Высшая школа и стеклянная дверь 4 глава

 

отношения с новыми соучениками и учите­лями?

Мистер Джонсон, ее учитель, полагает, что это вполне возможно — при условии, что новые учителя внимательно ознако­мятся с историей Темпл и отнесутся к ней с пониманием. Но, возможно, ее успехи вселяют в нас необоснованный оптимизм? Мы слишком близки к Темпл, и нам трудно оценивать ее беспристрастно. В этом нам нужна Ваша помощь.

Я опасаюсь, что, возможно, слишком давлю на Темпл, пытаясь управлять ее жизнью. Ей пора научиться самой прини­мать решения. Впереди еще два года, что­бы приготовить ее или к следующей школе, или к жизни в новых условиях, вдали от друзей. Я постаралась, как могла, объяс­нить ей, что дальнейший путь будет опре­деляться только ее успехами. Я не могу решать, где ей учиться: выбор школы зави­сит от ее успеваемости, а я, Вы, семья, учителя — все мы можем в лучшем случае подбодрить ее и помочь советом. Пусть учится сама строить свою жизнь. Оконча­тельный выбор зависит от нее. Конечно, для десятилетней девочки это нелегкая задача. Но, как бы сильно мы ее ни любили (а мы ее очень любим), мы не можем избрать за нее судьбу.

До сих пор я стремилась «отслеживать» всех, кто общается с Темпл, и произносила перед ними патетические речи, стремясь «перетянуть» их на свою сторону. Но вре­мя идет — скоро это станет невозмож-

ным. Как мне помочь ей? Где провести гра­ницу между разумной твердостью и давле­нием? Меня всегда удивляло, что Темпл, если хочет, может мгновенно, словно по мановению волшебной палочки, превра­щаться в «хорошую девочку». Так, сейчас она очень старается хорошо себя вести. Но что если мои требования или требова­ния школы для нее слишком тяжелы? Может быть, я вместо того, чтобы помочь, взваливаю на ее плечи непосильный груз?

Я всегда полагала, что требованиям родителей или добрых, симпатичных учи­телей подчиняться легче, чем требованиям чужих, безразличных тебе людей. Возмож­но, Вы выскажете свое мнение.

Порой Темпл убегает из дому в слезах, заявляя, что я делаю ее жизнь невыноси­мой. Однако я чувствую, что наши требо­вания ей необходимы. Мне рассказывают, что вне дома она ведет себя весьма разум­но и ответственно. Две семьи по соседству любят ее и с удовольствием принимают у себя в любое время.

До сих пор беспокоит меня вопрос сексу­ального воспитания. Мистер Джонсон, ее учитель, говорил мне, что Темпл по-преж­нему болтает на рискованные темы и про­износит неприличные слова. Я объяснила Темпл, что подобными разговорами развле­каются только глупые маленькие дети и что окружающим неприятно ее слушать. К моему удивлению, она ответила, что никогда не начинает сексуальных разгово-

 

ров первая: ее подбивают на это мальчиш­ки. Как разрешить проблему, не причинив Темпл вреда? Мы в затруднении и надеемся на Вашу помощь.

Но, знаете, доктор Штат, наряду с этим мы видим в Темпл столько хоро­шего — такое желание стать лучше, такую зрелость (и в то же время такое наивное ребячество — все в ней перемеша­но!), такие задатки чудесного человека!..

Если бы только мы смогли помочь ей разобраться в себе! Возможно, что-то подобное можно сказать о любом ребенке: но я говорю о нашей дочери. Я готова использовать все возможные средства, только бы не останавливаться и не опус­кать руки!

Весь этот год Темпл трудилась без устали. Она заслуживает любой помощи, какую мы только можем ей дать.

Жду от Вас ответа.

Искренне Ваша,

миссис Грэндин

ГЛАВА 4

СРЕДНЯЯ ШКОЛА -ЛУЧШЕ НЕ ВСПОМИНАТЬ!

