Первое упоминание о замысле статьи находится в дневниковой записи Толстого от 11 мая 1890 г.: "Диета строгая нужна всем. Об еде -- книга нужна". {Т. 51, стр. 42.} Ту же мысль Толстой высказывает и в записи от 25 июня 1890 г.: "Еще думал: Надо бы написать книгу ЖРАНЬЕ. Валтасаров пир... Свиданья, прощанья, юбилеи. Люди думают, что заняты разными важными делами, они заняты только жраньем". {Там же, стр. 53.}
В апреле 1891 г. Толстой получил от В. Г. Черткова книгу о вегетарианстве "The Ethics of Diet by Howard Williams М. А." (Хауард Уильямс, "Этика пищи"), изданную в 1883 г. в Лондоне. В письме к Черткову от 29 апреля 1891 г. Толстой называет эту книгу "прекрасной, нужной", выражает желание "написать к ней предисловие", но уведомляет, очевидно на запрос Черткова, что дочери "не берутся переводить" ее. {Т. 87, стр. 84.} Однако в следующем письме Толстой сообщал, что "домашние ВЗЯЛИСЬ переводить" "Этику пищи", а сам он помогает в переводе. {Письмо к В. Г. Черткову от 6 мая 1891 г. -- т. 87, стр. 85.} 7 мая 1891 г. он писал жене из Ясной Поляны, что Мария Львовна "переводит вегетарьянск[ую] книгу не дурно". {Т. 84, стр. 79.}
Задумав предисловие к книге Уильямса как статью "об обжорстве", Толстой читает с интересом литературу по этому вопросу -- статью о постниках, присланную ему М. В. Алехиным, {Письмо Толстого к М. В. Алехину от 9 мая 1891 г. -- т. 65.} статью А. Н. Бекетова "Питание человека в его настоящем и будущем", которую советует В. Г. Черткову издать в "Посреднике". {Письмо В. Г. Черткову от 15 мая 1891 г. -- т. 87, стр. 92. Появившись впервые в 1878 г. в "Вестнике Европы", статья Бекетова в 1893 г. была переиздана "Посредником".}
Собирая материал для "предисловия", Толстой 6 июня 1891 г. посетил тульскую бойню и смотрел там на убой скота. О полученных впечатлениях он на следующий день сделал запись в Дневнике, {Т. 52, стр. 38.} а впоследствии подробно рассказал в статье "Первая ступень" (гл. IX).
|
|
Статью о вегетарианстве, получившую в процессе работы название "Первая ступень", Толстой начал писать 25 июня 1891 г. В Дневнике в этот день он отмечает: "Еще ночью думал о предисловии к вегетар[ианской] книге, т. е. о воздержании, и всё утро писал не дурно". {Там же, стр. 43.} 30 июня 1891 г. была закончена черновая редакция статьи (см. опис. рук. No 1), в которую затем, до 13 июля, Толстой вносил многочисленные поправки и дополнения. 13 июля он отметил в Дневнике, что "написал статью об обжорстве". {Там же, стр. 44.} 20 июля 1891 г. Толстой сообщал Черткову, что он "написал" предисловие к книге X. Уильямса "Этика пищи", "написал всё -- вышло довольно много", {Т. 87, стр. 99.} и тогда же И. И. Горбунову-Посадову, что "написал начерно всю статью об вегетарьянстве, обжорстве, воздержании". {Т. 66, стр. 18.}
После этого работа над статьей была прервана и возобновилась только во второй половине августа. 27 августа 1891 г. Толстой записал в Дневнике, что "два дня поправлял статью об обжорстве -- порядочно; но придется еще поправить". {Т. 52, стр. 50.} Статья была закончена в последних числах августа и передана уезжавшему из Ясной Поляны П. И. Бирюкову, который 31 августа 1891 г. привез ее к Черткову (в Воронежскую губернию) для напечатания в сборнике "Собиратель" (задуманная Чертковым новая серия изданий "Посредника" для интеллигентных читателей).
|
|
В письме от 2 сентября 1891 г. Чертков предложил внести в текст статьи несколько изменений, на которые Толстой согласился. {Т. 87, стр. 104.} Позже, исправляя статью, присланную для просмотра Чертковым, Толстой видел его поправки и примечания и принял их (см. опис. рук. No 8).
