Название: Темнота
Автор: ewinfic
Переводчик: allayonel
Бета: julia-sp
Оригинал: "Darkness" ewinfic (разрешение получено)
Ссылка на оригинал: https://ontd-pinto.livejournal.com/299786.html?thread=21152522#t21152522
Размер: макси (около 57 тысяч слов в оригинале)
Пейринг/Персонажи: Крис/Зак
Категория: слэш
Жанр: ангст, флафф, драма
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: После аварии Крис остается практически полностью разбитым, слепым и парализованным, но осознающим всё. Зак, его сиделка, находит способ, как с ним общаться, а также помогает на пути к выздоровлению.
Примечание/Предупреждения: OCС, другие пейринги, юст, неверность, тяжелый ангст, флафф, медицинская терминология, графичные описания боли и телесных проявлений, медицинские кинки, эмоциональная зависимость, мокрые сны, мазохизм, поведение, нарушающее закон.
1.
Крис?
– Крис? Ты слышишь меня?
Веки налиты свинцом, а во рту будто ватный песок; такого не бывает, но именно так это ощущается: рассыпчатый и впитывающий одновременно. Я хочу рассказать про него, но кто-то тонкой струйкой вливает мне в рот какую-то жидкость. Вкус божественный, но жидкости буквально капля, на глоток не хватит, разве только смочить язык.
И в этот момент я понимаю, что не могу пошевелить языком.
Или открыть глаза.
– Крис, недавно ты двинул пальцем, я знаю, что ты там. Попробуй пошевелить им снова – для меня?
Голос очень приятный, наполненный теплотой, как полотенце только что после глажки, если в него завернуться. Очень похоже. Я и вправду хочу сделать то, что просит голос, очень хочу… может, потому, что будешь готов на все, чтобы кто-то добрый, теплый, успокаивающий оставался рядом, после того как ты проснулся парализованный и в темноте. Я пытаюсь пошевелить пальцами – любыми.
– Попробуй на правой руке. Указательный.
Я пытаюсь собраться… получилось?
– Просто отлично! Это грандиозно, Крис. Продолжай в том же духе, и скоро ты у нас будешь петь и танцевать.
– Зак, ему сильно повезёт, если он снова сможет ходить, – другой голос, низкий, язвительный.
– Крис, не обращай внимания на Джона. Он у нас местный пессимист.
– Я здесь местный врач, Зак, будь добр, относись к моим словам с уважением. Мистер Пайн, меня зовут доктор Чо. Зак собирается поставить вас на ноги… Вы попали в аварию. Явных свидетельств повреждений мозга нет, вы реагируете на звуки, но на этом хорошие новости заканчиваются. Вы можете слегка двигать пальцами, и мы заметили непроизвольные движения губ и головы, это тоже отличные новости. Значит, у вас нет синдрома «запертого человека»; если бы он был, максимум, что вы могли бы – двигать глазами. Теперь к плохим новостям. Ваш паралич длится уже целую неделю, а это значит, что повреждения могут быть обширными. Мы будем работать с вами каждый день, шаг за шагом, но есть вероятность, что вы никогда не сможете в полной мере вернуть контроль над руками и ногами. А вот насчет способности говорить у вас очень хорошие прогнозы. Не волнуйтесь, Крис. Мы не собираемся сдаваться. Зак, мне нужно с тобой переговорить…
Слышатся несколько слов, произнесённых шёпотом, слишком тихо, чтобы я мог разобрать, а слух у меня сейчас довольно чуткий. Я ощущаю себя странно свободным и лёгким, и не в состоянии серьёзно переживать из-за того, что только что услышал. Может быть, это шок?
Вскоре я слышу шаги. Кто-то уходит, а потом прекрасный тёплый голос снова раздаётся над моим плечом, совсем рядом.
– Крис, ты попал в аварию с подругой, Зои. С ней всё в порядке, она сможет прийти, навестить тебя в ближайшее время… А пока, у нас вот какие планы. Я буду приходить каждый день, я или Карл — он тоже занимается твоим случаем. Мы будем делать упражнения, давать нагрузку твоим рукам и ногам, мыть тебя, менять капельницы, когда будет необходимо. Если тебе что-то будет от меня нужно, просто шевельни пальцем. Я буду за ним приглядывать. Пошевели два раза, если понимаешь.
Я с трудом двигаю пальцем, и ещё раз. Такое ощущение, что он весит тонну.
– Хорошо, очень хорошо. Ты у нас уже специалист в этом! Мне нужно проверить других пациентов, но я вернусь.
Он уходит, и я понимаю, что уже по нему скучаю.
2.
Мой мир превратился в туман: голоса приближаются и уплывают, то становятся яснее, то исчезают вновь, как образы, мелькающие под водой.