О

делл Шепард сказал как-то: «Память дана чело­веку не чтобы помнить, а чтобы забывать». Период моего обучения в средней школе в точности соответствует данному высказыванию. Быть может, из-за того, что это время было для меня самым не­счастным в жизни, я вспоминаю его только обрыв­ками. Стоит приоткрыть дверь памяти, как неприят­ные впечатления обступают меня со всех сторон. И тогда меня вновь охватывает чувство одиночества. Во рту пересыхает, и я готова бежать в свой внут­ренний мир, где нет ни шумных коридоров, пере­полненных народом, ни жестокого презрения одно­классников, ни несправедливых придирок учителей. Как большинство аутичных детей, я не любила пере­мен и не умела приспосабливаться к обстоятель­ствам; новая школа принесла мне одни неприят­ности.

7]

Окончив дневную школу «Долинная страна», я поступила в седьмой класс школы «Вишневый холм» в Норвиче, штат Коннектикут.

Это была большая частная дневная школа для девочек из среднего класса. Она сильно отличалась от моей маленькой младшей школы, где в классе со мной учились лишь тринадцать человек и все пред­меты преподавал один учитель. Кроме того, учителя младшей школы поддерживали постоянный контакт с моими родителями.

Тридцать-сорок человек в классе и новый учитель по каждому предмету оказались для меня непосиль­ным бременем. Я затерялась в шумной, крикливой толпе. По-прежнему плохо давались мне предметы вроде математики или французского, т. е. излагае­мые не на основе зрительных образов, непосред­ственных впечатлений, а посредством абстрактных понятий. Единственное, что запомнилось мне из уроков математики, практическое объяснение числа «пи», выражающего отношение длины окружности к ее диаметру. Я помню, как учитель взял вырезанный из картона круг, обернул его по окружности шну­ром, а затем показал нам, что длина шнура состав­ляет три диаметра с хвостиком. На языке цифр это выражалось как 3,14. Число «пи» я поняла потому, что увидела своими глазами. Оно было реально.

Хорошо успевала я и по биологии — опять-таки потому, что изучение живой природы было основано на визуальном восприятии, а не на абстракциях.

Как и в младшей школе, мне легко давалась твор­ческая работа: на уроках труда мы работали с насто­ящим серебром, и я создавала ювелирные украше­ния по собственным проектам. Но на остальных уроках я, как и раньше, отчаянно скучала, и от ску­ки начинала развлекаться по-своему. Теперь я пони-

маю, что хулиганила не только от скуки — мне было интересно посмотреть на реакцию одноклассников, а при мысли о том, что будет, если поймают, меня охватывал настоящий азарт.

Так, например, перед уроками физкультуры я дожидалась, пока все остальные уйдут из раздевалки, а затем прятала их одежду. После урока толпа девчо­нок бегала по школе в тщетных поисках своих пла­тьев, а я, наблюдая за их мучениями, хохотала до упаду. Часто нам приходилось идти на следующий урок в физкультурных костюмах (свое платье я, разумеется, тоже прятала, чтобы на меня не пали подозрения).

Немало забавляла меня и другая шутка: я привя­зывала шнур от шторы к крышке парты так, что как только девочка, сидящая у окна, открывала парту, штора с грохотом падала, вызывая в классе немалое смятение. Такие проделки развлекали меня и помо­гали развеивать скуку.

Разумеется, учителя жаловались маме на мои пло­хие оценки и дурное поведение. Мама позвонила доктору Штайну и рассказала о моих проблемах. Доктор Штайн был давно и хорошо знаком с дирек­тором школы «Вишневый холм». Вот какое письмо он написал директору:

Дорогой Джим!

Вчера вечером я беседовал по телефону с миссис Грэндин. Она обеспокоена пробле­мами своей дочери Темпл, обучающейся в Вашей школе, и полагает, что между девочкой и учителями возникло непони­мание.

