[О сущности истины] [1]
Троица, праздник духа, силы и истины, требует, в силу своего торжества, чтобы, дискутируя, мы недопускали вольностей. В исходном смысле не произвольным [действием] является такое, к которому вот-бытие направляет нас изнутри. У вот-бытия есть внутренняя тяга к истине. Но истина является собственнейшей целью науки. Академическое сообщество имеет связь с университетом не только фактически — по самой сущности ему свойственно постоянное размышление о явном усилии, касающимся отношения жизни (Bemühung um lebendiges Verhältnis) к науке и к истине. Такое усилие нуждается в ведущей нити — достоверной идее той цели, на которую нацелено все [научное] исследование и учение. Но само размышление, [понятое] в смысле действительного критического рассмотрения индивида и его отношения к учебе и университету, здесь обсуждаться не будет: оно не может быть предварительно постигнутым. Размышление должно оставаться открытым и быть собственнейшим делом вашего общества. Открытым также должен оставаться горизонт, под чьим предоставлением (Vorgabe) оно совершается. Для того, что бы прояснить этот горизонт, я поставил себе задачу прояснить сущность истины.
Это требует, что бы мы рассмотрели прицельнее вопрос и ответ в н а у ч н о й б е с е д е. Ледяной воздух холодного размышления и соображения, твердость и необходимость понятия – одно. Солнечная веселость игры и танца, свободная приблизительность и подвешенность между поиском себя и самоотдачей - другое. Оба есть наше вот-бытие. Оба таят этот праздник и оба несут его торжествo. Оба должны оставаться хранимыми вами, как символ вашей общности.
Наши рассмотрения сосредоточены на сущности истины.
Эта тему нужно очертить более точно. Проблема, которая лежит в её основе, требует предварительной характеристики. Само рассмотрение нуждается в его ориентировании [как] целого, в набрасывании последовательности его отдельных шагов. Мы спрашиваем о сущности истины, о том, что есть она, как таковая. Таким образом, это разыскание сущности истины не направлено на определенные истины - мы спрашиваем не о чем-то, вроде правдивой и аутентичной жизни, не об истине веры, не об истинных предложениях определенных наук. Скорее, вопрос стоит о том, что определяет отдельные истины как истины. [О том,] что является смыслом [2] истины правдивой жизни. Мы разыскиваем, тем самым, подлинное (Eigentliche) истины математических предложений, характерное истины веры! Задаваясь таким вопросом, мы ни в коем случае не ищем определенных истин, но спрашиваем о характере истинствования (Wahrheitscharakter) этих истин. Сейчас мы требуем понимания различных форм истины. Что гласит истина жизни как таковая, истина веры как таковая, математическая истина как таковая? Мы спрашиваем не об истинах, но о модификации истины. Когда мы спрашиваем подобным образом, об истине как таковой и ее модификациях, тогда мы всегда уже выдвигаем вперед идею истины вообще, которая модифицируется в практические, теоретические [истины], истины веры. Что делает истину тем, чем она есть? Мы ищем истину вообще. Вот в высшей степени всеобъемлющий вопрос. Где и как мы вообще можем отыскать нечто такое как истина, где будет равное ей постижимо так, что мы сможем это определить и удостоверить правильность полученного понятия? При обсуждении столь всеобъемлющего вопроса воздух будет разрежен. Но эти вопросы имеют их собственную атмосферу, вот почему они также требуют собственного рассмотрения и исследования. Если понятие истины не должно остаться фантомом, вымыслом философии, но удостоверяемо из того, что есть истина, тогда должен быть путь, на котором станут доступны для разработки сама истина и её сущность. Причем не сказано, что мы на этот правильный путь повернули. Существенно в этом то, что вы видите целое вопроса об истине в [его] основных чертах.
Мы спрашиваем об истине вообще, как она существует согласно своей сущности, но еще не об истинах. Так ли обстоит дело по факту? Не находимся ли мы, тем не менее, в поисках истин, истинных высказываний о сущности истины как таковой, критериев истинного познания идеи истины? Очевидно! Мы ищем истины, определенные предложения, высказывания, дающие объяснение искомому. Но эти философские истины, которые мы ищем, не станут темой разыскания в рамках этого рассмотрения, однако станут истиной в той мере, в какой совершаемое разыскание имеет [следующее] отличие: оно соотнесено, [наряду] с искомой истиной, с вопрошающим об истине вопросом как таковым. Под этой особой возвратностью выражения подразумевается то, что мы предпосылаем в нашем вопросе о сущности истины - предпосылаем определенным истинам, философским истинам, нечто такое, что дано как истина. Как обстоит дело с предпосылкой, верна ли она? Что тогда значит: истина «дана» (es gibt)? Каков смысл этой «данности»? Дана ли она подобно горам, домам или как-то иначе? Каким образом есть истина или истины? Где родина истины, а равно и истин? Осмысление сущности истины заключает в себе вопрос о бытии истины и вопрос о том, почему должно быть предпослано, что истина дана – и каков [тогда] смысл этой предпосылки. Так проблема заостряется: что есть истина и каким образом она существует.
