SHAKALAKA
В Севене было что-то жутковатое.
Он постоянно улыбался и неправдоподобно хорошо выглядел.
Может быть, и в тот день что-то предвещало, но лично Ёнбэ ничего необычного не замечал. Тедди с Джиёном свалили куда-то по срочным делам, Дэсона увел менеджер, Сынри и сам Ёнбэ с пользой употребляли образовавшийся перерыв на то, чтобы перекусить. Топ-хён находился с утра в приподнятом настроении, которое задралось вертикально вверх, как курс доллара, стоило в студии появиться Севену. Севен скрывался от собственного менеджера, маялся бездельем в ожидании приезда УайДжи, скучал, и именно в этом состоянии, как оказалось, был наиболее опасен.
Ёнбэ, конечно, не анализировал это. Он просто поздоровался и отвлекся на свои мысли и свою еду, не вслушиваясь в импровизации за спиной. Судя по гулкому гыгыканью Топ-хёна и одобрительным репликам Севен-хёна, все происходило как всегда: Севен трепал Топа за щечку, тот показательно глупел.
Возможно, Ёнбэ следовало насторожиться раньше и не быть настолько уверенным, что Иисус защитит все человечество не только от Сатаны, но и от вопиющего идиотизма. Из приятных мыслей о приближающихся съемках в Нью-Йорке его вырвало понимание того, что сзади наступила тишина, а у сидящего напротив Сынри из открытого рта комками вываливается недожеванный рис. Спохватываться было поздно. Глаза у макнэ были огромные и лишенные мысли, Ёнбэ ничего не оставалось, кроме как опешить и обернуться. Обдумывая это потом, он понимал, что в тот момент по-настоящему опешил едва ли не в первый раз в жизни.
Кажется, он автоматически шарахнулся, пронеся стол метр вместе с собой, и крикнул что-то пронзительное про: «Вы офигели?!». На голых инстинктах он выбрал кратчайший путь до двери, чтобы обогнуть Севена, который целовал их хёна, и хёна, который, коматозно закрыв глаза, грабастал Севена за плечи в большую горсть, как будто запихивал его целиком себе в рот. Он рванул на выход, гонимый инстинктом самосохранения, и потом ему было очень стыдно, но в тот момент он даже не подумал спасти Сынри.
В Ёнбэ было что-то жутковатое.
Иногда. Особенно когда он с изменившимся лицом несся по коридору со скоростью целого стада диких бизонов. Джиён на секунду почувствовал себя Симбой из Короля-Льва, когда Ёнбэ врезался в него на полном ходу, едва не сбив ему с носа очки. Джиён увернулся, спасая планшетник, как детеныша, и понял, что его даже не заметили. Он стукнулся об стенку и крикнул другу вслед:
-Ёнбэ-я! Куда ты? Я вернулся!
Ёнбэ pсделал свой фирменный разворот в движении с несколькими характерными пассами руками. Когда в танце выразить все накипевшее не удалось, он воскликнул несколько раз что-то про: «Топ-хён переигрывает! Совсем переигрывает!» в случайном порядке, махнул рукой и рванул в неизвестном направлении, сбив по пути курс еще какому-то бедолаге. Лицо у Ёнбэ было такого нездорового цвета, что Джиён сразу смекнул неладное и пружинящей походкой направился в сторону своей студии, превозмогая боль в ребрах от удара айпадом.
В студии обнаружились только Сынри и звенящая тишина. Макнэ сидел на диване, уперев руки в колени, на журнальном столике перед ним внимали тишине две пустых миски, видимо, его и чужая. Глаза его были закрыты, лицо наполнено медитативной суровостью — все намекало на то, что их макнэ думал.
-Я вернулся, - позвал Джиён, оценив обстановку. - Встретил Ёнбэ. Что случилось?
Когда Сынри открыл глаза, все пространство вокруг него засветилось синим пламенем восставшего демона сплетен и интриг.
-О-о-о, - длинно и мелодично протянул он, как актер театра Кабуки. - О-о-о, хён, тут такое сейчас произошло...
В Сынри было что-то жутковатое.
Как и во всех людях, которые получают почти религиозный экстаз от скандалов, интриг, расследований, порно с блондинками и рекламных контрактов. Все грехи прощались ему исключительно за способность потрясающе рассказывать истории в лицах.
-Они сделали это, - сказал Сынри и выждал драматическую паузу секунд в пятнадцать, за которые, если бы они были в театре, пару раз тренькнул бы сямисэн. - Они сделали это, хён. Севен-хён и Топ-хён целовались. Пять минут назад. Взасос. Вот на этом самом месте, где ты сейчас стоишь. Я всегда знал.
Джиён сошел с проклятого места и медленно присел, все еще прижимая продукт компании Эппл к груди. Сынри покивал сам себе, прикрыв глаза и отставив руку, в которой как бы держал воображаемый веер, потом его, наконец, прорвало.
-Ты не представляешь, хён! - затараторил он, забив на паузы и придвигаясь. - Мы с Тэян-хёном ели, а тут такое! Пришел Севен-хён, и они с Топ-хёном давай кривляться, ну, знаешь эти их игрища: «Топ такой красивый!» - «Нет, хён, ты краше!». А я всегда думал, почему у нас хён рядом с Севеном все время такой игривый, как касатка. Ну, тут и выяснилось, что они оба, как говорится, того.
