Михаил Жуков
ЦИКЛ
"МЕРТВАЯ 3OHA"
Бурлаков Михаил Петрович родился в г. Грозном в 1952 году в семье учителей. Родители, Петр Тимофеевич и Екатерина Васильевна, глубоко религиозные люди, не скрывали своих убеждений. В начале 60-х годов, в период "хрущевской оттепели", их сначала уволили с работы, а затем лишили родительских прав и арестовали за пропаганду антисемитизма".
Дети были направлены в детские дома для атеистического воспитания, и Михаил заканчивает, среднюю школу в спец. детдоме города Вольска Саратовской области. К этому времени относится и его первый литературный опыт. Детдомовская жизнь, полная "приключений", легла в основу цикла рассказов "Белый берег".
Потом была учеба в университете в Грозном, работа учителем в далеком горном ауле Тазбичи, аспирантура в знаменитом Казанском университете на кафедре геометрии, которую основал, еще Лобачевский. И снова - Грозный, где Михаил прошел путь от ассистента до заведующего кафедрой дифференциальной геометрии и топологии Чечено-Ингушского университета.
В 1991 году, во время дудаевского мятежа, Бурлаков покидает Грозный и переезжает в Тольятти (Ставрополь-на-Волге), где он возглавил кафедру геометрии местного пединститута.
В конце 1993 года новый поворот судьбы - его избирают депутатом Государственной Думы России, и с этих пор политика и наука тесно переплетены в его судьбе. В Государственной Думе Бурлаков поднимал вопросы надвигающегося кризиса на Северном Кавказе; его заботила судьба русских, оставшихся в Чечне на положении бесправных рабов, и его резкие выступления создали ему репутацию "смутьяна и скандалиста".
Война во многом подтвердила прогнозы депутата из Грозного, и по предложению Бурлакова была создана Комиссия по расследованию причин Чеченского кризиса (которая в дальнейшем получила неофициальное название "Комиссия Говорухина" по имени ее председателя).
Изломы судьбы, события и встречи нашли отражение в рассказах Михаила Бурлакова, которые он объединял в циклы: "Мертвая зона", "Палата N 5", "Сказки чеченских гор" и др. Мы напечатали в этом сборнике несколько избранных рассказов из разных циклов и относящихся к разным годам, чтобы познакомить ставропольских читателей с творчеством Бурлакова Михаила Петровича, человека неординарной судьбы и оригинального писателя.
Мертвая зона
Ангел Смерти пролетал над горами Кавказа, где когда-то, в незапамятные времена, к непреступным скалам был прикован Прометей, подаривший людям огонь. Олимпийские боги знали, сколь опасный дар вручил смертным сын титана Япета и потому оставил повелитель Олимпа, Зевс, прометеев дар людям. Чудесная дева Пандора, созданная Гефестом из земли и воды и наделенным Афродитой прелестью и соблазнами, обольстила брата Прометея и выпустила из Сосуда Горя все беды мира, юность, зависть и великую вражду между людьми. И с той поры бесчисленный рой бедствий, распрей и войн носится над несчастными смертными, наполняя горем и скорбью сушу и море. И стал чудесный дар Прометея вечным проклятьем для рода людского.
С поднебесной высоты Ангел Смерти видел огонь в горах Кавказа. Вон там, на Карабахском нагорье, горят дома маленького азербайджанского поселка, подожженные интенсивным артиллерийским огнем со стороны Степанакерта. У горящего дома бьется в истерике молодая женщина, там в огне остался тот, кто был для нее дороже всего на свете, ее двухлетний сын, снаряд гаубицы разорвал его на части прямо в колыбельке. Вот еще огонек - облитый бензином старик армянин горит около своей машины на трассе Сумгаит-Баку. Поодаль, на обочине трассы, стоят люди, они смотрят на горящего старика и что-то одобрительно говорят друг другу.
А вот охвачен огнем целый город. Еще недавно это был цветущий курортный уголок на берегу лазурного моря и переполненные пляжи звенели радостью детских голосов. Теперь Сухуми объят огнем и терпкий запах горящей человеческой плоти жертвенным дымом поднимается в поднебесье. На сверкающих вершинах Главного Кавказского хребта огней нет. Здесь нет городов и селений людей и только не знающие Прометеева дара алмасты ведут свои хороводы в лунные ночи у дальних пещер. Но в глубоких ущельях можно видеть одинокие блуждающие огоньки, это бывалые проводники тайными тропами ведут на Север караваны с оружием.
