29 августа 1944.
1. Я снова вижу Анну. Вот что я видела вчера вечером: она сидит у входа в тенистую беседку, погруженная в какое-то шитье. Она одета в платье неяркого песочного цвета, очень простое и свободное, возможно, из-за стоящей жары.
У противоположного конца беседки виднеются косари, занятые сенокосом. Но это не должен быть первый, майский, покос, потому что виноград уже вовсю приобретает золотой оттенок, а на крупной яблоне среди темных листьев видны яблоки, которые уже наливаются желтым и красным воском. И потом, на хлебном поле осталось только жнивье, на котором слабо покачиваются огоньки маков и, выпрямившись, стоят васильки, лучистые, как звезды, и синие, как ясное небо на востоке.
Из тени беседки выходит маленькая Мария, уже бойкая и самостоятельная. Ее короткие шаги уверенны, а светлые сандалии не задевают о камушки. Уже сейчас угадывается Ее легкая и плавная походка голубицы, да Она и сама вся белая, словно голубка, в длинном и просторном льняном платьице, доходящем Ей до щиколоток, завязанном на шее голубой ленточкой, с короткими рукавами, позволяющими видеть розовые пухленькие предплечья. Своими шелковыми медового цвета волосами, не сильно вьющимися, но слегка волнистыми и с небольшими завитушками на концах, голубыми глазами и нежным, чуть розоватым улыбающимся личиком Она напоминает маленького ангела. Даже ветерок, проникающий Ей в широкие рукава и надувающий платьице на плечах, придает Ей вид ангелочка с крыльями, расправленными для полета.
В ручках у Нее маки, васильки и другие цветы, растущие на нивах, названия которых мне не известны. Она идет и, приближаясь к матери, начинает семенить ножками, радостно голося, будто горлица, и завершая свой полет возле материнских коленей, которые уже готовы принять Ее, в то время как работа отложена в сторону, чтобы Она не укололась, а материнские руки уже протянулись для объятий.
Это было вчерашнее видение, а сегодня утром оно возобновляется и продолжается так.
«Мама! Мама!»
Белая Горлица целиком в гнезде – в коленях у матери, стоя ножками на короткой траве и прижавшись лицом к материнскому лону, так что видны лишь Ее золотистые волосы на затылке, к которым Анна любовно наклоняется, чтобы поцеловать.
2. Потом эта Горлица поднимает головку и дарит Свои цветочки. Все – маме, и с каждым цветком рассказывает историю, которую сама сочинила.
Этот, такой синий и крупный, – это звезда, что сошла с неба, чтобы передать от Господа поцелуй Ее маме. Вот, поцелуй его сюда, в сердце, в сердце, этот небесный цветочек, и ты почувствуешь, что у него вкус Бога.
Этот, голубой, но не такой яркий, похож на папины глаза, – на его лепестках написано, что Господь очень любит папу, потому что он хороший.
А этот, маленький-маленький, такой только один (это незабудка), его сделал Господь, чтобы сказать Марии, что Он Ее любит.
А эти, красные, – знаешь, мама, что это? Это кусочки облачения царя Давида, пропитанные кровью врагов Израиля и рассеянные по полям сражений и побед. Они выросли из лоскутков доблестной царской одежды, разорванной в битвах за Господа.
А этот наоборот: белый и нежный, как будто сделанный из семи шелковых чашечек, глядящих в небо, и который вырос вон там – Ей его сорвал папа среди колючек, – он из одежды, которую царь Соломон носил в тот самый месяц, когда родилась его маленькая внучка. Это было столько лет – о, много! как же много! – столько лет назад: он в своих пышных белоснежных одеждах шел посреди множества Израильтян перед Ковчегом и Скинией и ликовал[1] оттого, что снова вернулось облако[2] и окружило его славу, и от радости он пел хвалу и молитву.
«Я хочу всегда быть, как этот цветок; и как мудрый царь – хочу всю жизнь петь хвалу и молитву перед Скинией», – детскими устами завершает Мария.
«Радость моя! Откуда Ты знаешь об этих священных предметах? Кто Тебе о них рассказывает? Твой отец?»
