4 сентября 1944.
1. Вижу какое-то богатое помещение с красивым полом, занавесками, коврами и инкрустированной мебелью. Оно также может быть частью Храма, поскольку там находятся священники, среди которых Захария, а также множество мужчин самого разного возраста, точнее сказать, приблизительно от двадцати до пятидесяти лет.
Они тихо, но оживленно разговаривают между собой. Кажется, они с волнением чего-то ждут, чего – я не знаю. Все они празднично одеты в новые или, как минимум, хорошо вычищенные одежды, как будто приготовились к некоему торжеству. Многие сняли с себя покрывало, служащее головным убором, другие – главным образом, пожилые – не снимают его, тогда как молодые демонстрируют свои обнаженные шевелюры: темно-русые, темно-коричневые, смоляные и лишь одну медно-рыжую. Волосы у них, большей частью, короткие, но есть и такие, у кого они достают до плеч. Видимо, все они не знакомы между собой, поскольку оглядывают друг друга с любопытством. И, однако, между ними чувствуется некое родство, так как, очевидно, их тревожит одна и та же забота.
2. В углу я вижу Иосифа. Он разговаривает с каким-то бодрым старичком. Иосифу около тридцати. Это красивый мужчина с короткими и заметно вьющимися волосами каштанового цвета, с такими же усами и бородой, обрамляющей изящный подбородок и поднимающейся по красновато-смуглым, – а не оливковым, как у остальных темноволосых, – щекам. У него темные, добрые и глубокие глаза, очень серьезные и, я бы сказала, несколько печальные. Однако, когда он улыбается, как сейчас, они становятся радостными и юношескими. Одет он в светло-коричневую, очень простую, но весьма опрятную одежду.
3. Входит группа молодых левитов и располагается между дверью и длинным узким столом, что стоит вблизи стены, посреди которой находится дверь, которая сейчас распахнута. Проем закрывает лишь натянутая завеса, свисающая до уровня сантиметров двадцати над полом.
Любопытство нарастает. И оно совсем обостряется, когда чья-то рука отдергивает завесу, чтобы дать пройти левиту, несущему в руках пучок сухих веток, на который аккуратно положена цветущая ветвь: легкая дымка белых лепестков, чуть тронутая розовым оттенком в самой середине, плавно убывающим по краям вплоть до кончиков лепестков. Левит бережно кладет пучок на стол, чтобы не повредить этого чудесного побега, цветущего посреди множества сухих ветвей.
По залу проносится гул. Шеи вытягиваются и глаза устремляются, чтобы рассмотреть. Даже Захария, находящийся вместе со священниками ближе к столу, пытается увидеть. Но ничего не видит.
Иосиф из своего угла едва бросает взгляд на этот пучок веток и, когда его собеседник что-то сообщает ему, недоверчиво покачивает головой, как будто бы говоря: «Невозможно!», и улыбается.
4. За занавеской раздается звук трубы. Все замолкают и выстраиваются лицом к выходу, который теперь открыт, поскольку завеса на своих кольцах тоже сдвинута. В окружении других старейшин входит Первосвященник. Все низко кланяются. Понтифик подходит к столу и стоя начинает речь.
«Мужчины из рода Давидова, собравшиеся по моему указу, слушайте. Господь высказался, хвала Ему! Луч снизошел от Его Славы и, словно весеннее солнце, вдохнул жизнь в сухую ветвь, и она чудесно зацвела, в то время как ни одна ветвь на земле больше не цветет сегодня, в последний день Освящения, когда еще не растаял снег, выпавший на высотах Иуды, и между Сионом и Вифанией простирается необычайная белизна. Бог высказался, сделавшись Отцом и Хранителем Девы из рода Давидова, не имевшей иных покровителей, кроме Него. Святая Отроковица, гордость Храма и рода, удостоилась Божьего слова, чтобы узнать имя супруга, угодного Богу. Поистине праведен должен быть он, избранный Господом в хранители Девы, столь дорогой Ему! Потому наша боль оттого, что мы расстаемся с Ней, утихает, и прекращается всякая тревога о Ее брачной судьбе. И тому, кто указан Богом, мы всецело доверяем Деву, на которой Божие и наше благословение. Имя этого супруга – Иосиф, сын Иакова Вифлеемского, из племени Давида, плотник из Назарета Галилейского. Иосиф, выйди вперед. Это распоряжение Первосвященника».
Большой шум. Все поворачивают головы, обмениваются взглядами, на что-то указывают, выражают разочарование или облегчение. Кое-кто, особенно из пожилых, должно быть, обрадовался, что не ему выпал этот жребий.
Иосиф, сильно покрасневший и смущенный, выступает вперед. Вот он перед столом, напротив Понтифика, которому почтительно кланяется.
