Вокруг этих группировок «вращается» огромная совокупность мелких фирм и частных предпринимателей, зависимых от них технологически, финансово, информационно, а «оболочкой» этой системы являются многочисленные клиенты (customers) данной финансово-корпоративной группировки, зависимые от нее не только как потребители, но и как индивиды с определенным образом жизни («поколение пепси»).
Система социально-экономических отношений в области взаимодействия труда и капитала, капитала-собственности и капитала-функции (хозяев корпорации и ее управляющих подсистем; в западной экономической науке в этом случае обычно говорят об отношениях «принципал-агент») принципиально несводима лишь к рыночным взаимодействиям. Здесь требуются исследование (и отображение в преподавании) сложного комплекса отношений собственности, распределения, воспроизводства, эффективности (понимаемой отнюдь не только в неоклассическом духе), учет многообразных социальных факторов и т.п.[208]. При этом социально-экономические отношения также окажутся пронизаны гегемонией корпоративного капитала.
Во-вторых, необходимо учесть, что названная гегемония корпоративных структур сталкивается со сложной системой противодействий гегемонии капитала, лежащих опять-таки далеко не только в сфере конкуренции на рынке. Деятельность различных организаций трудящихся и граждан (профсоюзы, NGO), превращение творческих способностей индивида (принципиально не сводимого в этом случае к homo economicus) в важнейший фактор прогресса, глобальные ограничения и геополитические факторы – все это делает реальные социально-экономические отношения между агентами современного мирового хозяйства качественно более сложными, нежели стандартная модель функционирования рынка. Все названные выше проблемы можно изучать и описывать на языке и при помощи аппарата economics только с очень большими натяжками.
|
|
Нам, пожалуй, возразят: а «стандартная» микро- и макроэкономическая проблематика эти вопросы и не включает! Вот именно. Попытки отнести указанные проблемы в область социологии и политологии отражают лишь нежелание выяснять их реальную экономическую подоплеку. Специалистам в области экономики ими надо заниматься, следовательно, надо владеть не только «стандартом», но и теориями, помогающими исследовать и понять названные процессы. А это значит – изучать и развивать. Преподавать данные теории, а не просто дополнять микро- и макроэкономику рядом прикладных дисциплин.
В-третьих, современная глобальная социально-экономическая жизнь – это не только единый мировой рынок товаров, рабочей силы, капиталов и т.п., но и система глобальных проблем и противоречий. Начнем с необходимости учета в экономической теории (и соответствующей учебной дисциплине) того факта, что глобальные проблемы являются ныне по меньшей мере столь же значимым детерминантом реальной экономической жизни, сколь и законы economics. Поскольку первые не отображаются при помощи вторых (а если и отображаются, то опять же методом редукционизма – нагромождения все новых «исключений» из базовой модели функционирования рынка, когда, например, вся специфика новых отношений общества и природы на основе ноосферных принципов сводится к учету экстерналий), то здесь исследователю и субъекту образовательного процесса опять же крайне важно освоить далеко выходящий за рамки economics круг теоретических представлений.
|
|
Еще более сложной является структура современной мировой социально-экономической системы. Последняя давно уже стала системой отношений не только между государствами, но и между ТНК и внутри них (в том числе как бы «внутрифирменных»); эти отношения регулируются на наднациональном уровне и по особым законам; в мире формируются сложные симбиозы развитых и развивающихся стран; эта система пронизана специфическими противоречиями («Север-Юг»); в мировом хозяйстве складывается единый мировой финансовый и фондовый рынок.
Вся эта система взаимосвязей и противоречий принципиально несводима к совокупности национальных рыночных экономик, связанных отношениями внешней торговли и движением валют. Не секрет, что economics отводит одну-две заключительные лекции именно этому предмету, выводя мировую экономику в особый курс. Но проблема в том и состоит, что для понимания этого курса, то есть специфики глобальной экономики как единого целого, теоретические постулаты economics принципиально недостаточны, необходимо предварительное освоение качественно более богатого спектра теорий.
