Приложение (дается по «Очеркам»)




От автора

Как участник гражданской войны и героической борьбы 27-й Краснознаменной Омской стрелковой дивизии, имеющей большие заслуги перед Родиной, автор решил в связи с 50-летием гражданской войны рассказать о боевом пути, пройденном дивизией. Будучи военным комиссаром 27-й дивизии, он прошел с ней путь от Волги до Енисея, принимая непосредственное участие в разгроме войск Колчака. Как представителю Коммунистической партии и Советской власти, ему приходилось быть политическим руководителем в воинских частях, контролировать действия военных специалистов, организовывать военные партийные ячейки, воспитывать бойцов в духе героизма и беспредельной преданности Советской власти, создавать ревкомы и партийные организации в непосредственном тылу Красной Армии, выполнять функции судьи и т. д. Автор не ставит перед собой задачу дать в книге обобщение накопившегося у него опыта военного комиссара времен гражданской войны. В этих записках [6] он рассказывает о боевых эпизодах, которые в какой-то степени дают представление о работе военного комиссара, о том, в каких тяжелейших условиях шла борьба с Колчаком и какие героические подвиги совершила на фронтах гражданской войны Красная Армия, руководимая Коммунистической партией и великим Лениным. Автор описывает только то, чему был свидетелем, что делал сам или что ему хорошо известно по докладам подчиненных и рассказам боевых друзей и соратников по борьбе. В книге использованы главным образом авторские записи-дневники, а также сохранившиеся у автора некоторые документы (в подтверждение фактов и событий даются ссылки на архивные источники), а также «Исторический очерк 27-й Омской стрелковой дивизии РККА», подготовленный «Исторической комиссией при штабе дивизии» под руководством начдива В. К. Путна и наштадива П. М. Шаранговича, изданный Госиздатом в 1923 году.

Публикуя свои записки, автор надеется, что многочисленные примеры храбрости и мужества, выносливости и стойкости, непоколебимости и несокрушимой веры в победу правого дела, проявленные простыми, малограмотными, а зачастую и совсем неграмотными рабочими и крестьянами в те далекие годы, послужат примером нашей советской молодежи в ее борьбе за окончательную победу коммунизма.

Автор будет очень рад, если его мемуары принесут хотя бы маленькую пользу читателю, и с благодарностью примет критические замечания читателей.

Все имена в книге подлинные.

 

* * *

Боевой путь 27-й дивизии, ее героические подвиги отражены в сочиненной бойцом Николаем Васильевичем Краснопольским песне, которая в свое время была положена на музыку руководителем Краснознаменного ансамбля Советской Армии А. В. Александровым. Вот эта песня.

 

ПЕСНЯ О 27-й ДИВИЗИИ

В степях приволжских,

В безбрежной шири,

В горах Урала,

В тайге Сибири, [7]

Стальною грудью

Врагов сметая,

Шла с красным стягом

Двадцать седьмая.

Струил ей песни

Иртыш глубокий,

Гимн пели кедры

В тайге далекой.

На Енисее

Врага громила.

В широкой Висле

Коней поила.

Ее видали

Мятежным мартом

На льду залива

Форты Кронштадта.

Сердитый Каспий,

Словно родную,

В волнах баюкал

Двадцать седьмую.

Сраженья стихли,

Смолк гром орудий,

Легко вздохнули

Вольные груди.

А труд свободный

Оберегая,

Стоит на страже

Двадцать седьмая.

Но если вспыхнет

Сражений пламя —

Взовьется снова

Алое знамя.

И снова грудью

Врагов сметая,

Пойдет на битву

Двадцать седьмая. [8]

 

Введение

Свершив 25 октября 1917 года социалистическую революцию и установив свою диктатуру, пролетариат России под руководством Коммунистической партии и ее вождя В. И. Ленина приступил к строительству социализма.

Вместе с пролетариатом строить социализм стали трудовое крестьянство и лучшая, прогрессивная часть интеллигенции. Другая же часть — ее верхушка, в свое время наиболее щедро оплачиваемая буржуазией, высшие государственные чиновники, а также недобитые остатки буржуазно-помещичьих элементов — в общем все враги Советской власти, не успевшие скрыться за границей, воодушевляемые и материально поддерживаемые империалистами всех стран, объявили социализму, Советской власти беспощадную войну. Они устраивали контрреволюционные заговоры, организовывали саботажи и кулацкие восстания в ряде городов и деревень молодой Советской страны.

