Василий Шукшин. Печки-лавочки




 

 

---------------------------------------------------------------

© Copyright Василий Шукшин

Подготовка электронного текста: библиотека Александра Снежинского

---------------------------------------------------------------

 

Накануне, ближе к вечеру, собралась родня: провожали Ивана Расторгуева

в путь-дорогу. Ехал Иван на курорт. К мо­рю. Первый раз в жизни. Ну, выпили

немного -- разговори­лись. Заспорили. Дело в том, что Иван, имея одну

путевку, вез с собой еще жену Нюру и двух малых детей. Вот о том и

заспорили: надо ли везти детей-то? Иван считал, что надо. Даже обозлился.

-- Вот что я вам скажу, уважаемая родня: пеньком дрему­чим -- это я

сумею прожить. Я хочу, чтоб дети мои с малых лет развитие получили! Вот так.

Не отдых мне этот нужен!.. Я вон пошел с удочкой, посидел на бережку в

тенечке -- и все, и печки-лавочки. Отдохнул. Да еще бутылочку в кустах

раздавлю... Так? А вон им, -- в сторону маленьких детей, -- им больше надо.

Они, к примеру, пошли в школу, стали про­ходить море -- а они его живьем

видели, море-то? Скажут, папка возил нас, когда мы маленькие были. Я вон

отца-то почти не помню, а вот помню, как он меня маленького в Березовку

возил. Вот ведь что запомнилось! Ведь тоже небось и ласкал, и конфетку когда

привозил -- а вот ничего не запо­мнил, а запомнил, как возил с собой на коне

в Березовку...

-- А я тебе скажу почему, -- заговорил Васька Чулков, двоюродный брат

Ивана. -- Это потому, что на коне.

-- Что "на коне"?

-- На коне возил, а не на мотоцикле. Поэтому ты и запо­мнил. Я вон

своих вожу...

-- Да это не поэтому! -- зашумели на Ваську.

-- Это ерунда! Какая разница -- что на коне, что на мото­цикле?

-- Сравнил козлятину с телятиной!

-- Дайте мне досказать-то! -- застучал вилкой по графину Иван. -- Я для

того и позвал вас -- выяснить...

-- Да не пропадут! -- воскликнул дед Кузьма, храбрый старый матрос. --

Что, в Америку, что ли, едут? В Россию же.

-- Да шибко уж маленькие, прямо сердце заходится, -- повернулась к нему

теща Ивана, Акулина Ивановна. -- Чего уж так зазудело-то?

-- Он же говорит чего.

-- Блажь какая-то...

-- Да с грудными и то ездют.

-- Да с грудными-то легче. Его накормил, он и спит себе. А ведь тут,

отвернись куда, они уж -- под колесами.

-- Ну уж -- под колесами. Чего уж?.. Езжай, Ванька, не слушай никого.

-- Нюр, -- обратились к жене Ивана, -- ты-то как? Чего молчишь-то?

-- Да я прям не знаю... Он мне все мозги запудрил с этим морем. Я уж и

не знаю, как теперь... Вроде, так-то, охота, а у самой душа в пятки уходит

-- боюсь.

-- Чего боисся-то?

-- А ну как да захворают дорогой?

-- Чирий тебе на язык!

-- В сумку, чтоб сухари не мялись, -- в сердцах молвил языкастый

Ванька. -- Ворона каркнула во все воронье горло.

-- А захворают, вы -- так, -- стала учить Нюру и Ивана одна молодящаяся

бабочка не совсем деревенского по­кроя, -- сразу кондуктора: так и так -- у

нас заболели дети. Вызовите, пожалуйста, нам на следующей станции врача.

Все! Она идет в радиоузел -- она обязана, -- вызывает по рации санслужбу, и

на следующей станции...

-- Ну, тут семь раз дуба врежешь, пока они там по ра­ции...

-- Это все -- колеса. Ты, Иван, держи на всякий случай бутылку белой,

-- стал по-своему учить Васька Чулков. -- Как ребенок захворал, -- ты ему

компресс на грудку. Нюра, возьми с собой ваты и бергаментной бумаги. У меня

вон...

-- Я взяла.

-- А?

-- Взяла, говорю! Бергамент-то.

-- Вот. Ты вон глянь, что у меня с горлом-то делается... Нет, ты глянь!

А-о!.. О-о! -- Васька растопырил перед Нюрой свой рот. -- Меня же ангина,

сволочь, живьем ест! У меня же гланды в пять раз увеличены... Ты глянь!

-- Да пошел ты к дьяволу со своими гландами! -- рассер­дилась Нюра. --

Водку пить -- у вас гланды не болят.

-- Так я потому и пью-то! Вынужден! Если бы не гланды, я бы ее, заразу,

на дух не принял.

-- Не, Иван, ты как приедешь, ты перво-наперво... Слышь? Ты как

приедешь, ты... Слышь! Ваня, слушай сюда!.. Ты как приедешь...

-- Ты дай сперва приехать, елки зеленые! -- все злился Ванька. А злился

он потому, что говорили все сразу и никому до его забот не было дела, а так

-- лишь бы поговорить. -- Приедешь с вами.

-- А вот приехал тоже один мужик в город и думает: где бы тут

подцепить?..

-- Чего подцепить?

-- Не чего, а кого, это же одушевленный предмет.

-- Кто?

-- Ну, кто?.. Что, не понимаешь?..