В какой-то мере это успокаивает. Я знаю, что застрял здесь, и любая мелкая проблема может превратиться в мучение. Как мои плечи сейчас, к примеру. Я бы отдал всё что угодно за возможность просто… просто… Я не могу даже потянуться. К тому же в этом месте слишком спокойно, никаких стрессов. И это пугает. Я боюсь, что навсегда останусь в этой клетке, что никогда не смогу бегать, или играть в мяч, или целоваться, или… ладно, я не собираюсь думать об этом, пусть в ближайшее время мне и не светит этим заниматься. Но это по большей части не напрягает. Нет, я ничего не могу делать. Нет, я никуда не могу пойти. Ответ на любой вопрос: «Нет». Нет смысла волноваться об этом. Ни встреч, ни свиданий, ни необходимости производить впечатление, ни возможности кого-нибудь разочаровать. И ещё, не нужно думать, услышав звонок телефона: «Я и вправду должен ответить?»
Интересно, куда они дели мой телефон. Кто-то отвечает на звонки, предназначенные мне? Что именно они говорят людям?
Я знаю многих по голосам. Доктора Чо узнать легче лёгкого. Я знаю Карла, физиотерапевта. У него такой лёгкий сексуальный акцент и невероятно сильные руки, и, признаюсь, я очень рад, что не нужно тратить силы, чтобы произвести на него впечатление, а ещё, что он прекрасно справляется со своей работой.
Приходили родители. Они напуганы, – да что там! – просто в шоке. Зои заходила однажды, и было трудно выносить боль и подавленность в её голосе, ведь обычно она такая жизнерадостная. И ещё эти осторожные робкие прикосновения к моему плечу. Боже, если бы я мог собрать их всех и сказать, что со мной всё будет в порядке.
Зак сказал это вслух. Негромко, успокаивающе. Сказал моим родителям, Зои. Я слышал, как он обнял её при этом. (Как я могу слышать такие вещи? Не знаю, как, но могу…)
Он единственный, кто говорит это мне, постоянно. В его голосе столько оттенков, это почти симфония. Я его малость идеализирую. От этого никуда не деться, то есть, что мне ещё делать, кроме как сидеть и думать? Так что вряд ли бы вышло начать кого-то идеализировать и не заметить этого.
Интересно, как он выглядит.
Зак обращается со мной иначе, чем Карл. Честно сказать, Карл иногда делает мне больно. Я понимаю, что так нужно, да и он всегда говорит: «Я знаю, что это больно, но поверь, нужно, чтобы ты был сильным и гибким. Ещё немножко…»
Странно чувствовать себя беспомощным, когда тебя купают и одевают, как ребёнка, перекатывают, делают упражнения, заботятся. Иногда мне хочется вырваться из всех этих рук или закричать. Но потом я представляю, как это было бы – застрять здесь без прикосновений вообще.
Прикосновения Зака всегда приятны. Даже когда он меняет катетер или делает ещё что-нибудь, вызывающее дискомфорт, мне не хочется, чтобы его руки исчезли. Я много думал об этих руках. Длинные, тонкие, прохладные пальцы. Наверное, он и сам стройный. Иногда я чувствую шелковистые волоски на его запястьях, а однажды, когда он помогал мне сесть, мой лоб скользнул по щетине у него на щеке, и я даже удивился, насколько она жёсткая.
Не хватает только начать вздыхать и думать «он такой мииииииилый» каждую грёбаную минуту, но Зак меня отвлекает, и сейчас это то, что надо.
А ещё, чёртовы плечи. Они очень хорошо отвлекают. Твою мааааать. Сколько прошло времени, с тех пор как…
– Как поживает мой любимый пациент? Восхитительно? Умиротворённо? Искромётно? Искромётно и умиротворённо восхитительно?
Зак. Жаль, что я не могу ему улыбнуться.
Он говорит мягко:
– Надеюсь, я не оторвал тебя от сладких сновидений, Крис, но самое время как следует тебя разогреть, пока не пришёл Карл.
Я чувствую его руки на моих плечах, и лёгкое движение…
Оооооооооооо, боже. Это было потрясно. Это было невероятно. Лучше чем десять оргазмов. Зак, женись на мне. Сейчас же. Пожалуйста. Поселимся где-нибудь, где такое легально.
Но Зак замирает и потом говорит, стараясь не допустить в голос лишнего волнения.
– Крис, ты только что издал звук.
Не уверен, так это или нет.
Время для меня течёт странно. Обычный режим помогает ориентироваться; утро означает, что меня будут переворачивать, что в положенный час мне сменят капельницу. Мне хотелось бы, чтобы меня передвинули куда-нибудь, где я мог бы ощутить солнце на коже, чтобы чувствовал тепло дня, может, так я лучше осознавал бы время. Думаю, прошла неделя. Одна неделя.
Я узнаю Зака по звуку шагов, когда он ещё не начал говорить.
– У меня для тебя сюрприз, Крис.
В его голосе звенит возбуждение. Не представляю, как у него получается одновременно быть спокойным и взволнованным, но ведь как-то получается.