Послушными исполнителями воли буржуазии и верными ее слугами были эсеры и меньшевики. Сделав своим контрреволюционным знаменем Учредительное собрание, которое было своевременно разогнано народом, эсеры и меньшевики пытались такой «демократией» обмануть рабочих и крестьян. Кое-где им это удавалось. Так, они обманули часть крестьян Поволжья, Приуралья и Сибири, принявших участие в кулацких мятежах, сумели обмануть даже часть рабочих Ижевского и Воткинского заводов, поднявшихся летом 1918 года на восстание против Советской власти. [9]

Империалисты Германии, Англии, Франции, Соединенных Штатов Америки, Японии и других государств нашли в лице эсеров и меньшевиков ярых сторонников капитализма и оголтелых ненавистников партии большевиков, советского строя. Представители международного империализма, находившиеся в России в качестве послов, диктовали эсерам и меньшевикам стратегические и тактические планы свержения «большевистского владычества» и возвращения капиталистических порядков в нашей стране. Международная буржуазия снабжала русскую контрреволюцию деньгами, оружием, продовольствием, военным обмундированием, обувью. Она посылала на территорию Страны Советов своих солдат, пытаясь совместно с белогвардейцами уничтожить Красную Армию и Советскую власть. «Всемирный империализм... вызвал у нас, в сущности говоря, гражданскую войну...», — говорил В. И. Ленин {2}.

Советское правительство, выражая коренные интересы трудового народа и его мирные устремления, с момента своего появления объявило всему миру, что оно стоит за всеобщий мир и за мирное урегулирование всех международных вопросов. Но международные империалисты не приняли этого предложения. Они решили путем войны свергнуть Советскую власть. Советский народ вынужден был взяться за оружие и по призыву Коммунистической партии и Советского правительства подняться на отечественную войну, чтобы отстоять свои революционные завоевания.

Многочисленные капиталистические государства воевали против Советской России, посылая своих солдат и мобилизуя русских белогвардейцев. Их войска были вооружены новейшей военной техникой — танками, самолетами, большим количеством пушек и пулеметов. У них в изобилии было продовольствия, солдаты были одеты и обуты во все новое. Однако они были лишены главного — революционного пыла, каким обладали рабочие и крестьяне Советской России и их родное детище — Красная Армия. Революционные идеи были сильнее танков и самолетов. Они проникали в сознание иностранных войск и вызывали в их рядах сильное брожение. Войска требовали возвращения на родину. И интервенты вынуждены были [10] весной 1919 года убраться восвояси. В связи с этим Ленин говорил: «Эта победа, которую мы одержали, вынудив убрать английские и французские войска, была самой главной победой, которую мы одержали над Антантой. Мы у нее отняли ее солдат»{3}.

Победу над интервентами ковала Коммунистическая партия. Для мобилизации сил на разгром врагов был создан Совет рабочей и крестьянской обороны во главе с Лениным. Отстаивая свое социалистическое отечество, сражающийся народ проявил массовый героизм. Из его среды вышли выдающиеся полководцы, легендарные герои гражданской войны.

В своей борьбе русский пролетариат и трудящееся крестьянство были не одиноки. Рабочие капиталистических стран создавали комитеты борьбы против интервентов. Они требовали: «Руки прочь от Советской России!» Массовое движение в поддержку Советской республики сковывало действия международных хищников.

В ожесточенной схватке на поле боя советский народ и его Красная Армия победили интервентов и белогвардейцев. В этой великой победе немалая заслуга принадлежала дважды Краснознаменной 5-й армии, действовавшей на Восточном фронте вначале против мятежного чехословацкого корпуса, меньшевистско-эсеровской «Народной армии», а потом против армии Колчака — наемника Антанты.

В. И. Ленин высоко оценивал героизм бойцов 5-й армии в разгроме колчаковщины в районе Поволжья и Урала. Он писал:

«В годовщину создания пятой армии, которая за один год из небольшой группы стала армией сильной революционным порывом, сплоченной в победоносных боях при защите Волги и разгроме колчаковских отрядов, Совет Раб. и Крн. Обороны шлет Красным героям товарищеский привет и выражает свою благодарность за все труды и лишения, вынесенные армией при защите Социалистической революции»{4}.

Одним из героических соединений 5-й армии была 27-я Краснознаменная Омская дивизия. Она билась на самых тяжелых и опасных участках Восточного фронта. [11]

На ее счету много победных боевых операций. За боевые заслуги она неоднократно награждалась Советским правительством боевыми знаменами, а многие ее бойцы — орденом Красного Знамени, почетными грамотами, ценными подарками.