Ангел Смерти не имеет ни возраста, ни пола. Женщины, видевшие Смерть, говорят, что это статный мужчина, одетый в черный траурный бархат и взгляд его, - проникая в самую глубину человеческого существа, сковывает сердце холодом вечности. Мужчины, напротив, утверждают, что Смерть имеет облик женщины, закутанной в белый бесцветный саван, одно прикосновение которого укрывает человека могильным мраком преисподней. Апостол Иоанн на острове Патмос видел Смерть в образе всадника на "бледном коне" и "ад следовал за ним"...
* * *
На въезде в Грозный старая надпись времен "великой дружбы народов":
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД -
-дописал ниже какой-то шутник с зеленой повязкой воина Ислама. Для русских людей, простых тружеников заводов и фабрик, больниц и школ, полей и бескрайних виноградных плантаций Чечено-Ингушетия давно стала адом. "Слуги народа" в высоком сером здании на берегу Сунжи изо всех сил старались не замечать надвигающуюся на республику черную тень национального террора. Они заседали в прохладных кабинетах, уверенные в своем безоблачном завтра, и вечерами солидно выходили из высокого резного подъезда к ожидавшим их черным волгам, чтобы промчавшись по улицам Грозного, разъехаться по своим дачам и квартирам, к любовницам и семьям, с чувством собственной значимости и незаменимости, с тупой коммунистической убежденностью в "честно выполненном ими долге перед Партией и народом".
А город медленно погружался в темноту. Гасли на проспектах и улицах фонари и в наступавшей темноте, на обезлюдевших улицах первые редкие выстрелы звучали приветственным салютом темному всаднику на бледном коне. И ад следовал за ним.
Ангел Смерти, скользнув над седыми вершинами Кавказа, спустился в цветущие долины Терека, черная тень его укрыла города и станицы и в разлившемся мраке сверкнули алчные глаза волков-оборотней. Бывший судья, наживший неправедной мздой "хоромы" со стенами, расписанными нелепыми птичками, смотрит на соседа и думает о том, как присоединить его квартирку к своей и как просторно будет ему тогда жить и встречать здесь гостей и родственников. Молодой кандидат наук из далекого горного аула, почувствовавший уже вкус к легким деньгам в храме науки, смотрит с ненавистью на солидного профессора, закрывающего ему путь к вступительным экзаменам, где взятки можно лопатой грести. Нигде не работающий "джигит", днями слоняющийся по улицам Грозного, с вожделением думает о девчонке из соседнего подъезда, которая уступая его угрозам и насилию будет послушной наложницей и рабыней...
Популярный трибун из свердловского обкома, окруженный перезрелыми дамами и угодливой челядью, со ступенек гостиницы Кавказ, клянется восторженной толпе, что он даст им свободу и все, о чем они мечтают. И сладкое слово "суверенитет" кружит головы лихоимцам, мечтающем о новом вайнахском порядке. Открыта "шкатулка Пандоры" и уродливыми призраками вырвались из нее демоны ненависти. Закутавшись в изношенную тогу демократии Смерть вступает в свои владения и, считая свои первые жертвы, ликует в предвкушении обильной жатвы.
На пустыре, за железнодорожным переездом, трое смуглых подростков избивают белокурого мальчишку лет десяти. Ударом ноги ему выбили глаз, сломали ребра и окровавленное изломанное тело бросили в сточную канаву. Свобода!
Доцент кафедры физики не дошел до дома. У подъезда его остановили и при помощи кулаков и кастета "популярно объяснили", что никому он не нужен на чеченской земле. Свобода!
Десятиклассница Наташа не вернулась из школы. Ее отвезли в Чернореченский лес, а потом труп бросили в водохранилище. Свобода!
На трассе Ростов-Баку у села Валерик четверо горцев остановили жигуленок и выкинули владельца автомашины на дорогу: - Пешком до города дойдешь, не маленький. Скажи спасибо, что живым оставили. Свобода!
В субботу, 27 апреля, у соседей была свадьба. Женили сына и молодежь танцевала во дворе и на улице. Вечер подходил к концу, прозвучала последняя мелодия и гости стали расходиться по домам. Аппаратуру дискотеки стали заносить во двор, и я пошла домой переодеться. Уже у себя во дворе я услышала скрип резко тормозящей машины, шум, крики. Выбежав на улицу, я увидела, как по трассе мимо нашего двора с большой скоростью мчатся белые "Жигули", а за ней тащится по земле парень, которого держат из полуоткрытой задней двери автомобиля за руки.