Проблема предпосылки истины и ее смысла затронута в философии издавна - правда, в связи с опровержением скептицизма. Но было совершенно упущено, что определение истины содержит в самом себе вопрос о сущности истины. Исходя из этого вопроса становится значимым то, почему истина существует в качестве всегда уже предпосланной нами. Таким образом, к вопросу истины необходимо принадлежит oбсуждение способа ее бытия. Философия и наука, в своих первых началах, еще не вопрошали об истине как таковой. Это обусловлено ходом повседневного опыта, что обе они спрашивают о существующем для них в ближайшей доступности. [Поэтому], требуется [предпринять] специальное обратное движение в исследовании и вопрошании. Но этим [ещё] не сказано, что они ошибаются в понимании истины. Так, к примеру, в поэме Парменида [«О природе»] мы видим не только теоретическое, но и действительно всеобъемлющее размышление об истине. Сама она зовется (angerufen) богиней, проводницей на пути исследования. (Далее прочитано в переводе)[3].
Так, истина вела Парменида путем, на котором он сделал фундаментальное открытие, которое [позже] также будет сделано и в науке: cущее (Seinde) существует, не-сущее (Nichtseinde) не существует[4]. Платон открыл, что и не-сущему так же положено существовать, равно как и злу, неправде и скверности. Не смотря на то, что на первых порах он отпирался, ему суждено было совершить отцеубийство и пересмотреть тезис «сущее существует, не-сущее не существует». Но что в нем заключено? Ничто иное как то, что богиня истины Парменида вела к не-истине, говоря точнее – что она скрыла от него, что существует также не-истина как не-сущее; что сама она, как истина, в равной степени есть возможность не-истины.
Так что есть нечто загадочное вокруг того, что мы называем истиной. Мы желаем отгадать загадку – правда, не путем решения, но путем понимания.
Эта задача распадается на две части:
I. Разработка понятия истины вообще.
II. Изложение бытия истины и необходимости предпосылки истины.
I. [Разработка понятия истины вообще]
Мы вступаем на окружной путь. Мы не начинаем прямо с характеристики подлинной сущности истины, так как подобное рассмотрение ставит методически высокие требования. Мы берем за исходную точку традиционное понятие истины. Мы спрашиваем [о том], что издавна, и с определенным правом по сей день, понималось под истиной. Что в традиционном понятии истины было поддано определению - мы подводим к исходному фундаменту, из которого должен стать понятным смысл традиционного понятия истины. Традиционное понятие истины является производной модификацией исходного понятия. Взаимосвязь между обоими должна проступить наружу.
1. Характеристика традиционного понятия истины
2. Возвращение к его фундаменту
3. Определение исходного понятия истины из его фундамента
4. Доказательство происхождения традиционного понятия истины из исходного.
К пункту 1. Характеристика традиционного понятия истины. [Тут] обнаруживаются две черты: а) место истины есть чье-то высказывание о чем-то, логос, или как говорят в современной логике, суждение - и суждения изначально являются истинными или ложными. Истина укоренена в суждении. Этот тезис стал общеизвестным [и, говоря о нем, принято] ссылаться на Аристотеля, отца логики. b) Истина есть соответствие суждения и предмета, соответствие познания и сущего, которое познается. См. «Об истолковании» Аристотеля[5].
Средневековая философия, которая в большой степени вверяет [свое] невысказанное основание новоевропейской философии, переняла это предание 1): через Боэция (комментатора Аристотеля) 2) через арабов. В латинской чеканке стала общеизвестной формулировка: veritas est adaequatio intellectus et rei ([Из датируемой 10-м веком][6]«Книги определений» Исаака Исраэли – затем [перешедшая] через арабов к Фоме).
Вместо adaequatio также [употребляется] convenientia[7].
