общей христианской культуры еще долго обольщала души современников, упорно не хотевших замечать грустную действительность.
Итак, Византия превратилась из империи с претензиями на ведущую роль в наследии Рима в небольшое малоазийское царство, где императором сделался армянин, привлекший на службу своих земляков. А поскольку армяне привыкли героически отстаивать свободу и веру против мусульман, то друзья последних, иудеи, стали недругами Византии.
Теперь можно обобщить наблюдения. Иудео‑Хазария была в дружбе со всеми имперскими режимами: поздней Тан, Каролингами и их преемниками в Германии – саксонскими Оттонами, Аббасидами – и во вражде со всеми средневековыми народностями: армянами, грузинами, шиитами халифата, поскольку они представляли интересы завоеванных племен, печенегами, турфанскими уйгурами и славянами, т. е. Киевским каганатом.
И это не случайно. Здесь имеет место социальная близость деспотических режимов, противопоставленных ходом истории природным процессам образования этнического многообразия. Борьба этих двух принципов была ведущим антагонистическим противоречием эпохи VIII‑Х вв. И тут иудео‑хазарам опять повезло. В игру вступил новый партнер – варяги, навербованные из скандинавских викингов.
Четыре каганата
В начале IX в. на берегах Северного моря появились страшные разбойники из Скандинавии – викинги, внутри Западной Европы начали выделяться новые народы, а в Астурии произошла первая, неудачная попытка реконкисты – обратного завоевания Пиренейского полуострова. Если соединить эти области с синхронным появлением возникшей активности воображаемой линией (или лучше полосой), то мы получим ось нового пассионарного толчка, полностью проявившегося в течение IX в.
В этот век состояние Восточной Европы характеризовалось Людовиком Немецким в письме к Василию Македонянину (871) как сосуществование четырех каганатов [прим. 28]: Аварского [прим. 29], Нормандского (т. е. Русского), Хазарского и Болгарского (на Дунае, ибо камского Великого Булгара Людовик не знал). Эти каганаты, как и три империи (включая халифат), были наследием минувших пассионарных толчков. Им предстояло выдержать удар от новой вспышки этногенеза. Поэтому, прежде чем перейти к рассказу о главной трагедии начавшейся эпохи, рассмотрим физиономии ее действующих лиц и взвесим их возможности и стремления.
Значение Аварского каганата, ограбленного франками и стесненного славянами, было минимально. Но все‑таки это был барьер, сдерживавший агрессию немецких феодалов на рубеже Среднего Дуная.
Неизмеримо лучше было положение Болгарского каганата, потому что первые болгарские ханы Аспарух и Крум не обострили отношений со своими славянскими подданными, а наоборот, объединились с ними против греков. Постепенно болгары вовлеклись в европейскую политику, то поддерживая моравских славян против немцев (863), то посылая вспомогательные войска Людовику Немецкому против феодалов (863). Болгарскому князю Борису мешала лишь его языческая религия, и он сменил ее на православную (864). Это сделало Болгарию противником папства и немецкого королевства, но и союз с Византийской империей был скоро нарушен. В 894 г. наследник Бориса Симеон начал войну с греками, которая измотала обе стороны, без ощутимых результатов для Болгарии.
Большие неприятности причинили болгарам мадьяры, отступившие от хазар и нанятых теми печенегов в низовья Днепра в 822–826 гг. Однако печенеги оказались неудобными для хазар союзниками и около 890 г. хазарское правительство заключило мир с мадьярами и греками против печенегов и болгар. Последние одержали победу над хазарами, но потерпели большой урон от мадьяр, переправившихся в 893 г. через Дунай и захвативших множество пленных. Симеон, царь болгарский, ответил на это таким ударом, что мадьяры покинули свою страну и ушли за Карпаты, в верховья Тисы, где вобрали в свою орду остаток аваров. Низовья Днепра достались печенегам, а низовья Днестра – славянским племенам – тиверцам и уличам.