На столбе горит фонарь, освещая все вокруг. Женщины и ребята, которые еще не ушли, бегут следом. Проехав таким образом метров 50, юноша упал на трассу. Автомобиль, проехав еще метров 200, резко разворачивается и с ревом несется обратно. Женщины подхватили парня и быстро потащили его с дороги. Жигули приближаются к столпившейся молодежи на обочине и выруливают на людей, которые отбегая в стороны начинают бросать в машину камни. Проскочив мимо, автомобиль разворачивается и, делая виражи, обратно несется на людей. Я, как и другие женщины, стала оттаскивать парней с дороги, умоляя их не бросать камни. Машина гоняла по трассе в одну и другую сторону, а парни бросали в нее камнями...
На следующий день в воскресенье, в 6 часов вечера, я вышла во двор, чтобы встретить корову из стада. Вдруг слышу, как ко двору быстро подъехало множество машин, легковые и "Рафики", и из них высыпали вооруженные люди. Одни из них побежали к дому соседей, другие к нашему двору. Я бросилась к дому, а в распахнутую калитку вбежали "озверевшие" люди; у первого в руках был нож, высоко занесенный над головой, у следующего пистолет. Я забежала в дом, закрыла дверь на замок и кинулась к телефону звонить в милицию. В эту же секунду рванули за дверь, но наружная ручка оторвалась. Слышу, как летят стекла из нашей, стоящей во дворе, машины. Толпа бросается к дому матери, который находится в одном дворе с нашим, напротив. Слышу звон стекла, шум ломающейся мебели, крики матери: "Что вы делаете?" Подбежав к окну, которое выходит на улицу, я увидела, что вся наша улица заполнена машинами, множеством мужчин, в руках которых ружья, пистолеты, ножи. Они стреляют, кричат, свистят, как дикая орда. Мимо проезжает русский мужчина на "Жигулях", его остановили, вытащили, стали бить, автомобиль перевернули.
Весь этот кошмар длился минут 7- l0, затем все сели в машины и поехали в сторону станицы Орджоникидзевской. Только они уехали, приехала милиция, все люди повыходили, стали кричать, женщины плакали. А эта неуправляемая толпа уже виднелась где-то возле остановки "Центральной". Затем вся эта колонна автомашин стала возвращаться и, не доезжая до нас, свернула на улицу Широкую, ведущую в глубь станицы. Я сказала милиционеру: "Смотрите, вон они поехали в станицу, это они!" А милиция как будто не слышит ходят, рассматривают перевернутый автомобиль, слушают истерики перепуганных женщин. И тут я поняла, что мы бессильны, что нас раздавят, перестреляют, перережут всех, и никто нас не защитит.
Минут через десять милиция уехала, люди стали расходиться. А еще через десять минут произошел второй налет. Теперь здесь было гораздо больше людей, которые стояли вплотную друг к другу на грузовых автомобилях. Добив все, что оставалось еще целым, они поехали в сторону Карабулака, и мы услышали там на автобусной остановке выстрелы, которые звучали все чаще, крики избиваемых и бегущих людей.
Закрыв ворота на замки, мы убежали из дома и до темноты вместе с соседями, просидели в садах и зарослях кустарников. А по станице, то в одной, то в другой стороне слышались выстрелы.
Так говорила молодая учительница из станицы Троицкой, приехавшая в Грозный, в университет, где она заочно училась на последнем курсе математического факультета.
Эту ночь и все последующие мы не ночевали в своем доме, и я не знаю теперь, как жить дальше? Куда бежать?
В глазах ее был страх пережитого и отчаяние человека, уже решившего бросить все и бежать из омертвевшей Республики...
В Грозный приехали высокие "комиссары" из столицы - госсекретарь, вице-премьер, народные депутаты. Перед народом на площади они говорили о победе демократии и о свободе; а ночами над городом, над станицами Терека и Сунжи опускался туман Смерти, тонкими струйками полз он по улицам и переулкам, окутывал дома и могильным холодом проникал в квартиры беспечных людей. И поднимались над туманом Смерти добротные и красивые особняки, разбогатевшие грабители торопились построить себе рай земной.
Почти три тысячи лет назад пророк Исайя, по вдохновению, Бога писал: "Слушайте слово Господнее, князья Содомские; внимай закону Всевышнего народ Гоморрский!... Горе вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю, так что другим не остается места, как будто вы одни поселены на земле. В уши мои сказал Господь: многочисленные дома эти будут пусты, большие и красивые - без жителей... Горе тем, которые зло называют добром, и добро - злом, тьму почитают светом, и свет - тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое - горьким... За то возгорится гнев Господа и прострет Он руку свою... так, что содрогнутся горы и трупы их будут как помет на улицах".
Когда Пандора открыла Сосуд Горя, то на дне его, по воле Зевса, осталась только Надежда. Четыре эпохи жили люди без надежды. В первую эпоху над миром правил Кронос и на Земле жило золотое поколение людей. Подобно богам, вели эти люди блаженную жизнь, чуждую забот и труда. И Надежда не нужна была им.