Бойцов дивизии воспитали и закалили в боях с врагом такие талантливые командиры, как Константин Августович Нейман, Александр Васильевич Павлов, Иосиф Францевич Блажевич, Григорий Давьянтович Хаханьян, Василий Иванович Рослов, Альберт Иванович Лапин, Алексей Иванович Шеломенцев, Витовт Казимирович Путна, Степан Сергеевич Вострецов, Роман Иванович Сокк, Ян Янович Ассарит, Федор Васильевич Зубов, Владимир Иосифович Шрайер, Василий Андреевич Степанов, Александр Сергеевич Зайцев, Иван Данилович Гусев, Владимир Александрович Федерольф и многие другие.

Свой военный талант при руководстве штабами дивизий и бригад проявили наштадивы Борис Робертович Терпиловский, Петр Михайлович Шарангович, наштабриги Александр Андреевич Аленкин (он же был и комбригом), Михаил Андреевич Румянцев, Евгений Алексеевич Гаусман, Всеволод Алексеевич Мадзюк, Михаил Леонтьевич Рашке и другие.

Умелыми, талантливыми политическими воспитателями бойцов показали себя такие комиссары, как Самуил Абрамович Вайпер, Алексей Борисович Гутко-Портненко, Франц Иванович Карклин, Василий Григорьевич Висярин, Виктор Осипович Карницкий, Всеволод Александрович Петров, Борис Владимирович Синайский, Сергей Александрович Чистов, Борис Алексеевич Евлампиев, Иван Онисимович Серкин, Вольдемар Бюллер, Николай Васильевич Краснопольский, Николай Николаевич Великосельцев, Владимир Иванович Ротшильд, Роман Романович Крастынь, Нестер Яковлевич Терехин, Дмитрий Михайлович Чудинов, Иосиф Яковлевич Филиппович и многие другие.

Видную роль в политическом воспитании бойцов сыграли работники политического отдела дивизии: Романов, М. И. Крехова, Т. Дерибас, В. Е. Цифринович, Бирилло, В. Пантелеев, П. Федоров, Иван Жиров, Владимир Таланкин и другие. [12]

 

Глава первая.

Скорбные дни

Мартовское утро 1919 года. Над городом Уфой низко нависли серые облака. Перед моим окном туманился Видинеевский сад. В нем дом промышленника Видинеева, где Уфимский ревком отвел мне комнату. Я вышел на улицу Пушкина и окунулся в весеннюю сырость. Под ногами рыхлый почерневший снег. По пути в губком партии встречались прохожие, спешившие на работу. Меня обгоняли извозчики с седоками в санках.

Начинался обычный трудовой день.

Я прошел в свой кабинет, сел за стол, перевернул листок календаря на 10 марта 1919 года. На нем пестрели записи неотложных дел секретаря губкома.

Секретарем Уфимского губкома РКП (б) я стал с февраля 1919 года, а до этого был заведующим политотделом 2-й армии Восточного фронта. Как все это произошло?

В первую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции во 2-й армии было большое торжество. 7 ноября 1918 года 28-й дивизией под командованием В. М. Азина был штурмом взят Ижевск. Реввоенсовет 2-й армии немедленно телеграфировал об этом Ленину. В тот же день была получена телеграмма Ленина, в которой он приветствовал доблестные войска 2-й армии с блестящей победой и годовщиной Октября.

На другой день на площади в Вятских Полянах, где находился штаб 2-й армии, состоялся грандиозный митинг. С наспех сколоченной из досок трибуны я выступал с речью. Дул сильный и морозный ветер. Вдруг мой голос прервался. Как я ни откашливался, как ни пытался [13] продолжить речь, голос так и не появился. Удрученный, сошел с трибуны.

Я заболел и слег. В больнице пришлось пробыть месяц. Временами терял сознание, шла горлом кровь{5}. Но потом стал поправляться и когда вышел из больницы, то члены Реввоенсовета 2-й армии С. И. Гусев и П. К. Штернберг вызвали меня и сказали:

— Вам надо поехать в город Мензелинск на поправку. В Вятских Полянах туго с продовольствием, а в Мензелинске имеются белый хлеб, масло, молоко, мясо, яйца. Поезжайте!

И я уехал.

В ночь на 1 января 1919 года войска 5-й армии очистили от белочешских войск Уфу. Возвратившийся в город губком партии отозвал меня как своего члена из армии через ЦК РКП (б). Так я снова оказался в родной Уфе, которую вместе с другими партийными и советскими работниками под натиском белочехов покинул 5 июля 1918 года. Сразу же по прибытии в Уфу связался с товарищами. Нас, членов бывшего губкома партии, оказалось в городе несколько человек.