«Подходите все и посмотрите на имя, вырезанное на ветви. Пусть каждый возьмет собственный прут и убедится, что тут нет никакого обмана».
Мужчины повинуются. Они взирают на ветвь, которую бережно держит Первосвященник, берут каждый свою, и кто-то ломает ее, а кто-то сберегает. Все глядят на Иосифа. Некоторые глядят молча, а некоторые поздравляют. Тот старичок, с которым он прежде разговаривал, восклицает: «Говорил я же тебе, Иосиф? Кто менее уверен в себе – тот и выигрывает!». И вот уже все прошли.
5. Первосвященник дает Иосифу цветущую ветвь, а потом кладет ему руку на плечо и говорит: «Она не богата – ты знаешь это, – Невеста, которую Бог дарует тебе. Но в Ней есть все добродетели. Будь же всегда достоин их. В Израиле нет подобного Ей цветка, такого прекрасного и чистого. Теперь – выйдите все. Останься, Иосиф. А ты, Захария, родственник, приведи Невесту».
Все выходят, за исключением Первосвященника и Иосифа. Вход снова закрыт завесой.
Иосиф кротко стоит рядом с величественным Священником. Помолчав, тот говорит ему: «Мария должна сообщить тебе о Своем обете. Ты прими во внимание Ее застенчивость. Будь добр с Той, которая добра».
«Я поставлю свое мужество на службу Ей, и никакая жертва ради Нее не отяготит меня. Будь в этом уверен».
Входят Мария с Захарией и Анной Фануиловой.
«Подойди, Мария», – говорит Понтифик, – «Вот супруг, назначенный Тебе Богом. Это Иосиф из Назарета. Так что Ты вернешься в Свой город. Теперь я оставлю вас. Бог да дарует вам Свое благословение. Господь да сохранит и да благословит вас, призрит на вас Ликом Своим и да помилует вас. Да обратит Он к вам Лицо Свое и дарует вам мир[1]».
Захария удаляется, сопровождая Понтифика. Анна поздравляет жениха, и потом тоже выходит.
6. Обрученные остаются напротив друг друга. Мария, покрасневшая, стоит с опущенной головой. Иосиф, тоже с краской на лице, смотрит на Нее и подыскивает слова, чтобы заговорить.
Наконец, находит, и его озаряет улыбка. Он говорит: «Здравствуй, Мария. Несколько лет назад я видел Тебя девочкой… Я был другом Твоего отца, а у моего брата есть племянник, который был настоящим другом Твоей матери. Ее маленьким другом, поскольку ему сейчас только восемнадцать лет, а когда Ты еще не родилась, он был совсем еще малышом и все-таки скрашивал печали Твоей матери, которая сильно любила его. Ты не знакома с нами, потому что пришла сюда во младенчестве. Но в Назарете все Тебя любят, и думают, и говорят о маленькой Марии, дочери Иоакима, рождение которой было чудом от Господа, позволившего бесплодной зачать… И я помню тот вечер, когда Ты родилась… Мы все его помним из-за необычайного великого ливня, который пощадил поля, и жестокой грозы, молнии которой не повредили даже стебелька дикого вереска, грозы, закончившейся такой огромной и красивой радугой, какой никогда не видывали. И потом… кто забудет радость Иоакима? Он качал Тебя на руках, показывая соседям… Он любовался Тобой, словно бы Ты была цветком, упавшим с Неба, и хотел, чтобы все тоже любовались, счастливый старый отец, который и умер, говоря о своей Марии, какая Она красивая и хорошая, и как Ее слова наполнены благодатью и мудростью… Он был прав, восхищаясь Тобой и говоря, что нет никого прекрасней Тебя! А Твоя мать? Своим пением она наполнила тот край, где стоял Твой дом, будто весенний жаворонок: и когда носила Тебя, и после, когда уже родила. Я смастерил Тебе колыбель. Колыбель, что вся была покрыта резьбою из роз, потому что так захотела Твоя мать. Может быть, она все еще там, в запертом жилище… Я немолод, Мария. Когда Ты родилась, я обучался ремеслу. Я уже работал… Если бы кто-нибудь сказал мне, что я получу Тебя в жены! Возможно, тогда Твои родители умерли бы более счастливыми, ведь они были мне друзьями. Я хоронил Твоего отца, искренне скорбя душой, потому что он был моим добрым наставником в жизни».
Слушая эту речь Иосифа, Мария потихоньку поднимает лицо, все более и более ободряясь. И когда он упоминает о колыбели, Она слегка улыбается, а когда рассказывает об отце – протягивает к нему ладонь и говорит: «Спасибо, Иосиф». Очень деликатное и застенчивое «спасибо».