Затем небожители создали другое, серебряное поколение. Жизнь их была омрачена безумием; и им не нужна была Надежда. Потом Зевс создал третье поколение медное. В веселии проводили они время свое и даже война была для них забавой; и они не нуждались в Надежде.
Когда земля поглотила и это поколение, то взрастили Олимпийцы четвертое поколение - божественный род героев, воспетый слепым Гомером. Великие подвиги наполняли их жизнь и Геракл - самый могущественный из героев освободил титана Прометея от вечной муки в горах Кавказа. Героям, посвятившим жизнь подвигу, Надежда не нужна. Пятый, железный род, появившийся после героев, продолжает жить и до ныне. Суетны и нечисты помыслы и дела людей железного века. Хозяин не верен гостю, товарищ - товарищу; между братьями нет той любви, что была во времена прежних эпох. Нет уважения к сединам родителей. Самоуправство повсюду; одни разрушают у других города и везде царит неправда, надменность, злоба. И человек дурной и вероломный в большей силе, чем справедливый. Богини святого стыда и справедливости отлетели от земли на небо, и ничего не осталось людям кроме безысходного горя.
Но поселилась среди людей Надежда, и они говорят:
Надежда умирает последней.
Грозный, 1991.
Месяц серебристый
(Из цикла Мертвая зона)
С ума люди сходят по-разному. Живет, бывало, человек на белом свете, радуется жизни и не подозревает, что в темных водах небытия Нечто уже уготовано ему лихой волей Врага. И вот однажды наступает определенный судьбой миг, из глубины небытия черной молнией ужаса сверкнет это Нечто, дробя в осколки сознание, кровавой пеленой закроется свет и безысходность холодной когтистой лапой сожмет сердце.
Потом, когда рассеется мрак и последние раскаты ужаса затихнут в липких волнах времени, сознание человека медленно срастается, образуя причудливую мозаику, в которой реальность перемешана с вымыслом. Да и кто определит теперь, что есть истина, а что вымысел? В лабиринтах измученной души рождается новая реальность, недоступная нам, и мы говорим: человек сошел с ума.
* * *
К Наталье Владимировне они пришли глубокой ночью. Двое были в масках и с автоматами, третий, бородатый, не считал нужным скрывать свое лицо, оно уже было хорошо знакомо по всей округе. Ударом ноги выбили дверь и ввалились в сонную теплоту прихожей в мокрых бушлатах и вязаных шерстяных шапочках, как демоны ночи, как порождение ужаса смерти, разлитого по улицам умирающего города. К ночи он сгущался, принимал зримые очертания в свете фар, проносившихся автомобилей, в треске редких автоматных очередей в предсмертном крике какой-то жертвы, внезапно разрывавшем завесу мрака и мелкого холодного дождя.
Но это было снаружи, там, где террор давно стал полновластным хозяином. И не хотелось думать, что демоны ночи могут войти сюда отбросив, как щепку, дверь, отделяющую теплую уютную квартирку от жестокого и холодного внешнего мира.
На грохот ломаемой двери из спальни вышел Николай, муж Натальи. - Что вам надо!? - крикнул Николай срывающимся голосом, - мы же вам ничего не сделали, что вы от нас хотите?
Бородатый, ни слова не говоря, неторопливо достал из кармана бушлата пистолет и выстрелил Николаю в голову. Пуля раскроила череп, и кровь алыми каплями брызнула на белую стенку прихожей.
3 в е р и!!! - нечеловеческий крик отчаянья, страха и ненависти забился в тесной прихожей и, вырвавшись на свободу лестничной площадки, метнулся по темному пролету к верхним этажам. «В дверях спальни стояла бледная Наталья Владимировна и застывшими от ужаса глазами смотрела как оседает на пол тело ее мужа...» - Тебе сука говорили, что надо делать, время давали. Теперь на себя пеняй, раз не уехала в свою Россию, - двое в масках шагнули к ней и, заломив руки за спину, толкнули в спальню...
Наталья извивалась как припадочная, пытаясь вырваться из рук мучителей, но ноги и руки ее были крепко привязаны к спинкам кровати, а рядом в колыбели заходилась в крике младшая дочка. - Да заткни же ты, наконец, этого крысенка - прошипел бородатый, и один из тех, что были в масках, подошел к колыбели, достал кричащую девочку и, сжав ее между коленями, резко с хрустом повернул ей голову. Ребенок вздрогнул всем телом и затих...
