6 сентября 1944.
1. Самое лазурное небо мягкого февраля простирается над холмами Галилеи. Над теми холмами, которых в этой истории детства Приснодевы я никогда не видела, и которые, однако, так привычны моему глазу, как будто я среди них родилась.
На главной дороге, свежей благодаря недавнему дождю, прошедшему, наверное, минувшей ночью, нет ни пыли, ни даже грязи. Она твердая и чистая, словно городская улица, и вьется она между двух изгородей из цветущего боярышника: этаких снежных сугробов с горьковатым лесным запахом, в которые вторгаются громадные скопления кактусов с мясистыми лопатообразными листьями, усеянными колючками и украшенными огромными гранатами необычных плодов, что появляются без стебля на верхушке листьев, и из-за формы и цвета всегда воскрешают в моей памяти образы морских глубин, зарослей кораллов и медуз, или иных глубоководных обитателей.
За изгородями, функция которых – огораживать личные владения, из-за чего они тянутся во всех направлениях, образуя причудливый геометрический рисунок из кривых и углов, ромбов, косоугольников, квадратов, полукругов, треугольников с невероятно острыми или тупыми углами, рисунок, весь разрисованный белым, словно бы на эти поля ради шутки набросили какую-то прихотливую ленту, над которой сотнями порхают, щебечут, поют пташки всех видов в веселье любви и в заботе о гнездах, что нужно перестраивать, – за этими изгородями равнина с зеленеющими нивами, что здесь уже повыше, чем на полях Иудеи, и цветущие луга, а на них – перекликаясь с легкими небесными облачками, которые закат раскрашивает розовым, слегка сиреневым, фиалковым, жемчужно-голубоватым, оранжево-коралловым – сотнями и сотнями живые облака фруктовых деревьев: белые, розовые, красные, и всех оттенков белого, розового и красного.
На легком вечернем ветру с этих цветущих деревьев облетают и падают первые лепестки, и они кажутся роями бабочек, ищущих пыльцы на полевых цветах. А от дерева к дереву – еще голые гирлянды виноградной лозы, у которых лишь на верхушках, где они больше освещаются солнцем, раскрываются невинно-изумленные первые дрожащие листочки.
Солнце безмятежно садится в небе, таком милостивом в своей лазури, что делается еще прозрачнее от этого света, в котором сверкают вдали снега Ермона и других далеких вершин.
2. Повозка движется по дороге. Повозка, везущая Иосифа с Марией и Ее родственников. Путешествие подходит к концу.
Мария глядит с беспокойным ожиданием человека, который стремится узнать, более того, признать то, что он когда-то видел, но уже не помнит, и улыбается, когда какой-нибудь призрак воспоминания возвращается и, словно свет, ложится на ту или иную вещь, на то или иное место. Елизавета, а с ней Захария и Иосиф, помогают этому Ее припоминанию, указывая на ту или иную вершину, на тот или иной дом. Теперь уже домá, поскольку, наконец, показался Назарет, раскинувшийся на волнистой поверхности своего холма.
Тронутый слева закатным солнцем, он выставил напоказ белизну своих домиков, широких и низких, завершающихся террасами и окрашенных в розовое. И некоторые из них, полностью освещенные, кажется, озарены пожаром, настолько их фасады делаются красными от солнца, что также зажигает воду в протоках и почти лишенных ограждения невысоких колодцах, из которых поднимают скрипучие ведра для дома или бурдюки для сада.
Дети и женщины выдвигаются к дорожной обочине, заглядывая в повозку и приветствуя Иосифа, хорошо им знакомого. Но перед тремя остальными они робеют и смущаются. Однако, когда повозка окончательно въезжает в городок, никакой робости и смущения не остается. Все больше и больше людей всякого возраста собирается на краю селения под безыскусной аркой из ветвей и цветов, и как только повозка показывается из-за угла последнего из пригородных домов, стоящего наискось, вверх взмывают трели высоких голосов, а также ветви и цветы. Это назаретские женщины, девушки и дети приветствуют невесту. Мужчины, более серьезные, остаются позади этой неугомонной и голосящей вереницы и степенно здороваются.
Теперь, когда повозку освободили от защитного навеса – он был снят перед самым селеньем, потому что солнце уже не беспокоило, и чтобы дать Марии получше разглядеть родной край, – Мария является во всей Своей цветущей красе. Белоснежная и белокурая, словно ангел, Она с любовью улыбается детям, бросающим Ей цветы и посылающим поцелуи, девушкам Ее возраста, зовущим Ее по имени, женам, матерям, старушкам, благословляющим Ее своими певучими голосами. Она кланяется мужчинам, и особенно одному из них, возможно, раввину или старейшине селения.
