«Шероховатая форма — это, судя по всему, элемент отрицания действительности, а вместе с ней и достижений культуры. Тему эту пусть исследуют социологи: это им предстоит найти причины тотальной фрустрации нашей молодежи» — говорилось в 1980 году в телевизионной передаче, посвященной группе Kryzys. Коммунистическая Польша стала для музыки бунтарей исключительно благодатной почвой. Истоки польского панка прослеживаются как в галереях современного искусства, так и в домах культуры провинциальных городков.
Началось все якобы с Валека Дзедзея (Леслав Даницкий). На самом деле он был скорее варшавским ответом Бобу Дилану, но в названии его эфемерной группы присутствовало словосочетание «punk band». В текстах же прослеживался панковский бунт как против официальной реальности, так и против оппозиции. В песне «Я не то, что ты» Даницкий пел: «Я не маленький,/Я не умный,/Я не глупый,/Я не в ZMS,/Я не в KOR,/Я не в партии,/Я, мать вашу, ничто».
Дзендзей также выступал с группами Złoty Cielec и Światowy Ząb — тоже недолго просуществовавшими коллективами, основанными перформером Анджеем Зузаком. Он играл в подземных переходах и вместе с пост-хиппи обитал в сквоте — заброшенном доме, предназначенном на снос. Со своим панк-ансамблем он сыграл два концерта в знаменитом варшавском клубе «Hybrydy», после чего, весной 1978 года, уехал в Западный Берлин. Это произошло еще до того, как в Польше официально началось панк-движение.
Вначале были газетные заметки. Лех Янерка, будущий вокалист группы Klaus Mitffoch, написал песню «Muł pancerny» («Броневой мул») в армии, после того как прочитал статью о группе Sex Pistols. Композиций этого коллектива Янерка никогда не слышал, но попытался себе представить, как такая агрессивная музыка могла бы звучать. Лидер группы Kryzys Роберт Брылевский, в свою очередь, о панк-роке узнал из газеты «Życie Warszawy»:
|
|
Это движение в Польше начиналось слегка по-простецки. Помню, как мне попалась статья из издания «Życie Warszawy», там были какие-то страшные бредни о западном панк-роке. В то же время там было и несколько правдивых фактов, которые показались мне любопытными. Например, там было написано, что панк-композиции очень короткие и ритмичные, а тексты — агрессивные. Это мне понравилось. Я очень хотел играть, но группы типа Yes, в которых парни в бесформенных балахонах с блестками в свете прожекторов пели о пурпурных батареях на алых небесах, меня раздражали. Так что я очень хотел познакомиться с этой новой музыкой, простой, без всяких там метафор. Я тогда учился в старшей школе и в конце концов мне удалось найти какие-то диски. Однажды мы с одноклассником оделись так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что мы настоящие панки. Мы надели старые пиджаки, к которым прикололи множество булавой и лезвий. Глаза мы накрасили черным цветом — аж до самых бровей — и нагло пошли стоять под дверью клуба «Ротунда» в надежде встретить единомышленников. Через какой-то время вокруг нас начал вертеться какой-то товарищ в кожаной куртке, застегнутой по самую шею. «Наверняка из спецслужб», — решил я. И тут он вдруг к нам подходит, расстегивает эту куртяшку, а под ней у него галстук — весь в булавках! «Господа, я тоже», — говорит. —«Встречаемся в Болеке». Так все и началось. Тогда панковских курток и ирокезов еще не было, господствовала вседозволенность.
|
|
Были еще диски, полученные от вернувшихся из Англии родственников или купленные в портах у моряков, и песни, которые крутили по радио «Люксембург» или «Свободная Европа». Однажды группа подростков из городка Устшики-Дольне (будущая группа KSU) слушала заграничные радиостанции в ожидании хитов своих любимых Black Sabbath или Led Zeppelin. Вместо этого по радио пустили The Stranglers. Они «пришли в дикий восторг и не отходили от радиоприемника в надежде, что вскоре заиграет что-нибудь похожее», — вспоминал Эвгениуш «Сичка» Олеярчик.