-- Не, ну ты говоришь -- подцепить. Кого подцепить?

-- Кралю каку-нибудь, кого.

-- А-а. Ну, так.

-- Ну слушай... -- Двое говоривших склонились лбами над столом. Тот,

который хотел рассказать историю мужика в городе, был очень серьезен и даже

намеревался взять соседа за грудки и подтянуть его ближе к себе, но сосед

отпихивал руки,

-- Ты слушай!

-- Я слушаю, чего ты руки-то тянешь?

-- Я не тяну. Слушай!

-- Ну?

-- Приехал и думает: где б тут подцепить?

-- Да сколько же он думать-то будет? Все думает и дума­ет... Чего ты

руки-то тянешь?

В другом конце стола подняли тему -- как надо лечить язву желудка.

-- Я и разговорись с им в автобусе-то, -- рассказывал худой мужичок с

золотыми зубами. Обстоятельно рассказы­вал, длинно. Со вкусом. -- Да. Он

меня спрашивает: чо, мол, такой черный-то? Не хвораешь? Да и хворать, мол,

не хво­раю, но и сильно здоровым тоже не назовешь, это я-то ему. Язва

двенадцатиперстной, говорю. Он говорит: я тебя научу, как лечить. За месяц

как рукой снимет.

-- Как же?

-- Возьми, говорит, тройного одеколона -- флаконов пять сразу, слей в

четверть. Потом, говорит, наруби мелко-мелко алоя -- и намешай...

-- А почему одеколон, а не водку?..

-- Обычно же на спирту настаивают.

-- А черт его знает -- обязательно, говорит, тройной оде­колон.

-- Ну и по скольку принимать?

-- А вон и Лев Казимирыч идет! -- увидел кто-то. -- Э-эй, Лев

Казимирыч!..

По дороге с палочкой медленно и культурно шагал седой старичок, Лев

Казимирыч.

Застучали в окно, позвали в несколько голосов:

-- Лев Казимирыч!..

Лев Казимирыч поднял умную голову в шляпе, посмот­рел на окна и свернул

к воротчикам. Шагу не прибавил.

И сразу все за столом заговорили об одном -- какой умный этот Лев

Казимирыч, сколько он, собака, знает вся­кой всячины, выращивает даже яблоки

и выписывает книги.

-- Этто иду лонись мимо его ограды, он мне шумит из-за штафетника:

зайди! Зашел. Он держит в одной руке журнал какой-то, а в другой -- яблоко.

Вот, говорит, -- теория, а вот -- практика. Покушай. Ну, я куснул яблоко...

-- А как он рой Егору Козлову посадил! Ведра, тазы, миски хватайте,

кричит, чо попало -- стучите! Гром нужен! Я тогда в суматохе Нюрашке

Козловой крынок штук пять расколол -- они сушились на плетне, я и пошел

колышком по им -- гром делать...

Засмеялись.

-- Нюрашка-то по голове тебе гром не сделала?

-- Рой сажал! -- тут не до крынок.

-- Ой, и башка же у этого Казимирыча!

-- А мы как-то...

Вошел Лев Казимирыч... Снял шляпу, слегка -- с досто­инством --

поклонился честной компании.

-- Мир дому сему.

-- С нами, Казимирыча!

-- Дайте стул-то!.. -- засуетились.

-- По поводу чего сбор? -- спросил Лев Казимирыч, при­саживаясь на стул

к столу.

-- Да вот Ивана провожаем. На море едет...

Лев Казимирыч слегка удивился.

-- На море?

-- Отдыхать. В санаторий. Да вот, Казимирыч, помоги советом: хочет

детишек взять, Иван-то, а мы -- против, -- обратилась к умному Казимирычу

Акулина Ивановна, теща Ивана. -- У меня сердце загодя мрет -- шибко уж

маленькие дети-то! А он их потащит. На кой же черт?

-- Зачем? -- спросил Казимирыч Ивана.

-- Чего "зачем"? -- не понял тот.

-- Детей-то?

-- Позагорать... Море посмотреть.

-- Ты в своем уме?

За столом замерли. Все смотрели на Казимирыча.

-- А что? -- спросил Иван.

-- Ты хочешь оставить там детей?

-- То есть?

-- То есть у них там сразу откроется дизентерия... Если еще не по

дороге. Папа... ничего умнее не придумал?

-- Да?

-- Да, -- спокойно сказал Казимирыч.

Всем сразу стало как-то легко. Даже весело.

-- Вот, Ванька!.. А ведь говорили ему! Говорили! Нет, уперся, дубина!..

Спасибо, Лев Казимирыч!

-- Не за что.

-- Выпьете, Лев Казимирыч? Махонькую...

-- Нет, спасибо. Нельзя.

-- Махонькую!

-- Нельзя. Спасибо.

-- Лев Казимирыч! -- полез к старичку с дальнего конца стола мужичок с

золотыми зубами. -- А вот скажите мне на милость: если намешать алой с

тройным одеколоном...

-- Да не лезь ты со своим тройным одеколоном! Если уж хочешь знать, то

я тебе скажу: "Красный мак" лучше. Лев Ка­зимирыч, у меня к вам другой

вопрос: вот, допустим, у вас засорился жиклер...

-- Так, -- сказал Лев Казимирыч, склонив набочок го­ловку. --

Засорился. Прекратилась подача топлива в цилинд­ры. Ну?