В письме от 6 или 7 сентября Толстой послал Бирюкову дополнение к статье и просил это дополнение включить взамен написанного им ранее текста "о барыне". Дополнение должно было следовать в IX главе после фразы: "А те куры, цыплята, которые каждый день в тысячах кухонь, с срезанными головами, обливаясь кровью, комично, страшно прыгают, вскидывая крыльями!" (стр. 83, строки 11--9 сн.). Текст варианта был следующий: "Завтра нежная утонченная барыня будет пожирать труп этого быка с полной уверенностью в своей правоте, утверждая два взаимно исключающие друг друга положения: Первое, что она, в чем уверяет ее ее доктор, так деликатна, что не может переносить грубой пищи, а что для ее слабого организма ей необходимо хоть чашечку бульону и кусочек бифстека, и второе, что она так чувствительна, что не может не только сама причинять страданий животным, но переносить и вида их. А между тем, не говоря о том, что слаба она, эта бедная барыня, только именно п[отому], ч[то] ее приучили питаться несвойственной человеку пищей, и о том, что нельзя испытывать сострадание к существам, к[отор]ых пожираешь, несчастная барыня находится в том положении, что она для себя одной устроила бы бойню, если бы ее не было, так как для существования ее необходимо убийство.
|
|
Запутанная обманами барыня эта, часто слышишь, сострадает той плохой пище, к[отор]ую получает бедный народ, и ужасается на жестокость этого грубого народа к животным. А между тем этот-то на плохой, т. е. растительной, пище воспитанный народ может жить без мясной пищи, бодро и весело работая на барыню и ей подобных, бьет скотину, только принуждаемый к этому нуждою, а сострадающая ему и ужасающаяся на его жестокость барыня есть хищное, но не простое, а коварное, лживое хищное животное, заставляющее других совершать те убийства, которыми она кормится". {См. т. 66, стр. 36.}
14 сентября 1891 г. В. Г. Чертков сообщил Толстому, что его письмо не застало Бирюкова, уехавшего в Женеву, а вставка "о барыне" переписана. В рукописи No 8 вариант "о барыне" (л. 51) сохранился неполностью (без конца).
По поводу этого варианта Чертков писал 30 сентября Толстому, что слова: "барыня есть хищное, но не простое, а коварное, лживое хищное животное, заставляющее других совершать те убийства, которыми она кормится" будут восприняты большинством читателей, как ругательство, и просил разрешения выпустить их. {См. т. 87, стр. 107.} Вариант "о барыне" был существенно изменен Толстым и на полях л. 51 рукописи он для Черткова заметил: "Недаром я забыл то, что написал в этой прибавке: ужасная бестолковщина. Так выкинув конец, будет, я думаю, не так безобразно". В печати этот отрывок появился в исправленном Толстым виде.
В письме от 6? октября 1891 г. и в заметке на полях рукописи No 8 Толстой просил Черткова поместить в примечании к статье "Первая ступень" список "лучших книг о вегетарианстве" {Там же, стр. 106.}. Такой список литературы в печати не появлялся, и неизвестно, был ли он составлен Чертковым.
Книга X. Уильямса "Ethics of Diet" ("Этика пищи"), которую в Ясной Поляне начали, но не закончили переводить дочери Толстого, была возвращена Черткову. Под его наблюдением книга была переведена несколькими лицами.
Так как издание сборника "Собиратель" не осуществилось, а перевод книги Уильямса еще не был закончен, Толстой в письме от 25 ноября 1891 г. к В. Г. Черткову предложил отдать статью "Первая ступень" в журнал "Вопросы философии и психологии", редактор которого Н. Я. Грот "очень просил ее". {Там же, стр. 113.}
Статья была напечатана в "Вопросах философии и психологии", 1892, книга 13 (май).
По поводу печатного текста статьи Чертков писал Толстому 5 июня 1892 г., что из-за больших цензурных сокращений статья "много потеряла в своей силе и правдивости". {Там же, стр. 151.}
Насколько позволяет судить последняя сохранившаяся (не наборная) рукопись No 8, цензурой были изъяты высказывания Толстого о церковном христианстве, о высших классах, "поглощающих на свои прихоти в день сотни рабочих дней", и о рабочем народе -- стариках, детях, женщинах, которые измучены "трудом, бессонными ночами, болезнями, проводят целые жизни, работая на нас те самые предметы комфорта, роскоши, которые они не имеют и которые для нас составляют излишество, а не необходимость". Ввиду отсутствия наборной рукописи и корректур устранить цензурные искажения не представляется возможным.
По первопечатному тексту статья "Первая ступень" была переиздана в 1893 г. "Посредником" для интеллигентных читателей в виде вступительной статьи к переводу книги X. Уильямса "Этика пищи, или нравственные основы безубойного питания для человека" и в том же году включена в девятое издание "Сочинений гр. Л. Н. Толстого" (том двенадцатый, стр. 517--550).