«Нет. Не знаю, кто. Мне кажется, Я о них всегда знала. Но, может быть, есть кто-то, кто Мне это рассказывает, и кого я не вижу. Может, один из Божьих ангелов, которых Бог посылает говорить с хорошими людьми. 3. Мама, ты Мне расскажешь еще что-нибудь?..»
«О! Дочь моя! Какую историю Ты хочешь узнать?»
Мария задумывается; Она серьезна и сосредоточена, и нужен художник, чтоб увековечить это Ее выражение. На детском личике отражаются тени Ее размышлений. Улыбки и вздохи, лучи солнца и хмурые тучи сменяют друг друга, пока Она думает об истории Израиля. Наконец, Она делает выбор: «Еще про Гавриила, у Даниила пророка, там, где он обещает[3] Христа».
И слушает с закрытыми глазами, тихо повторяя слова, что говорит мать, словно чтобы лучше запомнить их. Когда Анна заканчивает, спрашивает: «Сколько еще осталось до прихода Эммануила?»
«Около тридцати лет, милая».
«Сколько еще ждать! А Я буду в Храме… Скажи Мне, если бы Я много, много, много молилась, дни и ночи, ночи и дни, и ради такой цели захотела бы всю жизнь быть только с Богом, сотворил бы Предвечный для Меня милость поскорее даровать Своим людям Мессию?»
«Не знаю, милая. Пророк говорит: „Семьдесят седмиц“. Думаю, что пророчество не ошибается. Но Господь настолько благ», – поспешно добавляет Анна, увидев, что на светлых ресницах ее девочки выступили слезы, – «что я думаю, что если Ты будешь молиться много, много, много, Он Тебя услышит».
Улыбка снова возвращается на личико, слегка обращенное вверх, к матери, и солнечный лучик, пройдя меж двумя виноградными листьями, заставляет сверкать застывшие слезы, словно капельки росы, висящие на тоненьких стебельках альпийского мха.
4. «Тогда Я буду молиться, и стану ради этого Девой».
«А Ты понимаешь, что это значит?»
«Это значит не знать человеческой любви, а только Божью. Значит не думать ни о чем, кроме Господа. Значит, оставаться детьми по плоти и ангелами в сердце. Значит, иметь глаза, чтобы смотреть только на Бога, уши – чтобы внимать Ему, уста – чтобы хвалить Его, руки – чтобы приносить Ему жертвы, ноги – чтобы скоро следовать за Ним, а сердце и жизнь – чтобы отдать их Ему».
«Ты блаженная! Но тогда у Тебя никогда не будет детей, а Ты так любишь и детишек, и ягнят, и голубок… Понимаешь? Для женщины ребенок – словно беленький курчавый ягненок, словно голубка с шелковыми перьями и коралловым клювом, его можно любить, целовать и слышать, как он зовет: „Мама“».
«Не важно. Я буду Божьей. Буду молиться в Храме. И, может быть, когда-нибудь увижу Эммануила. Та Дева, что должна стать Матерью, как говорит великий Пророк[4], уже, наверное, родилась и находится в Храме… Я буду ей подругой… и буду ей служить… О! да! Если бы Я смогла узнать ее, с Божьей помощью, Мне хотелось бы послужить ей, этой счастливой! А потом она принесла бы Мне Сына, принесла бы Мне своего Сына, и Я бы послужила Ему тоже. Представь, Мама!.. Послужить Мессии!!». Мария захвачена этой мыслью, возвышенной и, одновременно, пугающей. Воодушевленная, с ручками, скрещенными на груди, с головкой, чуть склонившейся вперед, Она похожа на детскую копию Девы Благовещения[5], которую я видела. Она продолжает: «Но позволит ли Мне Царь Израиля, Помазанник Божий, служить Ему?»
«Не сомневайся в этом. Не говорит ли Соломон: „Шестьдесят цариц есть и восемьдесят жен, и еще девиц без числа “[6]? Видишь, во дворце у Царя будет бесчисленное множество юных дев, которые будут служить своему Господину».