Я знаю семью Грэндин с июля 1956 г. С декабря 1958 г. по июнь 1959 г. я регулярно

занимался с Темпл. Она из тех необычных детей, которые из-за трудностей, сопро­вождавших их раннее детство, получают ошибочный диагноз «повреждение мозга». Однако тщательное психологическое обсле­дование в 1956 году, повторное — в 1959 году, а также мои собственные долговре­менные наблюдения над ребенком полнос­тью опровергают этот вывод. Как вы знаете, психологические тесты направ­лены, в частности, на выявление органи­ческих нарушений. В 1956 году Темпл показала коэффициент IQ, равный 120, в 1959 году — 137. Как видите, интеллект ее существенно выше нормы¹; она лишь не умеет его правильно использовать.

Позвольте мне выразить свое мнение словами заключения, данного психологом: «Нужно отметить, что Темпл обладает очень высоким интеллектом; проблема в том, что она не умеет высвобождать аффекты и, таким образом, использовать свой интеллект разумно и творчески. Дру­гой проблемой является некоторая незащи­щенность, так что сильный стресс вызы­вает искажение восприятия реальности и импульсивное поведение, не характерное для одиннадцатилетнего ребенка. Из поло­жительного отмечу отсутствие серьезных отклонений в поведении; видно, что она, используя функциональное мышление, контролирует свои действия интеллектом. Она вполне способна справляться с различ-

¹ Норма — 100-120. — Прим. ред.-консульт.

ными ситуациями по мере их возникнове­ния, хотя механизмы контроля расходуют большую часть ее энергии. Темпл не психо-тик и не близка к этому. Скорее ее можно назвать невротичным ребенком: у нее хоро­шо сформирована личностная организация, ее механизмы контроля поддерживают эту организацию во всех случаях, исключая, однако, случаи тяжелого стресса. Сейчас все составляющие ее личности, имеющие отношение к здоровью, активно развива­ются, и нестабильность в поведении явля­ется частью этого бурного развития. Со времени прошлого визита виден прогресс — и прогресс поистине необыкновенный!

По моему мнению, Темпл обладает боль­шим потенциалом, особенно творческим, хотя некоторые ее странности сразу бро­саются в глаза. Не следует забывать, что сейчас Темпл вступает в пору взросления, что ей пришлось покинуть школу, учителя которой изучили все ее хорошие и дурные стороны, поддерживали девочку в трудные минуты и вместе с ней радовались ее успехам.

Пожалуйста, дайте мне знать, если у Вас возникнут какие-либо вопросы или если Вы сочтете, что я смогу быть полезен Вам и Вашим сотрудникам. Жаль, что в по­следние два года мы так редко видимся.

Доктор Штайн не ошибался: прогресс был на­лицо. По большей части я старалась «вписаться» в обстановку и не создавать окружающим лишних проблем. И мои старания не остались без награды. Я

была удостоена избрания в школьный комитет. На еженедельных общешкольных собраниях я была «по­лицейским»: следила за порядком и, если кто-нибудь начинал шушукаться и мешать собранию, заносила имена нарушителей в особую книжечку. Я очень хотела попасть в комитет и ради такой цели отказа­лась от своих обычных развлечений вроде прятания чужой одежды перед уроком физкультуры.

Прогресс наблюдался и в других областях. Я смотрела по телевизору «Сумеречную зону», с увле­чением читала научную фантастику и клеила модели самолетов. Я изобретала новые конструкции и про­веряла, смогут ли они летать. Однажды, еще совсем маленькой, я склеила воздушного змея и привязала его к своему трехколесному велосипеду. Тогда я обнаружила, что если сделать крылья змея плоскими и загнуть их заднюю кромку, змей становится не­сколько менее устойчив, зато может круто набирать высоту. Много лет спустя я прочла в «Уолл-стрит джорнэл» рекламную статью о новой конструкции самолета с закрылками на концах крыльев — точно такими же, какие я придумала когда-то для воздуш­ного змея!