При создавшейся расстановке политических сил выиграли хазары. Они помирились с мадьярами, направив их воинственную энергию против народов Западной Европы, где последние Каролинги меньше всего беспокоились о безопасности своих крестьян и феодалов, как правило, недовольных имперским режимом. Хазарское правительство сумело сделать своими союзниками тиверцев и уличей, обеспечив тем самым важный для еврейских купцов торговый путь из Итиля в Тулузу. Наконец, в 913 г. хазары при помощи гузов разгромили тех печенегов, которые жили на Яике и Эмбе и контролировали отрезок караванного пути из Итиля в Китай.
Последней нерешенной задачей для хазарского правительства оставался Русский каганат с центром в Киеве. Война с русами была неизбежна, а полная победа сулила неисчислимые выгоды для итильского сеттельмента, но, разумеется, не для порабощенных хазар.
О происхождении и древнейшей истории этого четвертого, Русского каганата известно значительно меньше. Литература вопроса необъятна, но, к счастью, недавно была сделана критическая сводка фактов, наблюдений, текстов и мнений, покрывающая историю вопроса, отражающая современную научную точку зрения и исключающая фантастическую концепцию норманизма Руси.[16]
Выводы этого исследования, в котором использованы 623 работы, сводятся к следующему.
В начале н. э. на берегах Среднего Днепра, в лесной и лесостепной зонах жили венеды – предки славян. К IV в. они разделились на склавинов и антов. Анты – греческое название союза племен на Правобережье Днепра, но сами себя эти племена называли – поляне, а потом их стали называть «русь» [прим. 30]. В IX в. власть в русском городе Киеве захватил пришелец – варяжский конунг Хельги (Олег), не имевший отношения к местным русам. «Варяги» – не этническое, а профессиональное название; так в IX‑Х вв. назывались банды пиратов разного этнического состава. Русы же хотя и не славяне, но давние обитатели Правобережья Днепра, распространившиеся в VI–VIII вв. на Левобережье, где ими были построены Чернигов и Переяславль. Эта территория в удельный период называлась «Русь» или «русская земля» (в узком смысле), в отличие от Русского государства (в широком смысле), включавшего Новгород, Суздаль, Рязань, Полоцк, Смоленск, Галичину, Волынь, Тмутаракань, низовья Днестра и Буга и некоторые неславянские земли с балтским и финским населением.
Это обобщение антинорманистских концепций представляется наибольшим приближением к исторической действительности и принято нами за основу дальнейшего анализа. Возражение вызывают лишь некоторые частности, из коих следует отметить две.
Первое: сопоставление росомонов IV в., описанных Иорданом,[17]с роксоланами дань традиционному автохтонтизму. [8, с.161] Этноним «рос» и префикс «гох» не идентичны. «Rox» греческая передача персидского слова «равш/рауш» – блеск (жена Александра – Роксана носила персидское имя Раушанак – «блестящая»). Никакого касательства к аланам россомоны – предки русов не имели, равно как и к норманнам – викингам. И вот почему.
Знаменитое место летописи: «Сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зовутся свие (шведы), друзии же урмане (норманны, т. е. норвежцы), анъгляне (ютландцы), друзии гьте (готы), тако и си», [42, т. I, с. 18] прекрасно прокомментировано Д. С. Лихачевым, но в подтверждение его вывода можно добавить, что под готами летописец XII в. не мог подразумевать остров Готланд, населенный в его время шведами и покинутый готами в середине II в., т. е. за тысячу лет до того, как он писал этот текст. Готы здесь – это крымские или причерноморские готы – тетракситы, хорошо известные русскому читателю XII–XIII вв., упомянутые в «Слове о полку Игореве». А раз так, то причисление Руси к данной этнической группе имеет лишь палео‑этнографический смысл: россомоны, как и готы – осколки Великого переселения народов, застрявшие в Восточной Европе, а наименование их «варягами» показывает профессию Рюрика, который происходил из племени русов приднепровских, уже отчасти смешавшихся со славянами, но еще хранивших в IX в. некоторые черты древней северной культуры.
