— Откровенно говоря, он был шельмецом и до того, как его титуловали, — поправил герцога Стэнли и возложил свою тяжелую лапищу на плечо Майкла. — Ступайте прочь, сэр рыцарь! Пришло время уступить место другим, более достойным.
— Стыдитесь, сэр рыцарь, вы непозволительно долго злоупотребляли своим положением.
Рене очаровательно улыбнулась друзьям.
— Джентльмены, благодарю вас за героическое спасение. Однако и на мне лежит доля вины за то, что я лишила сэра рыцаря общества его друзей. Позвольте пожелать вам всем доброй ночи.
Еще совсем недавно девушка намеревалась отыскать своего телохранителя и укрыться в спасительном тепле кровати, но теперь она не спешила уходить — ей было интересно, что они скажут о ней. Разумеется, более всего Рене интересовало, как отзовется о ней Майкл.
— Боже, избавь меня от таких друзей, а от врагов я и сам избавлюсь! Леди как раз собиралась подарить мне поцелуй.
Рене презрительно фыркнула. Вампир чуял ее присутствие. Так что его слова явно предназначались для ее ушей.
— Вы бредите, сэр рыцарь. Она стремглав умчалась отсюда, вне себя от радости, что вы оставили ее в покое.
— Если она и сбежала, в чем я сомневаюсь, то ее отпугнуло ваше дыхание огненных драконов. Клянусь честью, вы напрасно лишили прекрасных дам своего общества, упустив возможность обрести на стоящую любовь.
— В ночь, когда вам пожаловали высокое звание рыцаря, грешно оставаться трезвым, — вмешался сэр Брайан. — Мы с Кэри намерены хорошенько повеселиться в «Рогатом олене», что находится в Харте [70]. Что вы на это скажете?
Рене потеряла интерес к дальнейшему разговору и удалилась. Мысли девушки путались. Решимость ее ослабела. В конце концов, Майкл оставался ее petit ami. Он ей очень нравился. «Разумеется, он нравится тебе, глупышка», — упрекнула она себя. Вампиры созданы для того, чтобы очаровывать. Но ей совершенно необязательно дрожать перед ним от страха. Рене хотелось лечь в постель, укрыться с головой одеялом и как следует выплакаться. Ей придется стать жестокой. У нее не было иного выхода.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
…чудовище со многими головами.
Квинт Гораций Флакк. Послания
Речной туман, обволакивающий ступени южной пристани под Лондонским мостом [71], пронизывали мерцающие неясные огоньки, и он пах гниющей рыбой. Мерзкий запах, звуки и само это место вызывали у Майкла нервную дрожь.
— Вот теперь я понимаю, почему это славное местечко называется «рыбный садок», — заметил он, перебираясь с покачивающейся на волнах лодки на пристань.
Стэнли швырнул лодочнику плату за проезд и последовал за Майклом.
— Сточные канавы и допотопные печи. Настоящий пруд для разведения рыбы, причем вонючей рыбы, — презрительно скривив губы, изрек Фрэнсис Брайан.
— Ее подают на стол сырой, ее подают жареной, ее подают вываренной в котле, — продекламировал Вайатт, шестой член их маленькой экспедиции. — Вот почему мы называем ваш «рыбный садок» котлом для варки мяса [72].
Смеясь, они пробирались сквозь липкий туман к факелу, освещавшему верхнюю площадку лестницы. У подножия моста собралась шумная толпа — здесь были горожане, священники, наемники, подмастерья, мошенники всех мастей, юнцы и шлюхи, запрудившие все подступы ко входу в таверну «Бурый медведь» и винный погребок «Белая лошадь». Люди собрались поглазеть на травлю медведей, а заодно сделать ставки. В толпе сновали дешевые проститутки и карманники, в открытую или исподтишка занимаясь своим ремеслом. Появление Майкла со спутниками, хотя и одетыми в неброские платья, не осталось незамеченным. Из столпотворения выбралась портовая шлюха, причмокнула накрашенными губами и, игриво покачивая бедрами, направилась к Стэнли. Прижавшись к нему всем телом, она произнесла:
— Привет, красавчик. Хочешь, я тебя поцелую?