Повозка неторопливо продвигается по главной улице, добрую часть пути сопровождаемая толпой, для которой ее появление – это событие.
3. «Вот Твой дом, Мария», – говорит Иосиф, указывая хлыстом на какой-то домик, расположенный прямо под гребнем холма, с красивым и обширным цветущим садом позади него, который заканчивается крошечной оливковой рощей. За нею привычная изгородь из боярышника и кактусовых растений отмечает границу владения. Поля, некогда принадлежавшие Иоакиму, теперь за ее пределами…
«Видишь, немногое Тебе осталось», – говорит Захария, – «Болезнь Твоего отца была долгой и затратной. И большими были расходы на покрытие ущерба, нанесенного Римом. Видишь? Дорога привела к сносу трех главных помещений, и дом уменьшился. И чтобы сделать его просторнее, без чрезмерных расходов, приспособили часть горы, образующую пещеру. Иоаким держал там запасы, Анна же – свои ткацкие станки. А Ты поступи, как сочтешь нужным».
«О, это неважно, что осталось немного! Во всяком случае, Мне хватит. Я буду работать…»
«Нет, Мария», – это вступает Иосиф, – «Работать буду я. Ты будешь только ткать и шить домашние вещи. Я молодой и крепкий, и я Твой муж. Не огорчай меня Своей работой».
«Я сделаю, как ты пожелаешь».
«Да, в этом – как я пожелаю. Во всем остальном любое Твое желание – закон. Но не в этом».
4. Они прибыли. Повозка останавливается.
У порога две женщины и двое мужчин, около сорока и пятидесяти лет соответственно, и с ними много детей и подростков.
«Бог да дарует Тебе мир, Мария», – говорит старший из мужчин, а одна из женщин приближается к Марии, обнимает Ее и целует.
«Это мой брат Алфей и его жена Мария, а это их сыновья. Они нарочно пришли, чтобы Тебя поприветствовать и сказать Тебе, что их дом – Твой дом, если Ты захочешь», – говорит Иосиф.
«Да, Мария, приходи, если Тебе тяжело жить одной. Равнина весной прекрасна, а наш дом находится посреди цветущих полей. Ты там будешь самым красивым Цветком», – говорит Мария Алфеева.
«Благодарю тебя, Мария. Я бы с удовольствием. И Я буду иногда приходить. Непременно приду во время свадьбы[1]. Но Мне так сильно хочется увидеть, узнать Мой собственный дом. Я оставила его младенцем и утратила его облик… Теперь Я снова его обретаю… и Мне кажется, что Я вновь обретаю Мою потерянную мать, любимого отца, нахожу отзвук их слов… и благоухание их последнего вздоха. Мне кажется, Я уже не сирота, потому как Я снова в объятиях этих стен… Пойми Меня, Мария», – в голосе и на ресницах Марии чувствуются слезы.
Мария Алфеева отвечает: «Как Ты пожелаешь, дорогая. Хочу, чтобы Ты воспринимала меня как сестру и подругу, и даже немного как мать, я ведь настолько старше Тебя».
Вторая женщина выступает вперед: «Приветствую Тебя, Мария. Я Сара, подруга Твоей матери. Я присутствовала при Твоем рождении. А это Алфей, племянник Алфея и большой друг Твоей матери. То, что я делала для нее, если захочешь, я готова делать и для Тебя. Видишь? Мой дом – ближе всего к Твоему, а Твои поля теперь у нас. Однако если Ты захочешь прийти туда, приходи в любое время. Сделаем в изгороди проход и будем вместе, хотя каждая и в своем доме. Это мой муж».
«Я благодарна вам всем и за все. За все то благое расположение, что вы оказывали Моим родителям, и оказываете Мне. Да благословит вас Всемогущий».
5. Тяжелые ящики выгружают и относят в дом. Заходят. И теперь я узнаю этот назаретский домик, каким он был после, при жизни Иисуса. Иосиф – привычным движением – берет Марию за руку, и так они входят. На пороге он говорит Ей: «А теперь, на этом пороге, мне нужно от Тебя одно обещание: что бы ни случилось, какая бы нужда с Тобой не приключилась, за помощью Ты обратишься ни к кому иному, как к Иосифу, и что ни по какому поводу Ты не должна мучиться в одиночку. Я весь в Твоем распоряжении, помни это, и для меня будет радостью сделать Твой путь счастливым и, поскольку счастье не всегда в нашей власти, по меньшей мере, спокойным и безопасным».