-А ты можешь покороче? - ровно спросил Джиён.
Из того, что Сынри изложил ему в таких цветистых эпитетах, словно сам участвовал в процессе, Джиён понял приблизительно следующее: Топ и Донвук-хён хохмили в своей обычной манере, Донвук строил глазки, Сынхён наполнял окружающий мир радостными глупостями. Потом, в момент парада планет далеко в космосе, биополе Сынхёна полыхнуло, у него зашкалил восторг, и он, не в пример Ёнбэ, решил выразить накипевшее не в словах, но в танце. А так как танцевать не умел никогда, то полез к Севену обниматься. Непонятно, был это чей-то дьявольский замысел, или действительно планеты встали раком, но Севен, вместо того, чтобы подставить лучам обожания щеку, забыл отвернуть голову. Сынхён протаранил разделяющее их пространство, ткнулся Севену в знаменитые пухлые губы, потерял здравый смысл и самообладание, но при этом ухитрился не растеряться. Ёнбэ, по словам Сынри, увидев это, вскричал благим матом и самоликвидировался, а эти двое целовались с языком, тисканиями и прочими отвратительными подробностями, которых даже в сериалах не показывают, еще минуты две, пока Сынри пялился.
Потом планеты разъехались обратно, у Донвука зазвонил телефон, и тот под этим предлогом проиграл, отцепившись первым. Вытер рот рукавом, ущипнул Топ-хёна за щечку, одобрительно пропел что-то про «шалунишку» и вышел. Топ-хён тупил еще пару минут, потом взревел басом что-то ликующее, пробежал по комнате пару кругов, как велоцераптор, и пропал в коридоре насовсем.
-Ты представляешь, хён! - речь Сынри наращивала обороты, он начал проглатывать окончания и придвинулся совсем вплотную, рассказывая Джиёну едва ли не в самое лицо. - Не то что в шутку так, как фансервис на концерте, а прямо серьезно, с закрытыми глазами! Представляешь, обнимает его вот так поперек спины, а этот его за...
-Убери руки, обезьяна, - улыбнулся Джиён.
В ДжиДи было что-то жутковатое.
Оно просто было, где-то внутри, как радиация, невидимое, но очевидное по последствиям. Джиён начинал ощутимо фонить, когда подозревал, что над ним посмеялись, оскорбили, когда негромко говорил: «Следи за лицом» и улыбался своей улыбкой, которая не доходила до глаз.
-Понял, не дурак, - согласился Сынри, у которого счетчик Гейгера всегда работал как надо, отодвинулся подальше на диване и стал покладисто моргать. - Что делать-то будем, хён?
Джиён оставил вопрос без ответа, потому что набирал чей-то номер в телефоне, и его губы были плотно сжаты.
В Топе было что-то жутковатое.
Судя по всему. Были те, кто так думал, а некоторые и вовсе считали, что у него с головой не все в порядке, и он еще более инопланетный, чем Пак Бом. Сынхёну было все равно на глубину Марианской впадины.
Он сидел в корпоративной машине, кажется, даже не закрепленной за BIGBANG, он ехал домой, он ехал домой, будучи геем с ног до головы, и он был влюблен при этом по самые уши.
Донвук-хён.
Сынхён обаятельно разулыбался поцелованными губами и откинул голову на спинку сиденья, жмуря глаза, чтобы их сиянием не прожечь дыру в потолке машины. Он сделал это, он не растерялся, он победил! Донвук-хён так улыбнулся ему через плечо напоследок, что Сынхён чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Он так не радовался даже когда получил кинонаграду. Чувство влюбленности так переполняло, что Сынхён даже начал мурлыкать в такт песне SNSD, делая в нее рендомные реп-вставки время от времени.
Он любил абсолютно все в этом человеке: его глаза, улыбку, прическу, пальцы, татуировку, ноги, его крутизну, его игривые взгляды, то, как он всем-всем говорил, что из УайДжи только он, Топ, всегда находит время, чтобы попить с ним чаю. Сынхён готов был пить этот чай сутками, в любое время дня и ночи, мчаться по первому зову, готов был обе почки положить на этот чай, лишь бы только Донвук-хён смеялся над ним, красиво подперев голову рукой, и тянул это свое: «Дурачо-о-ок», необидное, и такое ласковое, что Сынхён был готов навеки отказаться от здравого смысла. Донвук-хён был такой классный, он играл с ним, обнимался, смеялся его шуткам, с ним Сынхёну не приходилось всегда помнить, что он сам хён, который должен нести ответственность за младших, он мог вести себя как ему захочется.
Телефонный звонок мелодично вклинивается в чувство незамутненной радости.
-Да, - гулко и задушевно произносит Сынхён в трубку. - Да, это правда!
-Эм, - говорит голос Джиёна на том конце невидимого провода и надолго замолкает.