-- А мотор работает!

-- Мотор не работает.

-- Работает!

-- Значит, жиклер не засорился.

-- Нет, засорился: идет натуральная стрельба.

-- Значит, засорился, но не совсем. Логика.

-- Споем, Лев Казимирыч?!

В дальнем конце стола, где мужичок с золотыми зубами, услышали "споем"

и запели:

 

А сброшу кольца, сброшу серьги.

В шумный город жить пойду... --

 

запела здоровенная курносая девица и скосила... опасный, как ей, должно

быть, теперь казалось, глаз на молодого со­седа.

 

Там назову себя цыганкой,

Себя цыганкой назову.

Раз я сидела и мечтала

Да у открытого окна;

А чернобровая, в лохмотьях,

Ко мне цыганка подошла...

 

Опасный глаз не встревожил молодого соседа. Он о чем-то задумался...

Потом потянулся к мужику, у которого жик­лер засорился, а мотор работает.

-- А дело в том, -- сказал он, -- что это не жиклер засо­рился! Понял?!

-- А что же?

-- Поршни подработались. Кольца. Ты давно их смотрел?

-- Я их никогда не смотрел.

-- Смени кольца!

 

А горят свечи восковые;

Гроб черным бархатом обшит.

А в том гробу лежит девчонка --

Да и она крепко, крепко спит.

 

Прислушались было к песне, но... петь вместе не умели, а чего же так

сидеть слушать? -- не на концерт же пришли.

 

А на коленях перед гробом

Стоит изменник молодой...

 

-- Зина! А Зин! -- едва остановили крупную девушку. -- Давай

каку-нибудь, каку все знают. Давай, голубушка, а то уж ты шибко страшно

как-то -- гроб...

-- Эх-х!.. -- Сосед Льва Казимирыча, рослый мужик, се­рьезный и

мрачноватый, положил на стол ладонь-лопату; Лев Казимирыч вздрогнул. -- Лев

Казимирыч, давай что-ни­будь революционное! А?

-- Спойте хорошую русскую песню, -- посоветовал Лев Казимирыч. --

"Рябинушку", что ли.

И запели "Рябинушку". И славно вышло... Песня даже вышагнула из дома и

не испортила задумчивый, хороший ве­чер -- поплыла в улицу, достигла

людского слуха, ее не обру­гали, песню.

-- У Ваньки, что ли?..

-- Ну. Провожают. Поют.

-- Поют. Хорошо поют.

-- На курорт, что ли, едет?

-- На курорт. Деньги девать некуда дураку.

-- Ваня, он и есть Ваня: медом не корми, дай вылупиться. Нюрка-то едет

же?

-- Берет. Хочет и детей взять.

-- О-о!.. Знай наших!

-- Ты поросят-то не ходила глядеть к Ивлевым?

-- Нет. Я нонче не буду брать... Одну покормлю до нояб­ря -- и хватит.

Ну их к черту.

-- Почем же, интересно, Ивлевы-то отдают?

-- Да почем?.. Двадцать пять, известно. Месячные?

-- Месячные.

-- Двадцать пять.

-- Сходить завтра поглядеть... Я бы боровка взяла одного. Покормила бы

уж, черт его бей. Тоскливо без мяса-то, тос­кливо.

-- Знамо, тоскливо.

-- Тоскливо.

 

Утром Ивана с Нюрой провожали до автобуса. На тракт.

Шли серединой улицы: Иван с Нюрой -- в центре, по бо­кам -- тетки,

дяди. Иван при шляпе, в шуршащем плаще, торжественный и помятый после

вчерашних проводов. Нюр­ка в цветастой шали, в черной юбке, в атласной

бордовой кофте -- нарядная, как в праздник.

Шел также молодой племянник Ивана с гитарой и гром­ко играл что-то

нездешнее, с маху вколачивая по струнам.

Встречные останавливались, провожали глазами группу и шли дальше по

своим делам. Может, кому и доведется когда-нибудь уезжать из села -- так же

вот пойдет с родней по ули­це, также будут все обращать внимание.

Пришли на автобусную станцию... Иван с двоюродными братьями отошли в

чайную. Жена Нюра и старшие в родне промолчали: положено. На дорожку.

Скоро Иван и братья вышли из чайной -- красные, по­кашливали.

Закуривали.

-- Дай твоих, у меня мятью какие-то...

-- Спал, что ль, на них?

-- Сел где-то...

-- Ваньк, дорогой-то не пей шибко.

-- Да ну, что я?..

-- Ты пивко лучше. Захотел выпить, возьми пару бутылок пива -- не

задуреешь, все будет нормально.

-- Да ну, что я?..

Братья -- ребята все крепкие, кулакастые -- вместе кому хошь свернут

шею. А города опасались. Иван слегка волно­вался.

-- Не духарись там особо...

-- Да ну, что я?..

Подошел автобус.

Родные наскоро перецеловались...

-- Иван, гляди там!..

-- Мама, ребятишек-то, это -- смотри тут за ими. На реку бы не

ходили...

-- Да ехайте, ехайте -- погляжу тут.

-- А то у меня душа болит...

-- Ехайте! Раз уж тронулись -- ехайте. Чего бы, дуракам, здесь-то не

отдохнуть? Ехайте уж...

