эвакуации на «большую землю». (воспоминания бывшего комиссара 7-го отр 4-й бриг Южн соединение Палажченко А.С.)
Наступила зима 1941 года. Условия борьбы с врагом ужесточались, фашисты всеми способами пытались уничтожить партизан, с этой целью, они сожгли все лесные дома (лесничества), собираясь задушить партизанское движение холодом и голодом. С этой целью при активной помощи предателей, разграбили продбазы. По всему лесу разгорались бои партизан с карателями и облавами, организованными фашистскими отрядами. С самого начала оккупации основной части Крыма, такие бои разгорались начиная с 3 ноября и продолжались весь период оккупации. По всему лесному массиву Крыма, уже в первых боях погибли командир Бахчисарайского партизанского отряда Сизов, командир Зуйского Литвиненко.
Разгром баз: чтобы не быть голословным, приведу в пример полного разгрома немецкой механизированной роты 12-ю партизанами 14 ноября 1941 года, в урочище Мордвиново. В этот день я, с группой разведчиков в составе 6-ти человек: Гордиенко, Александр Кирюшкин, Яков Лагутин, Александр Махнев, Аверьянов Дмитрий и я, отправились в разведку по Бахчисарайскому району, по пути следования встретились с разведгруппой из центрального штаба, которой командовал лейтенант Федор Федоренко, в составе 6-ти человек. Встреча наших групп состоялась на вершине горы, внизу перед нами, открылась удивительная картина, вокруг нашей базы (скиры), разместилось около 100 подвод националистов из деревень Коуш и Бия-Салы, которые грузили наше продовольствие на подводы и увозили в сторону Верхоречья (авт. Бия-Салы), охраняемые ротой немецких солдат. Тут же, нами было отмечено, что рота хорошо вооружена: 3 пушки, 3 станковых пулемета, и посты с автоматами и карабинами, все это приведено в готовность мгновенного боя. Навязывать в такой обстановке противнику бой, силами 12-ти человек, было нелепо, тем более что наше вооружение состояло из: 2-х автоматов ППД, 1-го полуавтомата СВТ и 9-ти винтовок и гранат. Посоветовавшись с Федоренко, мы решили напасть на них, когда они будут спокойно уходить по узкой лесной дороге на своих машинах. Мы отлично понимали, что продовольствие нам не вернуть, но было жгучее желание отплатить за этот грабеж и заставить врага заплатить как можно дороже за подобное разорение. Дождавшись, когда немцы спокойно погрузились на грузовики, уложили свое оружие, мы опередили их и сделали засаду по течению реки «Марта», в самом её узком месте. Распределив каждому его обязанности, мы залегли и замерли в ожидании, мысленно подготовив такую точку обстрела, чтобы под ней оказались все три машины. Наша основная сила была в молниеносности нападения, в противном случае, мы теряли инициативу. Наш удар должен был сбить первую машину и перегородить ею путь для остальных, сделав ее как бы запором, и после массированного, одновременного огня, нам удалось выполнить поставленную перед группой задачу.
Вызвав панику среди немецких солдат, мы сами того не понимая, взяли себе как бы в союзники эхо, которое множило наши силы, превращая нас в могучую большую группу, чем до смерти напугали фрицев. И не давая им опомниться, с криками-Ура! - Мы поднялись и забросали их гранатами.
В итоге, более 30 человек были убиты, остальные разбежались по кустам, оставив нам грузовики и оружие. Наши потери были один раненый-которым оказался Махнев Александр. По счастливой случайности он получил ранение в полость живота карабинным выстрелом, тем не менее через неделю оказался здоров, так как пуля, прошла не задев кишечник и не повредив ему полости. Таким образом, наша акция «прошла» без потерь. Машины, нами были сожжены, пушки подорваны ими-же боеприпасами, остальное оружие, погрузив на самих себя, унесли в отряд. Более того, возвращались в отряд не 12 человек, а 13 так как во время акции освободили нашего-же партизана, который находился у немцев в машине связанный и брошенный в кузове. Именно наша акция впоследствии явилась причиной, по которой немцы никогда более впредь, не отправлялись вглубь леса, без того, чтобы не послать вперед отряд националистов в качестве пробного камня. Таким образом, по законам партизанской войны, мы пополнили свое боевое оружие, путем отнятия его в бою у врага. Да и впредь, оружие в отрядах пополнялось за счет боя, так что немцы сами являлись поставщиками оружия против самих себя.