— Просто так? — насмешливо бросил он.
— За четыре монетки, — небрежно ответила шлюха.
— Ты разбила мне сердце, милочка.
Выразив недовольство по поводу его скупости, она отошла.
Майкл тотчас устремился за нею. Взяв то, что ему требовалось, он вернулся к своим спутникам и швырнул Стэнли украденный у того кошель.
— В следующий раз смотри на загребущие ручонки, а не на соблазнительные груди.
— Клянусь честью! Кошель был спрятан в потайном кармане моего плаща, а я даже ничего не почувствовал!
— И она тоже, — многозначительно заметил Брайан, глядя вслед проститутке, которая поспешно удалялась прочь, чтобы порадоваться добыче, не подозревая о том, что уже лишилась ее. — Очень ловкий фокус. Насколько я помню, акробатические трюки с падением тоже удаются вам весьма недурно.
Взгляды Майкла и Брайана схлестнулись. Юноша понял, что ремарка сэра Фрэнсиса должна была уязвить его. Но тут вмешался Стэнли, с восторгом хлопнувший его по плечу.
— Ты должен научить меня этому фокусу, малыш. Ловкость рук необычайно ценится и при дворе.
Но Брайан не унимался. Пристроившись рядом, он продолжал:
— У меня есть для вас еще одна загадка. Как называется фокусник, которому поразительно не везет в картах, особенно когда он играет с королем?
«Что это он ко мне привязался?» — внутренне вскипел Майкл. Брайан явно напрашивался на хорошую трепку.
— А вы не так просты, как кажетесь, Деверо. Вы блестяще проявили себя сегодня на турнире, ссадив с коней Кэри, Комптона и Стэнли, не говоря уже о прочих, менее выдающихся личностях.
Майкл предпочел не заметить недвусмысленного намека на мошенничество и попросту промолчал, надеясь избежать дальнейшего анализа достоинств и недостатков своего характера. Он уже составил себе мнение о Брайане и нашел того хитроумным, беспринципным и злокозненным скорпионом, который пресмыкается перед королем и регулярно отступается от собственных убеждений, дабы только остаться в фаворе.
— Я рад, что сумел вернуть тебе кошель, Стэнли, но место это… дурное и неприятное. Мне здесь не нравится.
Молодой человек понимал, что рассуждает как провинциал, впервые столкнувшийся с соблазнами большого города, но ничего не мог с собой поделать. Неприязнь и отвращение, которые вызывал в нем Саутворк [73], становились все острее с каждой минутой.
— Неизбежное зло, — философски заметил Саффолк, нарушив неловкое молчание. — Законы человеческие не в силах победить все зло на земле, а толпа не в состоянии оставаться воздержанной и непорочной.
— Уж кому как не тебе разбираться в подобных вещах, а, Брэндон? — подколол герцога Брайан.
— Следовательно, — продолжал ораторствовать Саффолк, — следует разрешить меньшее зло, дабы избежать большего. Например, разгульного бродяжничества злоумышляющих и похотливых личностей по всему городу.
— Похоже, ты намерен баллотироваться в парламент, — нимало не смутившись, подвел итог Брайан.
Все пространство улицы Хай–стрит и выходящих на нее переулков было занято тавернами, продуктовыми лавками, пивоварнями, постоялыми дворами, гостиницами, купальнями, публичными домами, аренами для боев медведей и быков, соперничающими за территорию с рыбными и бакалейными магазинчиками и пекарнями. Давно перевалило за полночь, и в местных достопримечательностях — тавернах с громкими названиями «Лев», «Антилопа», «Дракон», «Кабанья голова», «Французская лилия», «Скрещенные ключи», «Баржа», «Роза», «Замок», «Колокол и петух» и «Единорог» — кипела жизнь. С верхних этажей деревянных домишек, выстроившихся вдоль улиц Гроупкант–лейн и Мэйденлейн, проститутки обрушивали на головы прохожих бесстыдные предложения, зазывая их подняться наверх. Но в Саутворке процветало не только запретное и вульгарное веселье.