Более того, на пути к формированию парадигмы глобальной экономики как единого целого стоит сохраняющаяся доныне существенно иная установка: рассмотрение современной экономики развитых стран (США) как некоего эталона, образца, «стандарта». Все остальные экономические системы рассматриваются как большие или меньшие отклонения от этого «стандарта», причем априорной (не подвергаемой сомнению в рамках mainstream) целью их эволюции является приближение к названному идеалу совершенной конкуренции. В рамках некоторых тенденций (например, социал-демократической направленности) такой идеал может варьировать, но парадигма остается неизменной. Такая же логика работает и при исследовании трансформационных экономик, где все основные задачи сводятся к решению трех проблем: либерализации, приватизации, стабилизации. Все эти три слагаемых есть не что иное, как попытка приблизить наши экономики к американскому стандарту начала XX в.
|
|
Наконец, обращаясь к экономике России, то есть к тому объекту, который для нас как исследователей и преподавателей представляет наибольший интерес, мы не можем не зафиксировать, что она является системой, находящейся в процессе качественных изменений всей совокупности социально-экономических отношений и институтов.
Более того, даже чисто рыночные на первый взгляд механизмы (например, формирование цен) на деле в России (как и во многих других трансформационных экономиках) действуют иначе, нежели это описывают классические модели микроэкономики. Российская экономика квалифицируется как кланово-корпоративная, номенклатурно-мафиозная и т.п., причем все эти термины используются не в качестве «красного словца», а как категории, позволяющие охарактеризовать наиболее существенные ее черты.
Мы уже не раз писали о том, что специфику трансформационных экономик нельзя понять только как некоторую особенность привычных микро- и макроэкономических закономерностей [209]. При помощи economics можно (но всегда ли нужно?) перевести выявленные другим путем особенные черты на привычный для mainstream язык или зафиксировать отклонения (совпадения) «стандартных» и российских процессов. Однако это будет так же «плодотворно», как и описание человека как особого рода обезьяны.
Таким образом, необходим выход за рамки господствующей ныне парадигмы economics как теоретически и практически недостаточной для исследования и отображения глобальной мировой экономики (и в том числе трансформационной экономики России) в силу несоответствия аксиом и багажа mainstream реалиям современной экономической жизни; развитие взгляда на экономическую жизнь как единый мировой организм, неравномерно и противоречиво переходящий в новое качество – глобальное информационное общество.
К проблеме плюрализма экономических теорий
Даже предложенные выше весьма беглые заметки об ограниченности economics позволяют вновь, продолжая аргументы сотен известных ученых, тысяч мало- и просто не- известных преподавателей, десятков тысяч студентов, сделать вывод: для успешного развития нашей науки вообще, а в эпохи перемен в особенности, должны быть характерны плюрализм, равноправие и диалог различных теоретических школ при доминировании междисциплинарного подхода. В эпоху перемен ученый (и его собрат-педагог), желающий оказаться, что называется, «на передовых рубежах», должен быть способен к критическому восприятию любых устоявшихся теорий, к сомнению в аксиомах, открыт к диалогу с новым, уметь видеть странное в обыденном, привычном мире (в эстетике существует очень точное понятие: «остранение»; как у Льюиса Кэрролла: «Чем дальше, тем страньше»[210]).
Едва ли не единственный путь к формированию такой способности и, более того, установки у исследователя – разностороннее, не догматическое образование, построенное по принципу постоянного сомнения, поиска точек взаимодействия различных парадигм, взаимной критики. Применительно к нашей теме данная установка может быть прокомментирована следующим образом.
Во-первых, опасным (в частности, с точки зрения угрозы утраты открытости и диалогичности теории) является характерное для современной ситуации в экономической науке и образовании доминирование (причем едва ли не абсолютное) economics как базовой, универсальной системы знаний и языка. Очень частыми в России стали параллели между необходимостью всеобщего знания «марксизма-ленинизма» (в нашем недавнем прошлом) и необходимостью всеобщего знания economics (в нашем настоящем) как основ любой научно-педагогической деятельности. Не знать economics нельзя, но не хуже ли знать только economics?
Между тем множество подходов лежит в стороне от mainstream, а иные и вообще не связаны с этой линией. Многообразие теорий и их равноправие как принцип науки вообще мало кем подвергается сомнению. Тем более странно характерное ныне для России некритическое копирование американских стандартов экономического образования с абсолютным доминированием лишь одной из школ. Но надо ли нам воспроизводить этот уходящий в прошлое образец?