11 февраля 1919 года на общегородском партийном собрании был избран новый временный губком. В него вошли: Кириллов, Котомкин, Кривов, Кучкин, Седенков, Скобцов. Временный губком созвал губернскую партийную конференцию, которая открылась 21 февраля. На ней я был вновь избран в состав членов губкома партии. В числе других в него вошли: Б. Н. Нимвицкий, Ансон, Чесалин, В. Г. Бисярин, Ф. И. Карклин, М. И. Локоцков. Карклин и я на заседаний пленума губкома были избраны секретарями. Впервые в истории Уфимской губернской партийной организации управлять делами губкома стал секретариат.

...Итак, утром 10 марта 1919 года я находился в своем кабинете. Едва успел вынуть из ящиков стола папки со срочными деловыми бумагами, чтобы просмотреть их, как вбежал Ф. И. Карклин. Вид у него, обычно улыбающегося при встречах, был крайне возбужденный. Это меня насторожило. Я понял, что случилось что-то важное. Не успел я задать вопрос, как Карклин произнес: [14]

— Наши отступают! Говорят, что и штаб 5-й армии из Уфы уже выехал!

Карклин был членом подпольного руководящего партийного центра в Уфе во время господства белочехов и меньшевистско-эсеровских «учредиловцев». После освобождения Уфы он продолжал партийную работу уже в легальных условиях. Обычно всегда спокойный, уравновешенный, как это свойственно латышам, он сидел передо мной с выражением отчаяния и ждал, что скажу я. Повидимому, ему уже представлялся тот кошмар, который снова придется пережить трудящимся Уфы. Ведь этот кошмар он видел собственными глазами, испытал на себе, так как был арестован белогвардейской контрразведкой. Известие Карклина меня ошеломило.

— Надо прежде всего поднять на защиту города рабочих, — сказал я. — Связаться с военными, срочно выяснить, какие штабы каких частей остались в городе.

— Хорошо, бегу, — уже на ходу бросил Карклин и быстро скрылся за дверью.

Тем временем в городе уже росла тревога в связи с нависшей опасностью белогвардейского наступления. В губком стали прибывать члены партии, председатели и члены коллегий разных советских учреждений. Они шли сюда за указаниями, спрашивали, что делать, как быть.

Тут же выяснилось, что некоторые ответственные работники бросили ночью учреждения, документы, материальные ценности и в панике бежали.

— Губревком выехал из города. Ночью на моих глазах его обоз направился в сторону Цыганской Поляны, — сообщил мне М. И. Локоцков.

Появившийся вслед за ним Чесалин, принес еще одну новость:

— Губпродком исчез куда-то, — громко произнес он еще у порога. Все это было настолько неожиданно, что на первых порах даже не верилось.

Надо сказать, что губревком был исключительно плохо информирован о положении на фронте. Между ним и армейскими учреждениями почти не было никакой связи.

Гражданские партийные организации жили своей жизнью, армия — своей. Только изредка встречались между собой члены губкома и Реввоенсовета и в лучшем случае обменивались краткой взаимной информацией. [15]

— Как на фронте? — следовал при этом стереотипный вопрос. Ответы военных, как правило, были утешительными.

— Дела идут хорошо, — отвечали они.

В обстановке мнимого благополучия и жила Уфимская партийная организация. И вдруг как гром среди ясного неба известие о том, что враг вот-вот вступит в Уфу. От такой неожиданности трудно было не растеряться. Штаб 5-й армии предложил в срочном порядке покинуть город губревкому, который, не известив губком, эвакуировался в Белебей. В Уфе остались штаб и политический отдел армии, а также руководитель Сиббюро ЦК партии (он же член Реввоенсовета республики).

Как выяснилось впоследствии, штаб армии потерял связь со штабами дивизий, в связи с чем командарм 5 Блюмберг оказался не в состоянии управлять войсками. Каждая дивизия была предоставлена сама себе, действовала по своему усмотрению, не зная, что делается на соседних участках боя.

Вот как описывает создавшуюся обстановку на фронте Г. X. Эйхе, командовавший в то время 3-й бригадой 26-й дивизии, а впоследствии — всей 5-й армией:

«...никто (в штабе 5-й армии. — А. К.) не знает, где штабы дивизий, связи никакой с ними уже давно нет»{6}.

«Можно считать установленным, что уже в ночь на 12 марта всякое управление войсками со стороны командующего армией кончилось»{7}.

...В комнате секретариата собрались четыре члена губкома: Ф. И. Карклин, М. И. Локоцков, Чесалин и я{8}. Обменялись мнениями и решили объявить мобилизацию членов партии, а некоторых из них оставить в городе для подпольной работы. Всех их надлежало снабдить оружием, а тех, кто оставался в городе, — еще и деньгами и подпольной типографией. У губкома оружия, к сожалению, не было. Связь же с командованием армии была потеряна. [16]

— Выведем товарищей хоть живыми. Надо спасти их от белогвардейской расправы.