Рыбные пруды и публичные дома располагались бок о бок с печально известной тюрьмой для должников Маршалси и исправительным заведением при королевском суде на площади Ангелов. А раскинувшиеся между ними грязные аллеи и переулки — темные, узкие, заваленные отбросами, в которых рылись крысы и нищие, — кишели попрошайками, бродягами, карманниками, фальшивомонетчика ми, уличными проститутками и грабителями, от незримого присутствия которых по коже у Майкла бегали даже не мурашки, а целый табун сороконожек. Он чувствовал себя здесь неуютно.
А вот его спутники, благородные джентльмены, обитатели дворцов и эпикурейцы, похоже, не испытывали никаких неудобств. Не обращая внимания на сточные канавы, тянувшиеся по центру булыжных мостовых или утоптанных до каменной твердости улочек, они быстро и целеустремленно шагали вперед, держа руки на эфесах мечей, свисавших с перевязей, и задевая ножнами всех попадавшихся на пути пьяных ремесленников. Каждое мгновение они ожидали, что на них могут напасть со спины, ограбить и убить. Несмотря на прохладную погоду, Майкл безошибочно чувствовал исходящий от них запах пота.
Как это ни удивительно, но в сердце Майкла не было страха; глубокое отвращение, которое он испытывал, не оставило места для иных эмоций. Ему хотелось как можно скорее выбраться отсюда. Он готов был шагать и шагать без остановки, чтобы оказаться на берегу глубокого синего озера, вокруг которого раскинулись зеленые холмы и дубравы Ирландии, а потом окунуться в его прозрачные воды и смыть с себя звуки и запахи Саутворка, стереть воспоминания о нем из своей памяти и вновь стать чистым как младенец.
— Брайан, негодник этакий, где тебя носило столько времени? — Брюнетка лет тридцати с небольшим, обильный слой румян на лице которой резко контрастировал с крайней скудостью ее одеяния, с живописно растрепанными немытыми волосами, перевязанными разноцветными лентами, и блестящими клипсами в ушах вышла из таверны «Рогатый олень», поправила и без того глубокий вырез платья, опуская его еще ниже, уперла руки в бока и призывно качнула некогда роскошными полными бедрами.
— Марджери, моя прелесть! — Брайан обхватил ее за талию одной рукой, другой похлопал по заднице, с воодушевлением обозревая выставленные ею напоказ и на три четверти обнажившиеся груди. — Старушка, да ты только хорошеешь с каждым днем. Кстати, и пахнет от тебя намного лучше, чем в прошлый раз.
— Ох, не напоминай мне об этом! — Женщина уперлась ему в грудь обеими руками, стараясь освободиться, и веселости у нее явно поубавилось.
С особым жестоким наслаждением Брайан крепко прижал ее спиной к себе, лишив возможности сопротивляться, отчего смазливая женщина превратилась во взъерошенную шипящую кошку.
Майкл от негодования стиснул зубы, и его реакция не осталась незамеченной.
— Деверо, знакомьтесь — Марджери Курсон, самая дерзкая, нахальная, неуступчивая и неисправимая содержательница притона во всем Лондоне! Ей обвинили в тройном грехе: прелюбодеянии, сводничестве и проституции. В качестве же наказания… — Смеясь, он толкнул ее в объятия Майкла. — Впрочем, расскажи ему обо всем сама, вишенка!
Майкл успел подхватить женщину под локоть, и она ткнулась ему лицом в грудь. Выпрямившись, она взглянула ему в лицо, и он успел заметить в ее глазах циничную усмешку, свидетельствующую о том, что ее гордый и буйный нрав жизнь так и не сломила, хотя и неоднократно пыталась это сделать. Прожитые в трущобах годы закалили ее, но не до конца иссушили ее душу, хотя она, вне всякого сомнения, успела многое повидать на своем веку. Молодой человек почувствовал, как шаловливая рука скользнула ему под камзол, нащупывая его копье.