«О! Тогда ты понимаешь, что Я должна быть девой? Должна. Раз Он желает, чтобы Его мать была девой, это знак того, что Он почитает девство выше всего остального. Я хочу, чтобы Он полюбил Меня, Свою служанку, за девство, которое сделает Меня немного похожей на Его любимую Мать… Вот чего Я хочу… 5. Если бы Я не боялась оскорбить Господа, Я хотела бы быть грешницей, великой грешницей… Скажи Мне, мама. Можно быть грешными из любви к Богу?»
«Что Ты такое говоришь, сокровище мое? Я не понимаю».
«Я хочу сказать: согрешить, чтобы быть возлюбленной Богом, который сделается Спасителем. Спасают того, кто погиб. Разве не так? Я бы хотела, чтобы Спаситель спас Меня для того, чтобы удостоиться Его любящего взгляда. Из-за этого Я и хотела бы согрешить, но совершить не такой грех, что вызвал бы Его отвращение. Как Он сможет спасти Меня, если Я не потеряюсь?»
Анна растеряна. Не знает, что сказать.
Ей приходит на помощь Иоаким, который, ступая по траве, бесшумно подошел к изгороди из невысокого виноградника.
«Он уже заранее спас Тебя, так как знает, что Ты любишь и хочешь любить только Его. Поэтому Ты уже искуплена и можешь быть девой, как того желаешь», – говорит Иоаким.
«Правда, папа?» – Мария обнимает его за колени и глядит на него ясными звездами Своих глаз, так напоминающих отцовские и таких счастливых по причине надежды, которую Ей подарил отец.
«Истинно, любимая моя. Смотри. Я принес Тебе вот этого маленького воробушка, отправившегося в свой первый полет и прилетевшего к источнику. Я бы мог оставить его там, но его слабым крыльям не достало бы сил снова подняться в воздух, а тонким лапкам – удержаться на скользких мшистых камнях. Он мог бы свалиться в источник. Но я не стал ждать, пока это случится. Я взял его и даю его Тебе. Можешь делать с ним, что хочешь. Главное, что он был спасен прежде, чем подвергся опасности. Точно так же Бог поступил с Тобой. Теперь скажи мне, Мария. Когда я проявил бóльшую любовь к этому воробью: когда спас его заранее, или когда бы спасал его уже после падения?»
«Сейчас ты полюбил его больше, потому что не позволил холодной воде причинить ему вреда».
«Вот и Бог Тебя любит больше, потому что спас Тебя, пока Ты еще не согрешила».
«И Я тогда полюблю Его совсем. Совсем. Славный воробушек, Я как ты. Господь полюбил нас одинаково, дав нам спасение… Теперь Я выращу тебя, а потом отпущу. И ты будешь петь в лесу, а Я в Храме хвалы Богу, и мы скажем: „Пошли, пошли Своего Обещанного тем, кто ждет“. 6. О! Папа! Когда ты отведешь Меня в Храм?»
«Скоро, моя жемчужинка. Но разве Тебя не огорчает расставание с Твоим отцом?»
«Очень! Но ты ведь придешь… и потом, если не будет боли, что же это будет за жертва?»
«А Ты будешь нас помнить?»
«Всегда. После молитвы за Эммануила Я буду молиться за вас. Чтобы Бог дал вам радость и долгую жизнь… до того дня, как Он станет Спасителем. А потом скажу, чтобы взял вас в Небесный Иерусалим».
Мое видение прекращается тем, что Мария оказывается в объятьях отцовских рук…
7. Иисус говорит:
«Я уже слышу комментарии придирчивых грамотеев: „Как может девочка, еще не достигшая трех лет, так говорить? Это преувеличение“. И они не отдают себе отчета, что сами же делают из Меня нечто противоестественное, приписывая Моему детству поступки взрослого.