Они написали в «Свободную Европу» письмо. Тетя одного из молодых людей захватила его с собой в Канаду и уже оттуда отправила в мюнхенскую редакцию. «Мы написали, что радиостанции Народной Польши не хотят игрывать панк-рок [...]. Кроме того, мы попросили уважаемую редакцию радиостанции пустить что-нибудь специально для слушателей из Бещад. Мы подписались наскоро выдуманными псевдонимами, на всякий случай женскими, хотя я до сих пор не знаю, зачем нам был нужен этот наивный камуфляж: кто еще мог написать в RWE письмо на тему панка?» — рассказывал лидер KSU Богдан «Богун» Августин.
В городе их уже знали. О британских панках они узнали из журнала, который привез из командировки отец одного из юношей. «Круто, — решили мы и вскоре выглядели похожим образом». Их восхищала стилистика (но не идеология) итальянских криминальных разборок из фильма «Площадь Сан-Бабила, 20 часов», в котором рассказывается о противоборстве неофашистов и коммунистов в Милане. Из этой смеси и родился агрессивный имидж группы: кожа, цепи, шапки почтальонов и железнодорожников. Для сравнения, в Варшаве в то время предпочитали разнообразие и экстравагантность: «Мы покупали довоенные блестящие костюмы, одевались в оранжевые комбинезоны коммунальных служб, красили волосы в разные цвета», — говорил в одном из интервью Томаш Липиньский из группы Tilt.
|
|
Немного позже «Свободная Европа» выпустила передачу, посвященную слушателям из Бещад. Целый час панка! Час, который молодежи принес много радости, а службам безопасности Кросненского воеводства — много работы. Представителям спецслужб не давала покою еще одна проблема: в городе рядом с надписью «ПАНК» начали появляться граффити с таинственной аббревиатурой «WRB», которую часто сопровождал украинский трезубец... Подозревали, что здесь замешаны антисоветские силы. А что такое это KSU? Вроде бы название происходит от локальных регистрационных номеров автомобилей, но некоторые расшифровывали эту аббревиатуру как «Комитет самостийной Украины». Была начата операция под кодовым словом «Бритва».
Одним из переломных моментов для варшавян стал концерт британской группы Raincoats 1 апреля 1978 года. Он был частью программы первого в Восточной и Центральной Европе фестиваля перфоманса «I am – International Artists Meeting», организованного Хенриком Гаевским. Роберт Брылевский рассказывал об этом событии в книге «Кризис в Вавилоне»:
Туда приехала одна артистка из мира панк-рока, знаменитая тем, что выставляла на публику свои тампоны. Они лежали в ящиках с подписями: «январь», «февраль»... Богема долго это обсуждала, а мы при случае узнали, что будет концерт. Raincoats произвели на нас огромное впечатление. [...] У нас тогда еще не было своей группы, но мы знали, что она появится. После выступления Raincoats мы уже были уверены в этом на все сто.
Год спустя в Доме культуры города Анина дебютирует группа Брылевского The Boors. На плакате сообщалось, что выступит также группы The Liars из Манчестера. На месте же оказалось, что на самом деле выступать будут местные музыканты (в том числе Казик Сташевский) с каверами британских коллективов. Несмотря на это, слушатели не разочаровались.
The Boors произвело на публику впечатление песней «I’m not a communist»: в 1979 году произнести со сцены такую декларацию было делом нешуточным. Вскоре после этого в группе произошли изменения: к ней присоединился студент польской филологии Мацей Гуральский, имевший доступ к новым английским дискам. Кроме ямайских и постпанковых мотивов, он привнес в группу интригующие тексты. Тексты были написаны по-польски, поэтому и название решено было изменить на польское: группа переименовалась в Kryzys («Кризис»). Во времена Герека это слово все чаще появлялось в прессе. Группа, в отличие от эстрады, пела о проблемах молодежи сегодня и сейчас. Наивные на первый взгляд композиции не были лишены литературного шарма. «Вместе с текстами о школе, девушках и скуке здесь появлялись литературные отсылки к Оскару Уайлду, Францу Кафке, Уильяму Голдингу и Библии», — писал о «Кризисе» Рафал Ксенжик.