-- Нюра, Нюр, -- подсказывали под руку, -- ты деньги-то под юбку, под

юбку; ни один дьявол не догадается... Я сроду под юбкой вожу... Целеньки

будут.

-- Мам, ребятишек-то гляди... На реку бы, на реку -- гляди!

-- Пишите! Иван, пиши!

-- Все будет -- печки-лавочки! -- кричал уже из окна Иван.

-- Мама, ребятишек... ради Христа!..

Поехали. Автобус двинулся. Поехали наши -- не робейте, держитесь!

Привыкайте.

Иван маленько в автобусе принахмурился; все глядел в окно, пока

проезжали деревню, знакомые с детства места... Поскотину проехали, лесок...

-- Первый раз? -- поинтересовался сосед Ивана, пожи­лой добрый человек.

Иван отвернулся от окна и зачем-то бодро соврал:

-- Да ну, что вы!.. -- И посмотрел на Нюру, и опять при­нахмурился, и

отвернулся к окну. Посидел маленько, повер­нулся к соседу. -- Куда -- первый

раз?

-- В далекий путь-то.

-- А вы почему догадались?

-- Ну... видно: всей родней провожали.

-- Нет, я в городе-то бывал, а так далеко не бывал -- пер­вый раз.

-- А куда?

-- К Черному морю.

-- Хорошее дело.

-- В санаторий.

-- Хорошее дело.

 

Билеты продавали снаружи вокзала, и была большая оче­редь. Иван устроил

Нюру с чемоданом возле скверика, а сам побежал занимать очередь.

Стал за каким-то человеком в шляпе -- шляпа за шляпой. Иван проявил

какую-то странную, несвойственную ему го­ворливость. Вообще в городе он стал

какой-то суетливый. Волновался, что ли.

-- За билетом? -- спросил он человечка в шляпе.

Человечек читал газету, оторвался на малое время, по­смотрел на

Ивана...

-- Нет, за колбасой.

Иван не обиделся.

-- Далеко?

Человечек опять отвлекся от газеты, посмотрел на Ивана...

-- В Ленинград.

-- А я -- к югу.

-- Хорошо.

-- Да решил, знаете... Ну ее, думаю, все к черту -- поеду. Билетов-то

хватит?

-- Должно хватить. А там... Бог ее знает. Народу много.

-- Да. -- Иван понизил голос, приблизил свою шляпу к шляпе человека с

газетой. -- Куда, к черту, едут? Чего дома-то не сидится?

Человек еще раз глянул на Ивана... И стал опять читать газету.

Иван помолчал, посмотрел вокруг... Посмотрел на длин­ную очередь...

Заглянул через плечо человеку -- в газету.

-- Ну, что там?

Человек раздраженно качнул головой, сказал резковато:

-- В Буэнос-Айресе слона задавили. Поездом.

-- Ох, о!.. -- удивился Иван.

Еще некоторые удивились в очереди, посмотрели на че­ловека с газетой.

-- А как же поезд? -- спросил Иван.

-- Поехал дальше. Слушайте, неужели охота говорить при такой жаре?

Иван виновато замолчал. Он думал, что в очереди, наоборот, надо быть

оживленным -- всем повеселей будет. Посто­ял еще немного, потом молча

поманил рукой Нюру... Та по­дошла.

-- Постой маленько, -- сказал Иван. -- Я покурю.

-- Иди к чемодану, там покури.

Иван пошел к чемодану, а Нюра осталась стоять в очере­ди -- терпеливо,

с пониманием, что надо стоять, долго надо стоять.

 

Билетов всем хватило... Даже еще, наверно, остались лишние, так как в

купе, кроме Ивана с Нюрой, был только один пассажир.

Иван вошел в купе несколько шумно, покрикивал на Нюру.

-- Вот!.. Здесь -- двадцать два, двадцать три. Давай сюда!

Здравствуйте!

У столика сидел уверенный человек, чуть даже наглова­тый,

снисходительный, с легкой насмешечкой в глазу... За­писной командировочный.

-- Ну, -- сказал командировочный, глядя на Нюру, -- бу­дем знакомиться?

Николай Николаевич.

-- Иван Расторгуев, -- сказал Иван. -- А это жена моя, Нюра.

-- Так, так... -- И как-то сразу понял командировочный, что с этой

парой можно говорить снисходительно, в упор их разглядывать, Нюру особенно,

только что не похлопывать. -- Далеко ли?

-- К югу. -- Иван старался быть вежливым, знающим.

Николай Николаевич засмеялся.

-- Вы что, перелетные птицы, что ли? К югу?

Ивана обидел этот смешок, но он не подал виду. Вошел проводник.

-- Постель будете брать?

-- Мне не потребуется, -- сказал командировочный, -- я в Горске схожу.

А им вот потребуется, конечно. Они -- к югу. -- И командировочный опять

посмеялся, глядя на Нюру.

-- Да, да, -- поспешно сказал Иван, -- нам, конечно, по­требуется.

Тащите.

Проводник принес два комплекта -- постели.

-- Два рубля.

-- Какие два рубля? -- не понял Иван.

-- За две постели.

-- Это... -- Иван почуял некий подвох с этими двумя руб­лями. -- А что,

за постели отдельная плата?

Командировочный и проводник переглянулись.

-- Отдельная, отдельная. Давайте поскорей, мне некогда.

-- Нюся, дай два рубля, пожалуйста, -- спокойно сказал Иван.

