Вечер 16 января 1944. Брак в Кане[1].
1. Вижу дом. Типичный восточный дом – белый, прямоугольный, скорее широкий, чем высокий, с редкими проёмами, – увенчанный террасой, которая служит крышей, обнесенный загородкой примерно метровой высоты и затененный навесом из винограда, что вскарабкался наверх и простер свои ветви больше, чем на половину этой солнечной террасы. Внешняя лестница поднимается вдоль фасада до уровня двери, прорубленной на половине высоты стены. Внизу, на уровне земли, есть несколько низких дверей: немного, не больше двух на одну сторону, они ведут в темные низкие комнаты. Дом этот возвышается посреди своего рода гумна, скорее даже травянистой площадки, чем гумна, в центре которой находится колодец. Там есть несколько смоковниц и яблонь. Дом смотрит на улицу, но не стоит на ней. Он немного в глубине, и тропка, идущая среди травы, соединяет его с дорогой, которая выглядит как главная дорога.
Должно быть, дом находится на окраине Каны: дом сельских землевладельцев, живущих в окружении своих небольших владений. За домом простирается равнина со своими зелеными и безмятежными далями. Прекрасное солнце и прозрачнейшая лазурь неба. В начале ничего другого я не вижу. Одинокий дом.
2. Потом замечаю двух женщин в длинных одеждах и накидках, служащих также головными покрывалами, которые продвигаются вперед по дороге, а с нее сворачивают на тропинку. Одна – постарше, лет пятидесяти, в темной одежде серо-каштанового цвета, как у натуральной шерсти. Другая одета в более легкие цвета: светло-желтое одеяние и голубая накидка, и выглядит лет на тридцать пять. Она очень красива, стройна и обладает полной достоинства осанкой, несмотря на то что Она – сама миловидность и скромность. Когда Она подходит поближе, я замечаю бледный оттенок лица, голубые глаза и светлые волосы, выбивающиеся из-под покрывала на лоб. Я узнаю Пресвятую Деву Марию. Кто вторая, темноволосая и пожилая, я не знаю. Они разговаривают, и Богородица улыбается. Когда они приближаются к дому, кто-то, очевидно, поставленный сторожить приглашенных, подает знак, и им обеим навстречу выходят празднично разодетые мужчины и женщины, которые оказывают им радушный прием, и особенно Деве Марии.
Час, похоже, ранний, я бы сказала – около девяти, может, меньше, поскольку у равнины еще тот свежий вид, какой бывает в первые часы дня, когда роса делает траву зеленее, а воздух еще не замутнен от пыли. Время года, думаю, весна, потому что трава на лугах не выжжена летним солнцем, а поля зеленеют нивами, еще молодыми и без колоса. Листья у смоковницы и у яблони – зеленые и пока еще мягкие, и такие же у винограда. Но на яблоне не видно цветов, и не видно никаких плодов: ни на яблоне, ни на смоковнице, ни на виноградной лозе. Это значит, что яблоня только что отцвела, и завязь еще не показалась.
3. Мария, очень радостно встреченная, при поддержке пожилого мужчины, видимо, хозяина дома, поднимается по внешней лестнице и заходит в просторное помещение, занимающее, наверное, весь надстроенный этаж или большую его часть.
Если я правильно понимаю, помещения, те что на первом этаже, – это и есть настоящие жилые комнаты, кладовые, чуланы и погреба, а это выделено для специальных нужд, таких как особенные празднования, или для работ, требующих много места, или же для размещения сельскохозяйственных продуктов. На праздники его освобождают от всего лишнего и разукрашивают, как сегодня, зелеными ветками, циновками и сервированными столами. В центре – как раз такой, богато убранный стол, на котором уже присутствуют амфоры и блюда, заполненные фруктами. Вдоль правой, относительно меня, стены – другой стол, сервированный, однако, не столь богато. Вдоль левой стены – нечто вроде длинного серванта, на котором блюда с сырами и другими кушаньями, напоминающими мне лепешки с медом и сладостями. На полу, также возле той стены, другие амфоры и три[2] больших сосуда, по форме более или менее похожих на медные кувшины. Я бы их назвала кувшинами.