Во-вторых, принципиально важным является акцентирование междисциплинарного подхода и соответственно наиболее пристальное внимание к тем школам в области экономической теории, которые в наибольшей степени открыты в этом направлении, обращаются к предмету, лежащему на пересечении различных пластов жизни общества, не замыкаясь экономикой в узком смысле слова. A economics – это дисциплина, специально акцентирующая узко экономический подход. И если сегодня реальные курсы микро-, а особенно макроэкономики включают в дополнительных главах сведения из других дисциплин, то это не является органической частью mainstream как таковой, а представляет собой лишь уступку давлению обстоятельств.
Иными словами, необходимо признать, что предмет нашей теории и нашего образования вышел далеко за рамки описания абстрактных основ функционирования рыночной экономики, что является действительным (а не декларируемым во введении) предметом economics.
В-третьих, для открытости и диалогичности теоретических исследований и соответственно открытости и диалогичности учебного процесса необходимо использование различных методов и, что не менее важно, различных языков науки. Точно так же, как невозможно вести естественнонаучные исследования на языке богословия, так же невозможно исследовать глобальную экономику периода генезиса информационного общества и качественных социальных трансформаций, используя только язык economics. Для таких исследований, для такого образования нужны выход за рамки одного языка и использование языков различных научных школ экономики и смежных дисциплин. В еще большей степени сказанное касается необходимости «задействования» разных методов исследования, ибо метод не был и не может быть безразличен к предмету и содержанию науки.
Наконец, важнейшей задачей ученых-экономистов России является творческое воспроизведение достижений отечественной теории в критическом сравнении с западными разработками. При этом под отечественной экономической мыслью мы подразумеваем не только работы российских экономистов до 1917 г., но и советскую политическую экономию, содержание которой в действительности не сводилось лишь к апологии «социализма»[211]. Впрочем, это особая материя, требующая специального исследования.
Итак, для научных исследований и образования в области экономики, адекватных «вызову» качественно изменяющегося глобального мира, необходимы подлинное равноправие и диалог научных школ, языков и методов. Без этого современный специалист, аналитик не сможет ни сформироваться, ни вести плодотворных исследований, особенно фундаментального свойства.
Сказанное выше – не более (но и не менее) чем система взаимосвязанных гипотез, которые в данном материале не доказываются, а формулируются. Их обоснование представляет немалую теоретическую проблему. Более того, окончательно их можно будет доказать только тогда, когда изменятся, станут действительно демократическими, диалогичными отношения в науке (как сфере практики) и появится «социальный заказ», заинтересованность человеческого сообщества и его лидирующих сил в выявлении сущностных закономерностей социально-экономической организации мира XXI в.
* * *
А теперь пойдем дальше, сделав некоторые выводы.
Вывод первый: economics и лежащие в его основе политико-экономические теории отображают лишь часть реальной экономической жизни (преимущественно превращенные формы функционирования рыночной экономики в рамках постулатов общей теории равновесия) и неадекватны для исследования (не дают достаточных знаний в процессе образования) широкого круга реальных социально-экономических процессов современной глобальной экономики; для их исследования, изучения необходимо отвести данному течению подобающее ему место, включив в круг других школ экономической теории.
Вывод второй: для ученого (и студента), стремящегося осмыслить современный социально-экономический строй в его качественной специфике, необходимо не только овладеть азами economics, но и критически, творчески освоить методологию и теорию различных политико-экономических школ. В противном случае научные разработки и практические рекомендации в недалеком будущем окажутся теоретически мало плодотворными и неадекватными запросам практики.
Возможные коррекции программ и учебных планов вузов в области экономической теории
В данном разделе мы не претендуем на то, чтобы предложить целостную систему рекомендаций в области организации учебного процесса и методики преподавания (эта тема вполне заслуживает особой разработки). Ограничимся лишь отдельными ремарками, касающимися только тех выводов, которые прямо вытекают из представленных выше рассуждений.
1. Если мы планируем подготовку студентов, которые не будут в будущем профессионально заниматься экономикой, то для них, по-видимому, значимость курсов, коротко излагающих азы economics (этакую своеобразную «арифметику» функционирования рынка), окажется столь велика, сколь много эти курсы будут связаны с пониманием некоторых экономических реальностей. Но им в большей мере будет полезно понять нечто иное: что такое экономическая жизнь в разных обществах, как она влияет на человека, почему именно так устроены эта жизнь и наше поведение, почему множество людей готово на все ради денег, а немало других ориентированы на творчество; почему в США господствуют отношения конкуренции, а в Швеции наряду с ней развиваются тенденции социальной защиты; почему несколько сот семей владеют тысячами миллиардов долларов, а более миллиарда жителей Земли живет в среднем на 70-80 центов в день, справедливо ли такое устройство экономики? Как и почему развивались или оказывались в кризисе отечественные экономики и каково ее место в глобальной системе? Для ответа на эти вопросы нужен особый курс экономической теории, основы которого ориентированы, скорее, на политическую экономию, и лишь дополненный economics.