В настоящем издании статья печатается по тексту журнала "Вопросы философии и психологии", 1892, книга 13, стр. 109--144, с исправлением некоторых опечаток и ошибки переписчицы, явно не замеченной Толстым и перешедшей потом из рукописей в печатный текст. В рукописи No 8, л. 49 (авторская вставка на полях), читаем: "Малый, дожидаясь, пока вытечет кровь, стал раскуривать потухавшую папиросу" (гл. IX, стр. 83, строки 15--14 сн.). Эта фраза ошибочно была переписана со словом: "потухшую", вместо: "потухавшую".
ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ
1. Черновая редакция статьи (автограф) с первоначальным заглавием: "Забытая добродетель", зачеркнутым и переправленным Толстым на "Лестница добродетелей" и затем на "Первый шаг добродетелей". Пагинация рукой Толстого. 27 лл. в 4° и 1 л. F, заключенных в обложку с надписью М. Л. Толстой: "Предисловие к Ethics of Diet". Текст статьи разделен Толстым на 11 глав (последняя ошибочно помечена: "XII"). На обороте л. 28 рукой Толстого: "Л. Т. "Я[сная] П[оляна]. 1891. 30 июня".
2. Копия рукописи No 1 (с ошибками и пропусками) рукой Т. Л. и М. Л. Толстых, В. А. Кузминской и А. М. Новикова, с авторскими исправлениями. Заглавие "Первый шаг добродетели" исправлено Толстым на "Первая ступень". 66 лл. в 4°, заключенных в обложку с надписью рукой М. Л. Толстой: "Первая ступень. 26 август[а] 1891 года. Ясн[ая] Пол[яна]". Начало: <"Ничто не показывает...">; конец: "начинается с первой ступени".
3. Копия рукой М. Л. и Л. Л. Толстых, В. А. Кузминской, П. И. Бирюкова и А. М. Новикова, с исправлениями Толстого; является в значительной части копией рукописи No 2, но полностью не покрывает ее. Возможно, между второй и данной рукописями была еще рукопись, не дошедшая до нас, копией с которой и является настоящая рукопись. 61 лл. в 4°. Начало: "Если человек делает дело..."; конец: "помимо первой ступени лестницы. Л. Т.".
4--7. Разрозненный рукописный материал, с авторскими исправлениями. Копии переписаны рукой М. Л. Толстой и А. М. Новикова, автографы в рукописях NoNo 4, 6 (2 лл. в 4°) -- дополнения к статье. Всего в рукописях 7 лл. в 4°. Начало рукописи No 4: "Казалось бы должно быть очевидным..."; конец рукописи No 7: "и только в одной определенной последовательности".
8. Копия с рукописи No 3 рукой М. В. Сяськовой, Е. И. Попова, М. Л. Толстой и В. Г. Черткова, с исправлениями Толстого. К нескольким листам, содержащим обширные авторские поправки, приложены копии с них, снова исправленные Толстым. 55 лл. в 4°. На лл. 18, 19, 22, 36, 51 поправки В. Г. Черткова, на лл. 24, 25 им сделаны на полях два замечания, согласно которым Толстой внес в текст соответствующие изменения. На обороте л. 52 в сноске -- пометка Толстого о том, чтобы "здесь вписать лучшие книги" о вегетарианстве, составленные учеными и врачами. Начало: "Если человек делает дело..."; конец: "хода наверх не может быть помимо первой ступени лестницы".
Рукопись No 8 не является окончательной редакцией статьи: печатный текст в ряде мест отличается от нее. Очевидно, Толстой вносил исправления в несохранившуюся рукопись или в корректуры.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОМУ ТОМУ ПОЛНОГО СОБРАНИЯ СОЧИНЕНИЙ.
В настоящем томе печатаются художественные и публицистические произведения Л. Н. Толстого за 1891--1894 годы. Среди них -- рассказы "Хозяин и работник", статьи о голоде, "Предисловие к "Крестьянским рассказам" С. Т. Семенова", неоконченные художественные произведения: "Кто прав?", "Мать", "Петр Хлебник" и др. Идейная проблематика большинства вошедших в этот том работ Л. Толстого непосредственно связана с вопросами, возникшими в жизни России в связи с охватившим страну в 1891--1893 годы голодом.
