Иисус покидает Сикаминон.
14 августа 1945
1. Была еще ночь, прекрасная ночь убывающей луны, когда Иисус, апостолы и
женщины, Иоанн Эндорский и Эрмастиус, молча простились с Исааком, единственным, кого они разбудили, и ушли по кромке побережья.. Шумом, производимым их шагами, было только легкое поскрипывание гравия под подошвами их сандалий. Никто не говорил, пока они не отошли на некоторое расстояние от последнего дома. Люди, спящие в нем, или в других домах, не знают, конечно, о том, что Господь и Его друзья покидают их город в молчании. Стоит мертвая тишина. Только море говорит с Луной о ее закате на западе и рассказывает песку на берегу истории о своих глубинах длинной волной высокого прилива, оставляющей за собой на берегу все более и более сужающуюся кромку сухого песка.
В этот раз женщины идут впереди вместе с Иоанном, Зилотом, Иудой Фаддеем и Иаковом Алфеевым, которые помогают им не оступиться на маленьких булыжниках, рассеянных тут и там, влажных и скользких от ночной сырости. Зилот идет с Магдалиной, Иоанн с Мартой, тогда как Иаков Алфеев заботится о своей матери и о Сусанне, а Фаддей не уступает никому чести подать свою длинную сильную руку, – которая похожа на руку Иисуса, - маленькой руке Марии, чтобы помочь Ей в трудных местах. Каждый говорит тихим голосом со своим спутником. Похоже, все они желают оказать уважение спящей Земле.
Зилот оживленно беседует с Марией Магдалиной, и я вижу, как Симон не раз разводит своими руками, что должно означать: «это так и мы ничего не можем с этим поделать», но я не слышу, о чем они говорят, так как они идут впереди всех.
Иоанн беседует со своей спутницей, вновь и вновь указывая на море и гору Кармил, западная сторона которой выглядит белой в лунном свете. Быть может, он рассказывает ей о дороге, которой они шли в прошлый раз, обогнув гору Кармил с другой стороны.
2. Иаков, идущий между Марией Алфеевой и Сусанной, тоже рассказывает им о горе Кармил. Он говорит своей матери: «Иисус обещал мне подняться на нее вместе со мной и сказать там что-то мне одному».
«Что Он хочет сказать тебе, сынок? Ты мне потом расскажешь?»
«Мама, если это секрет, то я не смогу рассказать тебе о нем», - отвечает Иаков, улыбаясь своей улыбкой, такой мягкой и ласковой, что его сходство с Иосифом, супругом Пресвятой Девы, становится заметным как в чертах его лица так и тем больше благодаря его безмятежной доброте».
«Не существует никаких секретов от матери».
«У меня их и в самом деле нет. Но если Иисус хочет подняться со мной наверх, и наедине со мной сказать мне что-то, то это значит, что Он не хочет, чтобы кто-нибудь знал о том, что Он собирается мне сказать. А ты, мама, моя дорогая мама, которую я очень люблю, но превыше тебя люблю Иисуса и Его волю. Но, когда придет это время, я спрошу у Него, могу ли я повторить Его слова для тебя. Ты рада?»
«Ты забудешь спросить у Него...»
«Нет, мама. Я никогда не забываю тебя, даже когда ты далеко от меня. Каждый раз, когда я вижу или слышу что-то прекрасное, я всегда думаю: “я хотел бы, чтобы моя мама была здесь!” »
«Мой дорогой! Поцелуй меня, сын». Мария Алфеева тронута. Но эмоции не убили ее любопытства. Помолчав несколько мгновений, она вновь идет на приступ: «Ты сказал: Его воля. Значит, ты знаешь, что Он хочет сказать и какова Его воля. Давай, ты можешь рассказать мне хотя бы это. Он сказал тебе это в присутствии всех».
«На самом деле я был наедине с Ним, впереди других», - говорит Иаков улыбаясь.
«Но другие могли услышать вас».