-- Загороди меня, -- тихонько попросила Нюра.

Иван стал так, чтоб загородить жену от мужчин.

-- Счас мы свои рублишки достанем из чулочка... И отда­дим. -- Ивану

страсть как неловко было, что деньги -- где-то у жены "в чулочке"... И он

прямо, вызывающе-прямо посмотрел на ухмыляющихся проводника и

командировочного и тоже улыбнулся, но зло улыбнулся. Если бы

командиро­вочный посмотрел внимательней на Ивана, он бы перестал улыбаться.

Но он смотрел невнимательно -- он улыбнул­ся. -- Жена у меня боязливая...

возьмут, говорит, да своруют наши рублишки... А кому они нужны, наши

рублишки? Верно?

Нюра достала наконец пятерку... Подала кондуктору. Тот сдал трояк сдачи

и ушел.

-- Первый раз? -- весело спросил командировочный.

-- Что?

-- Едешь-то. Первый раз?

-- Так точно! А что?

-- Надо доверять людям... Вот вы едете со мной вместе, например, а

деньги спрятали... аж вон куда! -- Командиро­вочный опять посмеялся. --

Значит, не доверяете мне. Так? Объективно так. Не зная меня, взяли меня под

подозрение. А ехать вам далеко -- вы так и будете всем не доверять?

Дере­венские свои замашки надо оставлять дома. Раз уж поехали... к югу, как

ты выражаешься, надо соответственно и вести себя... Или уж сиди дома, не

езди. А куда к югу-то? Юг боль­шой...

-- На кудыкину гору. Слыхали такую? Там курорт новый открылся... Вот я

туда первый раз и смазал лыжи.

Нюра засмеялась. Невольно.

Командировочного задело за живое. Особенно ему не по­нравилось, что

Нюра засмеялась.

-- А ты что это сразу в бутылку-то полез?

-- А вы что это сразу тыкать-то начали? Я вам не кум, не...

-- О-о! -- Командировочный удивился и засмеялся на­сильственно. -- Да

мы, оказывается, с гонором!

-- Вот так, дорогой товарищ... Я бы лично эти ваши ухмылочки не строил.

Что, вы от этого сильно умный, что ли, стали? Нет же...

-- Иван! -- вмешалась Нюра.

-- Слушайте!.. -- посерьезнел командировочный. -- Вы все-таки... это,

научитесь вести себя как положено -- вы же не у себя в деревне. Если вам

сделали замечание, надо прислушиваться, а не хорохориться. Поняли? --

Командировоч­ный повысил голос. -- Научись сначала ездить. Еще жену с собой

тащит...

-- А что тебе моя жена? -- зловеще тихо спросил Иван. -- Что тебе моя

жена?

Нюра знала, что после таких вопросов -- так сказан­ных -- Иван дерется.

-- Вань!..

-- Что тебе моя жена-то?

-- То, что надо сначала самому научиться ездить, потом уж жену за собой

возить.

-- А твое какое дело? Я тебе что, на хвост нечаянно на­ступил?

-- Да вы только не это... не стройте из себя припадочно­го. Не стройте.

Видели мы и таких... И всяких. -- У команди­ровочного серьезно побелели

глаза. -- Не раздувайте ноздри-то, не раздувайте! А то ведь -- как сел, так

и слезть можешь.

-- Это кто же, ты ссадишь?

-- Ванька! Да перестань ты, Господи-батюшки!.. И вечно с им

какие-нибудь истории!

Командировочный весь встрепенулся, осмелел еще пуще.

-- Так вот, чтобы историй этих больше не было -- мы по­можем ему... Ишь

ты, понимаешь...

-- Ну-ка, помоги.

-- Сча-ас. Вот до следующей станции доедем и вызовем милицию. Может, с

историями-то придется остановку сде­лать... суток на пятнадцать. Подумать,

как вести себя в доро­ге. А то...

-- Профурсетка в штанах, -- отчетливо сказал Иван. -- Он еще пугать

будет... Сам у меня слезешь. Спрыгнешь... И -- по шпалам, по шпалам... --

Иван встал; Нюра вцепилась в него.

Командировочный вскочил с места. Он сделал это по­спешно и сам же

усовестился своей поспешности, гордо тряхнул головой.

-- Ах, так? Ну погоди... -- И он пошел из купе, но в две­рях еще

оглянулся. -- Счас ты у меня уедешь. -- И вышел.

Нюра перепугалась.

-- Опять!.. На кой черт потащил тогда, на самом-то деле, если с

характером своим поганым совладать не можешь?..

-- Не гнуси. Я, что ли, начал?

-- Ссадют, правда, на станции -- кукуй там...

-- Счас -- ссадили.

-- Он, может, начальник какой, откуда ты знаешь?

-- Он дурак. Чего он начал ухмылочки строить?

-- А ты что, с лица спал от этих ухмылочек? Строй он их!.. Как хорошо

поехали -- нет, надо свой характер пока­зать!..

-- Не ори. И не пужайся, наоборот, держи теперь нос выше, а то, правда,

не ссадили бы.

-- Как хорошо поехали!.. -- горько горевала Нюра.

Дверь в купе отодвинулась...

Стояли два кондуктора, а за ними -- командировочный.

-- Вы что тут? -- спросил кондуктор, который выдавал постели.

-- Что? -- откликнулся Иван. -- Ничего.

-- Чего шумите-то?