-Я еду домой, - сообщает Сынхён в тишину, любовно наполняя ее низкими вибрациями, и смотрит на себя в зеркало заднего вида. - Это все правда. Я осознал себя. Чувствую себя очень хорошо.
-Эм, - еще раз пробивается голос Джиёна сквозь незамутненную радость и напевы Тиффани по радио. - Хён, вообще-то мы не закончили запись на сегодня.
-Я закончил, - оповещает Сынхён и улыбается уголками губ. - У меня выходной.
-Нет, - говорит Джиён.
-Да, - повторяет Сынхён, и кроме мягкого нажима, в его голосе столько радости и ликования, что Джиён, очевидно, теряется, роняет что-то неубедительное про: «Но у нас осталось всего два дня до съемок», и опять замолкает.
-Эй, Джиён, - проникновенно говорит Сынхён, открывает окно, впуская гул большого шоссе, удовлетворенно щурит темные глаза на солнце и ветер, - я хочу, чтобы ты понял. В моей жизни кое-что произошло, я изменился, я чувствую себя законченным.
-Это, - говорит Джиён, - ты только сегодня почувствовал?
-Я запишу завтра все, что нужно, - примирительно говорит Сынхён. - Сегодняшний день так важен и прекрасен, я не хочу тратить его на паршивые совещания по поводу графика.
-О, - говорит Джиён, - значит, сегодняшний день.
-Скажи менеджеру-хёну, что он мне дорог, - просит Сынхён в порыве нежного чувства. - Я надеюсь, он примет меня таким, какой я есть, и не откажется ходить со мной на реку. Я хочу сегодня подумать, наедине сам с собой, насладиться миром вокруг... Где я, кстати, еду, черт возьми?
Сеул плывет за окном величавый, полный простора и свежести, Джиён долго молчит с какой-то затаенной претензией.
-Girls bring the boys out, - напевает Сынхён под радио и ухмыляется сам себе.
-Я понял, - наконец произносит Джиён в трубке с непонятным выражением. - Хорошо. Ты не будешь против, если я по пути домой заеду к тебе вечером?
-Конечно, - легко соглашается Сынхён. Он не против ничего в этом мире, он хочет счастья, бесплатной выпивки, высшего образования и равных прав для всех.
За окном проплывает Национальный исторический музей, песня SNSD все звучит и звучит. Прислушавшись, Сынхён понимает, что это английская версия, и просит водителя сделать погромче. Слова в песне связаны между собой только грамматикой, и очень странные, но какая кому разница, если эту чушь поют красивые длинноногие модели. Сынхён складывает руки на животе и с ностальгией думает про красивых девушек как про прошлую жизнь. Про длинноволосых, не заросших щетиной, сладко пахнущих, со стройными ногами и большими... Сынхён неуютно возится, супит брови и невольно прикидывает, не поспешил ли он с уходом сразу в радикальное гейство. Может быть, имеет смысл завязывать постепенно, думает он.
Он абстрагируется от девичьих голосов, опускает ресницы и еще раз мысленно высекает в бетоне свой идеальный тип парня: худощавый, стильный, с миловидным ухоженным лицом и красивой улыбкой, со стройными ногами, возможно, парой татуировок - Сынхён не имеет ничего против: когда тот же Джиён лепил на себе очередную штуковину, Сынхён всегда с интересом рассматривал и ковырял. «Идеальный тип парня» звучит так волнительно и непривычно, что Сынхён снова улыбается с закрытыми глазами, и не замечает, как засыпает.
---
Джиён приезжает ровно на два часа позже, чем оговорено, застряв в студии, из которой ему иной раз выйти сложнее, чем черепахе саму себя выковырять из панциря. Он уставший под вечер, как всегда деловой, и на этот раз немного удрученный.
Сынхён встречает его в холле — в полосатом халате, полный уверенности в себе и одновременно смутных и тревожных надежд на будущее, окончательно сформировавший за день свои гомосексуальные пристрастия с редкими исключениями для девушек особенно впечатляющих параметров. Наверное, Джиёну впервые улыбаются как лучшему другу-натуралу, потому что он смотрит в ответ с долей недоумения и задвигает свои ботинки неизвестной марки под полку ногой.
-Мамы нет дома, но есть кимчи-тиге, - сообщает Сынхён радушно. Конечно, проблему образования в Южной Азии он решить не в состоянии, но Джиёна как хён накормить вполне способен.
Джиён прикладывает ладони к своим округлившимся за месяц жизни в родительском доме щекам и печально качает головой.
-Тогда вино, - решает Сынхён и хлопает его по костлявому плечу, - давай, проходи.
Копаясь в баре, где почему-то стоит с десяток непонятно как появившихся там пустых бутылок, Сынхён слышит, как в коридоре звонит мобильный, и Джиён зависает на полпути в гостиную. Сынхён протирает бокалы и прислушивается: Джиён долго и терпеливо кому-то что-то объясняет, судя по тону, не менеджеру, долго слушает, снова долго объясняет, кажется, извиняется, а потом даже повышает голос, видимо доведенный до отчаяния. Сынхён понимает: звонит Чикуля.