«Он сказал мне об этом вкратце, мама. Он напомнил мне о словах и молитве Илии на горе Кармил: “из всех пророков господа, я один остался”. “Услышь меня, чтобы этот народ мог признать, что Ты есть Господь Бог”.»
«И что же Он имел в виду?»
«О сколь многих вещах ты хочешь узнать, мама! Тогда иди к Иисусу, и Он расскажет тебе», - отвечает Иаков, парируя ее приводящие в замешательство вопросы».
«Он, наверное, имел в виду, что с тех пор, как схватили Крестителя, Он остался единственным пророком в Израиле и что Бог должен хранить Его долгое время, чтобы
Народ мог быть научен», - говорит Сусанна.
«Хм! Я не верю, что Иисус просит о том, чтобы Бог хранил Его долгое время. Он ничего не просит для Себя… Давай, дорогой Иаков! Расскажи своей матери».
«Любопытство – это недостаток, мама, оно бесполезно, опасно, порой очень прискорбно. Соверши прекрасный поступок его умерщвления…»
3. «Увы! Не имел ли Он в виду, что твоего брата заключат в тюрьму или, возможно, убьют?!» - спрашивает чрезвычайно расстроенная Мария Алфеева.
«Иуда – это не “все пророки”, мама, даже если для твоей любви каждый твой сын – это целый мир...»
«Я думаю и о других... потому что ты, конечно, будешь одним из будущих пророков. Так что... если только ты один останешься... то это значит, что остальные, что мой Иуда… ох!...» Мария Алфеева покидает Иакова и Сусанну, и быстро, как если бы она была молодой девушкой, бежит назад, не обращая внимания на вопрос заданный ей Фаддеем.
Она врывается в группу, с которой идет Иисус, как если бы за ней кто-то гнался. «Мой Иисус... я говорила с моим сыном... о том, что Ты ему сказал... о горе Кармил... об Илии... о пророках... Ты говорил... что Иаков останется один... А что случится с Иудой? Ведь он мой сын, понимаешь?» - говорит она, тяжело дыша из-за быстрого бега и мучительного страдания.
«Я понимаю, Мария. Но Я также знаю, что ты счастлива тем, что он является Моим учеником. Ты видишь, что у тебя есть все права матери, а Я имею их как Учитель и Господь».
«Это верно... это верно... но Иуда – мой мальчик!...» и Мария, предвидя будущее, расплакалась.
«О! Как сильно льются твои слезы! Но сердцу матери прощается все. Иди сюда, Мария. Не плачь. Я утешал тебя однажды раньше. И в этом случае тоже Я обещаю тебе, что твое горе получит великие милости от Бога для тебя, для твоего Алфея и для твоих сыновей...» Иисус положил руку на плечо Своей тети, привлекая ее поближе к Себе... Он говорит тем, кто шел с Ним: «идите вперед». Оставшись наедине с Марией Клеоповой, Он продолжает: «Я не обманываю тебя. Алфей умер, призывая Меня. Таким образом, каждая его непогашенная задолжность перед Богом была отменена. Это было твоим горем, Мария, которое получило это обращение Алфея к его непонятому родственнику, к Мессии, которого он раньше не признавал. Твое нынешнее горе станет причиной того, что твой колеблющийся Симон и твой упрямый Иосиф последуют примеру твоего Алфея».
«Да, но... Что Ты сделаешь для Иуды, моего Иуды?»
«Я буду любить его даже больше, чем люблю его сейчас».
«Нет, нет. В этих словах есть угроза. О! Иисус! О! Иисус!...»
4. Благословенная Дева Мария подошла к ним, чтобы утешить Свою невестку, хотя Ей пока неизвестна причина ее скорби, а когда Она узнала, - потому что когда Мария увидела Ее рядом с собой, она заплакала еще горше и сказала Ей, - Наша Госпожа стала бледнее луны.