* * *
Молодая еще, но совсем седая женщина, одетая в какие-то грязные лохмотья, рылась в глубоком мусорном баке за автобусной станцией. Что-то знакомое было в ее лице, хотя седые пряди волос и безумные глаза рвали нить воспоминания. И все же это была она. Семь лет назад Наташа защищала диплом по комбинаторике и с увлечением рассказывала с каким интересом на факультативных занятиях во время педагогической практики дети решали задачи о римской лотерее и рыцарях круглого стола.
Семь лет, как семь веков. О чем говорить с этой женщиной? Но и не подойти стыдно. Да вот и она сама глядит на меня и, кажется, узнает... - Здравствуй Наташа. - Она кивает в ответ, бросает что-то в бак с мусором и медленно, как бы стесняясь своего неряшливого вида, подходит ко мне...
Мы идем по пыльной улице Моздока мимо деревянных домиков, мимо пестрых ларьков и покосившихся старых заборов, за которыми благоухает сирень и лучи Заходящего солнца красят легкие перистые облака ярким алым цветом... - Сашу и Таню я зарыла около дома. Утром, когда пришла в себя, смотрю лежат они рядышком на дорожке, а головки, отрезанные на столе, стоят. Весь день иголку с ниткой искала, чтобы пришить им головки и никак найти не могла. А ночью опять они приходили и головы унесли. Спрятали куда-то.
Поэтому на следующий день я их и зарыла около дома, чтобы ночью не унесли, и место то приметила. Вот найду головы принесу их, да и пришью обратно. Иголку то с нитками я теперь всегда с собой ношу.
Я не знал, что сказать этой безумной женщине и молча слушал ее жуткий лепет. Потом она замолчала, остановилась и пристально посмотрела мне в глаза, как будто бы ждала совета от своего учителя... -Куда же ты теперь пойдешь, Наталья Владимировна? - не впопад спросил я, чтобы только что-то сказать, чтобы нарушить тяжелую паузу... - В Астрахань пойду. Они головки где-то на вокзале спрятали, в мусорном баке, чтобы я не догадалась. Но ночь та, когда они головы украли, ясной была, звезды на небе и месяц молодой. Он то все видел и мне тайком рассказал. Вот только он названий наших городов не знает, а потому не мог сказать мне в каком городе искать. Но я все равно найду, хоть всю страну обойду.
И она опять стала смотреть мне в глаза, как будто хотела удостовериться, что рассуждения ее правильные. В глазах ее было безумие, необъятная тоска и еще что-то такое, что словами и выразить нельзя...
Томная ночь опустилась на мирный городок. В небе сияли яркие звезды и серебристый месяц плыл над благоухающей сиренью. А где-то за околицей по пыльной дороге брела седая женщина, с надеждой поднимая к небу свой безумный взор.
* * *
Говорят, что глаза зеркало души. Из глубины веков пришло к нам предание о воскресшем Лазаре. В Вифании Спаситель "воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лицо его обвязано было платком". Когда же развязали платок, то никто не смел взглянуть ему в глаза. А если находился такой смельчак, то посмотрев в глаза Лазаря, он навсегда терял интерес к утехам земным. В глазах воскресшего была вся скорбь мира, что открылась ему, когда был он за гранью бытия земного. Известно это стало по всей Иудее и Галилее и даже до Кесарии римской. Слухи о чудесном явлении дошли до наместника и тот написал донесение Цезарю, а сам пожелал увидеть воскресшего. И собрался синедрион и решили они убить Лазаря, потому что никто не мог устоять перед взглядом его, и опасался Первосвященник и старейшины израильские, что сам Цезарь захочет увидеть воскресшего, и откроется тогда повелителю Империи правда о распятом Христе...
Грозный - Москва, 1994.
Сердце солдата
(Из цикла Мертвая зона)
Античный историк донес до нас такую легенду: Александр Великий, покорив полмира, пришел в Индию, и встретил там удивительных людей. На уединенных полянах среди тропических джунглей сидели они в безмолвии и размышляли о сущности жизни. Люди называли их йогами и почитали мудрейшими за то, что из любви к Вечности оставили они суету мира.
Александр говорил с ними и пораженный учением их просил, чтобы кто-нибудь из этих мудрецов пошел с ним в Македонию и в Грецию, дабы принести эллинам свет тайного знании. Один из мудрецов, которого другие йоги называли своим раджей, согласился покинуть родину и с войском грозного завоевателя пойти в далекую Грецию. В Вавилоне, в столице покоренной империи, Александр сделал остановку, чтобы дать отдых своим боевым товарищам, но воины его стали бесчинствовать на улицах древнего города, грабить и убивать жителей его, Они врывались в дома знатных вельмож и брали все, что хотели; в хижинах бедняков, где не было золота и серебра, отнимали они детей, чтобы обратить их в рабов, а жен и дочерей брали себе в наложницы.