Чикулей Джиён называл свою девушку, и воистину, Сынхён не был бы вруном, если б сказал, что телку ненавидели буквально все. Даже Ёнбэ, мирный, как атом, называл ее идиоткой, а Джиёна — идиотом, который тратит время на бестолковую стерву. Джиён каждый раз злобно смотрел на него исподлобья и сопел, упертый, как осел. По этому поводу они с Ёнбэ как-то раз даже полдня не разговаривали и общались записками через Сынри, пока не возобладала десятилетняя дружба.
На двадцатой минуте разговора Сынхёну становится скучно, и он идет разогревать кимчи-тиге. Печка новехонькая, с дизайном, как в Пятом элементе, и, кажется, чуть ли не с турбиной. Когда Сынхён смотрит, как миска наворачивает в розовой подсветке десятый круг, в кухне появляется Джиён, расстроенный пуще прежнего. Он опускается за стол, прикусывает нижнюю губу, потом молча берет ложку и принимается есть с каким-то исполненным грусти и изящества аппетитом.
-Чикуля? - завязывает разговор Сынхён, дождавшись, пока печка не сыграет его любимый отрывок Марша Империи из Звездных войн и не погаснет.
-Угу, - коротко отзывается Джиён, напрочь игнорируя чудо домашней техники, которым в другом состоянии проникся бы всей душой. Цепляет палочками кимчи и безысходно добавляет, глядя куда-то внутрь себя: - Поехал к тебе и забыл, что мы с ней договаривались встретиться.
-Оказалось, что у меня нет вина, - невпопад сообщает Сынхён. - Но есть еще кимчи-тиге, если хочешь. Хочешь?
Джиён поднимает глаза, смотрит на него — источающего влюбленность каждой цветной полосой на своем халате, и мямлит в ответ что-то расплывчатое. День Джиёна полон фиаско.
За этот день Джиён успел переговорить со всеми: с менеджером Сынхёна на предмет того, чем все-таки они обычно занимаются, сидя у реки, с менеджером Севена, на похожую тему, с Ханбёль, девушкой Севена. Ханбёль-нуна сказала, что её Донвук ведет себя как обычно, как, впрочем, и последние десять лет, предложения пока не делал, но приходит ужинать вовремя. Во избежание распространения слухов Джиён, на всякий случай, изолировал Сынри в вокальной будке, наврав про возможность выхода нового сольного альбома и заставив петь черти что, а сам пребывал в озадаченности.
Сквозь острый вкус домашнего кимчи-тиге, который Джиёну мысли не давали оценить толком, он ощущает внезапную тревогу.
-I`m going crazy, crazy...
-Это у тебя играет? - настораживается Джиён, прислушавшись. Довольная улыбка разливается по лицу Топа, как сливки наполняют чашку с черным чаем доверху.
-Да, - густым баритоном сообщает он. - На втором этаже. Это Севен-хён, - видимо, Джиён изменился в лице, потому что Сынхён снисходительно добавляет: - Не живьем. - Намекает: - Пока, - и смеется.
Джиён тихо откладывает ложку. Аппетит мгновенно пропадает, кимчи-тиге, запрещенное тренером Хваном, оседает в желудке комком мяса, риса, капусты и чувства вины.
-Послушай, - начинает Джиён, ковыряя краешек тарелки, - прости, что лезу не в свое дело, но ты понимаешь, что я должен. Что у вас с ним?
-Я люблю его.
Джиён сглатывает и поднимает глаза: Сынхён встречается с ним веселым взглядом и явно хорошо понимает суть вопроса.
-О, - роняет Джиён, - это... неожиданно, - он опускает глаза обратно на тарелку, сам не уверенный, что у него сейчас происходит с палитрой оттенков лица, посерел он или покраснел. - И давно?
-Всегда, - говорит Сынхён. - Сегодня. Не знаю. Давно. В смысле «давно»?
-Ну, - Джиён округляет губы, подбирая слова, не обращает внимания, что очки ползут ему на кончик носа. - Когда ты это понял?
-Днём, - говорит Сынхён, мешкает немного, но признается: - Мы целовались, Джиён. Представляешь, это был мой первый поцелуй с парнем.
Джиён бросает на него взгляд из-под очков, и по его глазам видно, что он хотел бы выразить Сынхёну свое юридическое несогласие.
-Ну, пародии и по пьяни-то не считается, - объясняет Сынхён. Джиён заводит глаза к потолку.
-И ты вот так вдруг понял, что любишь хёна? - подозрительно произносит он. - Мужчину? Внезапно?
-Ну да, - говорит Сынхён тоном, далеким от отчаяния. - А что не так со внезапностью?
-Ничего, - бубнит Джиён, снова возвращаясь к ковырянию тарелки, а потом заусенца на пальце. - Просто... люди обычно долго к этому идут, я слышал... не знаю, влюбляются в друзей в школе... что там еще...
-Ты это, - миролюбиво предлагает Сынхён, присаживаясь за стол напротив, - вспомни, с кем я учился? Я же не мазохист. Не переживай, все будет нормально. Я не говорил, что собираюсь бросить группу, разорвать контракт, сделать гоинг-аут...
-Каминг-аут, - говорит Джиён тоном, которым обычно говорят: «Дубина», и снимает очки.