СОЖЖЕНИЕ ДЕРЕВНИ ЧАИР:
Развернувшаяся партизанская война на крымском полуострове, таким образом, представляла большую опасность для врага, в связи с этим, немцами стали применяться самые суровые меры с населением, поддерживающим связь с партизанами. Ярким примером жестокой расправы с населением является сожжение рабочего поселка «Чаир» (авт. С. Шахты). В конце 1941 года немцами было установлено, что рабочие поселка держат связь и оказывают помощь партизанам, сведения были получены по доносу старосты Литвинова. На поселок было «брошено» более полка механизированной пехоты с националистами. Чаир был окружен 2-мя кольцами пехоты, все население согнали на колхозную площадь. Разгромлено было все: мебель, нехитрая утварь, а дома, облив керосином подожжены. Тех, кто был болен и не смог выйти из дома, были сожжены вместе с ними. Таким образом погиб и офицер Красной Армии, которого прятала на чердаке семья шахтера.
3-й район госзаповедника и лесхоза, прилегающего к нему, находился в створе Симферополь-ст. Альма-Симферополь командиром был Северский Георгий Леонидович, комиссаром-Никаноров Василий Иванович. Никаноров был особенный человек, любимец отрядов, вызывающий большое уважение у партизан и их любовь. Человек, прошедший в прошлом суровую школу жизни будучи секретарем обкома комсомола в 1938 году, он был репрессирован и прошел весь тяжелый путь, многих кто по доносу был оклеветан а впоследствии восстановлен в рядах партии, не оставив в сердце ни обиды, ни горечи, оставаясь истинным партийцем и патриотом Родины. Никаноров казался вездесущим: его в лесу можно было видеть везде и сразу, встретить в самых трудных местах, в любой день и ночь в отрядах района.
4-й район-куда входили Ялтинский, Алуштинский, Бахчисарайский Акмечетский отряды, командиром там был Бортников. 5-й район-лесные массивы Севастополя-командир Красников. Весь состав партизанских отрядов, к сожалению, не был готов к боевой деятельности в условиях горнолесной жизни. Поэтому, с первых дней отряды размещались на склонах гор и лесного массива, рыли землянки, размещались в них, но так как практические действия и меры применяемые фашистами в борьбе с партизанами, не давали возможности долгое время жить стационарно да почвы склонов гор были щебеночно-каменистыми, составляющие пласты по склону местности и постоянно влага проникала через пласты, постоянная сырость не давала возможности применять именно этот прием для жилища, нам пришлось отказаться от него в нашей практике и прибегнуть к другому, более простому и удобному. Партизаны перешли на сооружение шалашей, которые и стали нашим жилищем, а также защитой от снега, дождя и холода. Позже, когда сбрасывали парашюты с воздуха, мы стали использовать парашютный шелк для кровли шалашей, натянув его и превратив в быстро разбираемую палатку, правда были и неудобства в таком импровизированном жилье, он спасал от холода, дождя, но был пожароопасным. Так что в нашем Евпаторийском отряде использованы были в основном шалаши. После сожжения немцами помещений матчасти на Камышлах, отряд перешел на так называемые кочевые условия жизни. Сначала разместились под горой Мулга, затем переселились на склоны той же горы, но с другой стороны. А потом выбрали себе очень удобное место в средней части реки Пискура. На этом удобном небольшом склоне, отряд простоял более 4-х месяцев, что в партизанской практике было редким случаем. Это был март 1942 год. В этот период времени командиром отряда был Ермаков Даниил Филиппович, комиссар Семернев. Даниил Филиппович был жизнерадостным и веселым человеком. Позднее, когда в лагере начался голодный период, он почти полностью отдавал свою пайку, оставляя себе, самые крохи. А уходя на задание, оставлял все свое пропитание оставшимся. С января-февраля 1942 года, как я уже «говорил», началось очень тяжелое положение с продовольствием в партизанских отрядах. Начались голод, болезни, тяжелее стала борьба с холодом, повысилась смертность. Наш отряд, до февраля имел некоторый скудный запас продовольствия, сохраненный в ямах, сосредоточенных по лесу. Но оставшиеся запасы, было необходимо разделить между другими отрядами оказавшихся в бедственном положении, особенно тяжелое положение сложилось в Симферопольском отряде, по численности один из самых больших, которым командовал Макаров Павел Васильевич, бывший участник партизанского движения в Крыму в период гражданской войны, адъютант