Я замечаю кое-что смешное. Я не могу улыбаться, но когда Зак входит в комнату, по телу пробегает странная волна, будто теперь я улыбаюсь всей кожей, а не только лицом. Какая-то глупая часть меня верит, что он знает, что я ему улыбаюсь.
– Я знаю, что ты любишь слова.
Когда он это произносит, меня буквально накрывает волной боли. Думаете, что мне не хватает возможности ходить, чёрт, что не хватает собственного члена – так и есть. Но ничто не заставляет мучиться сильнее, чем невозможность говорить, читать и писать. Боже, снова прочесть что-нибудь. Мне хочется расплакаться. Я не плакал годы, а теперь даже не знаю, смогу ли сделать это когда-нибудь снова.
Я чувствую, как он садится на кровать рядом со мной. Затем – шелест страниц.
– Так, я тут поработал над тем, как ты можешь пользоваться ими снова. Ты читал «Скафандр и бабочка»?
Давно хотел почитать, но никак руки не доходили. У меня длинный список того, что я сразу примусь воплощать, как только смогу… вообще что-то смогу.
– Парализованный пациент смог надиктовать целую книгу по этому методу. Вот как это работает. Подумай, что хочешь мне сказать, и мы вместе соберём фразу по буквам. Я буду читать буквы от самых употребляемых к менее употребляемым. А ты остановишь меня на букве, которая нужна, каким-нибудь сигналом… В книге человек моргал, но мы воспользуемся твоими пальцами.
Я чувствую его ладонь рядом с моей, а потом два его пальца поддевают мой указательный.
– Толкни меня дважды, если понял, и один, если нет.
Я надавливаю дважды. О, пожалуйста, Зак, давай поговорим.
– Готов?
Ещё два прикосновения. Да!
– Отлично, тогда, слушай: А. О. И. Е. Н. Р. К. Т. С. Л. – читает он с короткой паузой между буквами, – В. П.
Я скребусь по нему снова.
– Ок, П.
Я слышу, как он записывает.
Боже, это затянется надолго.
– Крис, не беспокойся, мы будем справляться быстрее, если попрактикуемся. Итак, А. О. И. Е. Н. Р. Р? – он останавливается. – Ты хочешь сказать «привет»?
Я дважды нажимаю и просто слышу, как он улыбается. Потрясающе, как много можно сказать о выражении лица кого-то, используя только уши.
– Привет, Крис. Здорово наконец-то поговорить с тобой, – столько тепла… у него и вправду счастливый голос. – Не могу дождаться, когда расскажу об этом твоим родителям!
Меня захлестывает эмоциями; знать, что я могу говорить, даже таким болезненным способом, это как заново научиться дышать. Я могу сказать маме, что я в норме, что я всё ещё здесь. Я могу сказать Заку, что люблю, когда он приходит в палату. Я хочу сказать ему много чего. Я снова могу быть собой! Я существую!
Он начинает снова.
– А. О. И. И? Хорошо. А. О. И. Опять И? – он делает паузу. – Ты уверен?
Два прикосновения означают «да».
– Хм, ладно… А. О. И. И? А. О. И. И? Четвертый раз И… А. О. И. Опять И. Хмммм. А. А? Хорошо… А. А? … Хорошо. А. А? – он останавливается. – ИИИИИАА… Кристофер Пайн, что вы тут вытворяете?
Я улыбаюсь.
– А. О. И. Е. Н. Р. К… – ужасно долго добираться до «П», но наконец мы там. «Р» уже проще. Мы проходим весь лист, чтобы получить «П-Р-О-С-Т-О-Р-А-З-О-Г», когда он говорит:
– Хочешь сказать, что просто разогреваешься?
Я скребусь дважды, а он начинает смеяться.
О, вау, у него такой красивый смех. И это я заставил его смеяться. Я просто очарован. Интересно, у меня получится заставить его смеяться каждый день? Это может стать личной целью.
Он вздыхает, с поддельным смирением.
– Похоже, мне попался комик.
В точку. А ещё любитель плохих каламбуров, так что готовься.
3.
Иметь возможность общаться – это как откровение. В первый день я говорю Заку, что хочу под солнышко, да, хочу уже давным-давно, и он двигает кровать, открывает жалюзи. Он даже говорит мне, что сможет как-нибудь устроить и вынести меня наружу посидеть под солнцем, если мне нравится идея. Конечно, мне нравится идея. И ещё как! Я спрашиваю, будет ли трудно сидеть, и он отвечает:
– Ну, придется попрактиковаться, чтобы все системы работали нормально, когда ты примешь сидячее положение, и чтобы дышалось без усилий, но мы будем двигаться в этом направлении потихоньку, – его голос звучит твёрдо, и каким-то образом я начинаю верить, что он может сделать что угодно.