Мария Алфеева стонет: «Ты скажешь Ему, нет, нет, да не постигнет смерть моего Иуду...»
Наша Госпожа, смертельно бледная, говорит ей: «как Я могу просить об этом от твоего имени, когда Я не прошу спасения от смерти для Моего собственного Сына? Мария, повторяй со Мной: “Да исполнится воля Твоя, Отец наш Небесный, на Земле и в сердцах матерей”. Исполнению воли Божьей в предназначениях наших сыновей, служит искупительное мученичество нас, матерей... Во всяком случае... никто не говорил, что Иуда будет убит, или будет убит прежде, чем умрешь ты. Какими тягостными покажутся тебе твои нынешние молитвы о том, чтобы он мог дожить до самого преклонного возраста, когда в Царстве Истины и Любви ты увидишь все в свете Божьем и своего одухотворенного материнства. Я уверена, что тогда ты, и как благословенная душа и как мать, будешь радоваться, что твой Иуда будет подобен Моему Иисусу в Его миссии Искупителя, и ты скоро вновь будешь с ним, навсегда. Потому что для матери пытка – находиться в разлуке со своими детьми. Это такое великое мучение, что Я думаю, что оно продлится как тревожащаяся любовь к детям, также и на Небесах, куда мы должны быть приняты».
Плач Марии, такой громкий в тишине раннего утра, заставил всех вернуться, чтобы узнать, что произошло, и, таким образом, они услышали слова Благословенной Девы и каждый был тронут ими. Мария Магдалина шепчет, плача: «и я причиняла моей матери такие мучения даже здесь, на Земле».
Марта плача говорит: «быть в разлуке горестно как матерям, так и детям».
Глаза Петра заблестели от слез, и Зилот говорит Варфоломею: «Замечательные слова мудрости, объясняющие, каким будет материнство благословенных душ!»
«И как будет относиться к обстоятельствам благословенная мать: в свете Божьем и своего одухотворенного материнства... просто дух захватывает, как будто ты оказался перед обнадеживающим таинством», - отвечает Нафанаил.
Искариот говорит Андрею: «материнство лишается всякого практического смысла и здравомыслия и обретает крылья… когда описывается таким образом. Нам кажется, что мы видим как наши матери уже преображаются в непостижимую красоту».
«Это верно. Наша мать, Иаков, будет любить нас так. Можешь ли ты представить, какой совершенной будет ее любовь?» - говорит Иоанн своему брату и он единственный широко улыбается, так глубоко его тронула мысль о том, что его мама будет способна к совершенной любви.
5. «Мне жаль, что я причинил так много горя», - приносит извинения Иаков Алфеев. «Но она поняла больше, чем я сказал... поверь мне, Иисус».
«Я знаю, я знаю. Но Мария работает над собой самой, и это был чрезвычайно тяжелый удар зубила. Но он избавит ее от столь тяжкого мертвого груза», - говорит Иисус.
«Давай, мама, хватит плакать. Я сожалею, что тебе пришлось страдать подобно несчастной маленькой женщине, которой ничего не известно о реальности Царства Божьего. Ты совсем не походила на мать братьев Маккавеев», - говорит Фаддей, серьезно упрекая ее, но в то же время обнимает ее и целует ее седую голову. «Ты как маленькая девочка, которая боится теней и пугается сказок, которые ей рассказывают. И все же ты знаешь, где меня найти в Иисусе. Как же ты, мама! Ты должна была бы плакать, если бы тебе сказали, что в будущем я стану предателем Иисуса, или откажусь от Него, или стану проклятой душой. В этом случае, я согласен, ты должна была бы плакать кровавыми слезами. Но, с Божьей помощью я никогда не доставлю тебе такого глубокого горя, мама. Я хочу быть с тобой навсегда...»
Во-первых, упрек, а затем последующие ласки осушили слезы Марии Алфеевой, которой сейчас довольно стыдно за свою слабость.