В общепринятой оценке (Charakteristik) принято (pflegt man) указывать на разрыв, [начинающийся] с Декарта. Новая философия начинается с Декарта, c введенного [им] принципа сознания или субъекта. Соответственно ему, познаваемым является только то, что дано в сознании, но не внешние сознанию объекты. Познание не превосходит пределы сознания – познаваемым является только то, что есть в сознании. Кант радикализировал это начинание и, создав новое определение познания, осуществил так называемый коперниканский поворот в философии. Со времен Коперника мы знаем, что Земля вращается вокруг Солнца: так и Кант указал, что не познание [направлено] на предметы, но предметы ориентированы на познание. Тут мы не можем остановиться на верном содержании этого тезиса Канта. Вопрос в том, как постигает Кант сущность истины? Как он определил эту сущность в работе, которой суждено было реализовать этот коперниканский поворот, в «Критике чистого разума», В82: «Что есть истина? Вот знаменитый старый вопрос, которым предполагали поставить в тупик логиков. <..> [Номинальная дефиниция истины, согласно которой] она есть соответствие знания с его предметом, здесь допускается и предполагается заранее». Сравнить с этим «Введение» в трансцендентальную диалектику, В350: «[В самом деле], истина и видимость находятся не в предмете, поскольку его мыслят. <..> Следовательно, и истина, и ошибка, а значит, и видимость, вводящая в заблуждение, имеют место только в суждении, т. е. только в отношении предмета к нашему рассудку». Таким образом, Кант так же крепко придерживался традиционного понятия истины – столь явственно, что он даже не подвергает его обсуждению, но просто предпосылает[8].
К пункту 2. Возвращение к фундаменту [традиционного понятия истины]. Что означает, что мы ищем возвращение к фундаменту? Мы ищем обнажения того, на чем покоится истина, [понятая] как соответствие познания и вещи. Что необходимо присовокупить к этому [в качестве] подразумеваемого и установленного? Для того, чтобы увидеть фундамент, требуется пристальная характеристика того, что установлено тут как истина: истина есть соответствие чего-то чему-то! Но как? Нечто существует так, как (вещь как таковая) - таким образом, [тут дан] всеобъемлющий характер отношения (чего-то к чему-то, познания – вещи). Истина есть отношение[9]. Но не каждое отношение является соответствием. Знак, дорожный указатель, к примеру, указывает на обозначенное. Это указание знака является отношением к обозначенному, но указание как отношение никоим образом не есть соответствие (дорожный указатель совершенно не совпадает с деревней, на которую он указывает). Таким образом, об истине как отношении еще ничего по существу не сказано. Какого рода отношением является соответствие? Не каждое соответствие [ adaequatio, convenentia, correspondentia ][10] таково, которое мы подразумеваем под соответствием познания и вещи. 6 полностью согласуется с 16-10, имея тут соответствие в смысле уравнения при принятии во внимание вопроса «Сколько?». Равенство есть соответствие, но истина как соответствие познания с предметами гласит не о равенстве[11]. Эта доска черна: данное суждение совершенно согласуется с вещью, но такая согласованность не значит, что суждение равно чёрной доске. Что за согласование тогда то, которое имеет место в отношении истины? Не равенство или подобие, или соответствие [correspondentia] или соразмерность, adaequatio? Но эти названия даже не определены в достаточной мере. Ключ подходит к замку, он ему соразмерен, полностью c ним совпадает, но соответствующий, соразмерный замку ключ не есть истина, [гласящая] о замке – хоть мы говорим о неподходящем ключе, а равно о подходящем и правильном.
Мы не продвинемся дальше до тех пор, пока не примем во внимание, между чем стоит это отношение как отношение истины. Обращенность (Verhalten) между познанием и предметом есть то, что характеризуется отношением истины. Но когда мы размышляем об этом, то впервые приходим к подлинной трудности. Познание, соответствие есть ведь установка души, духа, сознания – [т.е.] нечто, [присущее] субъекту. Предмет, вещь – это объект, внешнийсознанию, [находящийся] по ту сторону недр души (des Inneren der Seele). Как между внутренним души и внешним объекта устанавливается согласование?