«На первом месте была музыка, идеология имела меньшее значение. К тому же, идеология была неопределенной и казалась издевательством и провокацией. Сначала панк-рок был настолько разным, что и отзывы бывали прямо противоположные. В этом и была вся соль. Появилось что-то вроде демократической общины», — говорил Брылевский. В том же году появляется группа Fornit. Ее лидер, Павел «Кельнер» Розвадовский, в то время старшеклассник, рассказывал о своем музыкальном опыте: «Три аккорда — и вперед. Буря эмоций, полная экспрессия, тотальная отдача».
Мощную позицию в Варшаве занимала группа «Tilt». Музыканты были немного старше участников «Кризиса» и Fornit и уже были связаны с артистическим миром (менеджером группы был Петр Рыпсон, нынешний вице-директор Национального музея). Автором дадаистских текстов на английском языке был Яцек «Лютра» Ленартович (до этого выступавший в группе Deadlock). Их выступления отличались пластикой и визуальными эффектами. Один из первых концертов группы состоялся в театре «Студио», которым руководил Юзеф Шайна. В припадке то ли гнева, то ли ужаса, режиссер отключил им электричество.
Генезис названия Липиньский в интервью «Газете Выборчей» объяснял следующим образом:
В то время популярными были пинбол-автоматы, в которых использовались «лапки» — флипперы. Молодежь от скуки могла играть в пинбол часами. Когда флиппером размахивали слишком сильно, на автомате появлялась надпись «тилт», и он переставал работать. Тогда ты терял все очки. Мы хотели таким образом действовать на общество, «тилтовать» его.
О первом концерте группы писал Хенрик Гаевский:
После первого [...] концерта группы «Tilt» [...] я разговорился со знакомым музыкантом. «Ну и как, чувствуется энергия?» — спросил я, а он ответил: «Ну да, только сначала им стоило бы научиться хорошо играть». Увы, он не понимает, что играть плохо — сложнее. Чтобы играть хорошо, достаточно овладеть техникой, гаммами, аккордами: правила известны. Чтобы играть плохо, правилами пользоваться нельзя. Их следует создавать каждую секунду. Надо сказать публике, как это сделал Лютер [перкусист и автор текстов группы «Тилт» — прим. автора]: «Валите домой слушать диски». Музыканты «Тилта» [...] играют плохо, зато как хорошо!
Панковская пропаганда действовала через подпольные зины. Газетки служили интеграции, но имели и другие функции. Существовали информаторы, в которых говорилось о новинках и где публиковались новейшие сплетни. «Пост» Хенрика Гаевского объединял музыкальную альтернативу с миром искусства. Панк-музыканты там сравнивались с дадаистами и футуристами, а рядом с отчетами о концертах публиковались тексты об Энди Уорхоле или видео- и мейл-арте. Издание Лютера «Papier Białych Wulkanów» концентрировалась прежде всего на поэзии, словесных играх и коллажах. Стоит упомянуть и издания «Szmata», «Zjadacz Radia» (выпускаемое участниками группы Deadlock), «Turysta», а позже «Azotoxie» группы Dezerter.
Еще одним важным центром панка было польское Трехградье — Гданьск, Гдыня и Сопот. Пальма первенства достается здесь гданьскому коллективу Deadlock. Казик Сташевский в одном из интервью вспоминал: «Deadlock был, несомненно, уникальным явлением. Этот ансамбль мог концерт в клубе превратить чуть ли не в мистерию, хотя его участники с трудом добывали из инструментов звук». Группа начинала с классического рока, но со временем в композициях все заметнее становилось влияние регги. Сцена Трехградья сильно взаимодействовала со сценой варшавской: позже некоторые музыканты перешли из Deadlock’а в Tilt или Kryzys и наоборот.