2. Во всех вузах, где студент для своей будущей профессиональной деятельности должен получить знания о рыночной экономике, преподавание economics как одной из дисциплин, дающих знания об основных механизмах функционирования рынка и лежащих на стыке политической экономии и прикладных экономических наук, безусловно необходимо в развернутом виде.
При этом для студентов экономических вузов следовало бы гораздо полнее, нежели в современных базовых учебниках, освещать теоретические основы economics (нынешний студент-экономист, научившись решать стандартные задачки, как правило, не может обосновать правомерность теории предельной полезности или факторов производства); указывать на все те практические и теоретические социально-экономические проблемы, которые лишь затрагиваются в базовом курсе, но анализируются на основе других теорий, поясняя, почему именно так обстоит дело; обязательно дополнить базовый курс основами не только неоинституционализма, но и классического институционализма, и показать, как основные категории неоклассической экономической теории соотносится с их пониманием в классической политэкономиии и т.д.
Не менее важно для формирования студента-экономиста, способного осмыслить основные пласты глобальной экономики периода генезиса информационного общества и трансформации «постсоциалистичсского» мира, а также творчески и критически («отстраненно») развивать экономическую теорию и вести содержательный анализ новых, ранее неизвестных теории эмпирических феноменов, необходимо полипарадигмальное преподавание экономической теории, начиная с классической политической экономии и заканчивая новой политической экономией. У студентов следует формировать способность к критическому анализу постулатов всех направлений в экономической теории.
В процессе преподавания экономической теории для решения этих задач можно предусмотреть следующие курсы (речь идет о подготовке специалистов в области экономической теории и экономистов-аналитиков).
Во-первых, курс «Классическая политическая экономия», предусматривающий раскрытие многообразия и точек соприкосновения основных школ политической экономии в решении важнейших вопросов экономической жизни, начиная с предмета и метода, включая трактовку таких понятий, как товар и стоимость, деньги, капитал, собственность, воспроизводство и т.п. Такой курс (особенно семинары, ролевые игры, диспуты) помогает студентам понять азы различных подходов к исследованию экономической жизни, аргументы и обоснование различных научных школ, позволяет научить студентов критически воспринимать те или иные взгляды, вести полемику, самостоятельно формировать предпочтения, обладая минимально необходимыми для этого знаниями.
Во-вторых, курс «Новая политическая экономия», посвященный политико-экономическому исследованию современных рынка, денег, капитала, корпоративных структур, государства, социальных аспектов экономики, включая экономические основы социальной структуризации, проблем взаимодействия экономики и политики и т.п.
В-третьих, курс «Введение в компаративистику (сравнительный анализ экономических систем)», дающий необходимый минимум знаний о реальном функционировании разнообразных экономических систем (развитых, развивающихся и т.п.) в условиях становления глобальной экономики. Основой для освоения этого курса послужат именно те знания, которые студент получит в процессе анализа различных политико-экономических подходов, разных трактовок экономических систем.
Продолжением данного курса может служить курс «Теория социально-экономических трансформаций», где также используется широкий спектр теоретических подходов (от марксизма и институционализма до традиционной микро- и макроэкономики). Главное внимание в рамках этого курса уделяется генезису глобальной экономики и качественным изменениям экономической жизни в процессе генезиса информационного общества и проблемам эволюции отечественной экономики.
В-четвертых, для студентов-старшекурсников бакалавриата и студентов магистратуры может быть предложена система теоретических семинаров (методология экономической теории, соотношение и потенциал различных экономических теорий, глобальная экономика знаний). В рамках таких занятий студенты в значительной степени самостоятельно (но под руководством профессора), работая с источниками, статистическим материалом, ведя очные и заочные диалоги, готовя аналитические рефераты, смогут получить навык творческой деятельности как будущие аналитики, исследователи, преподаватели.