6. Свет, во время перехода от ночи ко дню, ослаб, потому что луна закатилась, но дневного света еще нет. Это предрассветные сумерки. Но сразу же затем свет начинает заявлять о себе: сперва он свинцовый, затем сероватый, затем зеленоватый, после белесый с синеватым оттенком, и, наконец, ясный, подобный бесплотному серебру, и в этом свете стало легко идти по влажному галечному берегу, от которого отступило море. В это время чудесно созерцать море, становящееся бледно-голубым, сверкающее отблесками как от граней драгоценных камней. А затем воздух смешивает свое серебро со все более и более темнеющим розовым, вплоть до золотисто-розовой зари, становящейся красновато-розовым светом, льющимся на море, на лица, на страну со все более и более контрастными оттенками, которые достигают совершенной кульминации, которую я считаю прекраснейшим временем дня, когда солнце, выкатившись из-за восточного горизонта, бросает свои первые лучи на горы и холмы, леса, луга и широкие просторы моря и неба, подчеркивая каждый оттенок, будь то белизна снега, или индиго отдаленных гор, переходящий в зеленую яшму, или кобальт неба, смягчающийся смешением с розовым, или сапфир с прожилками нефрита, покрытый морским жемчугом. И сегодня море являет собой поистине чудо красоты. Оно не скучает в мертвом спокойствии, оно не взъерошено яростью ветров, но оно величественно исполнено жизни, улыбаясь маленькими редкими волнами, просто отмечая небольшие волны, увенчивая их крошечными гребнями пены.
«Мы должны прибыть в Дору до того, как наступит дневная жара. И мы покинем ее на закате. Сестры, ваше утомительное путешествие закончится завтра в Кесарии. И мы тоже отдохнем. Ваша повозка будет, конечно, ждать вас. Мы расстанемся… Почему ты плачешь, Мария? Мне суждено сегодня увидеть всех Марий плачущими?» - говорит Иисус Магдалине.
«Она сожалеет о том, что расстается с Тобой», - говорит Марта, оправдывая ее.
«Это не значит, что мы не встретимся снова и вскоре».
Мария качает головой. Не в этом причина ее плача.
Зилот объясняет: «она боится, что не сможет быть хорошей, когда Тебя не будет рядом. Боится... что будет подвержена слишком сильным искушениям, когда Тебя не будет рядом с ней, чтобы держать демона в отдалении. Она недавно сказала мне об этом».
«Не бойся этого. Я никогда не лишаю благодати, которую дал. Ты хочешь грешить? Нет? Тогда не волнуйся. Будь бдительна, конечно, но не бойся».
«Господи... я плачу, потому что в Кесарии... Кесария полна моих грехов. Они сейчас все передо мною... моя человеческая природа будет много страдать...»
«Я рад этому. Чем больше ты страдаешь, тем лучше. Потому что потом ты больше не будешь страдать от таких бесполезных болей. Мария Теофилова, Я напоминаю тебе, что ты дочь сильного человека, что ты сильная душа, и Я хочу сделать тебя самой сильной. Я могу нести на Себе слабости других учениц, в том числе и твоей сестры, потому что они всегда были кроткими и застенчивым. Но Я не буду мириться с ними в твоем случае. Я буду работать с тобой огнем и на наковальне. Потому что с твоим характером следует обращаться таким образом, чтобы не испортить чуда твоей и Моей воли. Да будет это известно тебе и всем присутствующим и отсутствующим, которые могут подумать, что так как Я так сильно люблю тебя, то могу проявить слабость в отношениях с тобой. Я позволяю тебе плакать в покаянии и в любви. Но ни от чего другого. Это ясно?» Иисус внушителен и строг.
Мария Магдалина пытается проглотить слезы и всхлипывания, она опускается на колени, целует ноги Иисуса и, пытаясь говорить спокойным голосом, отвечает: «Да, мой Господь. Я буду делать то, чего Ты желаешь».
«Тогда вставай и успокойся».