-- Кто шумит? Никто не шумит.

-- А кто меня из вагона выбросить хотел? -- спросил ко­мандировочный.

-- Вы что-то перепутали, -- спокойно сказал Иван. -- Это вы меня

ссадить хочете... А мне неохота -- слезать-то... Я затосковал.

Кондукторы увидели, что пассажир -- не пьян, обрати­лись к

командировочному:

-- Перейдите в другое купе, места есть. Во втором есть два места.

Командировочный взял свой портфель и, смерив Ивана презрительным,

обещающим взглядом, сказал:

-- В Горске мы еще увидимся.

-- Давайте. По кружке пива выпьем...

-- Ты это... не очень! -- прикрикнул на Ивана кондук­тор. -- А то

выпьешь у меня.

И они ушли.

-- Вот так! -- сказал Иван. Встал, засунул руки в карманы и прошелся по

свободному купе. -- А то будут тут мне... печ­ки-лавочки строить, понимаешь.

-- Сиди уж!.. Герой! У самого небось душа в пятки ушла.

-- У кого? У меня? Мне только на станции сидеть неохота, а то бы ему...

сказал несколько слов. Зато вон как свобод­но стало!.. Хорошо! -- Иван полез

в карман -- закуривать.

-- Иди в коридор курить-то. Здесь нельзя, наверно.

Иван вышел в коридор.

В коридоре стоял молодой мужчина... Смуглый, нарядно одетый, улыбчивый.

Морда -- кирпича просит.

Иван похлопал по карманам -- в одном брякнули спич­ки... Но все равно

смуглый, вежливо улыбнувшись, подста­вил свою папироску. Иван прикурил.

-- Маленькое недоразумение? -- спросил смуглый, кив­нув в сторону

служебного купе.

-- Да один товарищ... начал чего-то -- ни с того ни с сего...

-- Далеко?..

-- Еду-то? К югу. Надо, знаете, отдохнуть малость. На ку­рорт. -- Иван

теперь решил быть вежливым со всеми подряд.

-- Один? -- все расспрашивал смуглый, скорый.

-- Нет, с женой.

Смуглый вдруг протянул руку -- знакомиться.

-- Виктор.

-- Иван.

-- Кроме вас, в купе есть кто-нибудь?

-- Нет. Этот-то ушел...

-- Я тогда перейду к вам... -- Виктор вошел в соседнее купе, вынес

большой желтый чемодан. -- А то у меня там одни женщины... Пойдем в твое.

-- Пошли.

Вошли в купе. Виктор приветливо поздоровался и засу­нул чемодан под

сиденье.

-- Ну вот... -- сказал он облегченно. И улыбнулся Нюре. -- Ну, как

там... в колхозе-то?

-- Да ведь оно -- как? -- пустился в рассуждения Иван. -- С одной

стороны, конечно, хорошо -- материально нас под­держали, с другой стороны...

А вы кто будете по специальности?

-- Я?

-- Ну...

-- Конструктор.

-- Вот -- городской человек. Вот нам говорят: давайте сравняем город с

деревней. Давайте! Значит, для вас в городе главное что, деньги? Ну, значит,

давайте и для деревни так же сделаем -- деньги будут главными. А -- хрен!..

Так нельзя.

-- Иван, -- сказала Нюра.

-- Ну?

Нюра притворно посмеялась.

-- Ты с какими-то разговорами... Человек, может, устал, а ты...

-- Нет, нет, я не устал, -- сказал Виктор. -- Ну, так -- деньги?

-- Деньги. Я, например, тракторист, она -- доярка. Мы в добрый месяц

зашибаем где-то -- две, две с лишним сотни.

-- Да? -- удивился конструктор. -- Я думал, меньше.

-- Да что вы! Иной раз до трех выходит!..

-- Вань...

-- Чего тебе?!

-- Ну, ну? -- любопытствовал дальше конструктор.

-- Теперь, -- продолжал Иван, входя во вкус коренной беседы. -- Что

получается? Если я не поленюсь, я эти свои сто двадцать рублей завсегда

вышибу. Так? Буду вкалывать с утра до ночи... а то и ночи прихвачу... Так?

-- Ну.

-- Правильно! -- Иван всерьез волновался. -- Но один маленький вопрос:

чем больше я получаю, тем меньше я бес­покоюсь, что после меня вырастет.

Вот.

-- А в чем вопрос-то? Это ответ.

-- Ну, ответ. А вопрос еще хуже: спроси?

-- Кого?

-- Меня.

-- О чем?

-- Беспокоюсь я за пашню? Нет, я по-человечески, ко­нечно, беспокоюсь,

как же. Но, все равно, это не то. Я вспа­хал, и моя песенка спета. Все?

-- Все.

-- Хрен!.. Это на заводе -- сковал я, допустим, ось, так она ось и

нужна -- я все сделал...

-- Но ось-то -- тоже для машины! На одной оси-то не по­едешь.

-- Правильно! А машину потом соберет другой -- и за это тоже ему плати

денюжку...

-- Но ведь и у вас: ты вспахал, другой посеял...

-- Я вспахал -- получил, он посеял -- получил, а хлеба, например, нету.

А мы денюжку получили. Я к примеру го­ворю.

-- Это какой-то Гегель получается...

-- Да никакой не Гегель!

-- Да почему хлеба-то нету? Неурожай, что ли?