— Не стоит, милочка, — мягко пробормотал он, стискивая ей запястье.
Нечленораздельным бормотанием выразив свое недовольство, она свободной рукой потянулась к его ладони, чтобы освободиться, как вдруг замерла, глядя на татуировку у него на внутренней стороне запястья. Глаза проститутки превратились в узенькие щелочки:
— А ведь я тебя знаю, синеглазый красавчик.
— Вряд ли, разве что тебе доводилось бывать в Ирландии. — Майкл разжал пальцы, и женщина, не ожидавшая этого, отпрянула от него, едва устояв на ногах.
— Расскажи ему о суде и покаянии, Марджери! — потешался Брайан, которому эта стычка доставила несказанное удовольствие.
Сдавленно фыркнув, Марджери обошла Майкла кругом, внимательно рассматривая юношу.
— По первому обвинению респектабельную леди, какой я была тогда и каковой остаюсь сейчас, забрали из тюрьмы, нарядили в полосатый капор [74]и с белой палочкой в руках отправили в Олдгейт [75], где приковали к позорному столбу и зачитали обвинение. Потом, в сопровождении глашатаев, словно королеву, меня провезли по всему Чипсайду [76]и Ньюгейту в Коккеслейн2, чтобы выставить на публичное осмеяние.
— Расскажи ему, что ты еще натворила, — потребовал Брайан.
— Что до моего второго обвинения, — продолжила свой рассказ Марджери, и в голосе ее появились визгливые нотки, — то меня высекли хлыстом на церковном дворе, добавили еще на рыночной площади, остригли волосы, вновь пригвоздили к позорному столбу, посадили в тюрьму, а потом выгнали из Лондона через городские ворота. В третий раз, — она улыбнулась Брайану, готовясь нанести сокрушительный удар, — дело кончилось отлучением от нашей матери–церкви!
Марджери и Брайан дружно расхохотались, как если бы она рассказала смешной анекдот.
— Ну, естественно, — с довольной улыбкой заключил Брайан, — своим успехом, да и вообще тем, что она еще жива, Марджери обязана мне.
«Ага, так вот ради чего был разыгран этот дешевый спектакль, — понял Майкл, — чтобы напомнить мистрис Курсон, кто является ее господином и повелителем и что она должна ему за защиту». «Рыбный садок» считался навозной кучей города, где лорды, церковники, купцы, дипломаты, преступники и проститутки пьянствовали вместе в дешевых забегаловках, и Марджери подслушивала то, что они при этом говорили, а потом передавала Брайану.
Гнусно хихикая, Марджери взяла Брайана под руку.
— Ну, довольно болтовни! Заходи внутрь и приглашай с собой своих благородных друзей, дорогой мой! Эль — за счет заведения, а девочки — по бросовой цене!
Кэри, Вайатт и Саффолк последовали за Брайаном и его прожженной подругой. Стэнли задержался подле Майкла, который ощущал себя не в своей тарелке.
— Что, здесь слишком грязно для тебя, малыш?
Майкл поправил манжету камзола, закрывая родовую татуировку на запястье, и с воодушевлением хлопнул друга по плечу.
— Слишком грязно, говоришь? Поставь мне щедрую выпивку и пригласи к столу побольше девочек!
Они прошли сквозь ворота во внутренний дворик, затянутый дымом из горящих бочек, расставленных вокруг здания, конюшни и сада. Первый этаж занимали соединяющиеся между собой питейные комнаты, которые выходили на лестницу, ведущую на второй этаж. Там располагались спальни, из них доносились взрывы грубого мужского хохота и женский визг. Веселый дом оказался полон мужчин: путешественников, подмастерьев, торговцев, стражников, рыцарей (некоторых Майкл помнил в лицо по турнирным схваткам), слуг, мошенников и мелких клерикалов, которых выдавали осанка, речь и запах, впитавшийся в их одежды. Все они пили, бросали кости, скандалили, брызгали слюной, приставали к девушкам–служанкам и играли в шашки под неусыпным присмотром вышибал мистрис Курсон. При виде братьев–близнецов, медлительных и тяжеловесных, работавших здесь трактирщиками, Майкл на мгновение замер. Перед глазами у него вспыхнули и поплыли туманные воспоминания. Братья показались ему знакомыми. Чертовски странно.