Около 800–809 гг. произошло второе переселение славян с берегов Эльбы на Восток. А. А. Шахматов предположил, что славяне бежали от франков Карла Великого. Эту версию трудно принять. Успехи Карла и его баронов крайне преувеличены хронистами и последующими историками. Франкам не удалось закрепиться ни на Эбро, ни на Тисе, ни на правом берегу Эльбы. Поэтому для переселения славян в страну с совсем иным климатом, туда, где господствует зимний мороз и летний зной (изотерма января ниже нуля), надо поискать иные мотивы.
Пассионарный толчок, проявившийся в Скандинавии в начале IX в., а в Западной Европе около 841 г., имел инкубационный период. В ареале этого толчка была северная часть Германии и, значит, берега Эльбы. Если это так, то перед нами обычная пассионарная миграция, из‑за которой вятичи и радимичи сменили место обитания.
Обе ветви восточных славян в VIII в. были на подъеме пассионарного напряжения. Скудость источников заставляет прибегать к хронологической интерполяции, но этот метод дает результаты. Потомки антов IV в., победивших совместно с россомонами и гуннами готов, к началу IX в. имеют свой «каганат», т. е. суверенное государство с центром в Киеве и царя по имени Дир. Если мы учтем, что подъем этой ветви славян сопоставим с пассионарным толчком, вызвавшим Великое переселение народов и созданием из конфессиональных общин Малой Азии, Византии, то на VIII в. падает акматическая фаза, а на IX в. – надлом, как оно и произошло.
Высокий уровень пассионарности дал славянам преимущество над восточными балтами (ятвяги, голядь) и финно‑уграми (меря, мурома, весь) и повлек слияние славянских племен в единый древнерусский этнос, осуществившееся в конце X в. Но славяне и хазары в VIII в. еще не сталкивались друг с другом и опасности друг для друга не представляли.
Второе: бесспорно, что взаимоотношения Русского и Хазарского каганатов не были «идилличными», но гибель ряда Полянских поселений в VIII в. не была делом рук хазар. В VIII в. хазары увязали в войне с арабами, а на рубеже Дона они закрепились только в 834 г., и тогда действительно война началась.
Если датировки гибели Пастырского поселения и других покинутых населением укреплений [8, с. 172] правильна, то противниками славян и русов могли быть только авары, контролировавшие земли кутургуров (западной ветви болгар), от Карпат до Дона. В 631 г. авары подавили восстание кутургуров, остатки коих объединились с утургурами в 633 г. Когда же последние в 656 г. потерпели поражение от хазар, то болгары разбежались кто на Каму, кто на Дунай, кто в Италию, а бывшие земли кутургуров были заселены тиверцами и уличами.
Все эти события никак не уменьшили мощи аваров, которые «примучивали дулебов», т. е. господствовали в степях восточнее Карпат. Упадок Аварского каганата наступил в 800–809 гг. после того, как они проиграли войну с франками, а после этого рокового десятилетия началась хазарская агрессия на запад.
Такова «связь времен» или «логика событий». Антский или Полянский племенной союз, включивший в себя россомонов, возник как восточнославянский этнос вследствие пассионарного толчка II в. одновременно с Византией, и вместе с ней вступил в акматическую фазу, закончившуюся победой над жестоким врагом аварами, после чего славяне распространились до берегов Черного моря. В отличие от Византии, Полянский этнос пережил кризис перехода из фазы в фазу благополучно, так как он получил неожиданное, но весьма полезное подкрепление.
Надо учитывать, что Русский каганат был изолирован от стран, имевших письменную географию: Хазарский каганат отделял его от мусульманского Востока, Болгарский – от Византии, Аварский – от Германии. Вот почему сведения о русах IX в. были столь неполны и отрывочны. И вот почему немецкие авторы IX в. могли спутать забытых россомонов со шведами: те и другие были скандинавы, хотя предки россомонов еще в I–II вв. покинули свою родину.
Еще в X в. современники описывали русов и славян как два разных этноса, выступающих, как правило, совместно.