-Зануда, - поражается Сынхён соответствующим тоном и запахивает халат.
-Конечно, - говорит Джиён и принимается тереть усталые глаза, - я понимаю, что не собираешься... Просто...
-Ты гомофоб, - внезапно понимает Сынхён, и эта мысль пронзает его холодом. - Я видел тебя голым. Ты видел меня голым. Мы целовались в пародии и по пьяни. Ты про это?
Джиён на секунду замирает, потом отнимает руки от лица, подпирает щеки ладонями и принимается смотреть на него.
-Я не гомофоб, - говорит он, наконец. - Не в том дело. Просто...
-Я хочу сказать Севен-хёну об этом, - говорит Сынхён очень серьезно, тоже подпирает щеки и придвигается, почти упираясь под столом своими коленями в Джиёновские. - Не про то, что ты не гомофоб, конечно. Я должен признаться ему в любви. Что мне ему сказать, как думаешь?
-А почему это, - Джиён наклоняет голову набок, и одна его бровь изгибается вверх, - ты спрашиваешь об этом меня? Ты считаешь, я часто признаюсь мужикам в любви? Я даже отцу своему не говорил такого.
-Двадцать, - брякает Сынхён, потому что выражение лица Джиёна вдруг напоминает ему съемки в рекламе G-market.
-Двенадцать, - автоматически отзывается Джиён.
-Двадцать, - гыгыкает Сынхён.
-Двенадцать, - говорит Джиён и дергает уголком верхней губы. - Отстань.
-Двадцать, - Сынхён наваливается грудью на стол. - Ну, что мне ему сказать? Чтобы он понял? Давай-ка, подскажи мне.
-Двенадцать. Не знаю, - Джиён вздыхает, и весь разговор с Чикулей сразу отражается у него на лице. - Скажи, что любишь его как он есть, что любишь любым.
-Любым, - прикидывает Сынхён, посмотрев на постер с Bearbrick на стене. - Это хорошо звучит, так и скажу.
-Хён.
Сынхён смотрит на Джиёна, а Джиён смотрит на него, и Сынхёну кажется, что его мысли пытаются развинтить на составные части, как старенький ламповый телевизор.
-Двадцать? - предлагает Сынхён.
-Двенадцать, - настаивает Джиён на своем с непреклонностью снегоочистительной машины. - Пожалуйста, подумай, действительно стоит ли это делать. Подумай, чем ты рискуешь, и мы все вместе с тобой.
-Эй, - говорит Сынхён, и улыбка на его лице как-то скукоживается. - Я влюбился, а ты не можешь за меня порадоваться? Не как лидер, а как друг?
-Извини, - говорит Джиён суховато, - но это больше похоже не на любовь, а на фангерлинг. Подумай еще раз, пожалуйста. Спасибо за суп, было вкусно, передавай тете от меня привет...
Пока Джиён обувается в прихожей в свои неизвестные ботинки, Сынхён смотрит на него молча и не улыбается.
-Собираемся завтра в девять, окей? - говорит Джиён на прощание и одергивает воротник. - Нужно будет, пока все не пришли, доделать то, что сегодня не успели. Я попросил менеджера Кима заехать за тобой в восемь, будь, пожалуйста, готов. До завтра, отдыхай.
-Двадцать, - рассеянно отзывается Сынхён невпопад и прикрывает за ним.
Он пытается разложить на составные части возникшее тягостное ощущение, и понимает, что наполовину оно возникло от того, как Джиён оценил его чувства к Севен-хёну, а наполовину — от этой безликой вежливости, которой Джиён за последние годы пользовался все чаще. Сынхёну неприятно, как будто его отодвинули за какое-то ограждение.
Огромный дом, где он сейчас один, пустой и равнодушный. Сынхён бесцельно слоняется некоторое время по гостиной, но незамутненной радости так и не находит. Даже мысли про Севен-хёна не приносят утешения. Он пробует самостоятельно собрать свой ламповый телевизор внутри головы, но не может даже этого, и рано ложится спать, расстроенный неизвестно с чего.
---
-М-м... Я появляюсь в клипе первым, - Джиён автоматически покручивает кольцо на пальце. - И я... играю роль рассказчика и... как бы связываю вместе все эти миры... как-то так, - он улыбается в камеру, даже не претендуя на какое-то особо теплое чувство к телезрителям, и как можно более вежливо исчезает из кадра, предоставляя возможность Ёнбэ, Дэсону, или кто там еще заинтересован, блеснуть интеллектом в видео про мейкинг клипа Fantastic Baby.
Огромная, точно бродячий замок Хаула, машина нового камбека медленно сдвинулась с места, выпустив струи пара.
Джиён всегда думал, что выпуск и промоушн нового альбома похож на новую войну с неизвестностью, и ему это нравилось. Нравилось, как в УайДжи собираются люди, словно из разных концов огромной страны музыкальной индустрии, все продумывают концепцию, стратегию и план завоеваний. Джиёну нравилось, что каждый из команды хорошо знает свое дело, и нравилось, что вся эта огромная машина, огромная галактика вращается вокруг них пятерых, как будто они — космонавты, которые должны улететь в космос, чтобы сразиться с вселенским злом и спасти всю планету...
Челка в очередной раз прилипает к губам, и Джиён с чувством сплевывает. Напоминает себе, что он профессионал, и его не должны раздражать детали собственного имиджа. Челка длинная и приятно шевелится на голове, позитивная разница с теми временами, когда Джиён ходил с бритой налысо, беззащитной макушкой. Челка миленькая, но постоянно лезет в глаза, в рот, падает в суп, и бесит до чертиков. Джиёна в последнее время много что раздражает.
-Новая концепция, - задумчиво и чуть рассеянно говорит Сынхён в камеру, то и дело поправляя свои меха, - «мятный Топ». Поэтому я покрасил волосы в мятный цвет. Сейчас мы снимаем наше новое видео Fantastic Baby, и его концепция — это нечто, - Сынхён долго думает, - фантастическое.
Проходящий позади менеджер крутит пальцем у виска, у оператора лицо делается какое-то скучное. Джиён считает до двадцати, но, не досчитав и до трех, отправляется пить воду и просматривать отснятый материал.
Вполне возможно, мозг Топа аллергичен к аммиаку, потому что каждый раз после покраски — что до этого в белый, что теперь в зеленый, - в нем, судя по всему, отмирают все новые и новые участки. Джиён подозревал, что сейчас этот некроз вкупе с концепцией «мятный Топ» наложились на концепцию влюбленности в Севена, что отдавало сдвигом по фазе и прелюдией к трагедии. Сынхён еще похудел, потому что в последнее время из еды употреблял только чай. С Севеном. Джиён не знал, что Севен кладет в этот чай, и почему Сынхёна так с него таращит. И вообще не хотел про это думать. И как-то в этом участвовать. У него были более значимые задачи.
-Ух ты, - в голосе Сынхёна звучит что-то из подвида радостного удивления. - Я выгляжу, как пидарас.
-Поздравляю, - с улыбкой отзывается Джиён, глядя в экран.
-Чего там? - с угрожающей безмятежностью уточняет Сынхён, и Джиён в ответ растягивает губы в улыбку такой ширины, что позавидовал бы Человек, Который Смеется.
-Ну ладно вам, не ссорьтесь, девочки, - великодушно предлагает возникший рядом Сынри. - Вы оба выглядите, как девочки, - к нему медленно разворачиваются два белых раскрашенных лица. - Ладно, ладно, - Сынри пятится, отчетливо слыша щелчки счетчика Гейгера, и улыбается как можно обаятельнее, - ну что вы сразу. Просто хотел сказать, что в этом клипе я выгляжу особенно как мачо.
-Вот будешь жать от груди, как Дэсон, будешь мачо, - презрительно бормочет Джиён и сжимает зубами трубочку, торчащую из бутылки с водой. Чертова челка.
-Он просто расстался со своей девушкой, поэтому такой злобный, - ни капли не теряется Сынри с объяснением и вразвалочку удаляется обратно в свой гарем из женщин-кошек.
-Серьезно? - удивляется Сынхён, приподнимая тоненькие зеленоватые брови. - Расстались?
-Пока нет, - цедит Джиён, не справляясь с воспитанием, и чувствует, как с верхней губы отклеиваются тоненькие черные перышки, на которые они с гримершей убили минут двадцать.
-А что так? - интересуется Сынхён с участием. Помощник режиссера на заднем плане объявляет перерыв. Джиён чешет голову пальцем, а потом вдруг начинает откровенничать неожиданно даже сам для себя:
-Понимаешь, я хочу детей. Много маленьких милых малышей, они будут называть меня папой, а я буду с ними играть. Детки — это так замечательно.
-Смотри, Джиёна, - проходящий мимо Ёнбэ похлопывает его по плечу с отеческой улыбкой, - кончишь, как Майкл Джексон.
-Иди танцуй, Ёнбэ, - оскорбляется Джиён. Топ начинает гоготать так, что жабо на груди волнообразно колышется. - Я серьезно, я хочу малышей, семью.
-Да-да, - отзывается Ёнбэ с улыбкой, проходясь лунной дорожкой перед камерой, - жениться на ней сразу же и строить ММДД.
-Что такое «ММДД»? - с интересом спрашивает Сынхён.
- «Маленький-Мирок-Для-Двоих»! - кричит Дэсон с площадки, солнечно скаля зубы и гремя цепями.
-Пошли к черту, - мрачнеет Джиён и принимается поправлять перышки.
-Да нет, - говорит Сынхён, в очередной раз отсмеявшись, - ну, правда.
-Даже не знаю, - отзывается Джиён, делая вид, что очень занят, прилаживая на место платочек на шее, но глаза у него становятся грустные, а сам он из сексуальной ипостаси грядущего апокалипсиса на секунду превращается в Джиёна, задумчивого и маленького. - Она не любит детей, не любит животных, не любит моих друзей, не любит мою музыку, и, честно говоря, я не уверен, любит ли она меня... Почему я вообще стою тут и рассказываю все это чуваку в жабо и белых гольфах?
Сынхён улыбается, протягивает руку в перчатке и дергает его за длинную прядь в челке.
-Ну, - говорит он и заглядывает ему в лицо тепло и чуть насмешливо, - у каждой девочки есть друг-гей, которому она рассказывает все свои секреты.
-Иди-ка к черту, - предельно четко формулирует Джиён и щурит глаза в ответ, но на дне их плещется веселье. Подходит гримерша, потерявшая Сынхёна, и уводит его поправлять поплывшие брови, так и не дав досмеяться. Джиён остается стоять, глядя в экран режиссеру через плечо: на себя, лоснящегося от лака и тонального крема, на Сынхёна с белым лицом, мятными волосами и огромными накрашенными глазами, похожего на что-то среднее между мультяшкой и внебрачным сыном Эдварда Руки-ножницы.
В какой-то момент ему становится почти больно от мысли о том, что подумал бы сам Сынхён лет шесть-семь назад, увидь себя нынешнего. Джиён предполагает, что тот Сынхён, еще пышущий уличной хип-хоп брутальностью, сдвинул бы черные брови под капюшоном, набычил челюсть и, с вероятностью процентов в девяносто, пробил бы зеленоволосому с ноги. Скорее всего, следующим с ноги получил бы нынешний Джиён, распознай тогдашний Сынхён, что перед ним не девочка, а просто очень ухоженный мальчик. Таких мальчиков Сынхён шесть лет назад сторонился, если не сказать избегал, и уж точно отказался бы признать в одном из них своего друга Джиёна.
Джиён думал временами, что они с Сынхёном так глубоко ушли в шоу-бизнес, концепции, фешн, образы, что стали похожи на двоих клоунов с размазанным гримом, которые стоят и молча курят на месте, где был шатер, когда цирк уже уехал. От тех Джиёна и Сынхёна, в широких штанах и дешевых кедах, почти ничего не осталось. Почти ничего не осталось от старых времен, когда Сынхён ходил в своих вечных худи, с вечным рюкзаком, а Джиён называл его «черепехомэном», таскал у него диски, таскал его самого гулять, позволял себе брать его за руку и обниматься с ним просто так, и настолько по нему с ума сходил, что чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Джиён внешне остался худым, как был, но внутри стал холодным. Сынхён тоже стал худым, приобрел неторопливость кинозвезды, и, конечно, по сей день не помнит, что они с Джиёном однажды сделали, когда им было по девятнадцать. А теперь выяснилось, что по пьяни — вообще считается ничем.
Его как будто колет, он разворачивается и спешит вслед за Сынхёном. До гримерки тот так и не дошел — завис по пути и стал играться с реквизитной совой.
-Хён, - зовет Джиён, глядя в зеленый затылок. - Ты сказал ему?
-Неа, - отзывается Сынхён, тыкая в сову край своей королевской ленточки с орденами. - Пока нет. Собираюсь.
Джиён закусывает губу, опять забыв про наклеенные перышки, и не может справиться с внезапным чувством жуткой обиды за что-то. Сова презрительно моргает желтыми глазищами и отворачивает голову на сто восемьдесят градусов.
---
Джиён вытаскивает наушник, оборачивается и обнаруживает, что с ним рядом сел не Сынри.
-Да, да, - вещает сам Сынри сверху, стоя в проходе и вытаскивая свои манатки обратно с полки, куда уже успел их запихнуть. - Знаю: «иди гуляй, макнэ, маме с папой надо поговорить»! Не надо смотреть на меня так, словно мне сейчас нож прилетит в печень, я знаю. Сам уйду, конечно, но когда он достанет тебя разговорами, меняться ко мне не приходи, - он получает звонкий шлепок по заднице от менеджера Чона и удаляется в конец салона, неся с собой сумку и оскорбленную добродетель.
Рядом с Джиёном сидит Сынхён в черных очках на половину лица и кепке цвета земляники со сливками, мрачный, как облако пепла, извергнувшееся из Эйяфьятлайокудля. От него разит мрачной угрюмостью за километр и едва ли не угрозой отмены рейсов по всей Европе, что особенно актуально, если учесть, что они сидят в самолете.
Джиён наклоняется, пытаясь заглянуть в лицо, смотрит с вопросом в глазах. Сынхён разворачивается, резко хватает его за шею, притягивает к себе, утыкаясь губами прямо в ухо, и шепчет:
-Я сказал ему мымблфырфых, а он фырхвырфпф...
Джиён вскрикивает от ощущения, что ему сопят прямо в мозг, и изворачивается, чуть не брякнув с коленок многострадальный айпад, старается не упасть и не упереться Сынхёну рукой куда не следует.
-Мыфрхбыфрхмыфр, - горячо и горестно бубнит Сынхён ему в самую нежную часть уха, крепко держа под затылком. - Хы, хы...
-Да я не понимаю ни хрена, - шипит Джиён, цепляясь за спинку кресла, и чувствует, как волоски на руках встают дыбом от щекотки. - Что?
Топ выдыхает так тяжело и длинно, что Джиён буквально чувствует, как теплый воздух выходит через голову насквозь из другого уха.
-Джиён, я сказал ему, - шепчет Сынхён ему на ухо более разборчиво. - Сказал, что люблю.