Интересом к технике я, несомненно, обязана дедушке-инженеру. Он вместе со своим партнером запатентовал основное устройство автопилота. Это устройство воспринимает движения крыльев самоле­та в магнитном поле Земли. Данное изобретение до сих пор используется в самолетостроении. Дедушка был со мной терпелив и всегда находил время для ответов на мои вопросы. «Почему небо синее?» «От­чего бывают приливы и отливы?» На эти и на мно­гие другие вопросы он давал научные, но вполне понятные ответы.

С людьми же я не умела ладить по-прежнему. Окружающих, как правило, отталкивало мое импульсивное поведение, напряженная манера речи, странные идеи и шутки. Оставляли желать лучшего и мои отметки.

Однако не плохие отметки и не дурное поведение привели к тому, что спустя два с половиной года меня выгнали из школы. Причиной послужила одна из моих вспышек гнева — увы, они случались доста­точно часто. Одноклассники дразнили меня, а я защищалась кулаками. Меня неоднократно предуп­реждали, что такое поведение недопустимо. Однако все предупреждения вылетели у меня из головы, ког­да Мэри Лурье, моя одноклассница, по дороге в музыкальный класс обернулась ко мне и, задрав нос и презрительно скривив губы, прошипела: «Отста­лая! Вот ты кто! Просто отсталая!»

Меня охватила ярость. В руке у меня был учебник истории. Не раздумывая, я резко выбросила руку вперед. Учебник просвистел в воздухе, словно сна­ряд, и ударил Мэри углом в глаз. Она завизжала; я прошла мимо, даже не подняв книгу с земли.

Тем же вечером дома зазвонил телефон. Я взяла трубку и услышала голос мистера Харлоу, директора школы «Вишневый холм». Он даже не попросил к телефону маму или папу. Просто сказал:

— В школу можешь больше не приходить. Ты не­исправима. Миссис Лурье очень расстроена. Ты понимаешь, что могла выбить Мэри глаз? И все — из-за твоего невыносимого характера!

Я молча повесила трубку. К горлу подступала тошнота; я вся дрожала от гнева и досады. Мистер Харлоу даже не спросил, что же произошло! Ему не пришло в голову, что стоит выслушать и другую сто-

 

рону. Все очень просто: я не такая, как все, — зна­чит, я во всем виновата!

— Темпл, кто звонит? — спросила из гостиной
мама. — Это меня?

— Нет.

Я сделала глубокий вдох и вошла в гостиную, где собралась вся семья. Мама читала вслух сестрам и брату; папа отдыхал после работы с газетой в руках.

— Так кто же звонил? — спросил папа, отклады­
вая газету.

— Мистер Харлоу, директор школы. — И я пере­
сказала родителям наш разговор.

— Тебя исключили! Темпл! — Мама в испуге
вскочила с кресла. — Что случилось?

Я все объяснила. Мама внимательно выслушала и, как обычно, встала на мою сторону. Позже, когда младшие отправились спать, а папа вышел прогу­ляться, мы обсудили, что же теперь делать.

В течение следующих нескольких недель мы с мамой объездили всю округу в поисках подходящей школы. Наконец я остановила свой выбор на школе, с которой мама работала в прошлом году. Она писа­ла сценарии документальных фильмов, и один сце­нарий был посвящен детям с задержкой развития. Он получил приз лучшего документального сценария штата Огайо. Другой фильм, снятый для канала PBS, рассказывал о детях с расстройствами в эмоци­ональной сфере. Мама изучала материал на примере учеников школы «Горная страна» в Вермонте. Мы отправились в эту школу и решили, что мне она подходит. Она была небольшой — как школа «До­линная страна», которую я посещала до «Вишневого холма». Ко времени моего появления в «Горной стране» было всего тридцать два ученика — мы мог­ли не сомневаться, что эта школа обеспечит мне

внимание и индивидуальный подход. Для ее персо­нала я буду не «одной из многих», портящей общую картину своими странностями, но Темпл Грэндин — отдельной личностью, заслуживающей внимания и интереса только потому, что я — это я. В маленькой школе с индивидуальным подходом к каждому уче­нику мне будет легче справиться со своими проб­лемами.