Мария благосклонно выслушивает все, что Ей говорят, потом любезно снимает плащ и помогает закончить приготовления к трапезе. Вижу, как Она ходит туда и сюда, устанавливая скамьи для возлежания, поправляя цветочные гирлянды, придавая лучший вид вазам с фруктами, проверяя, есть ли масло в светильниках. Она улыбается, и говорит крайне мало и очень тихо. Напротив, много и с большим терпением слушает.
С улицы доносится громкий шум музыкальных инструментов (по правде, не очень благозвучных). Все, кроме Марии, выбегают наружу. Вижу, как входит невеста, наряженная и счастливая, окруженная родственниками и друзьями, рядом с женихом, который первым выбежал ей навстречу.
4. И тут видение меняется. Вместо дома я вижу какое-то селение. Не знаю, Кана ли это, или другое соседнее село. И вижу Иисуса с Иоанном и еще с кем-то, кажется, с Иудой Фаддеем, но с этим вторым я могу ошибаться. Иоанна я не перепутаю. На Иисусе белое одеяние и темно-синий плащ. Услышав шум инструментов, спутник Иисуса что-то спрашивает у местного и пересказывает Иисусу.
«Пойдем подарим счастье Моей Матери», – отзывается на это с улыбкой Иисус. И вместе со Своими спутниками пускается через поля, в направлении дома. Я забыла сказать, что по моему ощущению Мария – то ли родственница, то ли очень дружна с родными жениха, поскольку видно, что они в доверительных отношениях.
Когда показывается Иисус, человек, уже знакомый нам и поставленный караулить, извещает остальных. Хозяин дома, вместе с сыном – женихом – и Марией, спускается навстречу Иисусу и почтительно Его приветствует. Приветствует также и двоих других, то же самое делает и жених.
Но отраднее мне видеть полное любви и уважения взаимное приветствие Марии и Ее Сына. Нет излияния чувств, но слова приветствия: «Мир Тебе» сопровождаются таким взглядом и такой улыбкой, что они стоят ста объятий и ста поцелуев. Поцелуй трепещет на губах Марии, но так и остается не запечатленным. Она лишь кладет Свою маленькую белую ладонь Иисусу на плечо и слегка дотрагивается до локона Его длинной шевелюры. Жест застенчивой возлюбленной.
5. Иисус с Матерью вместе поднимаются наверх, за Ними следуют ученики и хозяева, заходят в зал пиршества, и женщины начинают суетиться в поисках трех дополнительных мест и столовых приборов для троих гостей, как мне кажется, нежданных. Точнее сказать, приход Иисуса был под вопросом, приход же Его спутников оказался совершенно непредвиденным.
Отчетливо слышу полный, мужественный, сладчайший голос Учителя, когда Он, вступая в зал, говорит: «Мир этому дому и благословение Божие на всех вас». Общее приветствие всем присутствующим, при этом полное величия.
Своим ростом и внешним видом Иисус возвышается над всеми. Он гость, к тому же неожиданный, но выглядит царем этого пира более чем жених, более чем хозяин дома. Несмотря на Свое смирение и снисходительность, именно Он вызывает к Себе уважение.
Иисус занимает место за главным столом рядом с женихом, невестой, родственниками молодых и самыми влиятельными друзьями. Двоих учеников, из уважения к Учителю, сажают за тот же стол.
Иисус находится спиной к той стене, где стоят кувшины и сервант. Поэтому Он их не видит, не видит также и хлопот распорядителя вокруг блюд с жарким, которое вносят через дверцу, открывающуюся возле серванта.