Четверка членов губкома, решившая именовать себя впредь губкомом партии, постановила уйти из города последними.

Сразу же после заседания я обратился к прибывшим в губном членам партии:

— Товарищи! Губком объявляет мобилизацию коммунистов. Присутствующим немедленно отправиться в разные концы города и предупредить об этом решении других товарищей. Сборные пункты — у здания губкома и Железнодорожного райкома партии.

Весть о мобилизации быстро разнеслась по городу.

— А нам можно пойти с вами? — обратилась ко мне группа женщин. — Мы — беспартийные, а наши мужья — коммунисты. Мы хотим быть вместе с ними.

— Конечно, можно, если мужья не будут брошены в бой, — ответил я.

— Товарищ! — обратился рабочий. — Я тоже беспартийный, пойду с вами.

— Тут беспартийных много, — крикнул кто-то из толпы.

— Пусть все идут, — ответил я. — Сообщите и другим беспартийным.

— Надо объявить мобилизацию и беспартийных! — раздались голоса со всех сторон. — Тогда все пойдут. А то некоторые боятся за свои семьи. Ведь белые расстреливают семьи добровольцев.

Было решено мобилизовать всех рабочих. По районам города были разосланы коммунисты с наказом: немедленно остановить работу на фабриках и заводах, созвать рабочих, кратко информировать о критическом моменте, объявить решение губкома о мобилизации всех рабочих Уфы{9}.

Предстояла очень трудная работа. От губкома требовались самые энергичные и решительные действия.

Член губкома Локоцков направился в Железнодорожный райком партии. По его предложению райком созвал в сборочном цехе железнодорожных мастерских чрезвычайное собрание уфимских железнодорожников. Тысячи [17] глаз были устремлены на оратора, речь которого была краткой, но пламенной.

— Товарищи! — произнес с трибуны Локоцков. Он поднял руку. Говор смолк. — Над нашим городом вновь нависла белогвардейская опасность. Враг приближается к Уфе...

— Дайте оружие! — потребовали единодушно рабочие.

— Записывай добровольцев на фронт, что тут много говорить!

— Дело ясное! На фронт!

Среди рабочих царило полное единодушие. Партию большевиков они считали своей партией и поэтому безоговорочно следовали ее призыву. Тут же на митинге была открыта запись добровольцев в Красную Армию.

В связи с этим митингом мне вспоминаются события, имевшие место в июле 1918 года, когда белочехи наступали на Уфу. Из-за предательства командарма только что созданной 2-й армии эсера Харченко и начальника штаба армии эсера полковника Махина, назначенных на эти посты командующим Восточным фронтом изменником левым эсером Муравьевым, Уфимский губисполком вынес тогда решение оставить Уфу. На пароходах двинулись вниз по реке Белой в Никело-Березовку, что на Каме. Накануне эвакуации горком партии поручил старой большевичке Людмиле Николаевне Сталь и мне организовать в железнодорожных мастерских митинг рабочих и призвать их эвакуироваться вместе с советскими органами. Митинг был бурный. Эсеры и меньшевики не давали нам говорить. Особенно неистовствовал вожак уфимских эсеров железнодорожник Андрей Шеломенцев.

— Убегаете, как крысы с тонущего корабля! — злорадно кричали эсеры. — Скатертью дорога, но без нас, рабочих!

В своих речах мы разоблачали предательскую политику меньшевиков и эсеров. Мы говорили рабочим, что эсеры и меньшевики обманывают их, утверждая, будто белочехи несут им на штыках демократию, что рабочие еще вспомнят нас, коммунистов, что те из них, которые временно поддались обману, рано или поздно поймут это. Мы заявили железнодорожникам, что вернемся в Уфу победителями. В ответ раздались смех, свист и язвительные выкрики. Только часть рабочих пошла тогда с нами. Подавляющее же большинство железнодожников осталось [18] на месте. Некоторые из них даже стреляли нам в спины. Нужна была практическая политическая школа, чтобы уфимские железнодорожники на себе испытали «прелести» «Учредилки» и «демократию» белочехов, предательство меньшевиков и эсеров, прежде чем они осознали правильность и справедливость политики коммунистов.

Меньшевистско-эсеровская «демократия» образумила не только многих беспартийных рабочих и крестьян, но даже некоторых меньшевиков и эсеров. Так, когда я в январе 1919 года приехал в освобожденный Красной Армией от «Народной армии» учредиловцев Мензелинск, то встретился там с неким Лопухиным. Он редактировал газету «Красные известия» Мензелинского ревкома, писал статьи и заметки под псевдонимом «Забытый». Ему было лет 40. Правая его рука и голова были забинтованы, бинт покрывал также правую щеку. Когда я в ревкоме познакомился с ним и спросил, где и в каком бою он был ранен, он поведал мне о том, как был расстрелян офицером «Народной армии».