Лапища Стэнли подтолкнула его вперед. Они присоединились к своим спутникам за столом, который Марджери накрыла для них в своей лучшей комнате. Посетителей здесь было немного, но комната вся провоняла прокисшим элем и потом, как и прочие помещения публичного дома. Сама же хозяйка стояла между Вайаттом и Брайаном, с деланным негодованием отбиваясь от их жадных рук. Сев за стол, Майкл почувствовал на себе их холодный и оценивающий взгляд, и ему вновь стало не по себе.
— У меня есть для вас пока еще нетронутое стадо фламандских красоток, благородные джентльмены. Прямо с корабля! — провозгласила сводня. — Настоящие молочницы, игривые и кокетливые, как котята. Они вам понравятся! У себя во Фландрии они доили коров и кормили телят с рук. — Ухмыляясь, она качнула скрещенными руками из стороны в сторону, как если бы баюкала грудного ребенка, и от этого расчетливого движения ее груди едва не вывалились наружу из низкого выреза платья. — Поэтому я решила занять их тем, что они умеют лучше всего!
Вскоре шесть очаровательных фламандок принесли кружки с элем, улыбаясь и заигрывая с хорошо одетыми господами. Майкл отметил про себя, что глаза девушек уже остекленели от выпитого, чему содержательница притона нисколько не препятствовала. Вайатт обхватил сразу двух милашек и с хохотом повлек их наверх. Кэри устремился за ним следом, волоча еще двух красоток и крича:
«Мы с тобой поменяемся женщинами, Вайатт! Это будет очень занятно!»
Одна из двух оставшихся девушек встала между Саффолком и Стэнли, которые рассматривали ее с жалостью. Брайан привлек к себе последнюю, девчонку лет четырнадцати, усадил к себе на колени и моментально раздел до пояса. Ее маленькие, совсем еще детские грудки топорщились большими розовыми сосками, и глаза Брайана затуманились вожделением.
Майкл ощутил шевеление в паху, вдруг представив себе, что это Рене сидит у него на коленях. Брайан поймал его взгляд и сдавленно фыркнул. Поглаживая груди девушки, он воскликнул:
— Марджери, наш молодой друг страдает от одиночества! Ну–ка, займись им, ma belle! [77]
Обойдя стол, женщина остановилась у Майкла за спиной. Влажный язычок коснулся мочки его уха.
— Пойдем со мной наверх, синеглазый красавчик, — промурлыкала она. — Я высушу тебя до костей.
— Благодарю вас за любезное предложение, мистрис Курсон. Увы, но рана, полученная на турнире, не позволяет мне…
Бросив быстрый взгляд на Брайана, дабы убедиться, что тот не смотрит на них, сводница жарко прошептала юноше на ухо:
— Не хочешь заплатить мне за то, что я не стану болтать о твоей матушке, маленький заморыш?
Последние два слова произвели на Майкла неожиданный эффект; в голове у него словно взорвалась праздничная шутиха. Он рывком поднялся на ноги и, грозно нависая над проституткой, зловеще поинтересовался:
— Как ты назвала меня?
— Я помню тебя, маленький мошенник, — с торжеством в голосе, но достаточно тихо, чтобы их не услышали остальные, ответила женщина. Она игриво погладила его по груди, приговаривая: — Ну да, теперь ты вырос и весь из себя благородный, даже, пожалуй, слишком благородный для такой простой женщины, как старая Марджери, верно? Но меня не обманешь, красавчик. Видишь ли, я хорошо знала твою мамочку. Ее звали Эллен. Она была посудомойкой в публичном доме под названием «Белый петух», самая красивая девушка на этом берегу Темзы. Стыд и позор, что с нею сталось.