Не мог раджа йогов смотреть на такие бесчинства, сложил он на площади Вавилона большой костер и сказал Александру: Мудрость никогда не совьет гнезда в стане насильников, а люди, привыкшие лить кровь истребят друг друга в бессмысленном противоборстве. Я покидаю тебя повелитель, но дни твои, уже сочтены, и смерть незримо стоит у ложа твоего. Сказав это, раджа йогов шагнул в пламя костра. И весьма дивился Александр великому мужеству индийского мудреца.
* * *
Глядя на бушующее пламя, Иван Никифорович, вспоминал свою жизнь. Босоногое детство в станице и большие шершавые ладони отца, подбрасывающие его высоко-высоко, так что сладко замирало сердце и видно было до самой околицы, где за темными кустами шелестели мутные струи Терека. Протяжные казачьи песни под звездным небом, когда приходят усталые хлеборобы в станицу и вкусный дух свежего хлеба встречает работников у каждой двери. А то бывало летишь на горячем коне по пыльной дороге, мнится, что это казацкая конница идет в атаку на супостата, и горящие черные глаза соседской девчонки восторженно провожают лихого наездника...
В сорок первом с другими станичными мальчишками, прямо с выпускного бала ушел Иван на фронт, где стал истребителем танков и в снегах у Богородицка получил свой первый осколок. Отступающие танковые армады Гудериана злобно огрызались огнем и металлом, как будто понимали они, что уже никогда не будут так близко к русской столице, где с высоких холмов в бинокль можно видеть золотые купола московских церквей. И накрыл черный разрыв Ивана Никифоровича, забросав его комьями мерзлой земли и снегом, словно хотел похоронить в земле, которую отстоял он своим бронебойным ружьем от стальной саранчи и что стала братской могилой для многих его товарищей.
Санитарка Танюша нашла казака в глубокой воронке и на шинели тащила его по заснеженному полю в блиндаж, а белая поземка заметала их кровавый след. Отлежался Иван Никифорович в госпитале, снова, уже под Сталинградом, жег танки Зриха фон Манштейна и свою вторую контузию получил там же на речке Мышкове, на заснеженном берегу, освещенном жарким пламенем подбитого им танка и двух самоходок...
Всю войну и с фронта, и из госпиталей посылал Иван письма той девчонке, что вынесла его из боя в морозную зиму сорок первого. Изредка и он получал от нее треугольник полевой почты, а в победном мае сорок пятого неожиданно встретились Иван Никифорович и Татьяна Михайловна в освобожденной Праге и не расставались они уже никогда.
Вспоминал Иван Никифорович тридцать пятую годовщину победы, когда пригласили старого фронтовика в Москву на празднование Великой Победы и сам Брежнев поздравлял его в великолепном Кремлевском зале, вручал награды и памятные подарки. Запали тогда в его сердце слова престарелого генсека, которые сказал он от души, оторвавшись от торжественной речи, лежавшей перед ним на трибуне... - Вот умру я, - сказал Леонид Ильич, - и никто больше не вспомнит о фронтовиках. Молодежь, - добавил Брежнев, - никогда не поймет какую страшную цену заплатили мы за свободу нашей Родины.
Понимал Генеральный секретарь душу фронтовика, потому, как и сам не раз слышал свист пули, грохот разрывов снарядов и бомб и рев пикирующих на окопы мессеров.
А еще любил Иван Никифорович слушать песни Владимира Семеновича Высоцкого. Соберутся, бывало, друзья фронтовики, и поставит Иван песню про "Як истребитель" или "Евпаторийский десант" и хорошо становится на душе, как будто про них поется в песне и не забыта их великая фронтовая страда.
Саид Магомадов из соседнего подъезда давно уговаривал Ивана Никифоровича продать ему свою квартиру... -Дядя Ваня, ну зачем тебе трехкомнатная квартира. Дочь твоя давно уехала из Грозного, жена померла, чего тебе одному в трех комнатах делать?
Просил сначала по-хорошему, дядей Ваней называл, потом угрожать стал. И, наконец, сын Магомадова - Лечи и еще несколько подростков жестоко избили Ивана Никифоровича в подъезде. Били палкой по голове, а когда он упал, то пинали ногами лежащего старика. Потом один из подростков принес кирпич и кирпичом бил по голени и по коленкам. Иван стонал от боли, а когда совсем затих, то самый маленький из подростков, нецензурно выругавшись, помочился на разбитое в кровь лицо старого солдата.