Лопухин был меньшевиком. Когда Мензелинск в 1918 году захватила меньшевистско-эсеровская «Народная армия», он остался в городе. Став очевидцем зверств учредиловцев, он образумился и бежал к красным, но через некоторое время снова вернулся в Мензелинск, решив, что Советской власти наступает конец. Белые его схватили, судили как «шпиона» и приговорили к расстрелу. Вместе с другими восемью невинными людьми, приговоренными к расстрелу, он был выведен в поле. Когда офицер отдал команду: «Готовьсь!», Лопухин повернул голову в сторону смертников. Они встали на колени и стали молиться богу.

— Я тоже перекрестился несколько раз. И только повернул голову в сторону офицера, как раздались выстрелы.

Одна пуля пробила Лопухину плечо, а другая раздробила скулу. Он упал и потерял сознание. Каратели сочли его убитым. Его подобрал татарин и оказал ему первую помощь. Лечился в Бирске, а когда Мензелинск был взят Красной Армией, вернулся в родной город и уже крепко связал свою судьбу с Советской властью.

Другой пример. Когда в июле 1918 года в Уфу ворвались белочехи, а вслед за ними — меньшевики и эсеры вместе со своей «Народной армией», городские жители [19] встретили их цветами. Приветствовали их и железнодорожники. В Уфе на подпольной работе оставались большевики Румель и Каргопольцев. Они были свидетелями жестоких расправ «демократов» с заподозренными в сочувствии большевикам людьми и с теми, кто служил в советских органах, но по разным причинам остался в Уфе. Когда солдаты «Народной армии» вели их по улицам, обыватели торжествовали, плевали в лицо арестованным, требовали расстрелять их прямо на улице.

Меньшевики и эсеры клеветали на коммунистов и Красную Армию, распространяли о них самые невероятные слухи. Они запугивали трудящихся «зверствами» большевиков, расхваливая свою «демократию».

Сестра Румеля Таня вместе со своими подругами Ниной и Натой Каврайскими находилась в Красной Армии. Родители Нины и Наты остались в Уфе. К ним приходили «очевидцы» и рассказывали, что они «видели», как красные расстреляли Нину. Труп ее долго не убирали, и лицо объели черви. Нату Каврайскую «видели» у полотна железной дороги с объеденной свиньями головой. Те же люди «видели», как везли на телеге избитую, окровавленную, а потом расстрелянную Таню Румель.

Когда же минуло шесть месяцев господства «Учредилки», в январе 1919 года вместе с Красной Армией в Уфу вступили и сестры Каврайские, и Таня Румель, все в красноармейской форме, целые и невредимые. Долго обнимали и целовали своих дочерей родители, глядели на них и не могли наглядеться. А вскоре девушки снова ушли на фронт...

Красная Армия была встречена жителями Уфы с восторгом. Увидев подлинное лицо белогвардейщины, познав все «прелести» их меньшевистско-эсеровской «демократии», народ понял, кто его враг и кто друг.

В январе 1919 года мне снова пришлось выступать на митинге железнодорожников. Мое появление на трибуне было встречено бурными аплодисментами. Мне долго не давали начать речь. Я стоял, обводя взором многоликую толпу, радостно ей улыбался и аплодировал. Мы без слов понимали друг друга.

И вот теперь, когда над Уфой опять нависла опасность вражеского нашествия, уфимские железнодорожники крепко сплотились вокруг Коммунистической партии. [20]

Как только коммунисты, находившиеся в губкоме, разошлись по фабрикам и заводам, я немедленно связался с комендантом города Г. В. Христовичем. Надо было вооружить рабочих и отправить их в полки 5-й армии. Комендант обещал сделать это.

Более 1,5 тысяч железнодорожников заявили о своем желании вступить в ряды защитников революции. Прямо с митинга они шли к коменданту, а от него — на фронт.

После отправки первых отрядов рабочих на линию огня я пошел к руководителям политотдела 5-й армии. Заведующим политотделом был старый член партии В. Каюров, его заместителем — Абрамов. Я узнал, что положение на фронте очень тяжелое и что уфимские рабочие его не спасут.