На первый взгляд такой учебный план (минимум два уровня economics, курс политической экономии, курс компаративистики и теории трансформаций, спецсеминары, итого около 8 часов в неделю на протяжении четырех семестров) покажется перегруженным теорией и не соответствующим интересам студентов[212]. Действительно, в большинстве случаев современный студент стремится получить, прежде всего, определенный объем прикладных знаний, которые он мог бы использовать для работы бухгалтером, финансовым менеджером и т.п. Но жизнь меняется. В недалеком будущем наиболее престижными станут специальности аналитиков и консультантов, а для них требуется, прежде всего, способность к самостоятельному мышлению, критическому освоению информации, то есть все то, что можно получить лишь в рамках фундаментальной полипарадигмальной подготовки.
* * *
Итак, если мы хотим выпускать не только узких специалистов по прикладным дисциплинам, готовых воспроизвести лишь основы black board economy и имеющих узкопрофессиональные знания, но и поколение экономистов, способных анализировать все многообразие социально-экономической жизни, критиковать и творчески развивать существующие концепции (то есть творцов новых теорий), понимающих экономические основы социальных, политических и идейных противоречий в современном мире, мы должны дать им представление не только об economics, но и о всем комплексе современных социально-экономических теорий, о реальной сложности глобальной экономики на пороге нового тысячелетия. Иначе – новый догматизм. Иначе – умирание оригинальной отечественной социально-экономической теории и вчерашний день американской науки...
3.3. Трудовая теория стоимости: возрождение и развитие[213]
Повсеместное господство теории предельной полезности стало видимым основанием для отказа трудовой теории стоимости в теоретической и практической актуальности. Проблема кажется решенной раз и навсегда, однако автор считает возможным и необходимым усомнится в этом. Причина непопулярности трудовой теории стоимости не в том, что строго и окончательно доказана ее теоретическая несостоятельность и практическая неплодотворность. Причина в другом – в объективной востребованности со стороны господствующих общественно-экономических сил иной научной парадигмы. Бизнесу (в широком смысле слова; стороже, на языке марксизма, следовало бы сказать – «капиталу») и всем тем агентам общественной жизни, которые принимают устанавливаемые им «правила игры» (а это все мы как агенты рынка: потребители, продавцы рабочей силы и т.п.), объективно необходимы, прежде всего, позитивные знания, позволяющие принимать наиболее эффективные с точки зрения рынка решения. Эту задачу и реализует так называемый mainstream современной экономической теории, выросший из теории предельной полезности. Трудовая теория стоимости эту задачу, действительно, непосредственно не решает. Она решает другие теоретические и практические проблемы.
Какие именно? На этот вопрос авторы уже отвечали в опубликованной год назад статье об актуальности I тома «Капитала» для современной экономической теории и практики[214]. В этом тексте нам хотелось бы продолжить свои размышления, сделав другой акцент.
Парадоксом (но только на первый взгляд) является то, что теорию предельной полезности можно вывести из трудовой теории стоимости, пройдя всю цепочку восхождения от абстрактного к конкретному. Как это можно сделать, автор покажет во втором разделе статьи, указав на основные вехи длинной дороги, включающей все три тома «Капитала» (но не только). Эта дорога приведет нас к пониманию того, что на поверхности явлений стоимость в условиях зрелой, более того, вступающей в пору заката, капиталистической системы, может и должна проявляться исключительно в превращенной форме, создающей объективную видимость совершенного иного («превратного», «перевернутого») содержания. Истинным (в точном смысле слова) теоретическим отображением этого неслучайно сформированного «перевернутого» содержания и является теория предельной полезности. Более того, именно марксистская методология и теория позволяют показать, как и почему в ХХ веке сформировалась объективная необходимость широкого распространения именно маржиналистского подхода и видимость его истинности. Любопытно, что сам маржинализм, в отличие от марксизма, свое господствующее в последние десятилетия положение воспринимает как должное, некритически, не только не отвечая на вопрос о причинах своего доминирования, но даже и не ставя его.
Все это мы покажем в заключительной части данного текста.
Начать же нам хотелось бы с иного – с прояснения того, каково содержание трудовой теории стоимости, ибо за время, прошедшее с распада СССР, едва ли не большая часть научного сообщества нашей страны утратила тот уровень понимания «Капитала», который был нормален хотя бы для студента-отличника экономического факультета МГУ 70-х годов.
(В скобках заметим: едва ли не большинство нынешних критиков этой теории всерьез считают, что суть трудовой теории стоимости состоит в измерении последней объемом трудозатрат, рабочим временем, а то и вообще в часах. В бытность мою студентом за это ставили двойки на 1 курсе…)
Посему начнем с напоминания некоторых классических тезисов.