Познающее отношение между субъектом и объектом часто интерпретируется в смысле отражения, [копии][12]. Истинное предложение или истинное познание являются отражением вещи, [находящейся] извне. Эта теория отражения так же часто оспаривается, однако лишь негативно и [исходя] из [её] следствий. Такая интерпретация всегда уже предпоcылает непонятность отношения истины. [Если] я должен истинно судить о вещи, соответствовать ей [в своем суждении] так, чтобы представления в сознании являлись действительным отражением вещи, тогда это отражающее познание должно уже [заранее] видеть то, что необходимо отразить, так как оно есть – чтобы сформировать образ, соразмерный ему. Я должен знать заранее, как выглядит вещь, [находящаяся] извне, для того, чтобы отразить ее правильным способом. Что говорится тем, что я должен знать заранее, как выглядят вещи извне? Я должен иметь истинное познание о сущем снаружи. [Получается, что] истинное знание об истине есть лишь отражение, [копия]! Как [тогда] само это отражение удостоверено [в качестве] истины? Сказанным выше показано, что интерпретация истины как отражения вещи в представлении несостоятельна. Вещь пытаются отрицать через deductio ad absurdum.[Однако] единственный позитивный аргумент против теории отражения иной. [Он выводится не исходя] из следствий, но [исходя] из оснований [теории]. По существу д о лжно спросить: имеет ли вообще познание характер образов [в] сознании? Доска черна. Когда я рассуждаю так о видимой доске, имею ли я тогда в сознании образ, который соотношу с чем-то внешним? От этого выявить и следа. Тут нет ничего от отражающего сознания. Сама доска является отраженным, [т.е. видимым] бытием. Теорию д о лжно отринуть не потому, что она к ведет к невозможным следствиям, но изначально она [якобы] конструктивна; искажено [в ней] то, что должно лежать в основании - определение смысла познаваемого, истинного суждения. Теория отражения промахивается в этом.
Как обстоит [дело] с отношением [между] познанием – согласованием – объектом с одной стороны и познаваемой вещью – с другой? Современная логика гласит, что согласование не должно быть согласованием представления как реального психического процесса с реальной физической вещью снаружи, но оно заключается между так называемым содержанием высказывания и сущим; итак, [речь идет о соответствии вещи] не каким-либо представлениям, которые парят в моей душе, но содержанию предложения: доска черна (Schwarzheit). Содержание предложения есть целое значения, которое оно подразумевает, смыслсуждения. Бытие-черным доски полностью согласуется с вещью, черной доской. Таким образом, [существует] согласование между содержанием предложения = смыслом суждения и физической вещью. Смысл и содержание значения того, что подразумевается в предложении - что же тогда это? Это нечто идеальное, идеальное бытие. Это идеальное бытие, бытие-черным доски является тем же во всех реальных суждениях, которые мы одновременно, как и в разное время, можем выразить относительно этой вещи. Психический процесс суждения в каждом [случае] различен. Но мыслимое содержание высказывания неизменно. Эту тождественность мыслимого содержания называют идеальным смыслом суждения. Он сверхвременен, вечен. Так, его, c некоторым правом, приравнивают к идее Платона.
Как возможно согласование между идеальным бытием и реальным бытием? Какому способу бытия присуще согласование как таковое? Является ли согласованность чем-то реальным? Является ли она чем-то идеальным, или каким? Этот вопрос, по-видимому, неразрешим, так как он покоится на ошибочном начинании. Мы спрашиваем о фактическом обстоятельстве «истинного суждения». Как оно существует тогда, когда я формулирую истинное высказывание: эта доска, [находящаяся] там, черна? Направлен ли я при этом на содержание суждения, чье согласование с вещью я удостоверяю? Никоим образом. Сколь мало я соотнесен с представлением в моем сознании, столь мало я соотношу себя в высказывании с идеальным смыслом, чье согласование я фиксирую. «Эта доска черна»: тут я соотношусь единственно с доской как таковой. Когда я не вижу ее, говорят в популярной психологии, я имею голое представление о доске. Что это значит? Это чистая конструкция. То, что я имею голое представление, когда сужу, не видя доски, означает, что я лишь реактуализую (vergegenwärtige)[13] себе её [в воображении]- но то, что я подразумеваю, и есть доска как таковая. Таким образом, и в реактуализации (Vergegenwärtigung), и в голых представлениях, подразумевается сущее как таковое. Фрайбургский кафедральный собор построен из красного песчаника. Имея голое представление, я имею в виду сам собор. Когда я сужу исходя из воспоминания, что тогда-то лес был таким-то и таким-то, то не веду речь о соответствии представления, располагающегося в моей душе, но имею в виду лес как таковой, сущее, каким оно было тогда-то. В естественной установке суждения я с самого начала соотнесен с сущим, [являющимся предметом] подразумевания, суждения и познания - и лишь с ним.