Значит, здесь была ситуация, похожая на ту, которая сложилась у тюрок и хазар, за одним, весьма важным, различием. Тюркюты принесли пассионарность хазарам, а россомоны и славяне были при встрече и контакте равно пассионарны, ибо сложились в ареале единого пассионарного толчка.
Теперь несколько слов о викингах, о коих есть столько превратных суждений, что надо избежать недоразумений. В IX в. в Скандинавии перенаселения не было, так как свободных фиордов и теперь много, хотя людей стало больше. Формация там была общинно‑первобытная, и конунги являлись выборными племенными вождями. До IX в. скандинавы еле‑еле отстояли свою землю от натиска лопарей, пока не загнали их на крайний север, в тундру. Викингами называли тех людей, которые не желали жить в племени и подчиняться его законам. Слово «викинг» носило тогда оскорбительный оттенок, вроде современного «пират, бандит». Когда юноша покидал семью и уходил в дружину викингов, его оплакивали как погибшего. И действительно, уцелеть в далеких походах и постоянных боях было нелегко. При этом викинги не обладали большей физической храбростью, чем остававшиеся дома, физическая смелость южных народов часто превышает мужество народов северных, но это не пассионарность, а другой поведенческий признак: не агрессивность, а способность к адекватной реакции, обычно проявляющийся при самозащите.
Викинги боялись смерти, как все люди, но скрывали этот страх друг от друга, наедаясь перед битвой опьяняющими мухоморами. Современные им арабы бросались в атаку трезвыми, но неукротимые в опьянении викинги сминали и арабов, и франков, и кельтов. Особенно ценили они берсерков (подобных медведю), т. е. людей, способных перед боем впадать в истерическое состояние и с огромной силой крушить врага. После припадков берсерки впадали в глубокую депрессию до следующего нервного срыва. В нормальных условиях берсерков не терпели. Их заставляли покидать села и удаляться в горные пещеры, куда остерегались ходить. Но в отрядах викингов берсерки находили себе применение. Иными словами, пассионарность делает яростными даже не очень храбрых людей. Значит, викинги были людьми несколько отличного от прочих скандинавов склада. Обладая высокой степенью пассионарности, они были нетерпимы для малопассионарных норвежцев, которые предпочитали сидеть дома и ловить селедку. Поэтому пассионарная часть популяции отпочковывалась от основной массы народа и погибала на чужбине. Зато норвежские, датские и шведские воины‑пассионарии разнесли славу своей ярости по всей Европе и вынудили ее обладателей защищаться.
Хазары и норманны
Хотя викинги по рождению были скандинавы или прибалты, но они не были представителями своих народов. Пассионарный толчок вызвал этническую дивергенцию. Юноши, покидавшие родную страну ради Гренландии или Нормандии, зеленого острова Эрин или берегов лазурного Средиземного моря, образовывали самостоятельные этнические консорции, иногда погибавшие, но иногда торжествовавшие победу. И поскольку они были рассеяны по всей Европе, встреча их с иудео‑хазарами была предрешена. А характер ее был определен тем историческим фоном, на котором она произошла. Источников, освещающих эту страницу истории, нет; следовательно, опять нужно окинуть взглядом расстановку сил, чтобы уловить хотя бы общее направление развития событий.
Как было показано, уже в IX в., после фактического раскола церкви, Византия стала восточным царством, изолированным от всех соседей, превратившихся сначала в соперников, а потом во врагов. Связанная постоянной войной с Болгарией и безуспешными попытками удержать Южную Италию от натисков арабов, Византия не могла активно противодействовать усилению хазарских царей, вследствие чего православие потеряло свои позиции в Дагестане и на Северном Кавказе, с трудом удержавшись на Южном берегу Крыма.