Я спрашиваю у него, симпатичный ли Карл, а он долго и громко смеётся, затем придвигается ближе и шепчет:
– Очень. Невероятно. Непозволительно. Нужно законодательно запретить быть таким сексуальным. Даже доктора Чо проняло, хоть он и старается оставаться профессионалом в таких обстоятельствах.
Это такой элегантный способ для нас обоих пояснить наши сексуальные предпочтения. Хотя, ха, я и так знал, что Карл красавчик!
Потрясающе. Я хочу знать, симпатичный ли Зак, но жутко стесняюсь спросить об этом. Может быть, потому что ему не обязательно быть симпатичным. Не для меня. Ему достаточно оставаться собой.
Наконец у меня хватает духу сказать, что я предпочитаю его.
Он улыбается.
– Подлизываешься. Готов спорить, ты всем сиделкам такое говоришь.
Я усердно диктую ответ:
– Только тем, кто делает мне массаж.
Он колеблется после слов «делает мне м... », и если бы я мог, то ухмыльнулся бы. Но услышав «массаж», он снова расслабляется.
– Это что, намёк?
– Да.
– Я уже начинаю жалеть, что позволил тебе разговаривать, Крис, – шутит он и переворачивает меня своими ловкими руками, разминает спину, и я на вершине блаженства. После того, как он заканчивает, я, к счастью, могу его поблагодарить. Он явно польщён.
– Пожалуйста, но не рассчитывай на весь спектр спа-процедур каждый день.
– Педикюр?
– Очень смешно. Да, и без шуток, тебе больно где-нибудь? Дискомфорт?
– У тебя божественные руки, – выдаю я.
Можно ли услышать, как кто-то краснеет? О, запросто.
– Хм… Рад помочь. К сожалению, хоть у меня и есть дополнительное время для тебя, остальные мои пациенты ждут своей очереди, так что тебе придётся потерпеть несколько часов, пока мои «божественные руки» снова тебя коснутся.
Я заплатил бы несколько тысяч долларов, чтобы просто слушать, как он снова и снова произносит «мои божественные руки». Но, конечно, в таком я ему не признаюсь.
Спустя несколько часов, когда Карл приходит, чтобы размять как следует мои плечи и бёдра, стараясь вернуть их в прежнее состояние, Зак помогает мне обозвать его «козлом с садистскими замашками». Карл громко смеётся, и это лучшее, что случилось за последние дни. Зак читает мой ответный смех: «Ха!» и добавляет:
– Карл, должен тебя предупредить, что этот тип считает себя забавным.
Карл продолжает крутить мою шею и отвечает:
– Фантастика. Я за день вижу такое количество угрюмых морд, что один бранящийся ублюдок создаст приятное разнообразие.
– И давно мы называем парализованных пациентов оскорбительными прозвищами, или, может, у меня внезапная галлюцинация?
Это доктор Чо, и голос у него недовольный.
Карл сбавляет обороты и говорит гораздо тише:
– Простите, док.
Несказанное «Крис первый начал!» практически висит в воздухе, и мне жутко смешно.
Зак озвучивает это.
– Доктор Чо, Крис может с нами общаться, и он сам показал, что предпочитает неформальную атмосферу.
– Крис, чувствуйте себя максимально комфортно, конечно, но если захотите устроить у меня здесь голливудскую вечеринку, я вас разукрашу наклейками с принцессами. – Доктор Чо мне, определённо, нравится. – Верно ли я слышал, что недавно вы у нас заговорили?
– Так и было, – отвечает Зак. Его это по-прежнему приводит в восторг – так мило. Я сам всё ещё не уверен, что что-то было.
Доктор Чо ощупывает мою челюсть, шею.
– Попробуйте сделать это снова?
Я напрягаюсь, и, чёрт, испытываю жуткое разочарование. Обычно не задумываешься, когда двигаешься, или говоришь что-то, ты просто можешь это сделать. Мы пробуем несколько раз, но безуспешно. Но в голосе доктора нет даже намёка на беспокойство.
– Что ж, вернемся к этому попозже. Я проведу ещё несколько тестов.
Когда в комнате остаёмся только мы с Заком, он придвигается ближе и говорит:
– Ты правда сделал это, Крис. И ты сможешь повторить.
Я отвечаю:
– Твоя вера очаровывает.
– Опять подлизываешься.
Ха!
хотя на самом деле это 5).
Родители пришли снова.
Зак объясняет им метод и подает блокнот и лист с буквами. Я волнуюсь и никак не дождусь, когда смогу поговорить с ними, но выходит сложнее, чем я думал, потому что я уже привык к терпеливости Зака. Папа справляется лучше, чем мама. Пробираясь через буквы, я чувствую, что он немного скован. А вот мама не может этого вынести, бросает попытки через несколько секунд. В её голосе слышны слёзы, когда у неё вырывается: «Это ужасно! Ужасно!».
Отцу удается её успокоить, он снова прикасается к моим пальцам, и я диктую «Зак».