Утверждают, что когда я делаю попытку удостоверить суждение, я должен видеть доску как таковую. Удостоверение состоит в том, что посредством видения самой доски, я идентифицирую подразумеваемое в реактуализации с только что увиденным. Удостоверение и проверка предложения состоят в том, что открытое в подразумевании я соотношу с увиденным - постигаю его как тоже самое сущее. Но через это приведение к открытости [сущего] я соотнесен всё же не с представлениями в моем сознании, но оно исполняется как идентификация того же самого подразумеваемого сущего. Таким образом, высказывание, установка (Verhalten), которую мы характеризуем как истинную, имеет то отличие, что она всегда уже соотносится (verhält sich) с сущим как таковым. Вместе с этим, с самого начала отпадает (fällt) предпосылка, которую делают, по большей части, при обсуждении отношения истины, постигаемого (gefasst wird) как отношение между субъектом и объектом в качестве представления, изначально данного внутри сознания - [предпосылка, согласно которой] сознание должно [быть обращено] наружу к объекту, соответственно чему необходимо было бы пытаться объяснить форму истины. Подобное начинание есть чистая конструкция. Я всегда уже при сущем, [лежащем] вовне, я всегда уже в мире. Основополагающее обстоятельство таково, что мое собственное бытие как человеческое вот-бытие, в котором феномен истины вообще основан, всегда уже существует при мире, который есть факт. Этот фундамент мы должны реактуализовать более точно.
К пункту 3.Определение исходного понятия истины из его фундамента.
Бытие–в-мире есть основной характер вот-бытия, подлинное основное определение моего вот-бытия. Поскольку вообще существует сущее, которое мы именуем вот-бытием или живущим, оно существует в мире (отталкиваясь от этого должно быть понято учение о lumen naturale[14]). Поняв [это] философски, мы можем сказать, что человеческому вот-бытию присущ такой способ бытия, что оно несет в себе свет, что оно существует [как] в себе самом освещенное. Стул существует в мире иным образом. Он не имеет того, в чем существует – пространства. Почва, на которой он покоится, недоступна ему, закрыта. В то же время наш способ быть такого рода, что мы, согласно нашей сущности, всегда уже существуем в мире. Даже медуза имеет, существуя, свой мир. Нечто подобное миру – сущее, которое есть не она сама, открыто, отомкнуто ей. Для стула является внешней любая возможность открытия (Entdeckendseins) и сокрытия. Таким образом, вот-бытие существует, покуда, сообразно своей сущности, оно существует в мире, открывая. Оно имеет вокруг себя открытым сущее в различных градациях отчётливости. Вот-бытие существует, поскольку оно определено через бытие-в-мире, [которое] открыто его собственному смыслу. Субъект, вот-бытие, бытие-в-мире, открывающее (entdeckend). Оно уже видит и всегда уже увидело другое сущее, которое не есть оно само. Вот-бытие открывающее: оно есть [подлинный и] собственный смысл истины. Истина не провозглашает ничего другого как бытие-открывающим (Entdeckendsein)![15] [И] это не произвольная дефиниция. Смысл истины как бытие-открывающим есть ни что другое, как смысл истины в его понимании греками: a-letheia (lethe – сокрытость, забывание), не-сокрытость. Ho logos aletheu[Ο λόγος ἀληθεύει] (сегодня говорят «суждение истинно») - логос открыт, он истинен. Таков исходный смысл истины, предвосхищенный греками, но не постигнутый ими изначально. Такова судьба греческой философии и, вероятно, всякой той, которая попутно скрывает то, что [имеет целью] раскрыть (entdecken). Они увидели сущность истины без того, что бы определить подлинные основания. Они же и стали поводом к тому, что бы постичь истину как согласование и, вместе с тем, перестать видеть бытие истинным как бытие-открывающим.
К пункту 4. Доказательство происхождения традиционного понятия истины из исходного.
Каков переход от этого определения истинности в смысле раскрытия(Entdeckens) к определению истины в смысле согласования? Вот-бытие [существует] открывая, мир разомкнут ему, оно понимает свой мир в удостоверяемых [им] границах. Но, вместе с пониманием своего мира, вот-бытие понимает равно этому также свое собственное бытие, бытие-в-мире, способ, каким оно относится к себе самому и к миру. Собственное вот-бытие сооткрыто и соразомкнуто относительно его установок (Verhaltlungen) и его возможностей быть. Так, мы впервые обретаем подлинное определение истины тогда, когда видим, что бытие-открывающим, размыкание себя другим сущим (von anderem Seiden), равным образом исходно затрагивает сущее, чей способ бытия есть вот-бытие, других людей. В вот-бытии, таким образом, лежит разомкнутость мира, собственного бытия и [бытия] других людей. Я вообще понимаю другого удостоверяющим образом прежде того, как он может оказаться мной непонятым. Только поэтому он может быть непонятым и [таковым] оставаться.