Май-Маевского. Именно из этого отряда в наш, были переданы ослабевшие и раненные люди. В основном военнослужащие из отступающих войск и влившихся в партизанские отряды. Лучшее продовольственное состояние отряда и утаивание небольшого количества продовольствия от командования района, привела к тому, что Калашников Иван Андреевич, командир отряда и комиссар Фортушный Никита Саввич, были отстранены от занимаемых должностей и переведены в другие отряды бойцами, а командиром назначен был Ермаков Даниил Филиппович. В Евпаторийском отряде до 50% устоявшего состава составляло бывшие военнослужащие, отступавшие с фронтов через леса, оставшихся в отрядах, для борьбы с оккупантами. Это в основном бойцы и командиры советской армии, мужественные люди, преданные Родине и не сломленные тяжелыми первыми годами войны.
Такими я помню: Гордиенко Николая, веселого товарища, общительного танцора отряда. Бывало, на отдыхе, он так отплясывал чечетку, что люди забывали на время и свой голод, и холод. А на лицах у многих при одном только его появлении, появлялась улыбка. В тоже время он был требовательным командиром, боевой группы отряда, трудно было понять, как в одном человеке уживалось это разудало веселье и эта строгость, к себе и людям. Решетило Иван, храбрый, абсолютно не знающий страха боец, он был выдумщик на разного рода вылазки, отчаянные и везучие.
Тищенко Федор: физически сильный человек, за его вроде-бы медлительностью часто проглядывалось вымеренное обдуманное решение, никаких «авось», все должно было быть вымерено, в отряде знали, если Тищенко, значит без «прогара»-все будет четко и верно. В группе Гордиенко, кроме молодежи, было процентов 30 пожилых людей и женщин, которые пришли в отряд с самого начала движения. Именно эта операция привела к сложившемуся решению по эвакуации раненных, больных детей и людей пожилого возраста, а также женского населения. Оставив в лагере более сильное мужское население, именно в это время прошла реорганизация и в самом составе отряда: вместо пяти групп, было организованно 3, соответственно было сокращение и командиров групп. Командиром 1-й группы стал Дам Михаил, 2-й Николай Гордиенко, 3-й Тищенко Иван. Меня назначил политруком 1-й группы, командиром моего отряда, был Ермаков Даниил Филиппович. Это сдержанный, спокойный рассудительный руководитель, глубоко понимающий душу бойца, имеющий большую практику руководящей работы за своими плечами, в прошлом секретарь райкома Керченкского района, позже, я был назначен его ординарцем. Комиссаром отряда был назначен Фортушный. В ходе реорганизации, численность отряда была приведена к 60 человек. При штабе района оставался отряд, который возглавлял Леонид Вихман, состоящий в основном из матросов и офицеров Советской армии. В него так же входили специалисты подрывники, минеры, мастера рукопашного боя и борьбы. Одним из мастеров рукопашного боя был Кошкин Евгений, человек, который своим бесстрашием поражал всех, кто его знал. Он мог без единого выстрела убрать часового, прекрасно орудуя холодным оружием. Мог привести «языка», произвести разведку в самом заселенном немцами пункте вражеского расположения. К сожалению, этот жизнерадостный и бесстрашный человек, где-то в сентябре 1942 года, во время продовольственной операции, был убит зверски на реке Мавля добровольцами из татар д. Терескунда авт. (село Полярник Симферопольского р-на не существует). В это голодное время, более 30 человек партизан со всего районного состава, были отправлены на продовольственную операцию в район деревни Тавель (авт. С. Краснолесье), Терескунда. Проводником в этот район был дядя Гриша (как мы его называли) Далетов, который отлично знал всю территорию заповедного леса. Дядя Гриша, к большому удивлению очень легко передвигался по горному массиву, несмотря на свой протез ноги. Как всегда, во время таких операций велась разведка, на одном из холмов, вблизи деревни Терескунда, основная группа разместилась и наблюдала за окрестностью, а Кошкин, был послан в прямую разведку, в саму деревню. Изможденный голодом, он решил накопать немного картофеля, на одном огороде, пробрался по-пластунски в самый центр огорода и заостренной палкой стал вырывать и складывать в мешок картофель. Мы, со стороны отлично видели его с вершины бугра, за которым скрывались, поражаясь его безрассудством. Именно из-за такого безрассудства, операция была практически сорвана.
Тем временем, на наших глазах, из близлежащего к этому полю дома, выскочил мальчишка-татарин лет 10-ти, побежал он именно к по направлению к Кошкину, вот уже прошло столько времени, я понять не могу, почему он так стремительно побежал к нашему разведчику? Почти добежав к Жени, он остановился, Кошкин, подняв голову, поманил мальчишку пальцем, но тот столь-же стремительно развернулся и побежал, но не по направлению к дому, а в центр села. Кошкин понял, что делать нечего, сгреб рюкзак, и пошел, не по направлению к группе, дабы не показывать ее расположение, а в сторону леса, нам-же пришлось поменять свое место и перейти в другое, на кукурузное поле, ниже села Тавеля. Я, этот случай привел к тому, чтобы было ясно, как важна была в нашем деле дисциплина, и как необходимо было полностью координировать свои действия с действиями отряда. Все, 4-5 человек, или более, должны были действовать монотонно, как единый организм, разумный и осторожный. Мы-же с «горя» наломав кукурузы в свои рюкзаки, кто сколько мог, закончили свою продовольственную программу, повернули в обратный путь к лагерю. Обратно, нас вел также дядя Гриша Долетов. Как всегда, мы передвигались цепочкой один за другим. Я, должен еще «сказать», что 30 человек этой группы составляли женщины, более нас обескровленные голодом, но как мы заметили позже, их рюкзаки были более нашего набиты кукурузой, при чем они без ропота тащили свою непосильную ношу, тем самым посрамив своей молчаливостью и выносливостью мужской состав группы. На одной из развилок нашего пути, цепочка наша «разорвалась», одна группа человек 5 во главе с дядей Гришей оторвалась от основной и пошла своим путем, а большая часть отставших свернула другой дорогой, проплутав более часа, мы вышли в урочище Бузиновского фонтана, где обнаружили труп дяди Гриши Долетова, со снятым протезом ноги и обезображенным лицом. Судьба его сопровождающих выяснилась позже. Спустившись вниз по реке Мовлюк, мы также обнаружили труп Жени Кошкина, тело было обезображено и простреляно в области сердца. При чем эта картина многие годы «стоит» у меня перед глазами. Он распростерт на земле, раздетый и залитый кровью. Подавленные, и ожидая каждую минуту нападения, мы возвращались в отряд. Оттуда, мы выслали людей, на захоронение Долетова и Кошкина. Как позже донесла разведка, по сообщению того мальчика, в деревне быстро была сформирована карательная группа из татар, и послана вдогонку партизан. После расправы над Кошкиным, они учинили такую-же расправу над подошедшим Долетовым. Троим, идущим с Долетовым, удалось прыгнуть с крутого склона и спастись, среди них удалось уйти Лагутину, Кузнецову, Ситченко. Лесничего Михаила взяли живьем, судьба его долгое время оставалась неизвестна и только в 1943 году, он снова вернулся в лагерь, из его рассказа мы и узнали, что его спас один татарин и помог спрятаться, и долгое время укрывал его у себя. Я, этим примером хочу сказать, что среди массы предателей, находились и хоть и небольшое количество, но сочувствующих нам людей. Остальные дни и недели, примерно до 12 Октября 1942 года, мы жили надеждой на эвакуацию всего состава партизан из леса, на большую землю, однако наши мечты и надежды в одном из выступлений комиссара Никанорова свергнуты с небес на землю. Мы, вывезем вначале всех раненных самолетами, или спрячем в близлежащих селах всех до единого, и только после этого примем решение как быть с отрядами, а пока все до единого будут продолжать борьбу: «Затяните ребятки пояса потуже вокруг своих голодных пупов, и снова за наше праведное дело, продолжим борьбу». Так и получилось, мы снова были лишены иллюзий, пусть не спокойной, но более сытной жизни, многие мечтали встретить врага открыто, на линии фронта, в рядах наших доблестных войск.
Но судьба и командование распорядилось по-другому. Числа 8-го Октября, самолетом нам сбросили сухари в мешках, без парашютов, где-то около 2-х тонн, на поиски которых мы и пошли, вернее потащились, ибо этот период был одним из самых голодных нашей лесной жизни. Порядок, установившийся при поиске, разрешал у первого обнаруженного мешка, нашедшему разрешалось взять не более двух сухарей, будь то мешок целый, или лопнувший от удара. Тем более, что большее количество для голодавшего долго человека, могло привести к гибели последнего. Об одном таком случае расскажу позже. Я, не могу без слез не вспомнить случай с Женей Тарновичем, найдя мешок с сухарями, он не стал ни разрезать его, ни брать себе, а обняв мешок он лег на него и покачиваясь приговаривал: «Сухарики ой вы мои сухарики, не ужели вы мои?!» Так мы его и нашли в обнимку с мешком сухарей, блаженно улыбавшегося и плачущего одновременно! Тарнович Евгений был из бывших молодых офицеров, попавший к нам из окружения, скромный, вежливый, тихий юноша. На все операции вызывался один из первых. За тихой скромностью этого юноши, за его интеллигентностью, однако никогда не проглядывалась ни слабость, ни боязнь смерти. Он, никогда не сидел в свободное время у костра за байками, или просто грея руки, а обязательно что-то мастерил, или читал собравшимся ребятам наизусть Пушкина, или Блока. Иногда помогал парням починить часы, или он еще был выдумщик на всевозможные затейливые приспособления, так необходимые нам, в нашей тяжелой жизни. В его сумке всегда можно было найти и пинцет, и увеличительные стекла, и еще множество инструмента им-же сделанного, или бог знает где и когда им собранного. Все знали, что у Женьки в рюкзаке есть все. Пройдя всю войну в Крыму, он в 3-м периоде партизанского движения был назначен начальником штаба 4-й бригады Южного соединения, командиром которой был Христофор Константинович Чусси. При последнем прочесе немцами 9 Апреля 1944 года, за три дня до выхода из леса, был убит осколком бризантного снаряда. Так погиб наш Женька, милый и добрый, и отзывчивый человек.
В первый период, после длительной голодовки, самолет сбросил в мешках сухари, и в ходе поисков этих мешков, один из партизан, в прошлом военнослужащий-рядовой, найдя мешок сухарей первым, на склоне хребта, под которым протекала река, вместо того, чтобы намочить свои положенные два сухарика и съесть, набрал целую пилотку сухарей, спустился к речке, намочил и одним махом съел все сухари, после чего, сообщил товарищам, что он нашел мешок, но где-то через час, полтора, его начало корчить в муках и болях, в области кишечника, состояние бойца ухудшалось с каждой минутой. В таком состоянии мы принесли его на носилках, к несчастью в лагере Полины Васильевны не было, и наши женщины взялись оказать ему помощь, Морозова, нашла ведро побитое во многих местах а так-же и кусок шланга, и обращаясь к охавшему сказала: «Ну милок, будем тебе, как в мирные дни клистир ставить», И добавив мыльной воды принялась за свое лечение, но положение не улучшилось, а наоборот еще ухудшилось. Тогда, Ардабьева решила прибегнуть к народному средству: «Сгребла пепелище с только что горевшего костра, застелив его мешковиной, уложила на него животом вниз больного на горячую землю, и женщины стали ожидать результата», Минут через 30 наступило облегчение, таким образом это страдание было показательным уроком для тех, кто не мог проявлять терпение в тяжелое время голодовки. Весь период июня и по октябрь месяц, был периодом эвакуации и вывоза основной части больных и слабых из лесу, на большую землю.
«Большая земля» для нас означало- не занятая врагом территория. В первой декаде октября, шел разговор о выводе всего состава партизан, командир района Северский и комиссар Никаноров, укомплектовали отряд из относительно здоровых партизан, решив этот отряд эвакуировать последним. Наши ожидания продлились до 12 октября 1942 года, к нашему счастью, 8 или 9 октября к нам в лес самолет сбросил сухари. Распределив это НЗ между партизанами, так что получилось килограмм по 10 на каждого, 11 апреля мы приготовились к переходу на аэродром в Зуйских лесах, куда прилетали самолеты с «большой земли».
Приготовив партизанское обмундирование вещмешки, боеприпасы, просмотрев обувь, мы решили спрятать оставшиеся сухари, что и сделали, приспособив оставшиеся 12 мешков в кронах густых деревьев. Сделали мы это на всякий случай. Как показало будущее, мы были правы в этой нашей запасливости. Осень этого года, выдалась очень теплая и старая наша одежда: фуфайки, шинели, теплые вещи так же были спрятаны в дуплах деревьев, в этом же лагере под горой Черной. 12 октября 1942 года, с утра, мы организованно вышли в поход на аэродром. Прошли плато Чатыр Дага, спустились вниз, перешли дорогу Симферополь-Алушта, у памятника «Партизанская шапка», поднялись на крутую гору «Замана», и за два-три километра до аэродрома сделали остановку, в ожидании вылета, но ни через день, ни через три никаких самолетов не было. Однако, вскоре до нас дошла новость, что всех партизан из леса выводить не будут. Произошла реорганизация, укомплектовали 6 отрядов по 60 человек, разделили на три сектора, южный, северный и восточный. Командиром южного назначили Ермакова Даниила Филипповича, он-же зам командующего партизанского движения Крыма, северным и восточным секторами, назначили Куракова и его комиссара был Луговой. За три дня до сообщения мы успели съесть свои припасы сухарей, и люди снова оказались в очень сложном положении, до горы «Черной», где лежали наши припасы, идти далеко, а есть нечего, самолеты не прилетают, мы оказались опять перед проблемой выжить. 17 Октября Ермаков отдал распоряжение, сформировать отряд добровольцев из более выносливых и сильных ребят, и выйти на операцию за сухарями под гору Черную. Возглавил эту группу людей я, вместе с политруком Тарновичем. Числа 16-17 погода изменилась в сторону похолодания. Начался небольшой дождь, а затем пошел сильный и холодный. 18-го пошел снег. Отряд одет в легкое обмундирование, однако не смотря на все превратности погоды, к исходу дня 18-го мы вышли в поход. Через часа два, мы подошли к горе Замана, нам надо было спуститься вниз по крутому спуску, и мы решили отдохнуть. Нашли сваленные деревья и уселись на них, снег сыпал густой и мокрый, мы прижались к друг другу, стараясь хоть как-то согреться. Толщина снежного покрова через час достигала см. 20. После так называемого отдыха, никто не смог подняться, на замерзшие ноги, но идти было необходимо, поднимая один другого, мы медленно двинулись в путь, в буквальном смысле еле переставляя свои ноги, пока хоть как-то они (ноги) «не разошлись» от ходьбы. В позднее вечернее время, мы перешли шоссе в районе партизанской шапки, вблизи которой находилась румынская застава, и начали совершать подъем на плато Чатыр-Дага, вершины которой достигли в два часа ночи 19 октября. Снег там лежал уже по колено, в обычных условиях, плато в 6 км мы проходили за час 15 минут, в данной ситуации, имея проводника, зная ее сами, мы блудили из-за густого снега 12 часов. Шли и по компасу, и просто по зрительной памяти, силы оставляли нас, а дорога казалась бесконечной.