Они выходят на минутку и возвращаются уже с ним. Он садится, оплетает мои пальцы своими, и это похоже на то, как будто мне вернули способность говорить.
– Ладно, Крис, просто скажи, что ты хочешь передать.
Я и не понимал, насколько мне с ним повезло. И дело не только в том, что мы долго тренировались и можем пролетать по буквам очень быстро, или что он знает, подёргивание какого пальца будет тем самым, и с какой скоростью я отвечаю. С ним мне почти не приходится заканчивать предложения. Он угадывает, что я хочу сказать, ещё до того, как я доберусь до нужных букв.
Зак успокаивает родителей с тем присущим только ему умением, заставляющим всех вокруг него чувствовать, что всё будет хорошо. Он мой проводник мыслей, он говорит с ними за меня.
– Крис хочет вам сказать, что с ним всё нормально, – Зак молчит несколько секунд и добавляет: – Он беспокоился о вас.
– Беспокоился? За нас? О, Крис, мой мальчик, – мама гладит меня по волосам.
– Ему нравятся прикосновения.
– Но он ведь ничего сейчас не диктовал, да?
Зак улыбается.
– Нет, но он на днях упоминал об этом. Ему серьёзно не хватает прикосновений.
Ощущение маминой руки в моих волосах чудесно.
– Он всегда любил, когда я играла с его волосами, – произносит она. Её голос полон эмоций и звучит почти как раньше, и я готов поклясться, что Зак умеет творить чудеса.
Папа спрашивает:
– Ну, Крис, думаю, ты не в курсе, как дела у «Лейкерс»?
Зак посмеивается:
– Только не говорите, что он ещё и спортивный фанат.
Сам он определённо не увлекается спортом, хотя я слышал, как он как-то сказал Карлу, что обязан болеть за «Питсбург Стилерз» или его домой не пустят. Значит, он из Питсбурга.
Папа рассказывает мне всё о последней игре в таких деталях, что я могу вообразить, что сижу на трибуне. Потрясающе, я невероятно тронут тем, что он был настолько внимателен, чтобы запомнить и рассказать мне потом. Пока он говорит, Зак продолжает держать меня за руку, просто на случай, если я захочу что-нибудь сказать.
Я говорю родителям, что люблю их, что надеюсь, они скоро придут снова, и прошу маму перестать, ради всего святого, плакать, – и тогда она начинает смеяться. Я слышу, как Зак негромко разговаривает с ними, когда они собираются уходить, и знаю, что бы он ни сказал, он говорит правильные вещи. Отец обещает, что в следующий раз принесёт мне газету.
Зак, скривившись так, что я могу это слышать, обещает читать мне спортивные новости, но я не собираюсь ловить его на слове.
Я хочу немного успокоиться после визита родителей. К тому же кое-что я ещё не сказал. Я жду, пока Зак вернётся и коснётся меня.
– Всё прошло не так уж плохо?
Я отвечаю:
– Я так счастлив. Не знаю, как тебя благодарить.
У него в горле застревают слёзы, когда я ещё не дошёл до слова «благодарить». Он берёт себя в руки и отвечает:
– Это моя работа, Крис. Я что угодно сделаю, чтобы помочь тебе.
Это настолько близко к «я что угодно сделаю для тебя», что моё сердце начинает грохотать.
И в этот раз я слышу. Я даже могу почувствовать – слабый звук.
Он тоже слышит.
– Крис? Это уже второй раз. Я думаю, твои связки восстанавливаются.
Я набираю:
– Алле…
– Алле-твою-мать-луйа, радость моя.
– Так меня и называй, – говорю я.
Он смеётся, но я слышу, как он снова краснеет. Меня уносит всё выше и выше из-за удачного визита родителей, из-за этого маленького звука, что я произнес… из-за того, что Зак смеётся. Я на таком подъёме, что готов рискнуть, и шевелю пальцем.
– Хочешь что-то ещё сказать?
Нет, я ничего не хочу сказать. Я продолжаю движение, пока он не понимает, что я просто глажу его палец.
В молчании он медленно поглаживает мой палец в ответ и поднимается, чтобы уйти.
Это длится секунды, но я вспоминаю ощущение ещё много дней.
6.
Сегодня мне стали понятны несколько вещей.
Родители начали приходить гораздо чаще, практически каждый день. Я даже немного устал от них. Ещё будучи здоровым, я здорово ценил уединение. Кроме того, меня грызла мысль: почему же они не приходили так часто, когда я только очнулся…
Я не хотел говорить об этом, не хотел, чтобы Зак думал, что меня это задело.
Окей, может быть, и задело. Самую малость.
Вторая загадка была ещё более странной: как-то я услышал, что мама спрашивает у Зака что-то вроде: «Так твоя мама чувствует себя лучше?» И ещё, обращаясь к отцу: «Нужно спросить у Зака, похоже, только он скажет нам что-то полезное»…
Она спрашивала его о его маме через два дня после того, как я очнулся. Как будто они были знакомы. Но они ведь познакомились в то же время, что и я с ним, а мне он о своей матери не говорил.