Голод был одним из проявлений крайнего обострения социальных противоречий, особенно резко обозначившихся в России в 90-е годы. В. И. Ленин писал в 1902 году в статье "Признаки банкротства": "Хищническое хозяйство самодержавия покоилось на чудовищной эксплуатации крестьянства. Это хозяйство предполагало, как неизбежное последствие, повторяющиеся от времени до времени голодовки крестьян той или иной местности... С 1891 года голодовки стали гигантскими по количеству жертв, а с 1897 г. почти непрерывно следующими одна за другой... Государственный строй, искони державшийся на пассивной поддержке миллионов крестьянства, привел последнее к такому состоянию, при котором оно из года в год оказывается не в состоянии прокормиться" {В. И. Ленин, Сочинения, т. 6, стр. 66--67.}.
1891--1894 годы явились значительным этапом в жизни и творчестве Л. Толстого. Именно в эти годы он особенно ясно осознал социальные причины тяжелого положения трудового народа. В эти годы он пришел к несомненному выводу, что долго строй насилия и угнетения продержаться не может, что "дело подходит к развязке". "Какая будет развязка, -- писал он 31 мая 1892 года Г. А. Русанову, -- не знаю, но что дело подходит к ней и что так продолжаться, в таких формах, жизнь не может, -- я уверен" {Т. 66, стр. 224.}.
Толстой не увидел пути, который должен был привести к этой "развязке". Не революционная борьба масс за свои права, а добровольный отказ господствующих классов от привилегированного положения представлялся ему средством спасения от всех социальных зол. В этом сказалась слабость Толстого, выразителя взглядов политически отсталого патриархального крестьянства. Но величайшей заслугой писателя остается то, что "он сумел с замечательной силой передать настроение широких масс, угнетенных современным порядком, обрисовать их положение, выразить их стихийное чувство протеста и негодования" {В. И. Ленин, Сочинения, т. 16, стр. 293--294.}. Это стихийное чувство протеста многомиллионных масс крестьянства против помещичье-капиталистического гнета, малоземелья, податной зависимости, против темноты и забитости, экономического и политического бесправия с огромной силой и искренностью выразил Толстой в произведениях, созданных им в период 1891--1894 годов.
I
В творчестве Толстого 1891--1894 годов центральное место принадлежит публицистике. К этому времени относятся широко известные статьи о голоде, которые явились горячим откликом писателя на всенародное бедствие.
Чтобы вполне понять и оценить все значение общественной и писательской деятельности Толстого этого времени, необходимо иметь ясное представление о той обстановке, в какой ему приходилось писать и действовать.
Уже летом 1891 года в газетах стали появляться тревожные известия из различных губерний России о надвигающемся голоде. Однако ни правительство, ни земства, ни официальная печать не проявляли беспокойства. В одной из статей августовской книжки консервативного журнала "Русский вестник" сообщалось: "Теперь недород хлебов поразил более десяти губерний, и никому не приходит в голову мысль о непосильности для государства борьбы с голодом... Печать исполняет свою обязанность, спокойно обсуждая меры необходимой помощи". Либерально-народническая "Русская мысль" так же "спокойно обсуждала меры необходимой помощи" и все свои упования и надежды возлагая на "чуткость" правительства. "Русские ведомости", в свойственном им тоне "умеренности и аккуратности", тоже старались не "пугать" общественное мнение надвигающимся голодом и горячо протестовали против запрещения вывоза хлеба за границу. Даже в ноябре 1891 года, когда многие губернии охватил жесточайший голод, "Русская мысль" оптимистически утверждала: "Итак, нет причины отчаиваться и опускать руки; пусть только пойдут широким руслом частные пожертвования -- и наиболее острый кризис без особого труда будет осилен".
Земства, взявшиеся за организацию помощи голодающим, возглавлялись помещиками и интеллигентами, настроенными либерально, а часто и консервативно. Они не только не требовали от правительства серьезной помощи, но в своих статистических сведениях всеми способами "сокращали едоков" -- число крестьян, нуждающихся в продовольственной или денежной ссуде. А губернская администрация находила обычно преувеличенными или излишними и эти урезанные требования и часто уменьшала размеры помощи, а то и вовсе отказывала в ней.
Отношение Толстого к средствам борьбы с голодом, в котором он видел огромное народное бедствие, было крайне сложным и противоречивым. С глубоким возмущением отнесся он к лицемерному обсуждению мер помощи народу, ограбленному и доведенному до крайней нужды теми самыми людьми, которые теперь собирались "опекать" своих "меньших братьев". В Дневнике он записывает: "Все говорят о голоде, все заботятся о голодающих, хотят помогать им, спасать их. И как это противно. Люди, не думавшие о других, о народе, вдруг почему-то возгораются желанием служить ему. Тут или тщеславие -- высказаться, или страх; но добра нет" {T. 52, стр. 43.}. Толстой отвергает, как нелепую, мысль о возможности прокормить народ за счет подачек богачей.