Другие пионеры панка из Труймяста — это Gary Hell, PKS (расшифровка — «Punkrockowy Klub Sportowy», то есть «Спортивный клуб в стиле панк-рок»), Speedboats и Ściek. Во Владиславово играла группа Nocne Szczury («Ночные крысы») — первый панк-коллектив, сыгравший перед тысячами зрителей на фестивале в Яроцине. «На конкурс надо было выслать кассету. Нас приняли. Я думаю, по тому же принципу, что открывают новую бактерию. Как какое-то диво, диковинку», — говорил лидер группы Збигнев Конкол.
8 августа 1980 года в амфитеатре в Колобжеге — том самом, где проходит Фестиваль солдатской песни, — состоялся первый фестваль новой волны, организованный Анджеем «Амоком» Турчиновичем из группы Kanał. Концертные записи позже вошли на кассету «Polish New Wave». На одной стороне были записи «Тилта», студийные и с выступления в Колобжеге, на другой — в основном KSU, а также по одной композиции «Кризсиса», «Форнита», «Канала» и вроцлавской группы Poerocks. Кстати, с начала 80-х Вроцлав тоже попадает в число главных островков польского панка: появляются группы Zwłoki, Sheck ‘80 и Sedes, Klaus Mitffoch и играющий регги с панковскими нотками Miki Mousoleum.
KSU произвели фурор. Мирек Шатковский из Deadlock утверждал:
Они были круче всех. (...) Это был порыв бещадской силы и мощи. (...) Присутствовал и элемент соревнования. Мы были уверены, что финальный матч разыграется между нами и «Тилтом», в крайнем случае — «Кризисом». (...) А тут всех свели с ума KSU. (...) Они выглядели невероятно, как какие-то парни из Лонона.
В то время они исполняли прежде всего каверы английских композиций с польскими текстами. «Submission» Sex Pistols превратилась в «Ustrzyki», «California uber alles» Dead Kennedys — в «Miasto nocą» («Ночной город»). Под «Rock'n'Roll Swindle» Sex Pistols они пели песню о Чеславе Немене (хотя и не на этом концерте). К «Roadrunner» Modern Lovers текст закончить, видимо, не успели, потому что на записи на протяжении всей песни повторяются слова: «roadrunner, roadrunner, раз, два, три, четыре». Появилось предложение издать сплит с «Тилтом» в Лондоне, но лидер группы, Богун, после каникул собирался начать учебу в университете, поэтому юноши вернулись в Бещады. Их дебютный альбом выйдет только в 1988 году, когда из оригинального состава в группе останется только один человек. Мирек Шатковский:
Тяжело отказаться от карьеры, учебы, от возможности стать автотехником или поступить в университет, — ради рок-н-ролла. У нас было не так, как на Западе. [...] У нас это всегда было огромной неизвестностью, пропастью.
Для многих большим событием стал концерт группы Gary Hell, игравшей в стиле The Stooges. К сожалению, почти никаких записей не осталось. Как справедливо отметил Яцек «Понтон» Янковский из группы Kormorany, «когда-то не существовало императива документации».
Диски, на долгое время вошедшие в историю музыки, оставили после себя группы Kryzys и Deadlock, хотя появились эти пластинки не при самых удачных обстоятельствах. В Варшаву приехал французский панк-артист Марк Буле: он записал репетицию «Кризиса» и издал ее без согласия коллектива, a Deadlock уговорил на запись, когда группа уже практически не существовала, поскольку половина участников эмигрировала. Оба винила вышли под лозунгом «Solidarite avec le Rock Polonais»: не было и недели, чтобы за границей не писали о ситуации в Польше и о «Солидарности». Записи рекламировали как любопытную вещицу из-за железного занавеса: вышел сингл «Best perfumes of the revolution», на который, кроме Kryzys и Deadlockiem, вошли композиции китайской (хотя, судя по всему, основателем ее был Буле) группы Dragons, исполнявшей
«Anarchy in U.K» группы Sex Pistols в инструментальной аранжировке. Магия заграницы подействовала: об обоих коллективах заговорили в Польше, а «Кризис» даже упомянули по телевидению.