Но где-то в дальнем уголке моей души по-преж­нему хранился образ «волшебной» машины, которая успокоит меня и даст мне силы стать больше похо­жей на других людей.

ГЛАВА 5

ШКОЛА-ИНТЕРНАТ

В

январе 1960 года мама отвезла меня в новую школу. Из окна автомобиля я видела высокие сугробы по обеим сторонам дороги. Ледяной холод сжал мое сердце — холод страха и тревоги, и в сле­дующий миг я выпалила несколько вопросов разом.

— А у меня будет своя комната? Ты говорила, там
есть ферма с домашними животными. А лошади
есть? Я смогу кататься верхом? И уезжать далеко-да­
леко? Что если мне там не понравится? А вредных
мальчишек там не будет?

— Помедленнее, Темпл! — рассмеявшись, вос­
кликнула мама. — Не могу же я отвечать на десять
вопросов сразу! Школа «Горная страна» создана для
одаренных детей — таких, как ты. Она стремится
помочь детям раскрыть свой внутренний потенциал,
развить их эмоционально и умственно и подготовить
к получению высшего образования. Школа сущест­
вует уже одиннадцать лет, и до сих пор большинство
ее учеников добивались успеха в жизни.

 

— Успеха. Успеха. И я добьюсь успеха! — повто­
ряла я, как заведенная.

— Там ты встретишься с новыми друзьями.

— И с лошадьми!

— Да, с лошадьми и другими животными. Школа
предлагает большую программу художественного и
трудового воспитания, туризм и путешествия на
каноэ. Музыка, основы сельского хозяйства, театр,
балет, крикет, рыбная ловля, плавание, лыжи, конь­
ки... Темпл, я уверена, тебе понравится в этой шко­
ле! Там есть все, что может тебя увлечь!

Я прижалась лбом к холодному стеклу. Ловить рыбу, ходить в походы, кататься верхом... Все эти удовольствия представали передо мной в виде ярких картин, манили и притягивали к себе. Но одна пол­зучая мыслишка отравляла все удовольствие.

— А математика и французский там есть? —
спросила я. Мне подумалось, что за таким количест­
вом развлечений ни на математику, ни на француз­
ский просто не останется времени.

— Да, Темпл, в «Горной стране» есть и математи­
ка, и французский, и все прочие общеобразователь­
ные предметы. Ты сможешь там и учиться, и развле­
каться, и завести новых друзей.

Шины взвизгнули на крутом горном повороте — и вот перед нами, в уютном окружении сосен и кле­нов, выросло несколько больших зданий, какие-то хозяйственные постройки и традиционная для Новой Англии каменная ограда.

— Я вижу лошадей! — завопила я, прыгая на
сиденьи от восторга.

Мы затормозили под указателем: «Школа „Горная страна ", 32 ученика, 1000 метров над уровнем моря». Не успела мама припарковаться перед самым боль-

 

шим зданием, как по ступенькам нам навстречу сбе­жал какой-то человек.

— Добро пожаловать, миссис Грэндин, добро
пожаловать! Я — Чарльз Питерз, директор школы
«Горная страна». — Он улыбнулся мне. — А ты —
Темпл, верно? — Открыв дверь, он помог маме
выйти.

Я молча кивнула.

— Пойдем со мной. Я покажу тебе школу и рас­
скажу, чем ты будешь у нас заниматься. Думаю, тебе
здесь понравится, Темпл. У нас 1900 акров¹ земли —
горы, долины, реки, озера... Есть где расти и разви­
ваться на приволье.