Вместе с тем, всецело в духе своего утопического и реакционного религиозно-нравственного учения, он надеется, что достаточно написать или сделать то, что смогло бы "тронуть сердца богатых" {Письмо к Н. С. Лескову от 4 июля 1891 г. -- т. 66, стр. 12.}, как совершится чудо: отказавшись от своих привилегий, сытые с раскаянием и любовью придут к своим голодным "братьям".
Глубоко сочувствуя народу, Толстой с тревогой следил за тем, что происходило в охваченных голодом деревнях. Положение народа становилось все более тяжелым и безысходным, а правительственная и земская помощь неспособна была что-либо изменить.
В сентябре 1891 года Толстой объезжает ряд деревень Тульской и Рязанской губерний и близко знакомится с народной нуждой. Голодных крестьян, у которых нет вдоволь даже хлеба с лебедой, огромное число нищих, развалившиеся дома, отсутствие топлива, и все это рядом с довольством помещичьих усадеб -- нашел Толстой во всех деревнях. Возвратившись в Ясную Поляну, он начал работать над статьей "О голоде", в которой собирался рассказать подлинную правду обо всем, что видел: о крестьянской нужде, помещичьей роскоши, преступном равнодушии "верхов" к народу и о ничтожности правительственной и земской помощи.
Под впечатлением невыносимых страданий народа Толстой приходит к мысли, что нельзя ждать, пока господа раскаются в своем "грехе". Он убеждается, что в существующих условиях, если не оказать народу помощи, тысячи людей будут умирать от голода и болезней, не возбудив и тени сострадания у господствующих классов. И Толстой решает заняться организацией помощи голодающим. С этой целью он в октябре 1891 года поселяется в имении своего друга И. И. Раевского Бегичевке Рязанской губернии. Вместе со своими помощниками он устраивает в окрестных деревнях многочисленные столовые для крестьян и их детей, собирает и распределяет пожертвования, организует медицинскую помощь. "...Не могу жить дома, писать. Чувствую потребность участвовать" {Т. 66, стр. 81.}, -- пишет он в это время H. Н. Ге.
Деятельное участие Толстого в помощи голодающим и его статьи этого периода, полные гнева к эксплуататорам и горячей любви к народу, навсегда останутся свидетельством глубокой и кровной связи великого писателя с народом.
Статьи Толстого о голоде можно разделить на две группы. Одна -- это статьи "О голоде" {Газета "Московские ведомости", перепечатав в 1892 году отрывок из этой статьи в переводе с английской публикации, назвала ее "Письма о голоде", очевидно приняв статью за цикл писем, посланных Толстым в иностранные газеты. Под этим произвольным названием статья перепечатывалась в последующих изданиях. В настоящем томе восстанавливается подлинное название статьи.}, "Заключение к последнему отчету о помощи голодающим", "Голод или не голод?" {Статья "Голод или не голод?" была написана в 1898 году, когда в России снова разразился голод и Толстой, как и в 1891--1893 годах, принимал участие в помощи голодающим. Она чрезвычайно тесно связана тематически со статьями о голоде 1891--1893 годов, поэтому помещается в настоящем томе.}. В них писатель ставит коренные, общие вопросы, возникшие в связи с голодом, показывает во всей неприглядности тяжкую долю народа, с беспощадной резкостью критикует современный общественный порядок, выдвигает требования, которые, по его мнению, необходимо удовлетворить, чтобы не было голодовок, постоянной нищеты и вымирания русского крестьянства. Эти статьи представляют наибольший интерес, хотя именно в них со всей остротой проявляются поистине кричащие противоречия взглядов Толстого: обличение существующего строя и вместе с тем незнание подлинных путей его изменения, проповедь нравственного совершенствования и непротивления злу насилием.
Другая группа -- это статьи "Страшный вопрос", "О средствах помощи населению, пострадавшему от неурожая", непосредственно связанные с практической деятельностью Толстого во время голода, отчеты об израсходовании пожертвованных денег. В этих статьях писатель рассказывал о своей работе и работе своих помощников по борьбе с голодом и обращался к прогрессивной части русского общества с призывом воспользоваться его опытом. В них он настойчиво требовал широкой организации бесплатных столовых для крестьян как наиболее действенной формы помощи голодающим.