«Обещаю тебе это, Иосиф».
Двери и окна открыли. Заходящее любопытное солнце проникает в дом. Теперь Мария сняла плащ и покрывало, ведь, за исключением цветов мирта, на Ней все еще свадебные одежды. Она выходит в цветущий сад. И глядит, и улыбается, и – все также поддерживаемая Иосифом за руку – обходит сад кругом. Похоже, Она вновь вступает во владение этим потерянным местом. Иосиф же демонстрирует Ей свои труды: «Видишь? Здесь я устроил эту выемку, чтобы собирать дождевую воду, так как эта лоза постоянно испытывает жажду. А у этой оливы спилил самые старые ветви, чтобы она лучше росла, и пересадил эти яблони, потому что две из них погибли. А потом посадил там фиговые деревья. Когда они вырастут, они будут защищать дом от лишнего солнца и от любопытных взглядов. Беседка – та самая, старая. Я только заменил сгнившие столбы и поработал ножницами. Надеюсь, она даст много винограда. А тут, посмотри», – и он гордо подводит Ее к тому склону, что возвышается позади дома и ограждает участок с северной стороны, – «а тут я выкопал пещерку и укрепил ее, и когда эти саженцы укоренятся, она станет почти такой же, какая была у Тебя. В ней нет родника… однако надеюсь провести туда канавку. Буду работать долгими летними вечерами, когда буду Тебя навещать…»
6. «Как?», – восклицает Алфей, – «Разве вы не сыграете свадьбу этим летом?»
«Нет. Мария хочет прясть льняные простыни, единственное, чего не хватает в приданом. И я доволен этим. Она так юна, Мария, что ничего страшного не случится, если мы подождем год или больше. Она пока свыкнется с домом…»
«Хм! Ты всегда немного отличался от остальных, и до сих пор такой же. Не знаю, кто бы не поспешил жениться на такой красоте[2], как Мария, а ты откладываешь это на месяцы!..»
«Долгожданная радость ярче переживается», – отвечает Иосиф с тонкой улыбкой.
Его брат пожимает плечами и спрашивает: «Ну и когда же ты намереваешься подумать о свадьбе?»
«К шестнадцатой годовщине Марии. После праздника Кущей. Зимние вечера будут сладостны для молодоженов!..» – и снова улыбается, глядя на Марию, заговорщической и деликатной улыбкой. Улыбкой по-братски целомудренной и утешительной. Потом он возвращается к своему обходу: «Вот большое помещение в скале. Если Ты не против, я – приходя – буду пользоваться им как мастерской. Оно сообщается с домом, хотя и не в доме. Так я не доставлю беспокойства шумом и беспорядком. Однако, если Ты хочешь иначе…»
«Нет, Иосиф. Так будет превосходно».
7. Они возвращаются в дом и зажигают светильники.
«Мария утомлена», – говорит Иосиф, – «Оставим Ее в покое, с родственниками».
Все, кто уходит, прощаются. Иосиф задерживается еще на несколько минут и вполголоса разговаривает с Захарией.
«Твой кузен на некоторое время оставит с Тобою Елизавету. Ты довольна? Я да. Поскольку она будет помогать Тебе… сделаться хорошей домохозяйкой. С нею Ты сможешь разложить Свои вещи и расставить Свою утварь, как захочешь, а я буду приходить каждый вечер, чтобы Тебе помогать. С нею Ты сможешь приобрести шерсть и все, что Тебе потребуется. А я позабочусь о расходах. Помни, что Ты обещала обращаться ко мне по всякому вопросу. До свидания, Мария. Первый раз Ты уснешь как госпожа этого Своего дома, и пусть ангел Божий дарует Тебе безмятежный сон. Да пребудет Господь всегда с Тобою».
«До свидания, Иосиф. Да пребудешь и ты под кровом крыл ангела Божия. Спасибо, Иосиф. За все. Насколько смогу, Я воздам за твою любовь Своею».
Иосиф прощается с Ее родственниками и выходит.
А с ним заканчивается это видение.
[1] Согласно еврейскому обычаю, свадьба следовала за бракосочетанием или помолвкой, состоявшей в благословении и заключении договора. Помолвленные считались мужем и женой, хотя и не жили вместе.
[2] Буквально: на таком цветке.