Замечу одну вещь. За исключением матерей обоих супругов, а также Марии, никто из женщин не сидит за тем столом. Все эти женщины, галдящие что есть силы, находятся за другим столом возле стены, и их обслуживают только после того, как обслужили молодоженов и почетных гостей. Иисус сидит рядом с хозяином дома и напротив Марии, которая сидит возле невесты.
Начинается пиршество. И уверяю вас, что в отсутствии желания поесть-попить никого не упрекнешь. Кто остается в этом почти незамеченным, так это Иисус и Его Мать, которая также крайне мало разговаривает. Иисус говорит несколько больше. Однако, несмотря на сдержанность, в Своих немногих речах Он не выглядит ни отчужденным, ни высокомерным. Он любезен, но не словоохотлив. Когда спрашивают – отвечает, если к Нему обращаются, выказывает интерес, излагая Свое мнение, но затем уходит в Себя, как привыкший к размышлениям. Улыбается, но никогда не смеется. А если слышит какую-нибудь чересчур легкомысленную шутку, делает вид, что не заметил. Мария насыщается созерцанием Своего Иисуса, то же самое делает Иоанн, что сидит в конце стола и ловит каждое слово своего Учителя.
6. Мария замечает, как слуги вполголоса переговариваются с распорядителем, и как тот растерян, и догадывается, в чем причина его досады. «Сын», – тихо говорит Она, привлекая этим словом внимание Иисуса, – «Сын, у них больше нет вина».
«Госпожа[3], что Тебе отныне до Меня?». Произнося эту фразу, Иисус улыбается еще ласковее. И Мария тоже улыбается, как будто Они Оба знают какую-то истину, составляющую Их радостную тайну и неизвестную всем остальным.
7. Иисус объяснят мне значение этой фразы.
«Это „отныне“, опущенное многочисленными переводчиками[4], есть ключ ко всей фразе и объясняет ее подлинный смысл.
Я был Сыном, подчиненным Своей Матери, до того момента, когда воля Отца Моего известила Меня о том, что настал Мой час стать Учителем. С тех пор, как началась Моя миссия, Я больше не был Сыном, подчиняющимся Матери, но Божьим Слугой. Разорвались узы, связывавшие Меня с Моей Родительницей. Они были заменены другими, узами высшего порядка, всецело сокрытыми в духе. Мой дух все так же называл „Мамой“ Марию, Мою Святую. Наша любовь не знала ни перерыва, ни охлаждения, более того, никогда она не была еще столь совершенной как тогда, когда Я отделился от Нее, словно бы вторично родившись, и Она отдала Меня этому миру ради этого мира в качестве Мессии, в качестве Благовестника. Ее третье, наивысшее, духовное материнство осуществилось, когда в терзаниях на Голгофе Она родила Меня на Кресте, сделав из Меня Искупителя мира.
«Что Тебе отныне до Меня?». Прежде Я был Твоим, и только Твоим. Ты мной распоряжалась, Я Тебя слушался. Я был „подчинен“ Тебе. А теперь – Своему призванию.
Не Я ли сказал это? „Кто, взявшись за плуг, оборачивается назад, чтобы проститься с теми, кто остается, не пригоден для Царства Божия“[5]. Я положил руку на плуг не для того, чтобы переворачивать лемехом комья земли, но чтобы раскрывать сердца и всевать в них слово Божие. И снять эту руку Мне придется только тогда, когда ее оторвут оттуда силой, чтобы пригвоздить ее ко кресту и гвоздем Моего мучения сделать отверстым сердце Моего Отца, исторгая из него прощение человеческому роду.