Попытка Карла Великого создать суперэтническую христианскую империю германцев на Западе, подобно тому как на Востоке существовала аналогичная империя греков, была небесперспективна, но растущая пассионарность в IX в. опрокинула это грандиозное сооружение, как если бы это был карточный домик. К 888 г. осуществилась «территориальная революция», [56, с. 247] т. е. появились этносы, называемые О. Тьерри «нациями»: бретонский, аквитанский, провансальский, французский, бургундский, итальянский и немецкий, причем последний состоял из субэтнических «племен» саксов, франконцев, баварцев, швабов (алеманы) и тюрингов. Все они тратили силы на борьбу друг с другом и поэтому очень плохо сопротивлялись нападениям арабов и норманнов. Для хазар они не были опасны.
Зато хазарские иудеи были опасны для Франции, так как, приезжая с большими деньгами в Прованс, они покупали покровительство короля и вельмож и защиту от преследований со стороны духовенства и народа. Ожесточение с обеих сторон росло. Иудеи сохранили больше остатков древней образованности, нежели французы, и поэтому побеждали христиан в диспутах, возникавших по поводу Ветхого Завета. Пропаганда их имела успех. Молодой монах из Алемании принял в 847 г. иудаизм, женился на еврейке, уехал в Испанию и там возбуждал арабов к преследованию христиан. Галльские епископы жаловались, что иудеи покупают рабов‑христиан и заставляют их исполнять иудейские обряды, что они похищают христианских детей и продают их мусульманам, что иудеи, по ненависти к своим соперникам, помогают мусульманам и норманнам, открывая им ворота осажденных городов, и что они называют свинину «христианским мясом», на что христиане очень обижаются. [9, т. V, с. 487–488]
Трудно сказать, что в этих обвинениях было справедливо, но для нас важно другое: взаимные ожесточение и неприязнь между аборигенами и иудеями на Роне грозили французам теми же последствиями, которые имело еврейское проникновение на Волгу. Прованс легко мог превратиться в подобие Хазарии, тем более что воинская сила берберов, охотно нанимавшихся в войска соседних стран, была не меньше, чем у хорезмийцев. Но для этого, кроме больших денег, нужно было время, а его‑то и не хватило иудеям. Почему? Это мы увидим ниже.
А пока обратим внимание на то, что договоренность между хазарскими иудеями и язычниками норманнами имела место. «Повесть временных лет» сообщает, что в 859 г. «варяги из заморья» взимали дань с чуди, славян, мери и кривичей, а хазары – с полян, северян и вятичей. Если учесть общеевропейскую расстановку сил, то текст наводит на размышления.
В 860 г. киевские русы напали на Константинополь и чуть было не взяли его. Если бы они действительно были подданными хазар, то это не могло бы не вызвать хазаро‑византийского конфликта, а вместо этого хазарский каган в этом самом году принял миссию св. Кирилла и позволил ему крестить язычников у себя в столице. Кирилл совершил путешествие в самой мирной обстановке, из чего следует, что Русь, воевавшая с греками, никак не была связана с хазарами и их правительством.
В Швеции около 859 г было несколько королей: Бьерн Прихолмный, его соправители Эмунд и Олаф. Сын Эмунда, Эрик, в 854 г. совершил поход на восток и обложил данью куров, эстов и финнов, но, как видно из перечня, он действовал только по берегам Балтийского моря, а кривичи, меря (черемисы) и весь (вепсы) жили в лесных массивах Восточной Европы. Если бы кто‑либо из шведских королей подчинил себе столь обширные земли, это было бы отмечено хотя бы в сагах. Не упоминает об этом и католический миссионер св. Ан‑сгар, проповедовавший в Швеции в 849–852 гг. и поддерживавший отношения со шведами до своей кончины в 865 г.. [60, с. 165–173] Значит, здесь кроется нечто иное.
Сопоставим факты В 848 г. язычники норманны разграбили и сожгли Бордо благодаря измене тамошних иудеев. [9, т. V, с. 489] Так как последние не пострадали от викингов, следует полагать, что между теми и другими была налажена связь. И текст «Повести временных лет» поясняет, какова она была. Это договор о разделе сфер влияния, не стран завоеванных, а тех, которые предстояло завоевать. Потому и опущены данные о существовании самостоятельного Русского каганата, намеченного стать жертвой двух хищников. И действительно, последующее столетие было богато событиями, как на Западе, так и на Востоке.