Шесть месяцев, сказал Абрамов, 5-я армия шла с непрерывными боями от Казани до предгорий Урала. Много бойцов и командиров пали смертью храбрых. Ряды армии сильно поредели, а резервов не было. Для иллюстрации он прочитал выдержку из сводки политического комиссара 2-й бригады 27-й дивизии Б. Синайского. Эту сводку я потом разыскал в архиве. Вот что в ней сообщалось:

«Приказ о наступлении 27 февраля потерпел полную неудачу. В частях 2-й бригады почти отсутствует командный состав, так как полки дрались на протяжении тысячи верст, а пополнение как командного состава, так и красноармейцев не получилось... Действуют отрицательно на мобилизованных бойцов и прокламации противника, которыми он забрасывает нас возами...»{10}

Дальнейшее преследование противника требовало свежих сил. Надо было дать бойцам 5-й армии и передохнуть, привести части в порядок, перестроить ряды. Но не успела она этого сделать, как из глубины далекой Сибири накатился новый шквал контрреволюции, более сильный и грозный, чем учредиловцы со своей «Народной армией», опиравшейся на мятежный чехословацкий корпус. То был Колчак со своей многотысячной, хорошо вооруженной армией.

В феврале 1919 года 5-я армия завязала жестокие бои с колчаковцами. Она мужественно отражала атаки впятеро [21] превосходящего по численности и значительно лучше вооруженного противника. Колчаковской армии противостояли революционная сознательность, беспримерное мужество красноармейцев, их стремление остановить врага, разбить его и погнать за Урал. Но силы были слишком неравные. Первой дрогнула 27-я дивизия. Против нее Колчак бросил две свои дивизии — 4-ю Уфимскую и Уральскую, а также Ижевскую бригаду (одна дивизия, Казанская, находилась в резерве). 27-я дивизия в это время насчитывала всего около 5 тысяч штыков. 6 марта 1919 года под ударами главных сил противника она стала отступать. Охватывая 27-ю дивизию с левого фланга, враг пытался зайти ей в тыл и уничтожить, а затем разгромить 26-ю дивизию. Таким образом Колчак намеревался расправиться с 5-й армией и расчистить себе дорогу на Москву. В жестоких боях особенно пострадала 2-я бригада: погиб почти весь ее командный состав, сложили головы сотни бойцов. Дивизия стала малочисленной: в Брянском полку, например, осталось всего лишь 150 человек. Большие потери понесла дивизия и в боевой технике. А натиск врага тем временем нарастал, и 27-я дивизия стала отходить уже в беспорядке. 9 марта управление дивизией было потеряно. Командарм отдал приказ начать отступление и 26-й дивизии.

— Уфа была взята 235-м Невельским полком 27-й дивизии в ночь на 31 декабря 1918 г., а вот теперь, спустя два с лишним месяца, мы ее вынуждены оставить, — закончил свой рассказ Абрамов.

— Значит, придется уходить? — спросил я.

— Безусловно, — был его ответ, не оставивший у меня никаких надежд.

Я информировал Абрамова о положении в городе и принятых решениях губкома. Он одобрил наши мероприятия и обещал добиться вооружения всех мобилизованных рабочих. Однако это обещание полностью выполнить не удалось, и многие рабочие остались без оружия.

На другой день, 11 марта, началась подготовка к эвакуации. В первую очередь необходимо было позаботиться о средствах передвижения, чтобы вывезти больных и слабых товарищей, а также матерей с грудными детьми. Были созданы двойки и тройки, которые с большим трудом раздобыли подводы. [22]

Такие же двойки и тройки добывали и оружие. Его конфисковывали у буржуазии, у обывателей, словом, у всех тех, кто, притаившись, ждал прихода белых. Так появились винтовки, наганы, браунинги, маузеры, охотничьи ружья, пулеметы, патроны. На одном из складов обнаружили 1600 винтовок, 26 тысяч патронов и несколько пулеметов{11}. Все это было немедленно передано в распоряжение Г. В. Христовича.

На фабриках и заводах города шла мобилизация рабочих и служащих. Трудящиеся как один поднимались на защиту города, на защиту Советской власти. Новые бойцы Красной Армии разбивались на десятки и сотни, а из бывших солдат назначались командиры. Они вели свои отряды к коменданту города, который вместе с заведующим отделом формирования при штарме С. Д. Павловым создавали боевые единицы и направляли их в бой. Всего фабрики, заводы, депо, железнодорожные мастерские и водники Уфы дали Красной Армии 4 тысячи бойцов, преисполненных решимости отстоять родной город и разгромить колчаковцев. Четыре тысячи! По тем временам это было совсем немало. Из уфимских рабочих было создано два полка: первый поступил в распоряжение начальника 27-й дивизии (командиром полка был назначен Г. В. Христович), второй передан 26-й дивизии.