Майкл почувствовал, что его вот–вот стошнит.
— Ты ошибаешься. До сегодняшнего вечера я никогда не бывал в этой вонючей дыре, и мою мать звали вовсе не Эллен. — Своей матерью он считал Элизабет Лэнгхам.
— Да–да, синеглазая Эллен и тот золотоволосый джентльмен, который залез ей под юбку и сделал большой, живот. Но ты не бойся, красавчик. Старая Марджери умеет хранить чужие тайны, если ей хорошенько заплатить за это, конечно.
— Старой Марджери и впрямь лучше держать язык за зубами, чтобы его не вырвали ненароком! — Майкл протиснулся мимо нее и пошел прочь, пробираясь сквозь разгоряченную толпу. Он остановился, лишь ощутив на лице дуновение прохладного ночного ветерка. Что за дыра! Он возненавидел ее сразу и навсегда.
Собственно говоря, здесь, в трущобах Лондона, ему казалось незнакомым все, кроме запаха. Но дурное предчувствие, ледяной лапой стиснувшее ему сердце, не желало рассеиваться. Молодой человек крепко зажмурился, чтобы прогнать наваждение. Заморыш. Он ведь не должен понимать уличный жаргон. Так откуда, чума ему на голову, он знает значение этого слова?
— Мы с Саффолком направляемся в «Кардинальскую шапку», — сказал ему в спину Стэнли. — Пойдемте с нами, сэр рыцарь.
Не говоря ни слова, Майкл последовал за своими друзьями на улицу. Он постарался выбросить из головы содержательницу притона и ее наглую попытку вымогательства, сосредоточившись на более важных вещах. Молодой человек понимал, что отныне ему придется остерегаться Брайана. Любимчик короля почуял в нем соперника, вторгшегося на территорию, которую он полагал своей, так что поворачиваться к нему спиной было бы крайне неразумно. Кроме того, мысль о пропавшем кольце лорда Тайрона не давала ему покоя. Он не смог отыскать его в своей комнате, а значит, кто–то вторгся к нему незваным гостем, пока он спал, и похитил языческий перстень. И что он скажет лорду Тайрону, после того как вернется в Ирландию?
Гостиница под названием «Кардинальская шапка» располагалась к западу от монастырского анклава в Стрэтфорде. В самом начале переулка, тянущегося вплоть до дверей в «Кардинальскую шапку», разгорелась странная ссора, свидетелями которой и стали трое друзей: несколько горожан затеяли драку со стражниками из соседней тюрьмы Маршалси. В полумраке сыпались смачные оплеухи, сверкали лезвия мечей, клинки сталкивались со звоном и скрежетом, высекая искры. В ночном воздухе то и дело раздавались крики: «Бей их! Покончим с гадами раз и навсегда!»
— Держу пари, кто–то в очередной раз решил сыграть подлитыми свинцом костями, и вот, пожалуйста, — меланхолично заметил Стэнли. — Кажется, я готов променять то сомнительное удовольствие, что мы надеялись здесь получить, на добрый сон во дворце.
Саффолк горестно фыркнул.
— Что за невезение! Мы с вами слоняемся без дела — два снедаемых любовью болвана и умудренный семейной жизнью седобородый старец, — в то время как Кэри, Вайатт и Брайан пьют и веселятся с девицами напропалую!
Но Майкл почти не прислушивался к разговору друзей.
— Знаете, мне представляется, что ссора произошла вовсе не из–за подлитых костей. Убита одна из местных шлюх, а ее убийца разгуливает на свободе.
Не ожидая согласия друзей, он стал проталкиваться внутрь заведения. Чувства его мгновенно обострились. Безошибочно следуя за запахом крови и страха, он прошел через питейные комнаты, забитые взволнованными постояльцами, добрался до лестницы и стал подниматься по ней, перепрыгивая через две ступеньки. Его вело чутье, неуловимое, но оттого не менее надежное.