Сообразно своей сущности вот-бытие существует в истине (истина как разомкнутость). Но вот-бытие ближайшим образом и по большей части существует повседневно в истине определенного вида. Повседневно мы заняты вещами, мы растворяемся в том, с чем имеем дело, мы утрачиваем себя в том, чем занимаемся, забывая при этом собственное вот-бытие. Но возможность для вот-бытия вернуть себя самому себе [всегда] сохраняется.
Исходный способ раскрытия есть не высказывание о чем-то, но первоначальные установки, которые мы обозначаем как зрение и слух в широчайшем смысле. Я слышу машину: психологи скажут, что я прежде всего имел бы ощущения шороха, звука и [только] вслед за этим воспринял бы шум машины: [это] чистая конструкция. Прежде всего я воспринимаю не звук, но слышу машину. Для того, что бы услышать чистый шум, требуется более сложная постановка опыта в психологической лаборатории. Высказывание эксплицирует только [то, что] уже открыто.
Вот-бытие есть способом раскрытия. Так, собственное бытие не будет раскрыто даже через психоанализ и [подобное] разнюхивание души, но через способ бытия, в котором основывается оно само, через действие. Вот-бытие основывается в действии. Действие заключает в себе решимость к чему-то. Оно есть основополагающий способ, посредством которого я нахожу самого себя. Тогда, решимость к чему?
Решимость не говорит, чем я являюсь, проясняя что-то относительно моей душевной конституции, но она касается воли-иметь-совесть. Решимость не допускает искажения совести, что сделало бы невозможным размыкание [совестью] самого вот-бытия. Этот внутренний голос совести есть то, что подлинно размыкает мне вот-бытие [постольку], поскольку я существую при самом себе. Этот особый способ раскрытия и размыкания, который основан в совести и предвосхищает мне в моем бытии всякий раз (jeweilige) возможность, этот способ решения имеет характер молчания. Голос совести говорит в молчаливости. Каждый другой способ раскрытия, выражая себя, становится логосом, приходит к слову. В основополагающей конституции вот-бытия лежит возможность стать вызванным им самим - призванным через cовесть к своему подлинному бытию. Решимость к воле-иметь-совесть, сама совесть есть, таким образом, подлинное бытие вот-бытия. Подлинная истина есть совесть постольку, поскольку вот-бытие как таковое существует в истине [16] . Вот каков переход от разомкнутости к определению истины [как] соответствия[17].
Ближайшим образом мы совершаем высказывания в повседневных заботах. То, что мы можем и знаем, мы перенимаем в наибольшей части из того, что мы услышали и прочли. Более того, мы даже не знакомы воочию с тем, что можем и знаем. Часто достаточно сказать что-то, чтобы оно считалось истинным. Раз так говорят, значит так и есть! Поскольку изначально определение сущего, как оно есть, выражается в высказывании о вещах, в философию вошел логос, речь, рассматриваемые [в качестве] несущих истину. Особенностью толков является то, что они имеют в виду сущее, однако без того, чтобы в его подлинном бытии пережить [и] понять. За сказанное цепляются. Подразумеваемое в речи имеет к нам лишь пустое, не изначальное отношение. Само сказанное в известной степени свободно подвешено, отделено, но вместе с тем, имеет определенное отношение к тому, что оно имеет в виду. Поскольку сейчас (nun weiterhin) высказывание принимает то, о чем говорит, как хранящее в себе истину, но не спрашивает, каким образом она сама непосредственно существует, оно постигает её, по большей части, как нечто предстающее [вовне]; [В итоге], высказывание и говоримое [в речи] трактуют как наличную (vorhandenes) вещь. Логос составлен из слов, слова предстают, образуют единство. В вербальном целом лежит определенное отношение к самому подразумеваемому сущему. По другую сторону вещи имеется нечто наличное, характеризуемое логосом (vom Charakter des Logos). На основании того, что под нимнечто подразумевается, имеется отношение [к сущему]. Это отделение жизненной речи от [её] удостоверения приводит к тому, что вопрос об истине связывают, прежде всего, со свободно парящим логосом как таковым. [Посредством] логоса должно сконструировать мир - и [при этом] отрицается, что логос трансцендирует границы сознания. Истина имеет свое исходное место не в высказывании, но высказывание только потому является истинным [и] способным раскрывать, что оно есть отношение и способ бытия вот-бытия как такового.