Уфимские рабочие дрались храбро, воодушевляя красноармейцев. Противник на некоторое время был задержан. Это дало возможность эвакуировать в тыл много ценного городского имущества.

В ночь на 10 марта из города эвакуировались руководители советских учреждений. Перед губкомом встал вопрос об организации временной Советской власти. Вместо эвакуировавшегося в Белебей Военно-революционного комитета был создан новый. С этим решением я вновь отправился в политический отдел 5-й армии. Там наше решение было одобрено, и на специальном совещании создан временный Военно-революционный комитет. Председателем его был избран находившийся в Уфе член Реввоенсовета Республики и председатель Сиббюро ЦК партии, [23] а членами — представитель политотдела 5-й армии и я. Сразу же был издан и расклеен по городу приказ о наведении строжайшего порядка. Он оказался весьма своевременным, так как днем 11 марта начался грабеж квартир, магазинов и складов{12}. Стоило расстрелять на месте преступления нескольких грабителей, как грабеж прекратился.

Имущество учреждений и материальные ценности строго учитывались, а затем отправлялись в глубокий тыл.

— Ни один пуд хлеба или сахара, ни один аршин материи, ни один станок не должны достаться врагу! — таков был строгий приказ Военно-революционного комитета.

Ревком издал распоряжение о порядке спешной эвакуации в тыл всех материальных ценностей, оставшихся в городе. Приказ этот был выполнен. Ценности грузились в вагоны и отправлялись в сторону Самары. Железнодорожный транспорт работал быстро, четко, по-военному. Его работой руководил железнодорожник-коммунист С. Т. Галкин.

Время от времени в ревкоме появлялись комиссар 26-й дивизии В. К. Путна или комиссар 27-й дивизии А. И. Минчук. Они информировали о положении на фронте.

11 марта вместе с восходом солнца до нас дошла радостная весть: противник задержан, местами наши части перешли в наступление, рабочие Уфы бьются геройски.

Появилась надежда, что Уфа не будет сдана белым. Но вечером стало ясно, что наши силы натиска белых не выдержат.

Вместе с красноармейцами 26-й и 27-й дивизии жестоко бились уфимские рабочие. Много их пало смертью храбрых на подступах к городу. Многие полили своей кровью родную землю. Однако отстоять Уфу все же не удалось.

Трое суток через город отступали на новые позиции обозы дивизий, бригад и полков. В ночь на 12 марта из Уфы выехал Реввоенсовет 5-й армии. Стали готовиться [24] к эвакуации политотдел 5-й армии, губком партии. На рассвете была отдана команда трогаться. Мы покидали Уфу, а 13 марта 1919 г. город был занят колчаковцами.

...Брезжил утренний рассвет. Мягко опускались мартовские снежинки. Выстроенные в длинную цепочку по четыре человека в ряд люди ждали команды, чтобы двинуться в путь.

— Тро-о-огайся!

— Прощай, Уфа! — раздались голоса.

— Не прощай, а до свидания! Мы вернемся!

Эту уверенность выразила также газета «Наш путь» — орган политотдела 5-й армии. В № 50 от 11 марта она писала:

«Уфе угрожает серьезная опасность со стороны колчаковских банд! Возможно временное оставление города.

Но только лишь временное.

Знайте, уфимские рабочие и работницы!

Мы можем уйти и отдать Уфу торжествующим «победителям». Но знайте, их торжество будет временным и недолговечным.

Мы придем вторично и окончательно!

Будьте активными и помогайте нам в борьбе с реакционными золотопогонниками!»

Это было напечатано на первой полосе во всю ее ширину крупными буквами.

13 марта 1919 года враг занял Уфу. Мы отступали через реку Белую, на Домниковку, а далее — на Давлеканово. Когда колонна приблизилась к реке Белой, с противоположной стороны в город вступали передовые части колчаковцев. За рекой Белой сотни подвод отступающих воинских частей двигались в два-три ряда. Дорогу так разрыхлили, что снег стал словно зола: чуть ступишь — проваливаешься почти до колен. Вдруг по рядам пронесся слух: «Белые заняли станцию Чишму. Разведка колчаковцев нагоняет и истребляет отступающих».

Эти сведения были получены от группы красных кавалеристов, обогнавших нашу колонну. Они соответствовали действительности.

Отступавших охватила тревога: избежим ли налета белых? От Чишмов сюда — рукой подать. За два часа кавалерия противника может покрыть это расстояние.

— Потешатся они над нами!.. [25]

— Смотрите, нам белые перерезают путь!

— Где? Где?

— Вон, налево! Смотрите, смотрите! Они едут на подводах!

Станция



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-04-01 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: