Он – поэт. Прежде всего. Почему прежде? А что еще? Что кроме? И нужно ли что-то еще для того, чтобы отдать ему дань уважения? В России, как известно, поэт всегда больше, чем поэт. Наделенный недюжинным талантом настоящий поэт в России просто обречен на эти «кроме» и «еще».
А еще он прозаик, переводчик, издатель, общественный деятель, педагог, наставник, собиратель, путник, садовод, надежный семьянин.
Корни его родословного древа уходят куда-то в Запорожскую Сечь. А на свет он появился «прямо на ворохе соломы под васильковым украинским небом» на Полтавщине 25 августа 1935 г. Его малая родина – хутор Шаймаково, которого давно уже нет: снесли в голодную пору, а землю, на которой он стоял, распахали. Закавыченные слова цитируются по его автобиографии, опубликованной в книге «Почетные граждане города Миасса», где Николай Година – один из героев. И невозможно уйти от соблазна процитировать еще один фрагмент из его повествования о своей жизни: «Хорог, Миргород, Диканька, Сорочинцы… Знаменитые гоголевские места были привычными для моих родителей, привозивших оттуда по праздникам гостинцы, как сегодня для меня Миасс, Златоуст, Чебаркуль. Память четырехлетнего мало что сохранила. Какие-то отдельные картинки, низкая хата под очеретом, вишневые заросли…».
Отец, Иван Кузьмич, – сын кузнеца, из середняков, мать, Надежда Ивановна, – из бедняцкой семьи, в подростковую пору отданная в люди, грамоты вовсе не знала. Лиха родители хлебнули вдосталь. Отец собирал на свою арбу трупы: на Полтавщине свирепствовал голод. После ликвидации Шаймакова его жители разъехались по стране в поисках лучшей доли. Ивана Кузьмича судьба в конце 1939 г. забросила за уральские горы, в Челябинскую область, в Октябрьский район, в село Чудиново. Так малец Коля обрел вторую малую родину, вдохновляющую силу которой он постигал в ребячьих играх со сверстниками, в прогулках по окрестным лесам, в работе на колхозном поле (возил волокуши, собирал колоски). Родным для него стал и русский язык. Тогда-то и подхватил он прекрасный вирус – неодолимую тягу к писанию. «Поэзия – это болезнь», – говорит он сейчас, превосходно осознавая, как возвышенна эта хвороба. Ее симптомы проявились в школе. В стенгазете появилась первая поэтическая публикация – «Елка». Писал еще басни, пьесы, дерзнул поднять перо и на роман. Проблемы материального обеспечения творческого процесса не было: чернила делал сам из сажи или свекольного сока, а первая награда за писательский труд – двенадцатистраничная тетрадь – на какое-то время решила бумажный вопрос.
Выпала на его долю и безотцовщина: Ивана Кузьмича призвали, и домой он вернулся лишь после победы, в 1945 г. Маленький Коля писал письма от имени всей семьи в далекую Архангельскую область, где отец сторожил какие-то склады. Много-много лет спустя Николай Иванович расскажет о своем детстве в повести «Царенок». «Украина во мне умерла, Октябрьский район больше помнится», – признается он. В знак ли благодарности за прошлое или в утешение себе направил недавно он в Чудиново полтысячи личных книг из своей библиотеки. А она у него уникальная. Больше половины – стихи. Есть и раритеты весьма почтенного возраста. Сборники, антологии, журналы… Любовь к книгам он считает еще одной своей болезнью.
Чудиновская жизнь его завершилась поступлением в Коркинский геологический техникум, после окончания которого в 1955 г. он по распределению попал в Каракумы. Несколько месяцев проработал начальником смены на серном руднике «Дарваза», после чего раньше срока, «добровольцем» ушел в армию. Служил на Балтике, «ловил» подводные мины, оставшиеся от прошедших войн. Море, если судить по темам его творчества, наложило на его привязанности не такой сильный отпечаток, как, скажем, лес, но окончательно определило главное направление его жизни: он стал появляться в литературном объединении при «Кронштадской правде». В этой газете и состоялась его первая поэтическая публикация – стихотворение «Новичок», отмеченное как творческая удача Всеволодом Азаровым в журнале «Советский воин». Это была первая серьезная похвала в его адрес – потом их будет множество в изданиях различного свойства и ранга, дарить их будут именитые критики и поэты, общий вывод из которых один – признание таланта состоялось, он неоспорим.
Демобилизовался и приехал в Миасс Година в 1959 г. Тринадцать лет проработал в забое Березовского карьера на экскаваторе – грузил в думпкары известняк. В самом начале своего миасского бытования пришел в городское литературное объединение «Ильменит» и вскоре стал его гордостью, а в 1967 г. – главным человеком в нем, т. е. руководителем (оставался им до весны 2009 г.). Сумел наставить на путь подлинно художественного творчества не одного из своих подопечных…
Собственная его дорога в литературе шла по восходящей. В 1966 г. Николай Иванович стал участником Кемеровского зонального совещания молодых писателей. Рукопись его была рекомендована к печати, и в следующем году поэтический сборник «Белое, синее» вышел вЮжно-Уральском книжном издательстве. На этом совещании состоялось много значащее для него знакомство с Виктором Астафьевым, со временем переросшее в дружбу. В двухтомник Ю. Ростовцева «Страницы из жизни Виктора Астафьева» (Москва, 2007) вошла переписка именитого писателя с Николаем Годиной.
«Белое, синее» высоко оценил известный поэт, друг Сергея Есенина Василий Казин, в своем отзыве он назвал Годину настоящим поэтом с творческими перспективами и рекомендовал его в Союз писателей СССР. На пятом Всероссийском совещании молодых писателей в Москве в 1969 г. о нем с похвалой отзывались руководители семинаров: В. Соколов, Ю. Левитанский, Е. Долматовский, И. Фоняков. Многочисленные поездки по стране и области по путевкам Бюро пропаганды художественной литературы, вояжи за границу, публикации в журналах и альманахах «День поэзии», «Поэзия», «Урал», «Новый мир», «Нева», «Волга», «Сибирские огни» сделали имя миасского поэта популярным. На Челябинской телестудии режиссер Р. Эйленкриг снял фильм «Никакая нам не знаменитость». Л. Л. Оболенский назвал Годину Дебюсси в поэзии. В 1968 г. Година стал вторым, после Б. Ручьева, лауреатом областной комсомольской премии «Орленок». Его стихами заинтересовались в Гарвардском университете и Библиотеке конгресса США.
В 1987 г. Николая Ивановича избрали руководителем Челябинской областной организации Союза писателей СССР (с 1991 г. – Союз писателей России). На этом посту он проработал 11 лет. 1987–1998 гг. – смутное, бурное время для пишущего народа. Низвергались кумиры, осмеивались ранее незыблемые каноны. Становились агрессивными графоманы, лжедемократическими лозунгами прикрывающие свои притязания на признание. Повсюду утверждал свою диктатуру всесильный властитель – рубль. Издатели отвыкли платить гонорары, невесть откуда появились претенденты на писательский дом: как же, в самом центре города, на первом этаже несколько комнат занимают никчемные, т. е. влачащие нищенское существование, умеющие только пером водить людишки. Нельзя взять силой – можно подкупить. И приходили с посулами, головокружительными приношениями – только откажись от помещения… Для того, чтобы рукопись превратилась в книгу, уже не требовались положительные рецензии знатоков – нашелся бы тугой карман, в просторечии «спонсор». Ликвидировано Бюро пропаганды художественной литературы, ушел в небытие литфонд. Некогда читаемый и почитаемый профессиональный писатель был обречен на жизнь, которую точнее можно было бы назвать выживанием. Главным стал простой закон: хотите быть – зарабатывайте.
И тогда Н. И. Година ушел в коммерцию. При писательской организации появился «Автограф». Издательство. Оказалось, писать книги проще, чем выпускать их в свет. Надо дело поставить так, чтобы оно приносило прибыль, было беспроигрышным в коммерческом смысле. Поэтому был сделан шаг в сторону от художественной литературы. 5 выпусков лечебника (помощь в составлении оказывал свой человек, прозаик по призванию, врач по образованию и редактор по должности Владимир Курносенко), «Календарь садовода», «Домашнее консервирование овощей и грибов», «На зорьке» (хитрости рыболова), «100 советов хозяйке дома». Конечно, художественное начало в проекте не было совсем уж попрано: для души издали «Приключения Тото и ее друзей» П. Уайта (1992), «Сказку полную о славном, сильном, храбром и непобедимом витязе Бове-Королевиче и о прекрасной супруге его королевне Дружневне» (1993), но и в этой части была заложена доля практицизма: названия не затерты, спрос гарантирован. В конкурентных баталиях того времени «Автограф» не преуспел, его пришлось закрыть с потерями, но и сегодня Николай Иванович гордится тем, что на «автографские» прибыли удалось издать книги молодых авторов Ивана Андрощука и Татьяны Тайгановой.
Уход с поста секретаря Челябинского отделения Союза писателей хоть и был болезненным, трагедией не обернулся. В каком-то смысле даже напротив – оставалось больше времени на личное творчество. Година – постоянный участник Астафьевских чтений (в 1996–2000 гг. – «Литературные встречи в русской провинции»), побывал на Международном конгрессе поэтов в Санкт-Петербурге (1999), читал стихи в Таврическом дворце вместе с Б. Ахмадуллиной, Б. Горбовским, А. Кушнером, получал престижные всероссийские литературные премии, выпускал новые поэтические и прозаические сборники. Ему присвоили звания заслуженного работника культуры Российской Федерации, почетного гражданина г. Миасса и наградили почетным знаком «За заслуги перед Челябинской областью». И, наконец, его имя появилось в энциклопедии «Лучшие люди России».
Название одной из книг Николая Ивановича – «Сарайлич из Сараева: стихи, письма» – выводит разговор о его поэзии на международный уровень. ИзетСарайлич, известный югославский поэт, подчеркивает: Николай Година – лучший переводчик его стихов, лучший российский верлибрист. Верлибром, то есть свободным стихом, Година стал писать чуть ли не первым на Урале, в пору, когда эта система стихосложения была практически под запретом, хотя традиции русского верлибра были заложены еще в «Слове о полку Игореве» и в русских былинах.
В чем своеобразие, секрет, магия поэзии и прозы Николая Годины? В нестандартности мышления, может быть, в новаторстве, граничащем с безрассудством, или все же в отношении к жизни, к людям, к Родине, в беспредельной искренности и открытости. Скорее – во втором. «Любовь к земле, обостренное видение окружающего, взаимоотношения человека с природой стали доминирующими в моей лирике». И с этим утверждением автора трудно не согласиться.
Социальная лирика – так он определяет характер своего творчества сегодня.
«Ищу в стихах не столько информацию, сколько мысль, образ, метафору, удачное сравнение, парадокс. Стихи – это мысль, изложенная с помощью ритма, мелодии». В бездарных стихах, по его мнению, мысль оголена, поэтому она проскальзывает мимо сердца.
А вот парадокс – это сила. Парадокс заложен уже в названиях его сборников. «Дерево любви», «Неожиданность души», «Музыка легкого поведения», «Страна деревьев», «Поцелуй меня с разбегу», «Стеклянная женщина», «Венера Миасская», «Запевалов против Запивалова», «Графоман». «Читатель – мой союзник. Я хочу, чтобы он думал. Я должен спровоцировать его на мысль, но так, чтобы он думал по-своему, а не слепо следовал за поэтом».
Кстати, стремление к такой благородной провокации легко прослеживается в любом из его прозаических опытов.
Вот названия (по первой строке) стихотворений, взятых наугад из его поэтического сборника «Живые глаголы»: «Сам себя собирал я по строчке», «Твердо стану на путь исправления», «На одноклеточном уровне», «Гипотенуза лампой через пузо», «Повалили Сталина и сели». По убеждению Годины, успех стиха определяет магия первой строки. Она должна заманить читателя, взять его в плен, разбудить его мысль. И в каждой начальной строке у него есть парадокс.
Манера провокации читателя в полной мере диктует ему прозу. Почти на каждой фразе читатель останавливается то в недоумении, то в восхищении, в конечном итоге это замедление и есть время для осмысления прочитанного, проникновения в глубину. А глубина его прозы несомненна. Если искать параллели в мировой литературе, то непременно приходишь к «Характерам» Феофраста, древнегреческого писателя и философа, ученика и последователя Аристотеля.
Однако, в какие бы дали ни уходили традиции, Н. И. Година по всем измерениям его творчества сверхсовременен, он в авангарде российской литературы, значимость его наследия еще ждет искреннего и доброжелательного осмысления.