Плачущие проститутки и полуодетые клиенты образовали поминальный кортеж, когда трактирщик и конюх вынесли погибшую, завернутую в грязную простыню, из ее комнаты.
— Эй! Прочь с дороги, благородный господин!
— Дайте мне взглянуть на нее! — требовательно заявил Майкл, уступая неведомой силе, жарко дышавшей ему в затылок.
— Вы что, родственник Марион Вуд? — пренебрежительно осведомился одноглазый трактирщик. — Уймитесь, милорд. О тех маленьких неприятностях, которые вы могли посеять в ее утробе, уже позаботились ангелы небесные!
Вовремя вспомнив совет Рене, Майкл протянул старику шиллинг.
— Этого достаточно, чтобы я мог взглянуть на нее?
Трактирщик отпустил свой конец свертка, отчего тот со стуком упал на пол, и жадно схватил монету. Майкл опустился на колени рядом с телом. Приподняв край простыни, он в ужасе отшатнулся.
Горло несчастной Марион Вуд было разорвано клыками какого–то свирепого и дикого животного. В следах укусов виднелась свежая кровь. У Майкла закружилась голова. На него обрушилась жажда, внезапная и испепеляющая, словно голодный и во ющий зверь проснулся у него в жилах; глаза защипало так, что ему стало больно смотреть. Ему срочно требовался глоток «драконьей крови», будь она проклята!
Сквозь застилающий глаза туман неутолимого желания он вдруг увидел, как образ Марион Вуд обрел ангельские черты. Она широко распахнула свои небесно–голубые глаза и уставилась на него с невыразимой печалью. Молодой человек почувствовал, как сердце у него защемило от боли и тоски.
— Майкл… — прошептала она, и он зарычал от унизительного бессилия, будучи не в состоянии пошевелиться.
Конюх набросил женщине на лицо край простыни; потом он и его помощник подняли ее безжизненное тело и понесли заляпанный кровью тяжелый сверток наружу. Майкл последовал за ними, с трудом переставляя негнущиеся ноги.
На пороге его поджидали Стэнли и Саффолк.
— Пойдем отсюда! — потребовал Стэнли, но Майкл не мог двинуться с места.
Когда трактирщик с конюхом швырнули тело несчастной женщины в сточную канаву, мимо них протиснулся светловолосый мальчуган лет четырех или пяти. Подбежав к канаве, он упал сверху на закутанный в простыню труп и залился душераздирающим плачем. Майкл не знал, сколько времени пролежал так безутешный малыш. Но потом он как–то выкарабкался из канавы, выволок оттуда за край простыни тело и потащил его подальше от публичного дома. Каждый шаг давался бедному ребенку с неимоверным трудом, и он часто останавливался, чтобы передохнуть.
Майкл хотел помочь малышу, но вдруг ощутил неимоверную физическую слабость. Он утратил ощущение реальности, будучи не в силах не то что поднять руку, но даже заговорить. Его охватило отчаяние. Он не мог разомкнуть губ и дать волю своему гневу. Его хватило лишь на то, чтобы устало брести вслед за мальчуганом и наблюдать, как тот, надрываясь, тащит тело матери к клочку земли, над которым высятся грубые деревянные кресты, перекосившиеся и сломанные, как и души тех, кто покоился в этой неосвященной земле.
Малыш начать рыть яму, выгребая землю крошечными ручками. Слезы душили его. Он то и дело прерывал свое занятие, чтобы припасть к телу матери, глухо и отчаянно всхлипывая, а потом, передохнув, вновь принимался рыть землю.
К восходу солнца яма уже стала достаточно глубокой, чтобы приютить завернутое в простыню тело. Мальчуган столкнул в нее страшный сверток и сам спустился следом. Обняв тело матери, грязный, замерзший и бесконечно усталый, он заснул.
Майкл очнулся, хватая воздух широко открытым ртом. Он сидел на большой мягкой постели. По его телу крупными каплями стекал пот, скомканные простыни сбились в сторону. Вокруг было темно. Он узнал свою комнату во дворце короля. В горле у него пересохло, сердце гулко и тяжко ворочалось в груди. Сунув руку под кровать, он обнаружил, что крышка ларца откинута, а в замке торчит ключ. Он смутно припомнил, как вернулся к себе и осушил одну из бутылочек. Теперь ему срочно требовалась другая.