-- Да меня это не касается, вот штука-то! Не знаю, мо­жет, неурожай. Я

пахал хорошо. И получил хорошо -- на ку­рорт вот поехал... Хватило.

-- Вань...

-- Не ванькай! Я ж за колхоз волнуюсь, а не... чего-ни­будь. Мне тоже

понять охота.

-- Значит, вы живете хорошо, -- подвел итог конструк­тор.

-- Хорошо. Вон у меня ряшка-то -- с похмелья не... это... Она и у те...

Да. Хорошо живем!

-- А почему вы в город из деревни бежите?

-- Это не вопрос, это -- семечки. Я же эти сто двадцать рублей везде

могу заработать. Заработаю же я их в городе?..

-- Наверно.

-- Заработаю! Силенка есть, и башка на плечах -- сумею.

-- Сумеешь.

-- Но в городе я на эти сто двадцать рублей... интересней проживу. В

городе у меня все под боком: и магазин, и пром­товары, и парикмахерская, и

вино... А у себя-то я со своим рубликом еще побегаю поищу -- где пальтишко

девчонке ку­пить, где рубаху себе, где пальто демисезонное супруге... За

любым малым пустяком -- в райцентр. А до райцентра -- семьдесят километров.

Да еще приедешь, а там тоже нету.

-- М-да. А куда сейчас-то? Место подбирать, куда бе­жать?

Иван обиделся.

-- Ать! -- поймал! Пойма-ал, конструктор... -- Посмеялся недобро. --

Что, есть на примете хорошее местечко?

-- Обиделся! -- Конструктор тоже посмеялся -- доб­рее. -- Оби-иделся,

пахарь. Не обижайся, я без всякого умысла. Куда едете-то?

-- Я же говорил -- к югу.

-- А, да. К югу -- это хорошо, -- похвалил конструк­тор. -- Я сам думаю

махнуть скоро... -- И конструктор про­пел шутливо: -- "Там море Черное,

песок и пляж, там жизнь привольная чарует нас!.." Да?

Нюра засмеялась. Она была очень смешливая женщина. И смеялась как-то

очень доверчиво и мило -- хотелось ее смешить.

-- Так-так, -- сказал довольный конструктор. И поднял­ся. И достал

из-под сиденья чемодан. -- Ну, что нам тут по­ложили? Собираешься вечно

второпях... вечно торопишься... Ну, конечно, -- ключи забыл дома. На

пианино. Вечная ис­тория! Ножик есть, Ваня?

-- Есть.

-- Да зачем же ломать такой добрый чемодан! -- встряла Нюра.

-- Ничего. На наш век чемоданов хватит. Верно, Иван? -- Конструктор

ловко поддел концом ножа блестящие замочки, и они один за другим отскочили.

-- Вы не по тракторам конструктор?

-- Нет. По железной дороге.

-- А то бы я вам задал пару вопросов...

-- Нет, лучше не надо, Иван. -- Конструктор с чрезвы­чайным

любопытством рылся в чемодане, отвечал на вопро­сы нехотя. -- Я устал от

вопросов... Ага -- коньячишко!.. КВК. Прекрасно. А тут что?.. Купюры. О мне

эти интелли­генты: кто же деньги кладет в чемодан! -- Конструктор пере­ложил

деньги из чемодана в карман. -- Что-то я не вижу здесь литературы. Обычно

этого... М-да. Ну? -- Конструктор весело посмотрел на Ивана, на Нюру... И

какая-то мысль влетела ему в лоб. Он достал из чемодана очень нарядную

кофточку.

-- Ну-ка, Маруся, встань.

-- Нюра. Маруся у нас дома осталась.

-- Ну-ка, Нюра, примерь...

-- Зачем?

-- Примерь, я посмотрю.

-- Ой, да я сроду и не нашивала таких...

-- Да примерь -- просют! -- воскликнул Иван.

-- Ну, отвернись.

Мужчины отвернулись. И, отвернувшись, поговорили малость.

-- Какое отношение к коньяку? -- спросил конструктор негромко.

-- У меня? Хорошее.

-- Рюмочку -- не возражаешь? КВК.

-- Что это, коньяк?

-- Да. Генеральский.

-- Не возражаю.

-- Ну, глядите! -- сказала Нюра. Кофточка так ее краси­ла, так

преобразила!.. Нюра покраснела под взглядами муж­чин. Засмеялась милым своим

смехом.

-- Идет вам.

-- Это кому же вы такое богатство везете? -- спросила Нюра.

-- Носите на здоровье, -- просто сказал конструктор.

-- Да что вы! -- испугалась Нюра.

-- Ничего, носите. Это так вам к лицу!.. -- Смугловатый джентльмен

улыбнулся. -- У нас хватит. Ах, как она вам идет! Шик-блеск -- тру-ля-ля,

как мы говорим, когда заканчиваем какую-нибудь конструкцию.

-- У нас... это... -- растерялся и Иван, -- деньжонок в обрез... На

дорогу только. А она ж дорогая, наверно...

Конструктор укоризненно покачал головой.

-- Не обижай, Иван. Деньги -- это бяка. Скажи лучше, чем мы закусим

коньячишко?

-- У нас огурцы малосольные есть...

-- Нет, огурцы здесь не... Ага! -- Конструктор нашел в че­модане

шоколад. -- Ах, молодцы! Все продумали.