Это „отныне“, позабытое большинством, означало вот что: „Ты была для Меня всем, о Мать, пока Я был только Иисусом, Сыном Марии из Назарета, и Ты осталась для Меня всем в Моей душе; но с той поры, как Я – ожидаемый Мессия, Я принадлежу Своему Отцу. Подожди еще немного и, окончив миссию, Я снова стану всецело Твоим; Ты снова возьмешь Меня на руки, как было в детстве, и никто уже не будет оспаривать Его у Тебя, этого Твоего Сына, кого посчитают позором человечества, которое швырнет Тебе Его останки, чтобы покрыть позором и Тебя, как Мать преступника. А затем обретешь Меня снова, торжествующего, а потом уже обретешь навсегда, когда Ты тоже возрадуешься на Небесах. Но сейчас Я принадлежу всем этим людям. И Отцу, что послал Меня к ним“.
Вот что означает это маленькое и такое насыщенное смыслом „ отныне “».
8. Мария наставляет слуг: «Делайте то, что Он вам скажет». В улыбающихся глазах Сына Мария прочла согласие, завуалированное этим великим уроком для всех „званых“. Иисус отдает распоряжение слугам: «Наполните сосуды водой».
Вижу, как слуги наполняют кувшины водой, принесенной из колодца (слышу скрип ворота, то поднимающего, то опускающего протекающее ведро). Вижу, как распорядитель с изумленным взглядом наливает оттуда немного жидкости, пробует ее на вкус с еще более явным изумлением, смакует – и обращается к хозяину дома и к жениху (они находились рядом).
Мария опять глядит на Сына и улыбается; затем, получив от Него ответную улыбку, опускает голову, слегка покраснев. Она счастлива.
По залу проносится шепот, все головы поворачиваются в сторону Иисуса и Марии, кто-то встает, чтобы лучше видеть, кто-то подходит к кувшинам. Молчание, и потом хор хвалебных возгласов в адрес Иисуса.
Но Он поднимается и говорит лишь: «Благодарите Марию», а затем ретируется с пиршества. Ученики следуют за Ним. На пороге Он повторяет: «Мир этому дому и благословение Божие на вас», – прибавляя: «Кланяюсь Тебе, Мать».
Видение прекращается.
9. Иисус дает мне такое наставление:
«Когда Я сказал ученикам: „Пойдем подарим счастье Моей Матери“, Я вкладывал в эту фразу более глубокий смысл, чем это кажется. Речь не о счастье Меня увидеть, а о том, чтобы Она стала Родоначальницей Моих чудотворений и первой Благодетельницей человечества. Всегда помните об этом. Мое первое чудо было совершено ради Марии. Самое первое. Знак того, что Мария – это ключ к чудесам. Я ни в чем не отказываю Моей Матери, и по Ее молитве даже ускоряю наступление благодатных времен. Я знаю Свою Мать, вторую по доброте после Бога. Знаю, что даровать вам милость – значит осчастливить Ее, ведь Она – Вселюбящая. Вот почему сказал Я, понимавший это: „Пойдем, осчастливим Ее“.
Кроме того, Я хотел воочию показать Ее власть в мире, наряду с Моей властью. Удостоенная соединиться со Мной по плоти – так как Мы были одной Плотью: Я в Ней, Она вокруг Меня, как лепестки лилии вокруг душистого и наполненного жизнью пестика, – соединиться со Мной в скорби, так как Мы были вместе на Кресте, Я плотью, а Она – Своей душой, подобно тому как лилия источает аромат и из своего венчика, и из добытой из него эссенции – Она справедливо соединилась со Мной и в той власти, что проявляется в мире.
Говорю вам то же, что сказал тем приглашенным: „Благодарите Марию. Это благодаря Ей вы обрели Владыку чудес и обретаете Мою благодать, особенно же благодать прощения“.
Отдыхай с миром. Мы с Тобою».
[1] В западной традиции во 2-е воскресение после Богоявления совершается воспоминание Брака в Кане Галилейской/
[2] В рукописи три исправлено на шесть, но принадлежность почерка Марии Валторте в этом случае не имеет уверенного подтверждения
[3] Буквально: женщина. Однако итальянское donna не имеет такого фамильярного оттенка, как русское женщина
[4] См. (Ин. 2:4)
[5] Ср. (Лк. 9:62)