Это всё очень мило, но эти мелочи не дают мне покоя.
В конце концов, я спрашиваю Зака:
– Откуда моя мама знает твою?
– О, они не знакомы. Просто несколько недель назад я упомянул, что моя мама простыла. А у твоей матери хорошая память. И она просто милый человек.
Меня будто оглушило.
– Несколько недель?
– Крис, – его голос спокоен, но я всё равно чувствую смертельный ужас. – Окей. Похоже, мы немного сбились со счёта времени. Как долго ты в сознании по собственным ощущениям?
Я отвечаю:
– Две недели.
Он недолго молчит.
– Хорошо, значит… у тебя потерялось немного больше времени, чем я ожидал. На самом деле, три месяца.
Нет. О, нет. Я не могу объяснить, почему, но впадаю в панику. Какие дни я пропустил? Как я мог не заметить, что они прошли? А сейчас я в сознании? И как давно?
– Крис, – его голос прорывается сквозь шум, успокаивая меня. – После аварии ты то приходил в себя, то снова уходил в беспамятство… Иногда было просто определить, что ты очнулся, иногда почти нереально. На самом деле, пока ты не начал говорить со мной, я не был твердо уверен, здесь ли ты ещё. Бывают дни, когда ты не отвечаешь.
Я набираю:
– Но ты всё равно говоришь со мной.
– Да. Я люблю поболтать. Меня не заткнуть. Брат всегда на это жалуется.
Это что-то объясняет, но, всё равно – он приходил в палату в течение многих недель и разговаривал со мной, хотя шанс, что я когда либо очнусь, был мизерным, подбадривал меня, говорил, что я справлюсь, что рад меня видеть. Он же всегда сразу начинает говорить, как входит в комнату. Это он поддерживал моих родителей все эти недели. И все те дни, что я пропустил, он приходил сюда, говорил со мной, просил меня вернуться.
Я почти люблю его.
Боже, что за чушь я несу. Я люблю его бесконечно. Я почти готов произнести это, но… Что он сможет ответить на такое? Ха, спасибо тебе, парень. И пусть ты никогда не обнимешь меня и даже не увидишь, давай, займемся любовью, да так, чтобы крышу снесло.
Я говорю:
– Удивительно.
– Крис, я просто не могу выразить, как мне жаль. Я не говорил тебе о времени, на которое ты отключался… Наверное, я думал, что ты не поймешь… и ещё, не был уверен, что ты уходил настолько далеко. Это, должно быть, шок.
Да, ещё какой – зверский. Я пытаюсь собраться с мыслями.
– Всё нормально.
– Не нормально, но теперь ты знаешь.
Родители вовсе не время от времени заходили ко мне, я их просто не видел. А они, наверное, приходят теперь каждый божий день, с тех пор, как я начал говорить. Но я откликаюсь лишь изредка, то в один день, то в другой. Они, возможно, несколько первых ночей провели в госпитале, ждали, что я снова приду в себя… и, как у Зака, у них долгое-долгое время было единственное подтверждение, что это случится, – лёгкое движение моего пальца.
Никогда не хотел стать кому-то обузой, и мне тяжело осознавать, что это случилось. Они столько пережили за эти недели.
Не будучи в курсе, всё это время я доверял собственному мозгу, считал, что всё в порядке. И хоть моё тело было бесполезным грузом, я всё ещё думал, что контролирую мысли, что у меня есть чувства, осталась память. Запертый в этой раковине, я был здоровым. Я так думал.
Теперь моё сознание плывет по течению. Меня может выбросить в любой момент. Я держусь за реальность одним только кончиком пальца, цепляющимся за край…
Этого слишком мало, но должно хватить.
7.
Я дрейфую в темноте без опоры. Чёрт, я не знаю, сколько сейчас времени. Я не знаю, каждый ли день просыпаюсь.
Всё, о чем я могу думать, это о том, что я навсегда заперт здесь. Мое тело как будто коробка, которая медленно сжимается вокруг меня. Мне трудно дышать. Меня мучают жуткие сны. Я больше не доверяю своей памяти.
Я вспоминаю прошлое: женщин, мужчин, друзей, свидания, вечеринки. Я помню, на что это похоже – чувствовать опьянение или быть под кайфом. Я помню, каково это – подхватить грипп. Я всегда ощущаю прохладное дезинфицирующее средство на руках Зака, когда он касается меня. Вряд ли вирусы до меня доберутся… Так странно тосковать по возможности походить среди толпы сопливых и кашляющих людей, по возможности заболеть.
Я помню, что такое – бежать, пока не заколет в боку, пока не почувствуешь тошноту. Я помню всплеск эндорфинов во время пробежки. Я помню, каково это – провести на ногах всю ночь и весь следующий день, ощущать, будто плывешь отдельно от людей, и смеяться, как нарколептик, даже на работе.