В течение следующего часа он водил нас с мамой по школе, показывая не только классные комнаты, театр и библиотеку, но и сыроварню, конюшни и загоны для овец.

— Те, кто интересуются животными, могут рабо­
тать у нас на сыроварне или в конюшнях и забо­
титься о своих любимцах, — рассказывал мистер
Питерз. — Теперь пройдемте в мой кабинет, и я
расскажу вам об условиях жизни, академических
требованиях и целях, которые мы преследуем.

В кабинете, удобно устроившись в кресле, мистер Питерз начал свою речь.

— Основное внимание в школе «Горная страна»
уделяется самоконтролю — основе дисциплины и
уверенности в себе, необходимых во взрослой жиз­
ни. Мы поощряем учеников участвовать в обще­
школьной жизни. Это приучает их к индивидуаль­
ной и групповой ответственности, способствует пре­
одолению негативных эмоций, а самое главное —
позволяет уяснить, какими бывают последствия тех

или иных собственных действий. Мы помогаем молодежи научиться дисциплине и освоить разум­ные, творческие пути решения жизненных проблем.

Затем он указал, что в педагогической работе школы выделяются четыре момента. Во-первых, сотрудники стараются понять проблемы каждого ученика и ищут пути их преодоления. Во-вторых, большое внимание уделяется развитию навыков обу­чения. В-третьих, ежедневное общение с учителями и одноклассниками приучает ученика жить в обществе. Наконец, постоянное соревнование между учениками как в школе, так и за ее пределами помо­гает им наиболее полно раскрыть свои способности. Философия школы базируется на принципе уни­кальности каждого человека: у любого ученика есть возможность добиться успеха в тех занятиях, к кото­рым он особенно расположен; его слабости также учитываются в школьной и внешкольной работе. Ученикам, которым недостаточно воздействия осо­бым образом организованной среды, предоставляет­ся дополнительная помощь психолога. Вдумчивый, индивидуальный подход к каждому ученику позво­ляет успешно решать проблемы самоконтроля, соблюдения ограничений и поддержания должной мотивации.

— Прежде чем ты станешь нашей ученицей,
Темпл, мне хотелось бы знать, что ты думаешь о
нашей школе. Готова ли ты стать частью нашей

общины?

Такой вопрос удивил меня. Подчеркнутое «Да!» стало ответом мистеру Питерзу.

— Жить ты будешь в одном из наших «семейных»
блоков. У тебя будут свои обязанности — но, конеч­
но, и свои развлечения. — Он встал и протянул мне

' Акр равен 4046,86 кв. м. — Прим. перев.

руку. Я притворилась, что не заметила ее. — Темпл, мы рады приветствовать тебя в нашей школе!

Мама вошла вместе со мной в «семейный» блок. Там воспитательница (играющая в «семье» роль матери) показала мне мою комнату.

— Темпл, я уверена, тебе здесь понравится. У
тебя все будет хорошо. — Мама стояла в дверях,
готовая уйти. — Что ж, я пойду...

Не глядя на нее, я раскладывала свои трусы и носки по ящикам гардероба.

— Дорогая, без тебя наш дом станет тихим и
пустым.

Я разглядывала лохматую бахрому гольф и терла ее между пальцами. Мне нравилось комкать в руках эту жесткую, ворсистую ткань.

— Я буду скучать по тебе, Темпл!

Мама быстро подошла и поцеловала меня в щеку. Мне до слез хотелось обнять ее, прижаться к ней, но как дать ей знать о своих желаниях? Я застыла, как столб, снова пойманная в ловушку аутизма. Тело мое жаждало нежного прикосновения, но я отдерну­ла голову от маминого поцелуя, страшась даже такой, нежной любовной ласки.