Разумение не ко всем приходит одинаковым образом, и не в одно и то же время. Церковь установила ответственность за свои поступки с шести[7] лет, поскольку это тот возраст, когда даже отстающий ребенок может отличать, хотя бы в общих чертах, добро от зла. Но существуют дети, которые гораздо раньше способны распознавать, понимать и избирать с помощью уже достаточно развитого ума. Маленькая Имельда Ламбертини, Роза из Витербо, Нелли Орган, Неннолина[8] пусть послужат вам основанием, о привередливые знатоки, для веры в то, что Моя Мать могла думать и говорить именно так. Я привел лишь четыре случайных имени из тех тысяч святых детей, что населяют Мой Рай после того, как они жили на Земле – больше или меньше, – рассуждая, как взрослые.
8. Что такое разум? Дар Божий. Следовательно, Бог может дать его в той мере, в какой пожелает, кому пожелает и когда пожелает. Более того, разум – это одна из вещей, которые в наибольшей степени уподобляют вас Богу, Духу разумному и рассудительному. Ум и разумение были благодатными дарами Божьими Человеку в земном Раю. И какими же подлинными они были, пока жива еще была неповрежденная Благодать, действующая в душах первых двух Прародителей!
В книге Иисуса сына Сирахова говорится: „Всякая премудрость от Господа Бога, и с Ним пребывает вовек“[9]. Какой премудростью обладали бы тогда люди, если бы остались чадами Божьими!
Недостатки вашего ума – естественное следствие вашего отпадения от Благодати и от целомудрия. Утратив Благодать, вы на века отдалились от Премудрости. Словно метеор, попавший в километровую толщу облаков, Премудрость уже не достигала вас своим чистым сиянием, но лишь сквозь дымку, становившуюся все более тяжелой благодаря вашим злоупотреблениям.
Потом пришел Христос и возвратил вам Благодать, высший дар Божьей любви. Но умеете ли вы сохранять ее, эту жемчужину, незамутненной и чистой? Нет. Если вы не разбиваете ее вдребезги личным стремлением ко греху, вы загрязняете ее постоянными мелкими прегрешениями, слабостями, влечениями к пороку, и такими влечениями, которые, хотя непосредственно и не сопряжены с семью главными пороками[10], но все же ослабляют свет Благодати и ее энергию. К тому же, ослаблению величественного света разума, дарованного от Бога Прародителям, способствовали столетия и столетия развращения, которые губительно отражаются на состоянии ума и тела.
9. Однако Мария была не только Чистой, новой Евой, воссозданной на радость Богу: Она была сверх-Евой, Шедевром Вс-вышнего, была Полнотой Благодати, Матерью Слова по Божьему замыслу.
„Источник Премудрости“, – говорит Иисус Сын Сирахов[11], – „Слово Божие“. Так не вложит ли Сын, в таком случае, в уста Матери Свою мудрость?
Если пророку, который должен был сказать то, что Слово, Премудрость, поручило ему возвестить людям, горящие угли очистили уста[12], неужели Любовь не прояснит и не вдохновит речь Своей младенствующей Невесты, которой предстоит носить в Себе Слово, чтобы Она больше не говорила по-детски, а потом по-женски, но всегда и исключительно – как небесное создание, пронизанное великим светом Божьей мудрости?
Чудо не в особенном уме, проявившемся в младенческом возрасте сначала в Марии, а потом во Мне. Чудо в том, что Она вместила бесконечный Ум, который пребывал в Ней таким образом, что не поражал воображение толпы и не возбуждал сатанинского внимания.
Я еще скажу об этом, когда дело дойдет до „памяти“, которую святые имеют о Боге».
[1] См. (3 Цар. 8: 1-11)
[2] Присутствие Божие, см. (Исх. 40:34 и др.)
[3] Знаменитое пророчество о Христе (Дан. 9:21-26)
[4] Исайя (Ис. 7:14)
[5] Образ Богородицы в базилике Благовещения во Флоренции.
[6] (Песнь песней 6:8)
[7] В Православной Церкви – традиционно с семи.
[8] Все четыре девочки (три из них итальянки) либо канонизированы Католической Церковью, либо находятся в процессе канонизации.
[9] (Сир. 1:1)
[10] Семь (в восточной традиции – восемь) человеческих страстей
[11] (Сир. 1:5)
[12] (Ис. 6:6-7)