Иосиф своими короткими и сильными ладонями плотника берет Ее жасминовую ладошку и с чувством гладит ее, желая еще больше успокоить. Может быть, ожидая новых слов. Но Мария опять молчит. Тогда он продолжает: «Дом, как Ты знаешь, уцелел, кроме той части, что была снесена по распоряжению консула, чтобы из тропинки сделать дорогу для римских повозок. Но участок, который Тебе достался, поскольку, знаешь… болезнь отца сильно истощила Твое имение, – он несколько запущен. Уже более трех лет, как деревья и виноградники не знают ножниц садовника, а земля не возделана и тверда. Однако те деревья, что Ты видела во младенчестве, все еще там и, если Ты мне позволишь, я сразу же займусь ими».
«Спасибо, Иосиф. Но у тебя же есть работа…»
«Я буду трудиться в Твоем саду рано утром и по вечерам. Сейчас светлое время суток все больше и больше. К весне, надеюсь, все будет в порядке Тебе на радость. Смотри, это ветвь миндального дерева, что напротив дома. Я захотел сорвать ее… – туда из-за разрушенной изгороди можно было попасть откуда угодно, но теперь я сделаю ее основательной и прочной – захотел сорвать ее, рассуждая, что, если вдруг выберут меня, – хотя я и не надеялся, ведь я назорей[2] и прибыл по распоряжению Священника, а не из желания брака – так вот, рассуждая, что тогда Тебе было бы приятно получить цветок из Своего сада. Вот он, Мария. Вместе с ним я отдаю Тебе свое сердце, которое, как эта ветвь, до сих пор расцветало лишь для Господа, а теперь будет расцветать для Тебя, моя Невеста».
7. Мария берет ветвь. Она растрогана и смотрит на Иосифа все более уверенно и радостно. Она чувствует себя с ним в безопасности. Когда он произносит: «я – назорей», Ее лицо становится сияющим, и Она смелеет. «Я тоже целиком принадлежу Богу, Иосиф. Не знаю, говорил ли тебе об этом Первосвященник…»
«Он сказал мне только то, что Ты добрая и чистая, и что Ты должна рассказать мне о Своем обете, и чтобы я был добр с Тобой. Рассказывай, Мария. Твой Иосиф рад исполнить любое Твое желание. Не по плоти люблю я Тебя. Я люблю Тебя своею душой, святая Отроковица, данная мне Богом! Ты можешь видеть во мне не только супруга, но и отца, и брата. И полагаться, как на отца, и доверять, как брату».
«С детства Я посвятила Себя Господу. Знаю, что это не принято в Израиле. Но Я слышала Голос, который просил Меня превратить Мое девство в жертву любви ради прихода Мессии. Как долго Израиль ждет Его!.. Это не слишком много – отказаться ради такого от радости материнства!»
Иосиф внимательно глядит на Нее, как будто желая проникнуть в самое сердце, затем берет обе Ее маленькие ладони, которые еще держат процветшую ветвь, и говорит: «А я объединю мою жертву с Твоей, и в нашем целомудрии мы так возлюбим Предвечного, что Он скорее дарует земле Спасителя, позволив нам увидеть в мире сияние Его Света. Пойдем, Мария, к Его Дому и пообещаем любить друг друга, как ангелы. 8. Потом я отправлюсь в Назарет и все приготовлю для Тебя в Твоем доме, если хочешь пойти туда, или в другом месте, если выберешь другое».
«В Моем доме… Там невдалеке была пещерка… Она еще есть?»
«Есть, но она уже не Твоя… Однако я сооружу Тебе еще одну, где будет прохладно и спокойно в самые жаркие часы. Сделаю ее, сколько возможно, похожей на ту. И, скажи мне, кого с Тобой оставить?»
«Никого. Я не боюсь. Мать Алфея, которая все время приходит навещать Меня, составит Мне компанию днем, а ночью Я предпочитаю быть одна. Со Мной не может случиться ничего худого».
«И потом теперь есть я… Когда мне прийти и забрать Тебя?»
«Когда тебе угодно, Иосиф».
«Тогда я приду, как только приведу дом в порядок. Я не буду там ничего трогать. Мне хочется, чтобы Ты нашла его таким, каким его оставила Твоя мать. Но чтобы при этом он был наполнен солнцем и был как следует вычищенным, и встретил бы Тебя без всякого уныния. Идем, Мария. Пойдем, принесем Всевышнему свои хвалы».
Больше я ничего не вижу. Но у меня в сердце остается то чувство уверенности, которое испытывает Мария…
[1] Это благословение, данное Моисею, см.: (Числ. 6:22-27)
[2] Назореи посвящали себя Богу, живя в молитве и воздержании.