Помню работу. Она значила для меня всё – до аварии. Я многого добился. Серьезно, я был в А-списке, и не мог отказываться от предложенных ролей, они все были такими классными.
Каждый раз, услышав голос Зака, я начинаю допрос – естественно, насколько можно это устроить со скоростью одно слово в минуту – какой сегодня день, сколько я был в отключке, пропустил ли я чей-то визит. Он терпит это несколько дней, но в конце концов делает мне мягкий выговор.
– Крис. Тебе нужно успокоиться, и принять то, что ты немного потерял контроль над ситуацией. Я знаю, что ты испуган, и что чувствуешь, будто тебя предает собственное тело, но такое зацикливание на времени может перейти из аберрантного страха в настоящий невроз.
Вау. Аберрантный.
– Я обещаю тебе, я клянусь, что буду говорить какой сегодня день и сколько времени каждый раз, начиная разговор. Каждый божий день. Если ты не отвечаешь во время визита, я расскажу тебе. Клянусь, я буду держать тебя au courant, в курсе происходящего… Но в обмен я прошу – просто расслабься, потому что меньше всего тебе нужно, чтобы подскочило давление. Я заметил, у тебя проблемы с дыханием. И ещё, – он делает паузу, – ты перестал разговаривать со мной, приятель. А я только начал тебя узнавать.
Лёгкое разочарование в его голосе ранит меня прямо в сердце. О, Зак. Возможно, ты – единственный человек на планете, кто может заставить меня поверить, что тебе нравится моя компания, несмотря на то, какой я сейчас.
Он прав. Я был настоящей задницей. Это стоит того, чтобы надиктовать ему слово «бессовестно» – но это Зак, и я добираюсь только до «в», и он всё понимает.
– Прости, был бессовестно груб.
– Ну. Не так уж и бессовестно, – я слышу его улыбку. – Но да, немного груб. Я человек, ты человек, и не думаю, что твоё состояние дает тебе право наплевать на элементарные правила вежливости, потому что я знаю, – ты не такой.
Это как получить крепкую бодрящую пощечину, хотя на самом деле его рука успокаивающе сжимает мне предплечье. Я бы посмеялся, если бы мог.
– Ты абсолютно прав.
– Мне говорили, это моя особенность, которая бесит больше всего.
О, эти его особенности! Он вставляет французские словечки в свою речь. Когда ему скучно, его голос становится немного выше. Он просит вежливости от меня, как от настоящего полноценного человека. Если бы я мог ещё больше потерять голову от него, то сделал бы это, но я уже на пределе возможностей.
Частично страхи остаются, но на самом деле я прихожу в себя чаще и на более долгий период. У меня улучшение. Начинать паниковать не самое лучшее время.
Я говорю:
– Ты помогаешь.
– Это моя работа, Крис.
– Ты помог моим родителям.
– И опять, милый, это моя работа.
Милый…
Я говорю:
– Нет, ты… – и останавливаюсь, замирая на слове. Боже, я собираюсь рассказать ему всё, я хочу, чтобы слова текли с моих губ так быстро, чтобы я не успевал их проговаривать, они поднимаются в моей груди, как потоп.
И выходят с тихим хрипом. Я чувствую, как смыкаются связки.
– Крис!
Я снова делаю это, но звук тише. Чёрт, до чего же трудно.
Он смеётся.
– Крис, это потрясающе! Я должен позвать доктора Чо… Я сейчас вернусь…
Я слышу, как он убегает по коридору.
8.
Несколько дней посвящены тестам, тыканью, толканию и крохотным электрическим разрядам. В мою кожу впиваются иголки, меня гнут, скручивают и причиняют боль. Доктор Чо очень доволен моим прогрессом.
Спустя два дня подобного обращения, я обзываю его свиньёй с садистскими замашками. Он спрашивает:
– Зак, как ты думаешь, это хуже, чем козёл с садистскими замашками?
– Подозреваю, что так, доктор Чо.
– Ну, в таком случае, я польщен.
Охуеть, какое счастье!
Я бы не возражал, если бы были какие-то признаки стабильного улучшения, но их нет. Я неделями валяюсь здесь, в какие-то дни способный поворчать, а в какие-то не реагирующий ни на что. Мне кажется, что я вижу свет за веками, но вдруг мне просто так сильно и давно этого хочется, что меня предают собственные чувства?
Я хочу – очень хочу – попросить прекратить это всё, но ещё сильнее я хочу выздороветь.
Зак всё воспринимает в своей обычной спокойной манере, а вот Карл происходящему совсем не рад, и после первой пары недель я становлюсь невольным свидетелем приватного разговора за дверями моей палаты. Я даже и не понимаю, о чём они спорят, пока однажды он не повышает голос.