Высказывание имеет свою бытийную возможность в самой истине, в конституции раскрывающего вот-бытия. Истинность в смысле раскрытия, размыкания, есть черта вот – бытия как такового, основополагающий способ его бытия: оно изначально (von hause aus) истинно, размыкающее. Как истину мы также обозначаем само разомкнутое, раскрытое; покуда действительность постигнута как она есть – [она есть] раскрытое как таковое. Тогда аутентичность, золото истины имеет такой способ бытия, что соответствует своей идее – и этим сказано - чистой возможности, которая открыта в идее.
Таким образом, в идее истины как разомкнутости необходимо заложено, что разомкнутость есть [разомкнутость] чего-то и для чего-то (собственно для вот-бытия). Каждая истина есть истина-о (über) и истина-для! Эти соотношения являются существенными и принадлежат к структуре самой истины. Говорят, существенным для истины является её обязательность. [Она] обязательна для всех. Та истина была бы высшей, которая была бы общезначима. Является ли нечто истинным, открытым, не зависит от того, сколь многие согласятся с предложением, в котором сформулировано открытое. К идее истины, как цели науки, разумеется, принадлежит объективность. Этим, однако, не сказано, что научная истина должна быть доступной каждому, должна быть просто обязательной для каждого, что она должна быть признана всеми. В идее научной истины основано притязание на объективность, что значит - на соразмерность сути. Когда нечто открыто научно, реализованы и могут быть повторены условия доступа [к ней], тогда научная истина обязательна для каждого, без учёта того, что каждый персонально имеет в виду для себя самого и как он применяет [её] в деле. Наука объективна. [Но,] она может быть объективной, только будучи релятивной, относительной (relativ ist, relativ) - соотнося условия доступа и возможности исходного бытийного отношения с тем, что должно раскрыться в вот-бытии.
II. [Изложение бытия истины и необходимости предпосылки истины][18]
Как дана (gibt es) истина?
Говорят: истина существует в себе (besteht an sich), она значима абсолютно и вечно. Истина есть определение вот-бытия в исходном смысле. Истина дана лишь тогда и лишь на тот период, когда существует вот-бытие! Мыслим [ли] мы себе возможность, что в один момент все человеческое вот-бытие угаснет – тогда истины более не дано. 2 х 2 = 4. Предложение истинно, даже если больше не существует человек: это бессмыслица, покуда истина гласит: открытость в вот-бытии. Но вместе с тем не сказано, что постоянство факта, которое подразумевается в истинном предложении, в предложении 2 х 2 = 4, не существует более. Когда вот-бытие больше не существует, предложениям более не требуется быть ложными, они [просто] не могут быть таковыми, сколь мало они и истинны. Столь долго, сколь существует вот-бытие, существует истина! Пока существуем мы, мы существуем в истине! Мы не можем сказать, что было бы ещё тогда, и что [всё] ещё пребывает, когда вот-бытие более не существует. Тогда более не существует и смысла бытия. Сущее, как оно понято в его бытии, также тогда более не существует. «Мир» не мог бы спокойно продолжать существовать, когда более не осталось бы человека.
Не является ли тогда всякая истина относительной? Действительно: всякая истина относительна. Но этим не говорится, что раскрытое в истине имеет субъективное значение - наоборот, как раскрытое, сущее существует так, как оно есть. Сущее раскрываемо (entdeckbar) только как раскрываемое (Entdeckbares) и истинное. Что истина, таким образом, существует и что истина дана - [на этот счет] есть особая достоверность, абсолютная не в теоретическом, математическом и формально-логическом смысле, но достоверность факта самого вот-бытия. То что истина дана, достоверно точно так же, как и то, что я умру. Только потому что вот-бытие существует в истине сущностно, ему уже раскрыт его мир, [и] оно по большей части утрачивает себя и забывает, покуда вот-бытие существует так, что может и должно пребывать в не-истине.
Равно исходно тому, как существует истина, существует фактически ошибка. Ошибка и не-истина есть не что-то, что оставляют за рамками и прибавляют к общему пониманию дискуссии как неподходящий излишек; не-истина, ошибка, безрассудство [и] болезнь существуют, однако, равноисходно с тем, что мы называем вот-бытием. Мы ощущаем силу и особую слабость, которая лежит в отличии нашего бытия только так, что познаем нашу силу и свободно существуем ради самой сути.
Воспроизведение основывается на конспекте.[19]
REFERENCES:
Chernyakov, A. (2001). The Ontology of Time. Being and Time in the Philosophies of Aristotle, Husserl and Heidegger. Rus. Ed. Saint-Petersburg: Vysshaya religiozno-filosofskaya shkola Publ. (In Russian).