Сидя на краешке кровати, я оглядывала комнату. Здесь было все, что может мне понадобиться: гарде­роб, стол, стул, лампа и кровать. Я достала из сумки рекламную брошюру школы «Горная страна» и пере­читала ее. Брошюра, полная обещаний любви и понимания в сочетании со строгой дисциплиной, разнообразными занятиями, обучением, отдыхом, религиозным воспитанием, наблюдением терапевта и психиатра — все это обещало мне, аутичному ребенку, страдающему неконтролируемыми вспыш­ками гнева, возможность многое узнать и многое освоить.

Обучение началось в первый же вечер.

Я стояла в общей очереди в столовой, ожидая звонка, приглашающего на ужин. Вокруг слышались смех и оживленные голоса, но меня как будто никто не замечал. Вдруг девочка немного постарше меня влезла в очередь прямо передо мной.

— Эй, здесь я стою! — заговорила я, делая шаг

вперед.

— Отвали! — ответила она и оттолкнула меня.

Не думая, что делаю, я развернулась и врезала ей со всей силы. Она завопила. Шум и смех мгновенно смолкли: в столовой воцарилась мертвая тишина. От толпы отделилась немолодая женщина и направи­лась ко мне. Мне хотелось бежать, спрятаться или завизжать во все горло.

— Ты — Темпл Грэндин, верно? — спросила она,

подойдя ко мне. Я кивнула.

— Что ж, пойдем поговорим. — Она взяла меня
под руку и повела к выходу. В обычной ситуации я
бы вырвалась и отскочила. Но женщина была в шел­
ковой блузке, и прикосновение шелка приятно лас­
кало мою руку, словно подтверждая, что собеседни­
ца не желает мне зла.

— Фибе, — обратилась она к девочке, влезшей
без очереди, — пожалуйста, займи место за столиком
для Темпл и для меня.

Она повела меня в укромный уголок столовой и

усадила за столик.

— Меня зовут мисс Дауни. Темпл, расскажи мне,

что случилось.

Я окаменела от изумления. До сих пор учителя довольствовались тем, что винили во всех стычках только меня, и редко кому приходило в голову инте­ресоваться моим собственным взглядом на проис-

шедшее. Не глядя на мисс Дауни, я рассказала, как Фибе пыталась пролезть без очереди.

— Это я видела, Темпл. Конечно, никому не нра­
вятся люди, которые не соблюдают очереди. Но, —
тут мисс Дауни приподняла мою голову за подборо­
док, заставив меня посмотреть ей в лицо, — драка —
не способ разрешения конфликтов.

Затем она объяснила, что я должна научиться ладить с людьми и сдерживать свой бурный темпе­рамент.

— Школа «Горная страна» не терпит физического
насилия ни в каком виде! Ты понимаешь, о чем я
говорю?

— Я не собираюсь никого бить, — пробормотала
я, снова уставившись в пол.

— Хорошо. Тогда пойдем ужинать. А с Фибе я
поговорю позже.

С того вечера, сколько мне помнится, Фибе ни­когда больше не лезла без очереди. Но я по-преж­нему реагировала на любую обиду вспышкой гнева и, не раздумывая, бросалась на обидчика с кула­ками.

В течение первого полугодия я дралась постоян­но. Мисс Дауни была со мной терпелива и старалась меня урезонить. Но однажды, когда я, споткнувшись о шнур при игре в крокет, ударила засмеявшуюся надо мной одноклассницу, мисс Дауни на целую неделю лишила меня привилегии, ради которой я только и жила, — катания верхом. Целых семь дней я должна была сидеть в спальне, выходя оттуда лишь в классную комнату и в столовую! Ни увещевания, ни угрозы не смогли укротить мой буйный нрав; но эта неделя многому меня научила. Я по-прежнему хулиганила во время скучных уроков, но никогда больше не пыталась решать спор кулаками.