История варяжского проникновения в славянские земли достаточно темна.
Согласно летописной традиции, варяжский конунг Рюрик в 862 г. стал правителем Новгорода. Этот вопрос мы обсуждать не будем, так как придерживаемся общепринятой точки зрения. Для нас достаточно того, что задолго до этого русы, жившие вокруг Киева, совершали походы, зафиксированные иноземными историками. До 842 г. «скифский народ росов» разорил Амастраду (в Пафлагонии, на берегу Черного моря), а в 860 г. флот росов чуть было не взял Константинополь. К Рюрику и его варягам эти росы отношения не имели.
В 864 г. русы воевали с болгарами, в 865 г. – с полочаками, в 867 г. – с печенегами, в 869 г. – с кривичами. Однако при столь активной внешней политике столкновений с хазарами не было: миссия св. Кирилла в Хазарию в 860 г., повторяю, проходила в мирной обстановке. Это говорит не о миролюбии правительства Хазарии, а о могуществе Киева, союзе русов с мадьярами и сложности обстановки на Каспии, о чем ниже.
Но все изменилось в 882 г., когда власть в Киеве захватил варяжский конунг, именуемый в летописи Олегом (Хельги). С этого времени до 944 г., т. е. убийства конунга, именуемого Игорем (Ингвар), русская земля перенесла много страданий, вызываемых – по нашему глубокому убеждению – постоянными неудачами бездарных чужеземных правителей.
Смена власти в Киеве повлекла за собой смену политики. Олег подчинил древлян в 883 г., северян в 884 г. и радимичей в 885 г., причем последние до этого платили дань хазарам. Это не могло не вызвать войны с Хазарией… и летопись замолкает на целые 80 лет. Это не может быть случайным.
Лакуну отчасти восполняет краткая справка Масуди, что «русы и славяне составляют прислугу хазарского царя». [3, с. 383] И, как вскоре мы увидим, так оно и было.
Нет! Полного завоевания Киева хазарскими евреями не произошло. В «Кембриджском анониме» перечислены враги хазарской иудейской общины: «Асия (асы‑осетины). Баб‑ал‑Абваб (Дербент), Зибух (зихи‑черкесы), турки (венгры), Лузния – ладожане, т. е. варяжские дружины Олега, которые быстро проиграли войну с хазарскими евреями,[18]но удержались в Киеве, так как их прикрывали со стороны степи мадьяры. Однако вскоре мадьярам пришлось туго, потому что против них и варягов хазарские иудеи подняли славянские племена тиверцев и уличей. Когда же в 895 г. на мадьяр напали болгары и печенеги, вырезавшие их жен и детей, мадьяры покинули Леведию и ушли в Паннонию, а покинутые ими степи заняли победоносные печенеги. И Византия не могла вмешаться в эту войну, потому что ее силы были связаны болгарами царя Симеона, шедшими по Балканскому полуострову от победы к победе. Тогда изолированное княжество киевских варягов стало вассалом общины хазарских иудеев, которая использовала русов и славян в войнах с христианами и мусульманами‑шиитами, подавляя возмущения язычников руками наемников – мусульман‑суннитов.
Гнев стихий
Жесткая система потому и бывает крепка, что она при создании своем приноровлена к локальным условиям наилучшим образом. Когда же окружение меняется, перестройка системы трудна.
И наоборот, дискретная система эластична, но не позволяет полностью координировать силы для решения внешнеполитических задач. Поэтому жесткие системы побеждают в стабильных условиях, а дискретные выживают даже при постоянно меняющейся среде обитания и этнического окружения.
Иудейская Хазария – образец жесткой системы, окружающие Хазарию евразийские этносы – дискретные системы. В IX‑Х вв. изменения географической среды (вследствие переноса пути циклонов на север, в лесную зону Евразии) могли быть для этнохозяйственных систем либо полезны, либо вредны, но не нейтральны. А поскольку интересы евреев и хазар в химерной целостности каганата были противоположны, то климатические колебания отражались на истории Восточной Европы и Великой степи.