Heidegger, M., Jaspers K. (2001). The Heidegger-Jaspers Correspondence (1920-1963). Rus. Ed. Moscow: Ad Marginem Publ. (In Russian).
Heidegger, M. (2011). Being and Time. (V. Bibikhin, Trans.) Rus. Ed. Moscow: Akademicheskij proekt Publ. (In Russian)
Husserl, E. (2012). HUSSERLIANA XXXIII. Bernau Manuscripts on Time Consciousness. Horizon. Studies in Phenomenology, 1 (2), 169-192. (In Russian).
Kisiel, T., & Sheehan, T. (Eds.). (2010). Becoming Heidegger: On the Trail of his Early Occasional Writings, 1910–1927. Seattle: Noesis Press.
Kozyreva, A. (2012). «Affective awakening of the past»: an analysis of pre-cognitive dimension of recollection in the phenomenology of Edmund Husserl. Horizon. Studies in Phenomenology, 1 (2), 41-63. (In Russian).
Lask, E. (2017). The Logic of Philosophy and the Doctrine of Categories (A. Sudakov, Trans.). Rus. Ed. Moscow: Kanon+ROOI «Reabilitatsiia». (In Russian).
Melnikova, K. (2019). Destruction of the Metaphysical Grounds of Logic in the Philosophy of M. Heidegger. The Manuscript. (In Russian).
Перевод – Т.Н. Бурлаченко
Редактор – Г.И. Чернавин
[1] В письме Карлу Ясперсу Хайдеггер именует этот доклад «О сущности истины» («Vom Wesen der Wahrheit»). См. письмо Хайдеггера Ясперсу от 24.05.1926 (Heidegger, M., Jaspers K., 2001, 113).
[2] Выделение фраз и словосочетаний курсивом осуществлено нами в вольной ориентации на перевод доклада на английский язык Т. Кисилем и Т. Шиханом (Kisiel, Sheehan, 276-287, 2010). Они опирались на протокол Альфреда Денкера, хранящийся в библиотеке Стэнфордского университета, в архиве Элен Вайс. В версии, на которую опираемся мы, оно отсутствует.
[3] «По-видимому, Хайдеггер читает поэму в немецком переводе, как минимум пятый фрагмент и слова богини о путях бытия и небытия» (Kisiel, Sheehan, 2010, 278).
[4] «Не-сущее не может стать предметом мысли. Стало быть, даже то, что было сказано о невозможности пробела, бреши в бытии, отменяет, снимает себя как не-мысль, немыслимое. <..> Но сказуемому «не есть» ничто не подлежит, здесь нельзя добраться до дна, положить «позитивное» основание. Попытка схватить подлежащее проваливается в пустоту. Много позже традиция сформулирует то, о чем догадывался Парменид: бесконечная мера этого провала и есть время (время как нега-тивное, время как nihil originarium, лишенный всякой позитивности = «положенности» абсолютный темпоральный поток. <..> время «не имеет места», времени нет места наряду с сущим, ничему нет места наряду с парменидовым сущим, рядом с сущим, «в стороне от» (πάρεξ) сущего вообще нет никакого «места», в бытии нет алиби». (Chernyakov, 2001, 43-45).
[5] «Это было впервые сказано (formulated) Аристотелем и передано в формулировке παθήματα τῆς ψυχῆς πραγμάτων ὀμοιώματα [de interpr. 1, 16a 6], «переживания» души, νοήματα,(«представления»), суть приравнивания к вещам» (Kisiel, Sheehan, 2010, 279; Ср.: Heidegger, 2011, 214).
[6] Там же.
[7] «Фома использует термины correspondentia (соответствие) и convenentia (схождение) вместо adaequatio (приравнивание)» [Th. Kisiel, p.279]. Перевод с латинского дан соответствии с переводом, предложенным В. Бибихиным. См. (Heidegger, 2011, 214)
[8] Ср. (Heidegger, 2011, 215).
[9] Выдвигая данное положение, Хайдеггер наследует Эмилю Ласку, согласно которому первичное отношение (Urverhältnis) данного и значимого обуславливают постижение конкретной вещи как осуществлённой в истине. Истина понимается как основополагающая характеристика продукта такого отношения, схватываемого посредством категориальных форм, определяющих «ракурс» воспринимаемого предмета в его конкретности. Формулируя данный тезис, Ласк «скрещивает» актуальный для баденского неокантианства вопрос о природе истины суждения и кантианское обоснование условий возможности познания: ««Предмет в истине» есть не что иное, как отношение трансцедентальной формы, в которой осуществляется поз