Когда он поднес к губам очередной флакон, в окно его комнаты проникли первые лучи рассветного солнца, заставив юношу болезненно зажмуриться. В груди у него поселилась невыносимая боль, выворачивая его наизнанку и разрывая внутренности, как стая голодных волков, набрасывающихся на еще теплый труп жертвы. Ему вдруг во всей красе открылась жестокая и неприглядная правда.
— То был я! — взвыл Майкл, запустив дрожащие пальцы в спутанные и мокрые от пота волосы. — Тем мальчуганом был я!
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Капюшон и сутана еще не делают человека монахом.
Средневековая латинская пословица
Пронзительный крик разорвал сладкую предрассветную тишину. Испуганно вздрогнув, ночные стражники Майлз и Хенсли очнулись от полудремы, в которую погрузились, привалившись к колоннам галереи, и принялись оглядываться по сторонам. Подхватив алебарды и превозмогая дрожь в коленях, они с опаской двинулись по тускло освещенным переходам, готовые во всеоружии встретить любого незваного гостя.
Оба стражника одновременно увидели приоткрытую дверь, из которой тянуло сладковатым запахом, а в коридор выползала какая–то непонятная дымка. В апартаментах царила мертвая тишина, когда опытные йомены, не сговариваясь, перешагнули порог. В приемной было пусто, но в воздухе висел тяжелый запах смерти. Где–то рядом истошно завывала женщина. Стражники, соблюдая осторожность, двинулись в спальню. В луже разлитой воды неподвижно стояла служанка, повернувшись к ним спиной, и у ног ее слабо покачивался упавший оловянный кувшин. Она дрожала всем телом как осиновый лист.
— Миледи… — всхлипывала она.
Приблизившись к ней с обеих сторон, стражники с отвращением и ужасом уставились на широкую кровать. Там, на смятых льняных простынях, обнаженная, как новорожденный младенец, в облаке рыжеватых волос, разметавшихся по подушкам, глядя в потолок широко раскрытыми мертвыми глазами, приоткрыв губы, словно в немом восторге, простерлась Анна Гастингс, сестра герцога Бэкингема и бывшая любовница короля.
— Господи, сохрани и помилуй… — Майлз осенил себя крестным знамением. Он вспомнил, что светловолосую камеристку — не постоянную, кстати, а приходящую, — зовут Нэн. Объятая невыразимым ужасом, она не сводила взгляда с кровати.
— Смотри, она вся белая как стенка, — заметил Хенсли. — Рану видишь?
Испытывая извращенное возбуждение при виде обнаженного и мертвого женского тела, Майлз окинул внимательным взглядом пухлые груди, треугольник темных волос внизу живота, там, где смыкались пышные бедра, и стройные ноги.
— Нет, не вижу. Такое впечатление, словно ее поцеловал ангел смерти. Какая жалость! Такая роскошная дама… была.
— Что–то это не похоже на поцелуй ангела, Майлз. — Хенсли шагнул вперед и осторожно убрал прядь рыжеватых волос с шеи покойницы. Нэн вскрикнула и упала на колени, заливаясь слезами и закрыв лицо руками.
— Святая Матерь Божья! — Майлз в ужасе отшатнулся от кровати, большим и указательным пальцами отгоняя нечистого. — Ее укусили в шею! Укусили и выпили кровь!
— Да, ты прав.
Хенсли окинул обнаженное тело мрачным взглядом, а потом прикрыл его простыней, так, чтобы не было видно ни лица убитой женщины, ни шеи с жуткими следами клыков.
— Не притрагивайся к ней, идиот! — заорал Майлз. — Она может быть заразной!
— Да никакая она не заразная, а просто мертвая. Полагаю, надо сообщить о случившемся ее брату, герцогу Бэкингему.