Две недели Иван Никифорович не выходил из дома, отлеживался приходил в себя, а потом пришел в отделение милиции с жалобой на своих обидчиков. Но в отделении милиции заявления от Ивана не взяли и стали убеждать, что лучше ему продать свою квартиру и уехать к дочери в Новосибирск.
Иван Никифорович понимал, что квартиру у него все равно отнимут, а если он и продаст ее, то потом деньги у него отберут, да еще и убьют, наверное. Квартиру эту получил он ко дню Победы еще в семьдесят втором, отсюда выйдя замуж уехала в далекий Новосибирск их дочь Нина, отсюда хоронил он свою жену, и не мог Иван Никифорович просто так бросить свою квартиру, приехать к дочери и внукам и сказать им, что выгнали его соседи из его же дома. Тогда пошел он к Саиду и сказал, что продаст ему квартиру, но хочет, чтобы при этом свидетели были, чтобы честь по чести все было и никто никого не обманул.
И вот они пришли к нему покупать его трехкомнатную квартиру Саид Магомадов и с ним еще двое соседей. Иван знал, что это их дети избили его тогда в подъезде и в тайне порадовался этому. Он встречал покупателей в своем "выходном" костюме с орденами и медалями, как дорогих гостей, пригласил их в дальнюю комнату, предложил чая с вареньем и сказал, что выйдет на кухню, где у него в тайнике спрятан ордер и другие документы на квартиру.
А в кухне у старого солдата стояли две канистры с бензином. Иван Никифорович, проходя на кухню, незаметно запер на ключ входную дверь, затем отвинтил крышки у обеих канистр, одну из них опрокинул в прихожей, а из другой вылил бензин в узком коридоре ведущем от прихожей мимо входной двери к кухне и чиркнув зажигалкой бросил ее на пропитанный бензином половик. Через минуту коридор и прихожая превратились в огненный ад.
Иван видел, как сквозь огонь к входной двери бросился кто-то из покупателей, но дверь была заперта и открыть ее не было никакой возможности. Охваченный огнем человек снова метнулся в комнаты, где еще не было пламени и громкие проклятия донеслись на кухню сквозь гудение пламени. Струйки бензина из опрокинутой канистры огненными язычками проникли под дверь кухни. Иван Никифорович не спеша достал из настенного шкафа бутылку столичной, стакан и очищенную луковицу. Затем включил он магнитофон, подарок самого Брежнева к тридцать пятой годовщине Победы и, когда знакомый голос с хрипотцой запел его любимую песню "На братских могилах не ставят крестов...", наполнил граненый стакан прозрачной жидкостью, и, поминая всех своих товарищей, живых и мертвых, залпом выпил обжигающую влагу.
Зимой сорок четвертого немцы контратаковали под Шепетовкой. Их танки обтекали высотку, откуда из крохотного окопчика бил с бронебойки Иван, горели подбитые им танки, а рядом его товарищ, Володька из Мурманска, бил из пулемета по серым мышиным шинелям, лезущим на их высоту. И вот увидел Иван, как из-за заснеженных кустов прямо на их окопчик глянуло черное дуло тигра. Сверкнул огонь, но выстрела Иван уже не слышал...
Огонь ворвался на кухню, вспыхнул линолеум, пламя буквально наполнив кухню охватило Ивана Никифоровича, лизнув его ордена и опалив седую бороду и редкие волосы. Но он не чувствовал пламени, он видел ясный день и себя на городском кладбище, где похоронена его любимая жена, сестричка Таня, что вынесла его с поля боя далекой зимой сорок первого года.
Вот только зачем разбили ее скромный памятник, кому помешал он - здесь, в дальнем конце заросшего кладбища. И другие кресты и памятники разбитые и расстрелянные лежат на разрытых и оскверненных могилах. А в большой ров сброшены сотни истлевших тел и тошнотворный запах горящего тела мешает старому солдату вспомнить что-то самое важное, без чего жизнь на земле теряет свой сокровенный смысл.
На восьмом этаже девятиэтажного панельного дома горела квартира, и за окнами, объятыми пламенем, метались какие-то, охваченные паникой, люди. Но на улицах мертвого города, где каждого подстерегает своя смертельная опасность, никому нет дела до чужого несчастья, а потому редкие прохожие суетливо и испугано проходящие по улице Ленина, бывшей Дворянской, старались не замечать горящую квартиру на восьмом этаже. Ну горит квартира и пусть себе горит, эка невидаль, может это кому-то надо, чтобы горела именно эта квартира.
С треском ружейного выстрела лопнули стекла, языки огня лизнули белый фасад, а из горящих комнат неслись проклятия и хрипловатый голос знаменитого барда, вырвавшись из пламени плыл над обезлюдевшей Дворянской улицей
Я в вечном огне вижу вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата...