-- Заботливая у вас жена, -- сказала Нюра, желая сказать что-нибудь

очень хорошее доброму человеку.

-- Ничего... Немножко рассеянная.

-- Работа, видно, такая. У нас на квартире жил один уче­ный -- такой

умница, такой башковитый, добрый тоже та­кой, а ширинку вечно забывал

застегнуть. -- Нюра засмея­лась. Конструктор тоже посмеялся. И Иван

посмеялся. Все посмеялись, так всем что-то хорошо стало.

-- Держи, Иван.

Нюра дернула было Ивана за пиджак -- чтоб он не увле­кался коньяком-то,

но Иван только ногой дрыгнул и досад­ливо, с укором поморщился.

-- Вот так вот живешь, работаешь... а радости -- нет. Ра­дость -- на

нуле. -- Конструктор чего-то вдруг взгрустнул. -- Настоящей творческой

работы мало. Так -- мелочишка суф­фиксов и флексий... устаю. Все время в

напряжении, все время нервы как струны натянуты, и я боюсь, что

когда-ни­будь они лопнут.

-- Железная дорога! -- понимающе сказал Иван. -- Тут так-то просто

проедешь, и то голова кругом, а вам все время думать надо. Это же не

печки-лавочки, понимаешь.

-- Ну?..

-- Поехали...

Они хватили по рюмочке дорогого коньяку, заели шоко­ладом. Конструктор

закурил сигарету с золотым обрезом -- тоже из чемодана, вытянул ноги, чуть

прикрыл глаза.

-- Покой нам только снится, -- сказал он негромко.

-- Но я вам так скажу, Виктор...

-- Александрович. Друзья меня называют -- Виктор.

-- А вам так скажу, Виктор, -- пустился в подхалимаж Иван, -- без вашей

работы мы бы тоже далеко не уехали...

-- Куда вы без нас!

-- Вот я -- тракторист. Я поучился три месяца -- и готово дело:

управляю. А ведь его же придумать надо было, скон­струировать! Сколько там

всяких узлов, систем... -- Иван повернулся к Нюре, стал загибать пальцы. --

Система питания, система зажигания, система охлаждения...

-- Молодец, хорошо знаешь трактор, -- похвалил Вик­тор. -- А вот нам,

авиаконструкторам...

-- Вы же -- по железной дороге.

-- Нет, я по железной дороге, но с авиационным укло­ном. Мы сейчас

разрабатываем систему игрек: железная до­рога без мостов.

-- Как это?

-- Так. Вот идет поезд, на пути -- река... А моста нет.

-- Ну а как же?

-- Очень просто: поезд пла-авненько поднимается в воз­дух, перелетает

реку и снова опускается на рельсы.

-- Где же у него крылья-то будут? -- тоже очень заинтере­совалась Нюра.

-- Никаких крыльев -- воздушная подушка. Паровоз пус­кает под себя

мощную струю отработанного пара -- и по пару, по пару...

Иван засмеялся.

-- Премию большую могут дать за такую механизацию!

-- Могут дать, -- согласился Виктор, улыбаясь.

-- Так что, правда, что ли? -- не поняла Нюра.

Мужчины засмеялись вместе.

-- Что ты, шуток не понимаешь? -- сказал Иван.

Поезд стал замедлять ход, стал громко стучать на стыках.

-- Это какая станция? -- встрепенулся Виктор.

Иван выглянул в окно.

-- Гор...ск. Горск.

-- Сколько здесь стоит?

-- Не знаю.

-- Наливай по рюмочке... И продолжим мирно беседо­вать.

-- Хватит бы вам, -- сказала Нюра. -- Виктор Александ­рович, выпейте

один, а мой пусть пропустит. А то он счас по вагону начнет бегать.

-- Зачем? -- не понял Виктор.

-- А он всегда так: как выпьет, так...

-- Да брось-ка ты! -- обиделся Иван. -- С коньяка не за­бегаешь! Это

тебе не самогон.

-- Зачем же он бегать будет? Мы будем спокойно си­деть -- беседовать.

Вы на съезде колхозников были?

-- Нет.

-- Но какие вопросы...

В это время дверь в купе отодвинулась: стояли милицио­нер, а за ним...

командировочный.

-- Вот, пожалуйста, коньяк сидит дует! -- брезгливо ска­зал

командировочный. -- Он до Новосибирска не доедет. И эта -- тоже... куда с

таким пьянчугой поехала! На куро-орт!..

-- Куда едете? -- строго спросил милиционер Ивана.

-- К югу. А чего, я не понимаю?.. Вот билеты, вот пу­тевка...

-- Тебе не на курорт надо, а в вытрезвитель, -- зло гово­рил

командировочный. -- Еще жену за собой тащит...

-- Минуточку, -- остановил его милиционер. Вниматель­но осмотрел

билеты, путевку. -- Как же так: не успел отъ­ехать -- уже за бутылку?

-- Тут недоразумение, товарищи, -- спокойно, чуть при­нахмурившись и

негромко заговорил железнодорожный кон­структор. -- Товарища колхозника

угостил коньяком я, и выпили мы -- вот, что видите, -- совсем немного. До

этого он был совершенно трезв, я это утверждаю.

-- Вы не заступайтесь за него, не заступайтесь, а то он от­благодарит

вас, этот хам...

-- Я не заступаюсь! -- повысил голос конструктор. -- Я констатирую (он



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2023-02-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: