Вещезерский Георгий Александрович. У хладных скал.
Сорванный отпуск
Записка начальника штаба. Война. На Луге. Псковское шоссе. Окопы под Ленинградом. Меня принимают за шпиона. Новое назначение
Утром 21 июня 1941 года я зашел к начальнику штаба Ленинградского военного округа генерал-майору Д. Н. Никишову, чтобы он подписал мой отпускной билет. Я собирался отдыхать на Южном берегу Крыма.
С Дмитрием Никитовичем мы были близко знакомы. Несколько лет вместе прослужили в штабе округа.
Во время недавней советско-финской войны он был начальником штаба 9-й армии и начальником ребольской опергруппы, а я в ней — командиром полка.
У Никишева находился командир одной из вновь формируемых дивизий. Не прекращая с ним разговора, Дмитрий Никитович взял мой отпускной билет, но, перед тем как его подписать, протянул мне записку. «Вряд ли удастся тебе уехать», — прочитал я. Затем он отобрал у меня листок, разорвал его, а отпускной билет все-таки подписал и вручил мне.
Разумеется, хотелось узнать, что означает эта необычная записка. Поэтому я задержался в кабинете, надеясь, что командир дивизии скоро уйдет. Однако пересидеть его не удалось: у меня были срочные деда, пришлось уйти, так и не узнав, какая тайна скрывается за короткой запиской генерала.
Но я не мог не думать об этом. Как начальник управления боевой подготовки округа, в мобилизационные вопросы я был посвящен лишь в незначительной степени. Тем не менее по ряду признаков можно было определить, что война неуклонно и быстро приближается к границам нашей Родины. Формировались новые дивизии и второй [6] в округе мехкорпус, на новой границе усиленными темпами строились укрепления, прокладывались дороги военного значения, создавались аэродромы.
В десятых числах июня войска округа стали приводиться в непосредственную боевую готовность. Мне, например, было поручено в трехдневный срок вернуть в дивизию зенитные, пулеметные и артиллерийские подразделения, которые проходили специальные стрельбы на берегу Ладожского озера. Зенитная артиллерийская дивизия была спешно отозвана с окружного сбора и начала занимать свои позиции под Ленинградом. Артиллерия, сосредоточенная для стрельб на стругикрасненском и лужском полигонах, также возвращалась в свои дивизии. Авиасоединения рассредоточивались на полевых аэродромах. Военное имущество с окружных складов усиленно перебрасывалось в формируемые соединения. Офицеры оперативного и мобилизационного управлений штаба округа теперь засиживались за работой до поздней ночи, а многие и ночевали в своих кабинетах.
Записка генерала еще больше насторожила меня. Но все же в глубине сознания еще теплилась надежда: может быть, дело не дойдет до войны. Я был кадровый командир, не новичок в своем деле: участвовал в первой мировой, гражданской, советско-финской войнах. И надвигающаяся гроза не пугала меня. Но я понимал, сколько страданий и жертв принесет война, если она разразится, и сердце сжималось от боли. Было как-то не по себе весь вечер. В голове, как заноза, торчала мысль о записке начальника штаба.
Я лег рано, что-то около десяти часов вечера. Только заснул — разбудил шофер моей машины Воробьев. Передал приказание немедленно явиться к начальнику штаба округа. Через полчаса я уже был в кабинете генерала Никишева.
— Немцы придвинули войска вплотную к границе, — сообщил он. — Отправляйтесь в семидесятую. К утру дивизия должна рассредоточиться и приготовиться к мобилизации.
70-я стрелковая дивизия была расположена в лагере близ станции Песочная Финляндской железной дороги. В первом часу ночи командир дивизии генерал-майор А. Г. Федюнин, поднятый мною с постели, уже отдавал необходимые распоряжения.
Нас с Федюниным называли фронтовыми братьями. В недавней советско-финской войне мы оба командовали полками, правда, в разных дивизиях и армиях, но наши полки первыми были награждены боевыми орденами.
Вместе с комдивом мы в полдень слушали по радио обращение Советского правительства к народу. Война стала свершившимся фактом.
Я поспешил в штаб округа. Прощаясь с Федюниным, я, конечно, не мог знать, что вижу его в последний раз. Через месяц, оказавшись в окружении в районе озера Ильмень, он застрелился. Обстановка в ту пору была трудная, и сейчас не хочется упрекать генерала. Скажу только, что дивизия сумела все-таки по частям выйти из окружения. Мертвого комдива бойцы вынесли на руках через линию фронта.
Вернувшись в штаб, я не застал в управлении почти никого из командиров — все разъехались с различными поручениями в войска. Ночь провел в Ленинграде, а в понедельник получил новое задание: выехать на рекогносцировку к реке Луга и определить передний край обороны по линии Кингисепп, город Луга, озеро Ильмень. Предстояло проехать более двухсот пятидесяти километров, не считая дороги от Ленинграда до Кингисеппа. Срок — четверо суток.
Намечая по карте маршрут, я прежде всего определил танкоопасные направления. В этом отношении оба фланга позиции не вызывали сомнений. Река Луга на протяжении ста километров к юго-востоку от Кингисеппа непроходима вброд. Естественными противотанковыми рубежами являются также обрывистый берег реки Мшага к северу от Ильменя и болота севернее села Медведь. Эти участки можно было проскочить быстро, останавливаясь только на переправах и перешейках болот, чтобы наметить тип противотанковых заграждений. Большего внимания требовал участок юго-западнее города Луга, где река делает большую излучину с мелким, легко преодолимым руслом. [8] В помощь мне был назначен капитан инженерного отдела округа Захарченя. С ним и шофером Воробьевым мы ехали по неимоверно трудным дорогам. Лесные проселки, вязкий песчаный грунт, полуразрушенные гати, гнилые деревянные мостики. Машина часто буксовала, и мы тратили много времени на то, чтобы вытянуть ее из трясины. Только опыт шофера и дружные усилия обоих пассажиров позволяли двигаться вперед. Места были большей частью безлюдные — на помощь рассчитывать не приходилось.
Возле села Медведь, где рекогносцировка заканчивалась, заехали на аэродром за горючим. Летчики, уже побывавшие в воздушных схватках, рассказывали о боях под Ригой, об отходе наших войск. А когда мы выехали на Псковское шоссе, то увидели почти сплошной поток машин, движущихся к Луге. Все они до отказа были набиты людьми. Некоторые машины останавливались, и мы пытались что-нибудь узнать у пассажиров. Ответы были противоречивыми. Одни говорили, что Рига сдана, другие утверждали, что там еще идут бои, третьи вообще не могли ничего сказать. Вид у всех был растерянный.
На южной окраине Луги нас встретил командир, присланный начальником гарнизона генералом Т. А. Безчастным. Руководствуясь моей рабочей картой, никем пока не утвержденной, он сразу же организовал строительство оборонительного рубежа. Жители Луги и ленинградцы, приехавшие сюда, колоннами направлялись на свои участки работы.
К северу от Луги по шоссе уже шло нормальное движение: генерал Безчастный навел необходимый порядок. Многие грузовики нашли применение на строительстве укреплений.
Приехав в Ленинград, я доложил заместителю командующего войсками округа генералу К. П. Пядышеву о результатах рекогносцировки и обо всем, что мы видели, а генерал ознакомил меня с некоторыми сведениями, имевшимися в штабе.
— На всем фронте округа от Баренцева моря до Выборга пока спокойно, — сказал Пядышев, склонившись над картой. — Войска заняли оборонительные позиции. Соприкосновения с противником пока нет. К югу от Ленинграда-войска Прибалтийского округа с тяжелыми боями отходят к Риге. Я не знаю, кто был инициатором подготовки лужской позиции — генеральный штаб или командование округа. Многие не придавали ей значения. Но, как известно, она очень скоро сыграла свою роль: запившие ее войска задержали здесь врага почти на месяц.
Строились инженерные укрепления на подступах к Ленинграду и непосредственно в самом городе. Работами руководили преподаватели военных учебных заведений и офицеры штаба округа. Меня послали в Володарский (ныне Невский) район. Общего плана укреплений еще не было — он спешно составлялся. Но работы предстояло развернуть немедленно.
Получив мандат с большими полномочиями, я явился в Володарский райком. Здесь было по мирному тихо и спокойно. Первый секретарь райкома Егоренков, видный мужчина, по профессии инженер, вначале довольно равнодушно отнесся к моим требованиям.
— Мероприятия ваши, военные, вы и выполняйте их, — ответил он. — А у меня производственный план на плечах.
По-видимому, он все еще не понимал серьезности положения. Расстроенный, я выехал на юго-восточную окраину района — село Рыбацкое для предварительной рекогносцировки. Местность здесь ровная, совершенно открытая. С развернутой картой в руках я ходил по окраине поселка, намечал трассу будущего противотанкового рва. А вокруг меня собиралась толпа. Послышались возгласы: — Ишь ты, нарядился полковником, фашист проклятый!.. Еще орден Ленина прицепил!..
Меня повели в милицию. Не так-то просто было доказать, что я не шпион. По моей просьбе ко мне прикомандировали милиционера, но и это не помогло: я был задержан вместе с милиционером. Это повторялось несколько раз, несмотря на то что меня кроме милиционера стал сопровождать и представитель райсовета.
Впоследствии я узнал, что почти всех моих товарищей не миновала такая участь. В 1942 году я встретил помощника командующего Карельским фронтом по формированию генерал-майора Акселя Антилу, финна по национальности, говорившего по-русски с сильным акцентом. Он рассказал, что в Ленинграде его арестовывали на улице, в трамвае, в кино.
— В общественных местах я боялся слово вымолвить, — добавил генерал.
Такое поведение граждан можно понять. Но право же, досадно было впустую тратить время, когда дорога каждая минута.
Наконец мы приступили к работе. Началась она не очень организованно. Толпы людей, присланных районными организациями, ходили по окраине Рыбацкого в поисках места сбора. Большинство пришло в выходной одежде, девушки — в шелковых чулках и туфельках на высоких каблуках. Лопат почти никто не принес. Мои помощники — четыре курсанта Высшего военно-морского инженерного училища имени Дзержинского — кое-как расставили людей.
Снова я пошел к секретарю райкома с просьбой выделить экскаваторы, грузовики, лопаты и другой инструмент, строительные материалы. И опять попусту.
Пришлось ехать в штаб округа. Генерал Пядышев сказал мне, что такое же положение сложилось и на других участках работ, обкому партии об этом уже известно, и он принимает необходимые меры.
Действительно, на следующий день все изменилось. Егоренков сам прикатил в Рыбацкое, записал все мои заявки и дал слово предоставить все, что необходимо. Оказывается, секретарей райкомов вызывали в Смольный и дали соответствующие указания. В Рыбацком появились инженеры. Прибыли машины. Рабочие получили инструменты. Работы развернулись. Вскоре ясно обозначился противотанковый ров, перерезавший равнину. Ленинградцы работали с огромным воодушевлением, и мне часто вспоминался девятнадцатый год, когда рабочие Петрограда в дождь и слякоть рыли окопы, чтобы преградить путь армиям контрреволюции. Сыновья и дочери не посрамили славы своих отцов.
В ночь на 5 июля меня срочно вызвал командующий войсками округа генерал-лейтенант М. М. Попов. Он сказал, что на мурманском и Кандалакшском направлениях идут ожесточенные бои с наступающими немецкими войсками и что командующий 14-й армией, обороняющей Мурманск, просит прислать к нему подходящего кандидата на должность командира дивизии, Попов предложил поехать мне. Горячо поблагодарив командующего за доверие, я в тот же вечер выехал в Мурманск. Не скрою, я был доволен тем, что меня послали на фронт. Сооружать укрепления, конечно, важное дело. Но мне, старому солдату, воевавшему с немцами еще в первую мировую войну, трудно было в такое время оставаться в тылу.
Думы в пути
Что такое Заполярье? Три направления. Дороги. Расположение войск. Армия без резерва. Неувязки
«Полярная стрела» мчалась на север. Мимо Ладоги и Онеги, через дремучие карельские леса. От Ленинграда до Мурманска экспресс шел около тридцати часов. Во всем вагоне я был чуть ли не единственным пассажиром. Сидя в пустом купе, я снова и снова пытался представить себе, что меня ожидает на новом месте службы.
Мне было известно, что наша 14-я армия, оборонявшая Крайний Север, прикрывала три основных направления: мурманское, Кандалакшское и кестеньгское. Здесь сплошные хвойные леса, тысячи озер и болот, а ближе к побережью Баренцева моря — горы. На весь огромный 600-километровый фронт — только две продольные железнодорожные ветки и три грунтовые дороги, тянущиеся от Кировской магистрали — единственной артерии, связывавшей все три направления. Вдоль грунтовых дорог, труднопроходимых в ненастье, и располагались наши войска. А в промежутках, в сплошной лесной глухомани, где лишь изредка попадались небольшие деревеньки, на сотни километров протянулась только редкая цепочка пограничных застав.
Как работнику штаба округа, мне в довоенное время доводилось бывать с различными поручениями в Заполярье, участвовать в войсковых учениях близ Мурманска и Кандалакши. Уже тогда я убедился, насколько затруднен здесь маневр войск. По существу, соединениям каждого из трех направлений предстоит действовать самостоятельно.
Мне' было известно, что бои в Заполярье начались в конце июня. Вызывало тревогу то обстоятельство, что в мирное время войска армии располагались большей частью в тылу близ крупных Населенных пунктов. И это несмотря на то что граница после советско-финской войны отодвинулась к западу. Оборонительные рубежи надо было создавать заново, но малочисленные подразделения, которые находились поблизости от границы, не могли обеспечить высокие темпы строительства укреплений.
Почему же создалось такое ненормальное положение? Видимо, наш Генеральный штаб по старинке рассчитывал на длительный предмобилизационный, и так называемый «угрожаемый» периоды, как это было в прошлых войнах. Надеялись, что будет время мобилизовать и сосредоточить войска и подготовить оборонительные укрепления. А война началась совсем по-другому, и никакого времени на «предподготовку» у нас не оказалось.
Успели ли войска армии придвинуться к границе? Этот вопрос волновал меня больше всего.
Я еще не знал, в какую дивизию меня назначат, где мне предстоит драться с врагом. Лучше бы попасть на Кандалакшское или кестеньгское направление: здесь войска располагались удачнее. 122-я стрелковая дивизия, стоявшая близ государственной границы западнее Кандалакши, успела создать основу для двух оборонительных полос, построив около семидесяти пулеметных и орудийных дзотов, проволочные заграждения. В самой Кандалакше находилась 104-я стрелковая дивизия. Ее 242-й полк, расположенный в Кестеньге, также кое-что сделал на рубеже реки Софьенга. Постройкой всех этих оборонительных сооружений руководил инженер 42-го стрелкового корпуса, объединявшего оба направления, полковник В. Я. Пляскин.
А на мурманском направлении? Здесь все сложнее. Войска очень разбросаны. На полуостровах Средний и Рыбачий, которые запирают вход с Баренцева моря в Кольский залив, находится 23-й укрепрайон. Его гарнизон из двух пулеметных батальонов и пушечного артполка располагает несколькими дотами и артиллерийскими полевыми позициями с секторами обстрела на море. В глубине полуострова Рыбачий расположен резерв — 135-й стрелковый полк 14-й дивизии. Другие полки дивизии — 95-й стрелковый и 241-й артиллерийский — находятся близ сухопутной границы в устье реки Титовка, а 325-й стрелковый и 143-й артиллерийский — разбросаны по всему северному побережью Кольского полуострова. Вторая дивизия мурманского направления — 52-я стрелковая. Части этой дивизии стояли отдельными гарнизонами вдоль Кировской железной дороги от Мончегорска до Мурманска. По существу, они ближе к Кандалакше, чем к Мурманску, и перебросить их на север будет нелегки. Знаю, что с дорогами на этом направлении совсем плохо. К финской границе и в междуречье Большой Лицы и Титовки можно попасть только морем через Кольский залив. Правда, от Мурманска до мыса Мишуков, где начинается сухопутная дорога, расстояние небольшое, но рассчитывать на скорую переправу войск не приходится, так как не хватит ни судов, ни причалов в порту выгрузки. В мирное время все необходимое для приграничных и прибрежных гарнизонов доставлялось только морем. А сейчас судам будет трудно пробиться к пункту назначения — в воздухе хозяйничает фашистская авиация. Она беспрерывно бомбит Мурманск. А у нас очень мало самолетов. 14-я армия располагает всего лишь одной смешанной авиадивизией: два истребительных и один бомбардировочный полк (это на все три направления). Самолетный парк состоит из устаревших истребителей И-15 и И-16 и бомбардировщиков СБ. Еще хуже с зенитной артиллерией: один артдивизион на всю армию.
О многом думалось в пути. Почему удар противника оказался таким внезапным? Почему мы отступаем, вместо того чтобы громить врага «малой кровью» на его территории? Кое о чем приходилось только догадываться, главное же стало ясным лишь после XX съезда партии, взявшего курс на решительное искоренение последствий культа личности Сталина. Но уже тогда, в 1941 году, некоторые обстоятельства вызывали недоумение.
Война приближалась к границам Советского Союза. Угроза нависала и над нашей северной границей. Между тем штаб 14-й армии не располагал достаточными разведданными, так как в мирное время сбору их не уделялось должного внимания. Не было никаких сведений о намерениях противника, его силах и группировке. Только весной стало известно, что на северо-востоке Норвегии и в Финляндии у северного побережья Ботнического залива происходит подозрительное сосредоточение войск.
Оперативный план армии, разработанный на основе установок штаба округа, предусматривал создание прочной обороны. Однако общего армейского резерва, которым можно было бы маневрировать, поддерживая то или иное направление, не имелось. Это была ахиллесова пята армии. Правда, командарм отобрал в свой резерв два танковых батальона 1-й танковой дивизии, которая прибыла незадолго перед войной в Кандалакшу из-под Ленинграда. Но разве могли танки действовать успешно в бездорожной каменистой тундре и сплошных лесах? Танки армейского резерва так и простояли в бездействии в Кандалакше, пока их не перебросили под Ленинград.
Некоторые разделы оперативного плана не были утверждены окончательно штабом округа. Так было, например, со сроками выдвижения войск на оборонительные рубежи.
Вплоть до самой войны не был решен вопрос о рубеже обороны на кестеньгском направлении. Штаб округа, твердо придерживаясь установки «ни пяди своей земли не отдадим никому», настаивал на выдвижении частей к самой границе. Командующий армией генерал В. А. Фролов возражал против этого. Он считал, что рубеж обороны выгоднее создать по реке Софьенга, в пятидесяти километрах восточнее границы. Фролов был прав. Широкая Софьенга с озерами, прикрывавшими фланги, явилась бы мощным препятствием для врага. Ближе к границе таких удобных для обороны рубежей вообще не было. Однако Фролова и слушать не хотели. Вынужденный подчиниться требованиям вышестоящего начальства, он, скрепя сердце, выдвинул к границе один батальон, сохранив позиции на Софьенге.
Фролову на месте было, конечно, виднее, где надо построить оборону. Первые же бои подтвердили полностью его правоту. Противник обошел наш приграничный батальон, перерезал дорогу в тылу, и бойцы с трудом пробились из окружения, бросив в лесах пушки и обоз.
Мобилизационный план армии также имел существенные недочеты. Трудно было понять, почему она получала пополнения с Урала, тогда как Архангельская и Вологодская области, связанные с Кольским полуостровом удобным морским путем, отправляли людей в другие округа. Это привело к тому, что армия, начавшая бои 29 июня, пополнения по мобилизации стала получать лишь в середине июля. Бывая до войны в 14-й армии по делам службы, я слышал разговоры о том, что склады оружия и обмундирования для новобранцев размещены слишком близко к границе. В свое время штаб армии внес разумное предложение — оттянуть склады поглубже в тыл, к штабам дивизий. Но и это предложение, несмотря на всю его целесообразность, было отвергнуто. Приехав в Мурманск, я поинтересовался судьбой складов. Мне сказали, что все пришлось взорвать при отступлении. С обмундированием немного помог Северный флот, а с оружием, особенно в первые месяцы войны, были немалые трудности.
Подумать было над чем. Но, припоминая сейчас путь в Мурманск, я не могу назвать ни одного момента, когда бы в душу закрадывалось сомнение в нашей победе. Вера в партию, в силы народа оставалась незыблемой. Как и все советские люди, я был убежден, что враг будет разбит.
Титовка
Приезд в Мурманск. Вон на Титовке. Гибель генерала Журбы. Подвиг защитников Южного моста. Отступление. 52-я спешит на помощь.
В Мурманск я приехал утром 8 июля. Над городом сияло ослепительное солнце непрерывного в это время года полярного дня. В штабе армии, расположившемся в одном из больших зданий города, нашлись знакомые; каждый рассказал кое-что о событиях на фронте.
Трудно было разобраться в этих отрывочных данных. К тому же я все еще не знал, в какую дивизию меня назначат, а охватить обстановку сразу на всех трех направлениях еще не мог. Не знал точно, где находятся поселки, речки и озера, названиями которых меня засыпали товарищи. Ясно было одно: первые бои закончились для нас неудачно, наши войска отошли на новые рубежи обороны, противник продолжает наступление.
Мои собеседники предусмотрительно воздерживались от прогнозов. Только полковник из оперативного отдела, не так давно служивший вместе со мной в штабе округа, отвел меня в сторонку и «совершенно конфиденциально» сообщил, что дела очень плохи, войск не хватает, резервов нет.
— Пропадешь ты на дивизии! — посочувствовал он.
Разговор этот оставил горький осадок.
Меня вызвали к командующему армией генерал-лейтенанту Валерьяну Александровичу Фролову. Мы с ним давние знакомые. В тридцатых годах я служил в отделе боевой подготовки Ленинградского военного округа, а он командовал в Новгороде стрелковым полком. Потом наши пути сошлись ближе: он был некоторое время начальником штаба 54-й стрелковой дивизии, расквартированной [18] в Северной Карелии и Заполярье, мне же довелось командовать там полком. Однако вскоре Фролов уехал добровольцем в Испанию, участвовал там в боях.
Валерьян Александрович встретил меня приветливо. Я не видел его уже несколько лет, однако не нашел в нем особых перемен, разве что пополнел да волосы стали реже. Он по-прежнему подергивал головой и плечом (давала себя знать контузия, полученная в бою с белополяками в 1920 году) и почти непрерывно курил или просто сосал незажженную трубку с длинным мундштуком. В ящике его стола хранилась целая коллекция трубок, с которой он никогда не расставался.
Фролов всегда производил на меня очень хорошее впечатление. С подчиненными он был сдержан и вежлив, очень внимательно и заботливо относился к людям. Неторопливый, осмотрительный, он никогда не пренебрегал мнением младших по должности.
Пригласив меня пообедать с ним и членом Военного совета дивизионным комиссаром А. И. Крюковым, Фролов подробно расспросил о положении под Ленинградом и в Прибалтике. Командующий сказал мне, что я назначаюсь командиром 52-й стрелковой дивизии, перед которой стоит задача удержать рубеж на реке Большая Лица и не пропустить врага к Мурманску и Полярному.
От командующего, а затем от других работников армейского штаба я узнал подробности первых боев на мурманском и Кандалакшском направлениях.
За несколько дней до вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз обстановка в полосе 14-й армии стала весьма напряженной. По данным разведки Северного флота, в портах Северной Норвегии усилилась выгрузка немецких войск и боевой техники. Самолеты с фашистской свастикой бесцеремонно залетали в глубь нашей территории.
Участники полевой поездки, которая проводилась в это время на Кандалакшском направлении командующим Ленинградским военным округом генерал-лейтенантом М. М. Поповым, неоднократно наблюдали полеты фашистских разведчиков. После продолжительных переговоров с Москвой Попов дал приказ обстреливать наглых нарушителей границы.
Немецкие и финские войска уже придвигались к нашей территории. Штаб армии узнал об этом с большим опозданием.
21 июня Фролов обратился в штаб округа за разрешением придвинуть к границе войска, но получил отказ. Было запрещено проводить какие-либо мероприятия, «могущие вызвать подозрение у финнов и спровоцировать их на войну».
Фролов оказался в чрезвычайно трудном положении. Противник готовился к нападению, а наши войска не разрешалось выдвигать для отпора. Все же командующий на свой страх и риск приказал перебросить некоторые части на угрожаемые направления. Подразделения приграничных гарнизонов начали занимать оборонительные рубежи, остальных предупредили: быть в готовности к немедленному выступлению. Совместно с железнодорожной и портовой администрацией штаб армии составил план переброски войск.
Днем 22 июня 14-я армия получила наконец приказ занять оборонительные рубежи на границе. От Кандалакши на запад двинулись 104-я стрелковая и 1-я танковая дивизии, а к Мурманску по железной дороге — 52-я.
Прошло несколько дней. В Прибалтике, Белоруссии, на Украине разгорелись жестокие бои, а в Заполярье еще было тихо. Но всем было ясно, что эта тишина предвещает близкую бурю. К границе с обеих сторон подтягивались войска. В штабе 14-й армии, естественно, возникало много вопросов, требовавших разъяснения и согласования с округом. А штаб округа отвечал зачастую с опозданием или же давал противоречивые указания.
Было б неправильно возлагать всю вину на штаб округа. Скованный существовавшей тогда строгой централизацией [20] в оперативных вопросах, он механически передавал указания, которые получал из центра в ответ на свои запросы.
Есть в Заполярье неприметная речка Титовка. От наших равнинных рек ее отличают каменистые перекаты, пороги, водопады. В июле 1941 года название этой речки было у всех на устах. На Севере Титовка первой приняла на себя удар вражеских войск.
Она вытекает из озера Лайя и впадает в западную часть Мотовского залива Баренцева моря. Вдоль берега, постепенно отклоняясь к западу, проходила наша государственная граница. Между границей и речкой располагался титовский оборонительный рубеж. Впрочем, никаких мощных укреплений здесь не было, если не считать шести недостроенных и невооруженных дотов близ озера Куосме-ярви.
Сюда к вечеру 21 июня 1941 года выдвинулся по приказу командарма Фролова 95-й стрелковый полк 14-й дивизии. На западном берегу реки по обе стороны Южного моста заняли позиции два артиллерийских дивизиона 241-го артполка. Через пять дней в устье реки, где находилась пристань, выгрузился и занял предназначенные ему позиции еще один дивизион, принадлежавший уже 158-му артполку 52-й стрелковой дивизии, которая также начала выдвижение к границе.
В деревне Титовка расположилась оперативная группа штаба 14-й стрелковой дивизии во главе с комдивом генерал-майором А. А. Журбой.
Местность перед Титовкой удобна для обороны: непрерывной грядой тянутся невысокие полярные горы, в лощинах — озера и болота. Но какой бы выгодной ни была местность, без войск не обойдешься. А их оказалось мало. Один стрелковый полк, не укомплектованный и наполовину до штатов военного времени, оборонял участок в тридцать километров — от губы Малая Волоковая Баренцева моря до озера Куосме-ярви. Еще пять километров до озера Лайя прикрывались лишь стрелковой ротой разведбатальона 14-й дивизии.
Два стрелковых батальона вытянулись в линию вдоль границы. Роты и взводы обосновались на отдельных высотах. Промежутки между ними порой были настолько [21] велики, что не простреливались пулеметным и винтовочным огнем. Третий батальон занял позиции во втором эшелоне, прикрывая деревню Титовка и пристань.
Нужно было отрыть окопы, ходы сообщений, построить блиндажи. В условиях Заполярья это стоит огромного труда. Лопаткой в камне окопов не выроешь. За пять дней успели соорудить одиночные окопчики для стрельбы с колена. А то и просто сложили стенки из камней. Кое-где поставили проволочные заборы. Посчастливилось тем, кому достались недостроенные доты. Они впоследствии оказались для противника крепким орешком.
В Заполярье воевать без дорог невозможно. И легкая двуколка не проедет через камни и расселины. Здесь может выручить только вьючный транспорт. А у нас его не было. Все надежды возлагались на единственную грунтовую дорогу в тылу оборонительного участка, которая проходила вдоль западного берега реки до пересекающей ее у устья дамбы. Хотя от дороги к линии фронта имелось три ответвления, большинство грузов на позиции доставлялось бойцами-носильщиками. От дамбы дорога разветвлялась: одна нитка вела к пристани в Титовской губе, другая — на полуостров Средний вдоль западного берега Мотовского залива.
Сухопутной дороги от Титовки в армейский тыл не было. 95-й полк снабжался морем. Выгрузка всего необходимого производилась на пристани близ деревни Титовка. Зенитного прикрытия пристань не имела, и авиация противника могла в любой момент дезорганизовать снабжение полка.
Незадолго до войны приступили к постройке дороги от Титовки к реке Большая Лица. Но успели соорудить только Южный мост и всего три километра пути.
Справедливости ради надо сказать, что на финской стороне дорог вблизи границы вообще не было, кроме тропы, которая тянулась от Петсамо к Баренцеву морю. Это немного облегчало наше положение: противник вынужден был тратить время и силы на строительство пути для снабжения своих войск, что не могло не отразиться на темпах его наступления.
Возможно, некоторым читателям все эти подробности покажутся скучными, но без них было бы трудно уяснить, в какой сложной обстановке вступил в бой с противником 95-й стрелковый полк. [22] Как уже было сказано, части 52-й стрелковой дивизии также подтягивались к пограничному рубежу. Переправившись через Кольский залив, они двинулись по Мишуковской дороге на запад. Вечером 26 июня отправились в поход 112-й стрелковый и 158-й артиллерийский полки, еще через день утром — 58-й стрелковый и 208-й гаубичный. Двигались они не так быстро, как хотелось бы. Фашистская авиация, базировавшаяся на норвежских аэродромах, почти непрерывно бомбила суда и колонны на марше. Полки понесли некоторые потери.
Погрузка на суда, переход морем (прибавьте к этому неподготовленность морского транспорта к подобным перевозкам), выгрузка, пеший переход по единственной дороге — какой сложный путь! Как не вспомнить, что штаб армии еще в мирное время настойчиво добивался постройки моста через реку Тулома у городка Кола. Это обеспечило бы сквозное сухопутное сообщение от Мурманска до границы. Но мост так и не был построен.
Как пламя по бикфордову шнуру, война неумолимо приближалась к Заполярью.
Утром 27 июня в штаб генерала Журбы позвонил комбат с левого фланга титовского рубежа. Он доложил, что показались войска противника, которые подходят с северозапада и занимают исходное положение на самой границе.
Журба позвонил в штаб армии и попросил разрешения открыть артиллерийский огонь.
— Не торопитесь, — ответил Мурманск, — не надо прежде времени обнаруживать нашу артиллерийскую группировку.
28 июня противник продолжал придвигаться к границе. Вечером опустился туман, но наши наблюдатели всю ночь слышали голоса, ржание коней, лязг металла. В три часа утра враг открыл по нашим подразделениям ружейный и пулеметный огонь. Завязалась перестрелка. Вскоре ударила артиллерия противника. Заговорили и советские пушки. Наши артдивизионы сосредоточили огонь по скоплениям вражеских войск. Как показали захваченные через несколько часов пленные, удары советских артиллеристов нанесли фашистам большие потери.
Затишье на Титовке кончилось. Хотя над рекой стоял густой белесый туман, бой разгорался все сильнее. В штабе Журбы почти непрерывно гудели телефоны. Командир разведбата сообщил, что на левом фланге севернее озера Лайя подразделения 138-го полка 3-й горноегерской дивизии начали переправу через Титовку.
Часов в восемь утра, когда туман почти рассеялся, над полем боя появилась фашистская авиация. Самолеты с желтыми крестами на крыльях непрерывно бомбили и штурмовали нашу пехоту и особенно артиллерию. Дорога, мост и дамба также подвергались настойчивым атакам с воздуха. Телефонная связь с левым флангом была прервана, вышла из строя и радиосвязь.
Телефонная линия, связывающая штаб с правым флангом, пока действовала. В десять часов оттуда поступило донесение комбата: рота, расположенная на западном склоне хребта Муста-Тунтури, вступила в бой.
А левый фланг молчал. Тогда Журба принял решение выяснить обстановку на месте. Он приказал командиру 95-го полка майору С. И. Чернову руководить боем, а сам вместе с командующим артиллерией дивизии и адъютантом сел. в легковую машину и отправился на левый фланг. В пути, видя, что авиация противника почти непрерывно бомбит Южный мост, он приказал командирам двух артдивизионов, которые находились здесь, перейти, пока цел мост, на восточный берег реки.
После этого никто уже не видел генерала Журбу. На КП полка вернулся только шофер. Он доложил, что машина разбита бомбой возле Южного моста и все пассажиры погибли. Позднее стало известно, что кто-то видел генерала с группой красноармейцев у какого-то озера, — они вели бой. Один наш боец, бежавший на другой день из плена, сказал, что видел у немцев генеральскую шинель, принесенную с поля боя.
В командование дивизией вступил полковой комиссар А. И. Волков.
Наступил вечер. Обстановка на фронте представлялась штабу дивизии в таком виде. Правофланговый батальон после неравного боя с тремя батальонами 136-го полка 2-й немецкой горнострелковой дивизии отошел на полтора-два километра и сейчас держит рубеж от центра горы Муста-Тунтури и южнее. Второй батальон весь день сражался с 137-м полком той же вражеской дивизии, усиленным танками и огнеметами. О результатах боя сведений нет. Противник, видимо, уже захватил Южный мост. Судьба нашего разведбата, на который наступали части 3-й горноегерской дивизии, также неизвестна. По всей видимости, он обойден с юга и находится в окружении.
Эта обстановка и была доложена командарму. Да он и сам уже убедился, что на титовскую позицию, занятую одним нашим стрелковым полком, наступают две немецкие дивизии. На левом фланге враг уже обошел оборонительный рубеж. В этих условиях, когда гитлеровцы имели большой численный перевес и, располагая вьючным транспортом и горной артиллерией, обладали свободой маневра по бездорожью, дальнейшее сопротивление 95-го полка могло привести к его полному окружению и разгрому. Командарм приказал отвести полк к реке Лица. Взорвав дамбу в устье Титовки, пехотинцы с лошадьми в поводу, без дорог, подвергаясь непрерывным атакам с воздуха, к ночи 1 июля вышли к деревне Большая Лица, южнее которой уже начали занимать оборону батальоны 52-й дивизии.
Автомобильный транспорт 14-й дивизии, один артдивизион и часть конного обоза, направленные на полуостров Средний, выйти туда не смогли — дорога была перерезана егерями. Пришлось всю технику и обоз уничтожить.
Два артиллерийских дивизиона, занимавшие позиции позади Южного моста, с огромным трудом отходили по бездорожью. Под ударами вражеской авиации поврежденные пушки пришлось бросить. Только артиллеристы 241-го артполка сумели вывезти на тракторах пять гаубиц.
В мемуарах адмирала А. Г. Головко «Вместе с флотом» говорится, что 95-й полк неорганизованно откатился до самого Кольского залива. Это верно лишь в отношении второго батальо