Сделали «попутку» в одной из карстовых ям, пытались разжечь костер, высыпав почти весь порох из патронов, однако из-за сырости костер дымил, но не загорался. Окружив этот дымящий костер плотной стенкой, мы дышали теплым дымом чтобы согреться, но получилось обратное, одурманенные угаром, мы вообще потеряли ориентир в ночной снежной мгле. К тому-же у нас один из бойцов потерял последние силы идти дальше. Мы понимаем, что идти он самостоятельно не сможет, соорудили из веток носилки, мы потащили их за собой, плохо понимая, куда нам надо идти. Когда обессиливший брал кого-нибудь за пальцы, или полу одежды, то вытащить ее из его рук остывших и замороженных можно было только острием палки, отдирая каждый палец по-отдельности. Через пол часа дороги, мы поняли, что Дулуденко замерз, и в это-же время упал еще один, наше сложное положение становилось катастрофическим. Было решено похоронить Дулуденко в одной из карстовых ям. Помогая другому товарищу идти самостоятельно, ибо мы понимали, что нести это смерти подобно, отряд двинулся дальше. Это шел уже 12 час нашего блуждания, когда Тарнович идя по склону объявил, что мы идем по Чатыр Дагу, а это означало что приближался конец нашим мучительным скитаниям. И действительно, через пол часа мы вышли в лесную часть хребта Хереллан. И вместе с нами как бы успокоившись, перестал валить снег, потеплело, мы вышли на путь знакомый нам. Только тут мы дали возможность лечь обессилевшему партизану и разожгли костер, поставили на него фляжки с водой и начали оттирать замерзшего товарища. Человек 5 мы отправили в места наших «заначек», что бы они сняли наше НЗ с деревьев и приготовили такой как нам казалось вкусный партизанский суп, из сухарей. После того, как мы смогли привести нашего товарища в чувство, мы поставили его на ноги и отряд смог передвигаться дальше к своим товарищам. На следующий день забрав наши продукты и теплые вещи, взвьючив все на себя, мы отправились в обратный путь, к нашим оставшимся товарищам. Обратная дорога показалась легче и короче, однако только к вечеру мы приплелись в новый наш лагерь под аэродромом. Правда такой тяжелый путь и такое сильное напряжение, как оказалось, было совершено нами напрасно, за час до нашего прихода, прилетел самолет и сбросил отряду сухари и теплые вещи. В последние дни декабря, нам сбросили самолетом более 10 гондол на парашютах, в которых были уже более разнообразны продукты, мы нашли и муку, и жир, радости ребят не было границ, не потому, что питание их так обрадовало, а то, что это изобилие в продуктах показывало, что значит на фронтах ситуация меняется в лучшую сторону, значит скоро войне конец, так нам казалось. К 30 декабря, возвращаясь с задания в лагерь, группа заметила оленя, бегущего по хребту, один из метких стрелков Павлов И.И. одним выстрелом «завалил» зверя, таким образом ребята пополнили свои запасы мясом, Новый год мы отмечали настоящим пиром- с шашлыком и с шурпой. В эту новогоднюю ночь у костров «звучал» забытый нами смех и песни. Я и сам любил попеть, мне казалось, если люди поют, значит дух их не сломлен, значит человеческое гордое начало в них есть, значит все в порядке. Новогоднюю поздравительную речь сказал отряду командир Южного сектора, он же и зам. Командующего, член КПСС с 30-х годов, Ермаков Даниил Филиппович, пользуясь данными последнего сообщения по радио, он сказал: «Товарищи, наши войска, доблестной Красной армии, на многих фронтах перешли в наступление! Враг бит, и бежит, армия Паулюса взята в котел, идут бои! Да и иначе быть не может! Мы, уверены, враг будет разбит и изгнан с нашей земли! Историческая Россия никогда и никому не покорялась!» Ура! И громкий, радостный крик У-Р-А! Громом пролетел над лесом. Так закончился старый 1942 и наступил новый 1943!