Возвращаясь к классике: стоимость есть общественное отношение рыночной экономики
Начну с того, что далеко не всякое общественное богатство, созданное трудом, является стоимостью. В рамках марксистской трудовой теории стоимости доказан тот факт, что стоимость – это специфическая общественная форма богатства, создаваемого трудом, характерная исключительно и только для товарного производства.
Попробуем аргументировать этот столь же простой, сколь и не самоочевидный тезис.
Начнем с того, что стоимость (во всяком случае, в рамках классической марксистской теории) есть одна из двух сторон товара. Товар же есть элементарное бытие («клеточка») системы отношений товарного производства.
Отсюда несколько следствий.
Первое. Стоимость в рамках классического марксизма есть, прежде всего, не некий экономический агрегат, помогающий соизмерить обменивающиеся продукты, учесть затраты труда. Стоимость есть экономическое отношение – объективное отношение, в которое люди вступают в условиях товарного производства, обмена и потребления. И лишь затем мы можем сказать: стоимость есть такое экономическое отношение, которое лежит в основе обмена товаров, что, в частности, делает их соизмеримыми. Это нюансы, но они, как я покажу ниже, важны.
Как таковая стоимость – и это второе следствие – есть одна из сторон системы отношений товарного производства, т.е. специфической и с теоретической, и с исторической точки зрения экономической системы. К.Маркс многократно подчеркивал, что условием возникновения товара и товарных отношений является наличие, во-первых, общественного разделения труда (то, что стоимость есть воплощенный, овещненный в продукте общественный труд, труд, осуществляемый в условиях общественного разделения труда, прямо подчеркнуто в «Капитале»). Во-вторых, условием существования товара является обособленность производителей или то, что Маркс назвал частным трудом. Это так же абсолютно недвусмысленно подчеркнуто им в самом начале «Капитала», где он говорит, что только продукты частных, независимых работ становятся товарами. В силу этого стоимость есть феномен исключительно исторически конкретной экономической системы – системы товарных отношений (ее формой является рынок, давший общепринятое ныне имя этой системы).
В других общественных системах труд создавал и будет создавать общественное богатство, имеющее другую – не стоимостную – социально-экономическую природу и форму. В течение долгих тысячелетий человеческий труд создавал общественное богатство, но не создавал стоимость. Так, в частности, производили свой продукт в условиях господства натурального хозяйства крестьяне (т.е. большинство человечества) в большинстве стран мира на протяжении тысяч лет, вплоть до ХХ века. Так до сих пор производят значительную часть своего продукта сотни миллионов крестьян в странах третьего мира и даже в России. Так производят и будут производить свой продукт те ученые и художники, кто дарит его человечеству как общественное благо, не превращая свое творение в объект частной собственности… Но это иная материя.
Сейчас же нам важно зафиксировать: исследуя стоимость, мы всегда должны оставаться в рамках системы товарных отношений.
Итак, мы вспомнили, что трудовая теория стоимости К.Маркса есть не более (но и не менее) чем составная часть единой теоретической системы «Капитала», отображающей (во всяком случае, по мнению Маркса и его сторонников) систему производственных отношений особой системы, называемой ныне «рыночной экономикой».
Как же именно выводится трудовая теория стоимости?
В трактовке этой проблемы даже среди марксистов есть немало расхождений, но есть и некоторые инварианты, принятые всеми, кто судит об этом предмете не по учебникам и хрестоматиям. Для того чтобы их вспомнить, необходимо «всего лишь» воспроизвести основные шаги логики I раздела I тома «Капитала».
Исходный пункт – фиксация того, что исследуемый нами предмет есть мир товаров. Как мы уже заметили, это важно: мы тем самым ограничиваем наше исследование только данной системой.
Второй шаг: выделение двух сторон товара – потребительной стоимости (способности продукта удовлетворять некоторую общественную потребность) и меновой стоимости (способности обмениваться в некоторой пропорции на другой продукт). Здесь важно подчеркнуть очевидный, но часто «забываемый» тезис: стоимость есть всего лишь одна из сторон товара и вне единства с потребительной стоимостью не существует. Этот тезис следует акцентировать, ибо он будет не раз содержательно «работать» на доказательство выдвигаемых нами положений.