-Дамы и господа! - звучит приятный женский голос. - Ваша безопасность является приоритетом нашей авиакомпании...
Джиён закрывает глаза и утыкается лбом в спинку кресла.
-Ты это серьезно?
-Да.
-Ты что, дурак, хён?
-И он мне так сказал, - горячий воздух опаляет Джиёну шею, как будто Топ — не Топ, а пустыня. - Но я не понял, почему я дурак? Я сказал ему немного не так, как ты предложил, наверное, он или не понял, или не поверил...
-Наш рейс Сеул-Нью-Йорк будут проходить...
-Что он ответил? - Джиён пытается сесть поудобнее, чтобы вывернуться из держащей его за загривок руки.
-Он ничего не ответил, - Сынхён в свою очередь поудобнее перехватывает загривок Джиёна, чтобы держать его ближе к себе. - Он очень смеялся, потом обнял меня и похлопал по спине. Я до сих пор не знаю, что было смешного. Что мне делать?
-Да почему, - бормочет Джиён, упираясь в подлокотник, как сопротивляющаяся кошка, - почему ты все время спрашиваешь об этом меня?
-Ну а кого? - с недоумением шепчет Сынхён. - Мне больше некого спрашивать. Разве я могу беспокоить менеджера-хёна такими вопросами? Как думаешь, может быть, я выгляжу как-то не по-гейски?
-Спроси наших стилистов, - рявкает Джиён, - они все геи! При чем тут я?! - со стороны соседних кресел, где сидят менеджеры, наступает тишина. - Да отпусти ты меня, - умоляет Джиён.
Сынхён выпускает его, снимает очки, складывает руки на коленях и принимается смотреть на него с затаенным ожиданием, словно Джиён, который вытаскивает изо рта помятую челку, должен на месте выдать ему какую-нибудь инструкцию.
-Не жди, - говорит Джиён и разводит руками. - Я не знаю. Откуда мне знать?
Сынхён склоняет голову в земляничной кепке к плечу и умильно смотрит на него.
-Не понял, - закрадывается вдруг у Джиёна гаденькое подозреньице, - а с чего ты вообще думаешь, что я должен знать такие вещи? Почему ты пошел не к макнэ и не к Дэсону, почему ты спрашиваешь, как должны выглядеть геи, у меня?
-Скажем так, - Сынхён склоняет голову с бирюзовой челкой к другому плечу, думает и простодушно говорит:
-Это же у тебя проблемы с самоидентификацией.
-Чего-чего?! - орет Джиён.
-Не приходи ко мне меняться, хён! - доносится из другого конца салона бизнес-класса наставительный голос макнэ. - Я тебе сразу говорил!
Лицевые мышцы Сынхёна в основном заточены под движения бровей и игру желваками на сжатой челюсти, поэтому смех у него всегда выходит очаровательный и немного неуклюжий, на щеках от этой неприспособленности появляются ямочки. Даже если бы Джиён умел убивать глазами, скорее всего, он не смог бы этого сделать. Тем не менее, он собирается сказать что-то, но у Сынхёна в кармане тренькает. Он достает телефон, нажимает кнопку, и сам начинает сиять.
«Буду в Нью-Йорке по делам на неделе~» - гласит сообщение от отправителя «7-хён» на экранчике, который Джиёну тыкают почти в лицо. Сынхён показывает пальцем куда-то ниже, и Джиён опускает глаза: к сообщению приложен медиа-файл «Electric Six_Gay Bar.mp3”. Сынхён светится тысячей солнц.
-I wanna take you to a gay-bar, - намекающе гудит он, поддевая Джиёна локтем под ребра. - You`re a super-star, yeah, at the gay-bar..
Джиён поджимает губы и смотрит на него с холодностью жидкого азота, и даже отодвигается, когда Сынхён на радостях принимается тискать его за коленочку.
-Топ, - советует менеджер Чон, - усядься.
Сынхён радостно усаживается, радостно щелкает ремнем безопасности и даже светло улыбается проходящей мимо стюардессе, которая хоть и миловидная донельзя, все равно девушка. У него будет свидание с Донвук-хёном, а девушки его вообще не волнуют во веки веков. Сынхён пробует еще потеребить Джиёна, но тот нажимает кнопку и показывает ему плеер, где высвечивается: «Dok2_Leave Me Alone (Fuck You).mp3”. Джиён засовывает наушники в уши и отворачивается к окну, чем здорово портит Сынхёну настроение. Сынхён снова нацепляет на нос очки, откидывает голову, складывает на груди руки и принимается думать.
Он думает о том, какой Джиён бывает клевый, когда он бывает попроще. Например, какой он был раньше, когда они дружили еще до дебюта. Сынхёну ужасно нравилось, как Джиён к нему приставал, как доставал, все эти его обнимашки, привычка брать за руку и «ми-ми-ми, хён». Ему нравилось, что у Джиёна, когда он был рядом, были только два агрегатных состояния: он или дул свои пухлявые губы, или улыбался широчайшей из улыбок. Как у неправильного химического вещества — жидкое и газообразное. Все было просто, все было клево.
А потом <