Я стала спокойнее и научилась сдерживать злость, однако мое поведение стало более стереотипным. За прошедшие несколько лет мои нездоровые увлече­ния — такие, как увлечение выборами, постоянные вопросы и бесконечная болтовня — пошли на убыль. Однако перемена обстановки плохо подей­ствовала на мои нервы. Как большинство аутичных детей, я остро переживала неустойчивость окружаю­щего мира: разлука с домом и родными, жизнь в новом, незнакомом месте стали для меня большим стрессом. Подобно другим аутичным людям, я хоте­ла, чтобы все вокруг оставалось неизменным. Я даже одевалась всегда одинаково и носила изо дня в день одну и ту же куртку. Когда воспитательница захотела переселить меня в другую комнату, побольше и получше, я запаниковала и отказалась.

Только мое тело никак не хотело оставаться прежним: оно стремительно взрослело. Гормональ­ные изменения, свойственные подростковому воз­расту, еще больше расшатывали мои нервы. С появ­лением менструаций приступы беспокойства и тре­воги усилились. В определенные моменты я чувство­вала себя мельницей во время урагана. В голове проносились бессвязные фантазии, повышалась импульсивность поведения, мне становилось еще труднее ладить с соучениками. Учеба была мне неинтересна, и я перебивалась с «двойки» на «трой­ку» по всем предметам, кроме биологии.

Эти нервные приступы, сопровождавшиеся серд­цебиением, сухостью во рту, мокрыми от пота ладо­нями и судорогами в ногах, выглядели как типичные приступы паники, однако, по-видимому, были свя­заны более со сверхчувствительностью, нежели с повышенной тревожностью. Возможно, именно поэ­тому ни валиум, ни либриум не приносили мне

 

облегчения. Паника усиливалась в течение дня — хуже всего был для меня промежуток от двух до четырех часов пополудни. К девяти-десяти вечера паника прекращалась.

Вспоминая этот период своей жизни, я вижу, что в появлении тревожных приступов наблюдалась определенная цикличность. Во время менструации тревога уменьшалась. А вот поздней осенью, когда дни становятся короче, мне делалось совсем худо. Исследования ученых подтвердили, что продолжи­тельность дня влияет на развитие депрессии. У неко­торых людей искусственное продление дня при помощи специальных ламп с полным спектром смягчает депрессию. Кроме того, нервные приступы были выражены слабее, когда я болела, — особенно при высокой температуре. (Родители аутичных детей часто рассказывают, что при лихорадке поведение ребенка улучшается.)

Различные стимулы, для большинства людей малозаметные и незначительные, вызывали у меня стрессовую реакцию «по полной программе». Стоило зазвонить телефону — у меня начинался приступ паники. Каждый раз, когда я проверяла почтовый ящик, сердце мое колотилось как сумасшедшее. Что, если писем нет? Что, если в письме я прочту какую-нибудь дурную новость? Игра в кегли по вечерам заставляла меня нервничать, а школьные походы приводили в настоящий ужас. Я боялась, что очеред­ной приступ начнется на глазах у всех, и я не смогу сдержать его никаким усилием воли.

Что касается нервных приступов, интересно отме­тить, что некоторые стимулы, не существенные для ребенка, становятся значимыми только после поло­вого созревания. Если говорить обо мне, то с семи до шестнадцати лет я страдала от повторяющихся

обострений энтеробиоза. Меня мучил зуд, и родите­ли были бессильны мне помочь, пока к началу полового созревания он не прошел сам собой. В двенадцать-тринадцать лет зуд меня почти не беспо­коил, но после полового созревания он начал вызы­вать у меня стрессовую реакцию со всеми ее физио­логическими симптомами: сердцебиением, потливос­тью и чувством беспокойства. Обычный зуд, для большинства людей неприятный, но не более, заставлял меня дрожать так, словно за мной гнался крокодил. Недавние исследования показали, что секреция женских гормонов способна влиять на чув­ствительность нервной системы. Возможно, поэтому на зуд от остриц я начала так бурно реагировать с появлением менструаций.