– Черт побери, Чо, он не подопытная свинка, и ты не можешь творить, что вздумается. Если хочешь, можешь пожаловаться моему боссу – а ты – не он, кстати – если считаешь, что я перехожу черту. Твои амбиции дорого обходятся твоим пациентам. Моим пациентам! А ещё выбешивают меня! – он врывается в комнату, как ураган, подходит к кровати в праведном гневе. – Прости, Крис, не хотел, чтобы вышло так громко… Давай-ка, займемся растяжкой.
Терапия неприятная, как обычно, но его руки всё такие же бережные, как и всегда. Он не произносит больше ни слова, только периодически шумно выдыхает, словно всё ещё не может забыть, насколько его разозлили.
На самом деле он забавный.
Позже я рассказываю Заку про их спор. Он вздыхает, глубоко, и я навостряю уши, потому что слышу за этим вздохом целую историю. Зак говорит:
– Ладно, нехорошо, конечно, сплетничать, но тебе я доверяю, ты ведь никому не скажешь?
Я тыкаю в него пальцем. Сильно. Я уже неплохо с этим пальцем освоился.
Он смеётся:
– Окей, ладно, плохая шутка. Ты должен знать, что доктор Чо хороший человек и хороший доктор. Великолепный, честное слово, просто немного, ну, амбициозный, пожалуй. Я не знаю ни одного врача, кто не был бы. С твоим случаем не всё просто… он занимается этим, как одержимый, и это означает, что лечение пойдет тебе на пользу, но в то же время позволит его имени появиться в нескольких важных медицинских журналах.
О-хо-хо-ХО. Чо, да ты просто бог! Я проглатываю это, не поморщившись.
– С другой стороны Карл превосходный физиотерапевт. Мне слов не хватит расписывать, насколько он хорош, Крис, сколько у него опыта, какая у него квалификация и сколько знаний. Но он – физиотерапевт, и поэтому ориентирован на излечение самого тела, насколько это возможно. Он думает, что твой прогресс показывает, что методы доктора Чо слишком сильно торопят процесс. Доктор Чо в свою очередь считает, что плато в твоем прогрессе означает возможность испробовать более агрессивное лечение. А что ты сам думаешь об этом, Крис?
Я отвечаю:
– Я рад, что у меня есть оба.
Он смеётся.
– Мудро. Я тоже рад, что они оба у тебя есть. Карл один из немногих здесь, кто способен противостоять доктору Чо. Я избегаю конфликтов. Предпочитаю оставаться белым и пушистым.
– Ха.
– Не веришь, что я белый и пушистый, Крис? Я уязвлён. В самое сердце.
Честно признаться, я уверен, что он именно белый и пушистый, к тому же источник всей моей смелости, и вообще ходячий секс, но я вряд ли ему об этом скажу.
Мы становимся ближе физически, с тех пор как он стал помогать мне садиться, во время моих прогулок. Мне нравится ощущение солнца и ветра на коже. Но даже больше этого я люблю момент, когда он поднимает меня и усаживает в кресло. Это больно, я чувствую себя неповоротливой куклой, но при этом ощущаю каждый мускул его рук и груди. Я уже неплохо представляю его шею и пресс, и даже несколько раз прижимался к его ногам. У него не просто мускулы. Это сталь.
Он меня заводит.
Я говорю:
– Спорим, ты можешь быть и гадким – если тебя попросят.
Его голос становится глубже:
– Хочешь, чтобы я тебя выпорол, Крис?
Оу.
Он смеётся.
– Дар речи потерян. Засчитываю победу за собой.
9.
Да, эрекция.
Она оказалась не такой уж большой (ха-ха) проблемой, как можно было бы ожидать. В первую очередь – катетер. Эрекция с катетером разбудит вас утром не так ласково, как пение птичек. У меня обычно по утрам стояк, и после аварии ничего не изменилось.
Иногда у меня встаёт, появляется дискомфорт, и всё падает. Иногда я просыпаюсь, и несколько минут мне действительно больно.
Определённо, счастливые времена для моего члена – в прошлом.
Зак должен промывать катетер раз в день, он делает это очень осторожно и так обыденно, будто ничего не происходит, что и хорошо, потому что процесс сам по себе унизительный и неприятный. Обычно он при этом насвистывает, и я улыбаюсь. Вот так вот и живем.
Про мою задницу я даже говорить не хочу. У неё тоже не лучший период. По крайней мере раз в день я думаю: «Ну почему я не бывал снизу чаще, когда мог? Остались бы хоть какие-то счастливые воспоминания».
В голове у меня засела маленькая грязная фантазия, в которой я умоляю Зака сделать мне клизму, вымыть меня, а потом просто перевернуть и грубо оттрахать. Одна из тех фантазий, что и самому тебе не нравится, но от которой не избавиться.
Но его прикосновения намеренно профессиональные, от этого легче, будто отходишь от опасной черты. Не знаю, что там, за ней – фетиш на паралич? Боже. Я знаю только, что не хочу переступ