В обличительном пафосе статей Толстого о голоде ярко отразились настроения многомиллионного русского крестьянства, у которого "века крепостного гнета и десятилетия форсированного пореформенного разорения накопили горы ненависти, злобы и отчаянной решимости" {В. И. Ленин, Сочинения, т. 15, стр. 183.}.
Правда о русской деревне, рассказанная Толстым в статье "О голоде", обличала эксплуататорский строй царской России. Это была та правда, которую тщательно старались скрыть и консервативные, и либеральные защитники существующих порядков. В своей статье Толстой указывает, что хищническим хозяйничаньем помещиков и капиталистов крестьяне доведены до крайней нужды и разорения. Уже в самом начале осени, рассказывает писатель, в одной из деревень Ефремовского уезда "из 70-ти дворов есть 10, которые кормятся еще своим. Остальные сейчас, через двор, уехали на лошадях побираться. Те, которые остались, едят хлеб с лебедой и с отрубями, который им продают из склада земства по 60 копеек с пуда". Толстой на основании многочисленных фактов утверждал, что в таком положении постоянно, а не только в голодный год находятся миллионы крестьян России. Он разоблачает клевету господствующих классов, будто народ голоден оттого, что ленив, пьянствует, дик и невежествен. Народ голоден оттого, что его душат малоземелье, подати, солдатчина, что "распределение, производимое законами о приобретении собственности, труде и отношениях сословий, неправильно". Улучшить положение народа можно, по мысли Толстого, лишь тем, чтобы перестать грабить и обманывать его. А взять у господ часть их богатств и раздать голодающим -- все равно, что заставить паразита кормить то растение, которым он питается. "Мы, высшие классы, живущие все им, не, могущие ступить шагу без него, мы его будем кормить! В самой этой затее есть что-то удивительно странное", -- восклицает Толстой. Именно эти слова Толстого имел в виду В. И. Ленин, когда в статье "Признаки банкротства" писал: "В 1892 г. Толстой с ядовитой насмешкой говорил о том, что "паразит собирается накормить то растение, соками которого он питается". Это была, действительно, нелепая идея" {В. И. Ленин, Сочинения, т. 6, стр. 67.}.
В статье "О голоде" Толстой беспощадно разоблачает лицемерие эксплуататорских классов, которые делают вид, что озабочены голодом, встревожены положением народа, а в действительности более чем равнодушны к совершающемуся бедствию и стараются всеми средствами еще сильнее закабалить крестьян. Писатель гневно обнажает подлинную сущность происходящего, показывает, что между эксплуататорами и народом нет иных отношений, кроме отношений господина и раба. "Не говоря о фабричных поколениях, гибнущих на нелепой, мучительной и развращающей работе фабрик для удовольствия богатых, -- пишет Толстой, -- всё земледельческое население, или огромная часть его, не имея земли, чтобы кормиться, вынуждено к страшному напряжению работы, губящей их духовные и физические силы, только для того, чтобы господа могли увеличивать свою роскошь. Всё население спаивается, эксплуатируется торговцами для этой же цели. Народонаселение вырождается, дети преждевременно умирают, всё для того, чтобы богачи -- господа и купцы жили своей отдельной господской жизнью, с своими дворцами и музеями, обедами и концертами, лошадьми, экипажами, лекциями и т. п.".
Однако в статье "О голоде", как и в других произведениях, Толстой высказывает иллюзорную надежду, что господа могут добровольно "перестать делать то, что губит народ", возвратить награбленное, изменить свою жизнь и тем самым разорвать кастовую черту, отделяющую их от народа. Он обращается к "высшим классам" с призывом: отнестись к народу "не только как к равным, но к лучшим нашим братьям, таким, перед которыми мы давно виноваты", прийти к ним "с раскаянием, смирением и любовью", поступить подобно мученику Петру, который, раскаявшись в своем жестокосердии, отказался от всего богатства и сам продался в рабство {Несомненно, что в непосредственной связи с мыслями и переживаниями Толстого во время голода находится тот факт, что он принялся в 1894 году, после длительного перерыва, за обработку легенды о Петре Хлeбнике.}. Так решение глубоко поднятых и со всей резкостью поставленных в статье "О голоде" социальных вопросов Толстой переводит в плоскость отвлеченных рассуждений о "грехе", "братской любви" и т. п.