Группа Роберта Брылевского стала выступать перед широкой аудиторией. Большинство панк-коллективов существовало в то время за пределами официального рынка, поэтому на крупных мероприятиях им приходилось играть с вместе с представителями совсем других жанров. На записи, вошедшую в альбом «78-81» (концерт «Рок в Ополе»), Брылевский сообщает публике: «Мы — межзвездные уничтожители рока. Мы его уничтожаем. Рок мертв. Рок умер. Мы не играем рок». «Тильт», в свою очередь, отказывался от предложений отправиться на гастроли, которые каким-либо образом связали бы группу с шоу-бизнесом.
Пристанью для представителей новой волны стала Торунь. Благодаря аниматору Вальдемару Рудзецкому фестиваль, ранее проходивший в Колобжеге, перебрался именно сюда, в город Коперника. На фестивале играли: Brak из Лодзи, Opozycja (позже из нее выросли коллективы T.Love и Alternative) из Ченстоховы Nocne Szczury, Oddech Szczura, Atak Serca, Afront. Местную сцену представляли группы Republika, которая тогда еще не была коммерчески успешной, и Rejestracja, известная своими подпольными хитами.
Панковская чума распространялась и на остальную Польшу; особенно ускорился этот процесс во время военного положения. С одной стороны, новые коллективы становились все более политизированными. В варшавском Комплексе технических школ им. Польской рабочей партии образовалась группа SS-20, которой позже пришлось переименоваться в Dezerter. Первоначальная версия названия происходила от советских баллистических ракет средней дальности, которые предназначались для удара по западным столицам (все это, разумеется, держалось в строжайшем секрете).
С другой стороны, многие музыканты первой волны эмигрировали на запад, а их коллективы распались. На руинах «Тилта» и «Кризиса» образовалась Brygada Kryzys: ее легендарный дебютный альбом, вышедший в 1982 году, стал первым официально изданным в Польше панк-альбомом. В том же году на фестивале в Яроцине выступила новая группа Kontrola W (из города Здуньская-Воля), пробовавшая привить Польше ска, Corpus X (Щецин), WC (Wyidealizowana Ciemność, или «Идеализированная темнота») из города Мястко, торуньский поп-панк коллектив Bikini и уже упомянутые выше SS-20.
В самый разгар военного положения проходят первые панковские гастроли — «Rock Galicja ‘82». Это было турне варшавской троицы — групп Deuter, Dezerter и TZN Xennа — по городам Подкарпатья: Жешову, Кросно, Ясло и Саноку. Военное положение не помешало собрать тысячный зал: среди публики были даже солдаты из располагавшейся поблизости части, что, впрочем, не помешало «Кельнеру» из группы Deuter раздавать зрителям антимилитаристские листовки. Кроме того, на концерте можно было наблюдать визуальные эффекты авторства Роберта Брылевского. «Кельнер» вспоминает:
У Роберта были простые, но гениальные идеи, а еще — быстрый, сумасшедший монтаж. Например, он с экрана телевизора записывал визит Ярузельского к земледельцам и в подходящий момент прикладывал к экрану лезвие бритвы. В результате на пленке можно было увидеть Ярузельского, бегавшего по полю с лезвием Gilette.
Сам Роберт Брылевский в интервью Рафалу Ксенжику говорил:
Мне не очень нравится, когда из нас пытаются сделать жертв, мучеников цензуры. Это далеко от реалий той эпохи. Мы играли во времена, когда в партии и спецслужбах царил такой бардак, что они уже не могли с ним справиться. […] У меня просто волосы дыбом встают, когда я слышу о якобы мученичестве музыкантов тех лет. Даже во время военного положения, несмотря на все травмы, мы отлично развлекались.