До тех пор пока увлажнялись степи и высыхали в Волго‑Окском междуречье болота, Каспийское море вело себя тихо. Оно стояло на абсолютной отметке – 36 м, благодаря чему обширные площади плодородной земли в низовьях Волги были заселены земледельцами. К началу X в., когда Волга превратилась из тихой реки в бурный поток, собравший влагу дождей, выпавших на огромной площади от Валдая до Урала, уровень Каспия поднялся до отметки – 29 м,,[19].[20][21]
Для обитателей южной окраины Каспийского моря это существенного значения не имело. Берега там крутые, кругом горы, поднялось море, залило прибрежную крепость… ну и пусть. Но для пологого северного берега подъем уровня моря имел огромное значение. Поля, сады и виноградники оказались под водой Волги, стоявшей на подпоре. Использовать залитые земли было невозможно, люди стали селиться на вершинах бэровских бугров, ожидая времени, когда уйдет вода. А вода все поднималась. Приходилось подаваться в степь.
Но и в прибрежных урочищах не было спасения хазарам. Лишенная дождей степь превращалась в полупустыню, а эта последняя – в пустыню, в которой не могли жить даже кочевники. В X в. карлуки покинули берега Балхаша, чтобы поселиться в оазисах Средней Азии, печенеги ушли с берегов Аральского моря на берега Черного, а гузы сдвинулись к Уралу и Эмбе. Только куманы (половцы), населявшие западные склоны Алтая и южную полосу Западной Сибири, где в то время стояли сосновые боры, не пострадали от засухи. Их спасли многоводные реки, окружавшие с востока и запада Барабинскую степь.
Легче было на западной окраине Великой степи, на берегах Днепра, Донца и Дона, так как меридиональные токи в атмосфере способствовали нормальному увлажнению этой области. Поэтому печенеги, прорвавшись в Поднепровье, восстановили там поголовье скота, в том числе лошадей, а тем самым и воинскую мощь, благодаря чему могли держать себя независимо.
Поскольку восточные степи оказались весьма негостеприимными, хазары устремились на северо‑запад и начиная со второй половины IX в. заселили террасы Нижнего Дона, куда принесли с собой культуру терского винограда. Четыре надпойменные террасы Дона плавно переходят в водораздельные степи, но уже на второй террасе проявляются черты азональности – колки леса, заросли ивняка и т. п., что обусловило образ жизни алан, хазар и казаков. Автору удалось в 1965 г. найти на Среднем Дону небольшое поселение, содержащее керамику всех эпох – от X до XII в., что указывает на культурную преемственность населения долины Дона независимо от внедрения в нее инородных этнических элементов.
Разумеется, этой ветви хазар сравнительно с другими повезло. В 860 г. они приняли православие от св. Кирилла и благодаря этому вошли в состав христианской общины, вследствие чего установили дружбу с крымскими готами, греками и аланами. А прочие продолжали нести тяготы налогов, снизить которые хазарское правительство не могло, даже если бы оно этого хотело.
Но от засухи и наводнений совершенно не пострадали хазарские иудеи. Они жили в городах, в комфортабельных деревянных домах, теплых зимой и прохладных летом. Пищу они покупали на базаре. Караванщики, проходившие через Итиль, платили за все не торгуясь, так как перекладывали растущие расходы на покупателей в Китае и Провансе. Поэтому на социальные отношения внутри иудейской общины природные явления не оказывали никакого влияния: их воздействие амортизировалось в хазарском этносе, вмещавшем общину. Ослабление кочевников, стада которых мерли от бескормицы, было иудеям только на руку: и мясо можно было купить дешево, и слабый враг не опасен. Поэтому в X в. активность хазарского правительства не снизилась, а возросла. Следовательно, должны были начаться жестокие войны… и они действительно вспыхнули на юге и западе.
Но н