Занимаясь помощью голодающим, Толстой еще больше убедился в том, что причина бедственного положения народа -- не в неурожае, а в самой системе угнетения меньшинством эксплуататоров огромного большинства трудящегося народа. Подводя итоги всему тому, что он видел во время голода, Толстой в "Заключении к последнему отчету о помощи голодающим" снова указывает, что связь роскоши одних с лишениями и страданиями других очевидна, что народ вымирает от непосильной работы и постоянного недостатка пищи. Толстой утверждает здесь, как и позднее в романе "Воскресение", "что люди, которые служат правительству, делают это не для блага народа, который не просит их об этом, а только потому, что им нужно жалованье; и что люди, занимающиеся науками и искусствами, занимаются ими не для просвещения народа, а для гонорара и пенсии; и люди, удерживающие от народа землю и возвышающие на нее цены, делают это не для поддержания каких-либо священных прав, а для увеличения своего дохода, нужного им для удовлетворения своих прихотей".
Превосходно зная истинное положение русской деревни, Толстой понимал, что голод и в последующие годы не перестанет душить нищую, обездоленную русскую деревню. И если господствующие классы будут молчать "про нужду, холод и голод, вымирание замученных работой взрослых и недоедающих старых и малых сотен тысяч людей", как это было в 1891--1892 годах, то лишь для того, чтобы скрыть истину и не возбуждать общественного мнения.
Вместе с тем, вступая в противоречие со своей трезвой оценкой действительного отношения господ к народу, вопреки тому, что он наблюдал во время голода, Толстой и эту статью заключает призывом к богатым раскаяться, отречься от "ложного" христианства и признать "истинное".
90-е годы были временем бурного развития в России капитализма и крайнего обнищания, ограбления, вымирания народа. По поводу этого десятилетия в экономической жизни России В. И. Ленин писал в 1901 году: "Не одно только разорение, а прямое вымирание русского крестьянства идет в последнее десятилетие с поразительной быстротой, и, вероятно, ни одна война, как бы продолжительна и упорна она ни была, не уносила такой массы жертв" {В. И. Ленин, Сочинения, т. 5, стр. 231.}.
В 1898 году в России вновь разразился голод. Снова повторилось то, что было в 1891--1892 годах, лишь с той разницей, что царское правительство, напуганное ростом революционного движения, особенно настойчиво пыталось доказать, что голода нет, и усилило репрессии по отношению к тем, кто пытался организовать помощь народу. Голод 1898 года особенно наглядно доказал "одну старую истину", о которой в 1901 году Ленин писал в статье "Борьба с голодающими": "...полицейское правительство боится всякого соприкосновения с народом сколько-нибудь независимой и честной интеллигенции, боится всякого правдивого и смелого слова, прямо обращенного к народу, подозревает -- и подозревает совершенно справедливо, -- что одна уже забота о действительном (а не мнимом) удовлетворении нужды будет равносильна агитации против правительства, ибо народ видит, что частные благотворители искренно хотят ему помочь, а чиновники царя мешают этому, урезывают помощь, уменьшают размеры нужды, затрудняют устройство столовых и т. д." {В. И. Ленин, Сочинения, т. 5, стр. 216--217.}.
В статье "Голод или не голод?", относящейся к 1898 году, Толстой с негодованием пишет о тех препятствиях, которые чинят представители власти делу помощи голодающим. Столовые нельзя открывать без разрешения губернатора, без соглашения с местным попечительством, без особого обсуждения вопроса о каждой новой столовой с земским начальником. Кроме того, без санкции губернатора запрещено всем не местным жителям участвовать и помогать в устройстве столовых. Практически все это означало полное запрещение помощи голодающему народу. "Так что, -- пишет Толстой, -- несмотря на несомненную нужду народа, несмотря на средства, данные жертвователями для помощи этой нужде, дело наше не только не может расшириться, но находится в опасности быть совершенно прекращенным".
Царское правительство и реакционная печать всеми средствами стремились доказать, что голода нет и народ благоденствует, опекаемый "отцами" -- помещиками и "батюшкой" царем. Разоблачая эти утверждения, Толстой пишет в статье "Голод или не голод?": "Голода нет, а есть хроническое недоедание всего населения, которое продолжается уже 20 лет, и всё усиливается... Голода нет, но есть положение гораздо худшее. Всё равно, как бы врач, у которого спросили, есть ли у больного тиф, ответил бы: "Тифа нет, а есть быстро усиливающаяся чахотка".