Грозный - Москва 1994.
КЕНТАВР
(Из цикла Мертвая зона)
Кентавр был стар. Сто веков прошумели над его головой с той поры, когда маги в пурпурных мантиях, срастив живую плоть человека с крупом животного, подарили ему бессмертие.
Кентавр был создан воином и вместе с такими же монстрами поднимался он на борт триеры, отходившей от гавани Нептуна. На ступенчатых пирамидах горели тысячи огней, дым благовоний, смешанный с черной копотью жертв, поднимался в лазоревое небо и восходящее солнце сверкало на золотых воротах Столицы Синей Империи. Яростное войско атлантов шло на восток, чтобы, разрушив твердыни Благородных, установить на просторах гигантского континента власть кровавого бога Люцифера и его рогатого Жреца. Катапульты атлантов метали бронзовые диски, наполненные холодным огнем живой энергии, циклопические стены арийских городов рассыпались в прах, а на мощеные улицы вступали отряды беспощадных бойцов. По гранитным мостовым стучали копыта кентавров, звон мечей сливался с предсмертными криками жертв и потоки дымящейся крови орошали дубовые аллеи, ведущие к храму Солнца, гневный лик которого пылал в небе, окутанном дымом горящих городов.
Волна, пришедшая с Запада, поглотила яростное войско завоевателей и оплавленные развалины городов Благородных навеки укрыла зеленая вода Океана, хлынувшая в гигантскую Средиземную впадину, где плещутся теперь волны южного моря. Преследуя Белого мага, Кентавр поднялся высоко в горы, к сверкающим ледникам и оттуда увидел бурные потоки воды, несущиеся с запада по ущельям Кавказа. Кентавр остался один.
Он ненавидел людей, подаривших ему бессмертие чудовища. В бездонные пучины Атлантики ушли золотые ворота цветущего города, где пурпурные маги вдохнули жизнь и ненависть в его тело. Глубоководные пучеглазые рыбы проплывают сквозь мраморную Арку Победы, где проходило сверкающее бронзовыми доспехами войско атлантов. На склонах подводных вулканов покрываются илом циклопические стены храма Люцифера, откуда рогатый Жрец благословлял уходящее в Великий поход войско, и гигантские спруты живут в кельях, где горел неугасимый огонь ненависти. Теперь этот огонь горел в сердце Кентавра.
Могучие руки его были покрыты шрамами. Когда, укрывшись в кустах орешника, Кентавр выслеживал очередную жертву, он надрезал свою плоть острым бронзовым ножом и погружал кремневое жало стрелы в струящуюся бордовую жидкость, кровь его, пропитанная ненавистью атлантов, была смертельным ядом для людей. Тысячи жизней мирных пастухов, усталых странников, суровых воинов и надменных ханов оборвала его меткая стрела, но жажда мести только разгоралась в его нечеловеческом сердце.
* * *
Трактор Алешка сделал своими руками из совершенной рухляди. Каждую деталь полировал и смазывал солидолом, десятки раз разбирал и собирал мотор и ходовую часть, возился с ним целую зиму и к весне стоял он у Алешки во дворе, как новенький, поблескивая на солнце свежей краской.
Все хорошо складывалось у Алексея Михайловича. В восемьдесят девятом оставил он буровую, где работал мастером, хотя зарплата там приличная была, и уехал в родную станицу. К земле потянуло казака, а ветер "перестройки" давал надежду обзавестись своим хозяйством и жить, как жили его деды и прадеды. Долго обдумывал он это решение, с женой советовался, и, наконец решился оставить городскую жизнь для вольного станичного ветра и пьянящего запаха свежевспаханной землицы.
Три года ушло на становление крепкого хозяйства. И вот на подворье казака была легковушка и трактор, две коровы давали столько молока, что его хватало и для себя, и на творог и масло, которые жена возила на рынок в Грозный; за домом в обширном загоне визжали поросята - значит, будет к зиме соленое сало, сдобренное перцем и чесночком. Прошлой осенью нарезали ему пахотной землицы, поэтому и возился он всю зиму с трактором. Теперь пришло время пахать землю, сеять хлеб. Край благодатный и к осени знатный урожай будет.
Но пришла к Алешке нежданно - негаданно лихая беда. Ранним утром к дому на краю станицы, где жил Алешка с женой и дочерью, подъехали два жигуленка. Постучали в ворота и Ира, жена Алексея, вышла встречать непрошеных гостей.
Приглушенный крик Ирины Алексей услышал на заднем дворе, где он давал корм скотине. Еще не знал он, что пришло в его д