И Толстой формулирует требования, которые, по его мнению, необходимо выполнить, чтобы прекратились постоянные голодовки русского крестьянства. "...Нужно, не говорю уже уважать, -- пишет он, -- а перестать презирать, оскорблять народ обращением с ним, как с животным, нужно дать ему свободу исповеданья, нужно подчинить его общим, а не исключительным законам, а не произволу земских начальников; нужно дать ему свободу ученья, свободу чтенья, свободу передвижения и, главное, снять то позорное клеймо, которое лежит на прошлом и теперешнем царствовании -- разрешение дикого истязания, сечения взрослых людей только потому, что они числятся в сословии крестьян".
Именно эти требования выдвинул Толстой и в начале 900-х годов, выступая от имени "большинства людей русского народа", в своем письме к Николаю II и статье-обращении "Царю и его помощникам". Именно эти требования отражали интересы миллионов русского крестьянства накануне первой революции в России. С другой стороны, именно связью с настроениями политически отсталого патриархального крестьянства объясняется тот факт, что и в 1898 году, и позднее, накануне и во время революции 1905 года, Толстой не знал подлинных путей борьбы за насущные права трудового народа. Поэтому и в статье "Голод или не голод?" он все надежды возлагал на "братское единение людей" независимо от их классовой принадлежности.
Очевидно, насколько наивны и утопичны упования Толстого на "смирение" богатых. Но не в них состоит основное содержание и значение его статей о голоде. Основной смысл и сила этих статей заключается в беспощадно резком обличении всех порядков самодержавной России. Недаром цензура запретила печатание статьи "О голоде" и лишь после бесконечных мытарств статью удалось опубликовать, да и то в безобразно изуродованном виде. Недаром с бешеной злобой обрушилась на Толстого охранительная печать и все блюстители порядка, когда "Московские ведомости" провокационно перепечатали выдержки из статьи "О голоде".
"Московские ведомости", орган наиболее реакционных слоев помещиков и духовенства, грубой и откровенной бранью "комментировали" статью Толстого. "Письма Толстого... являются открытою пропагандой к ниспровержению всего существующего во всем мире социального и экономического строя, -- писала газета. -- Пропаганда графа есть пропаганда самого крайнего, самого разнузданного социализма, перед которым бледнеет даже наша подпольная пропаганда". И действительно, хотя Толстой был далек в статье "О голоде" от призывов к революции, объективно статья играла революционизирующую роль. По свидетельству советника при министре иностранных дел В. Н. Ламздорфа, прокламации, захваченные тогда полицией, "находились в прямой связи с мыслями, высказанными Толстым. Это доказало действительную опасность письма. В связи с этим в городе было произведено несколько обысков" {В. Н. Ламздорф, Дневник, изд. "Academia", М. -- Л. 1934, стр. 261.}.
Газетам было приказано не перепечатывать статьи из "Московских ведомостей" и даже не комментировать ее. При дворе стали поговаривать о заточении Толстого в тюрьму Суздальского монастыря или заключении в дом для умалишенных. Министр внутренних дел Дурново, делая доклад Александру III, заявил, что "письмо" Толстого "по своему содержанию должно быть приравнено к наиболее возмутительным революционным воззваниям", но, принимая во внимание, что "привлечение в настоящее время графа Толстого к ответственности может повлечь нежелательное смятение в умах", рекомендовал ограничиться предупреждением автору "статей противоправительственного направления" {Н. Н. Гусев, Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого, М. -- Л. 1936, стр. 465.}.
Враждебно была встречена правительственными кругами и вторая статья Толстого о голоде -- "Страшный вопрос". За опубликование ее министр внутренних дел сделал газете "Московские ведомости" предупреждение, как позднее и газете "Русь" за помещение статьи "Голод или не голод?". "Заключение к последнему отчету о помощи голодающим" было запрещено цензурой и опубликовано лишь в 1896 году за границей.
Однако никакие запреты и преследования не могли заглушить голос Толстого-обличителя. Сознавая свою глубокую правоту защитника угнетенного многомиллионного народа и обличителя праздных тунеядцев, Толстой писал по поводу шумихи, поднятой вокруг статьи "О голоде" в реакционной печати и правительственных кругах: "Я пишу, что думаю, и то, что не может нравиться ни правительству, ни богатым классам, уже 12 лет, и пишу не нечаянно, а сознательно, и не только оправдываться в этом не намерен, но надеюсь, что те, которые желают, чтобы я оправдывался, постараются хоть не оправдаться, а очиститься от того, в чем не я, а вся жизнь их обвиняет... То же, что я писал в статье о голоде, есть часть того, что я 12 лет на все лады пишу и говорю, и буду говорить до самой смерти, и что говорит со мной всё, что есть просвещенного я честного во всем мире" {T. 84, стр. 128.}.
II