Двери распахнулись, хоть поезд ещё не остановился совсем, Николай шагнул на перрон, крепче запахнул халат – было зябко – и оглянулся. Тамбур был пуст. Только белое облачко пыхнуло… или так показалось?
Поезд стал набирать скорость. Беззвучно и быстро.
Никакого чёрного коридора не было и в помине, а было широкое поле. Чистое, кошеное о прошлом годе, с разнотравьем и метёлками овса вдоль пыльной дороги. Бежала тропинка через поле. Николай Сергеевич пошел по этой тропинке, касаясь правой ладонью травных колосьев, а левой заслоняя глаза от солнца.
И спокойствие в сердце.
И застывшее время.
Олег Нагорнов
Художник и Смерть
В одном городе жил художник, рисовавший удивительные картины. Все, что он изображал на холсте, тут же сбывалось. Жители города знали об этом, очень любили художника и часто обращались к нему за помощью. Ведь его творения исцеляли больных, дарили радость несчастным, делали богатыми нищих. От заказчиков отбоя не было, но жил художник очень скромно, если не сказать – бедно. Не все и не всегда могли заплатить ему, но он был очень добрым и порой сам отказывался от платы.
– Вашей благодарности будет вполне достаточно! – говорил он соседу, у которого за долги отбирали дом.
– Спасибо, Джордано! – растроганно отвечал несчастный. – Я рассчитаюсь с тобой, как только поправлю свои дела!
Художник рисовал соседа с толстым кошельком, из которого сыпались золотые монеты. И что вы думаете? Собирая вещи, чтобы убраться из собственного дома, тот находил древний клад! Но разве все довольные жизнью люди должны обладать хорошей памятью? Часто, очень часто соседи и друзья забывали о своих обещаниях. Но Джордано не обижался и никогда никому не отказывал. Ему нравилось рисовать и при этом делать людей счастливыми. Конечно, он легко мог изобразить что-нибудь и для себя, например, настоящий дворец вместо своей скромной студии на чердаке старого дома. Или автопортрет в наряде придворного художника. Или… Джордано мог нарисовать что угодно. Но на себя у него никогда не хватало времени, ведь слава о его чудесных картинах улетела далеко за пределы родного городка!
Войны, болезни, наводнения обходили город, а вместе с ним и всю страну стороной. Сам король не раз обращался к художнику Джордано! Платил монарх щедро, но ведь кисти, краски и холсты тоже стоили недешево, а рисовать приходилось все больше и больше… Дни и ночи напролет творил художник, даря радость и процветание своей стране, своему городу, своим соседям и друзьям. Джордано очень устал. Его веселые черные глаза потускнели. А однажды утром он даже не смог встать с постели.
– Что со мной? – испугался художник. – Я заболел?
– Нет, Джордано, все намного хуже, – ответил ему тихий голос, – ты умираешь!
И художник увидел высокую фигуру в темном углу, закутанную в черный плащ с капюшоном. Смерть стояла в луже крови и перебирала белыми костлявыми пальцами четки из человеческих костей с выжженными на них именами умерших. Ужас холодной рукой сдавил горло Джордано, слезы выступили на его глазах.
– Сейчас? – хрипло спросил он.
– Люди считают тебя святым, – задумчиво ответила Смерть. – Ты действительно много сделал для них, но что ты сделал с собой, художник? Ты так молод. Но при этом одинок и беден. И ты умираешь. Разве это справедливо?
– Люди будут помнить и любить меня! – горячо возразил Джордано.
– Люди будут любить твои картины, а не тебя. Люди будут помнить о том, что ты для них сделал, а не о том, чего они не сделали для тебя. Люди будут сожалеть. Но не о тебе, а о том, что ты больше ничего не нарисуешь… Не вини их. Они всего лишь люди.
Джордано упал на подушку и закрыл глаза.
– Сейчас? – снова повторил он свой вопрос.
– Не торопи меня, – ответила Смерть, – ты достоин лучшей участи, чем умереть в расцвете сил. Я даю тебе три дня. За это время ты можешь нарисовать все, что тебе угодно. Нарисуй себя через сто лет живым и здоровым, сидящим на троне в собственном дворце, окруженным любящими и родными людьми. Все, что хочешь, Джордано. Это мой подарок. Но у тебя только три дня. Завтра я приду снова, чтобы узнать, как продвигается работа.
Смерть исчезла, и Джордано сразу почувствовал себя намного лучше. Он вскочил с постели и начал готовить краски для самой важной в своей жизни картины… но тут в дверь постучали. Пришел первый заказчик.
Ночью художнику стало еще хуже, а рано утром снова явилась Смерть.
– Что ты делаешь, Джордано? – строго спросил его тихий голос, так напоминающий шелест листьев на кладбище. – Что ты должен был нарисовать?
– У вдовы заболел ребенок, – прошептал художник, – я не мог отказать ей!
– Люди жили, болели и умирали и до тебя, Джордано. И будут жить, и умирать и после тебя. Ты не бог, художник. Подумай о себе.
– Я успею, – ответил он, – у меня еще есть время.
– Осталась два дня, – напомнила Смерть. И исчезла.
Но и в этот день Джордано не удалось ничего нарисовать для себя. Пришло сразу два просителя со своими слезами и со своей болью. Художник не смог отказать, только работал намного быстрее, чем обычно. Ночью он задыхался, кашель разрывал ему грудь, а сердце стучало так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди… А утром все повторилось. В темном углу снова возникла фигура в черном плаще, только говорила Смерть уже не так тихо, хрипло и зло звучал ее голос.
– Как ты смеешь пренебрегать моим подарком? – негодовала она, – у тебя остался лишь один день, а ты даже не приступал к работе! Неужели тебе так не терпится оказаться в моем царстве, полном ужасов и страданий?
– Как ты несчастна, Смерть, – прошептал художник. – Какое это страшное наказание – нести гибель и ужас вместо счастья и радости! И еще это вечное заточение во мраке, который ты покидаешь лишь затем, чтобы отнять чью-то жизнь…
– Моя участь незавидна, – согласилась Смерть, – но тебе лучше подумать о собственной судьбе. Завтра на рассвете я приду, чтобы увидеть твою картину. И горе тебе, Джордано, если ты не нарисуешь свое спасение…
В этот день никто не приходил в маленькую студию. Горожане как будто почувствовали, что их художнику необходимы время и силы. Джордано рисовал весь день и всю ночь, несмотря на мучивший его недуг. Только под утро упал он, совсем обессиленный, на кровать и забылся тяжелым сном. А на рассвете пришла его жестокая гостья.
– Покажи картину, Джордано, – приказала Смерть.
Художник с трудом поднялся и придвинул к темному углу мольберт с холстом.
– Что это? – удивилась Смерть.
– Ты и твое царство, – ответил Джордано.
На картине была нарисована прекрасная девушка в белой тунике, с оливковой кожей, зелеными глазами и длинными развевающимися на ветру черными локонами. Девушка бежала по зеленому лугу, на котором росли прекрасные алые и синие цветы, а вдали белели снежные шапки высоких гор. Девушка смеялась, а в ее руке блестел алмазный ключ от Хрустального дворца.
Долго молчала Смерть. Долго смотрела она на картину.
– Ты и правда великий художник, Джордано, – наконец сказала она звонким и чистым, как горный родник, голосом.
Смерть скинула плащ и вышла на свет из своего темного угла. Девушка с зелеными глазами и оливковой кожей улыбалась художнику, а он улыбался ей.
– Тебе хватило сил изменить то, что рисовали многие и многие художники, Джордано. И я благодарна тебе за это.
Смерть снова улыбнулась, но теперь в ее улыбке и голосе было больше грусти, чем радости.
– Но ты снова подумал о других, художник, и совсем забыл о себе. Мой мир теперь прекрасен и светел, но мое слово нерушимо, и ты пойдешь со мной.
– Я больше не боюсь тебя, Смерть, – ответил Джордано. – Теперь, когда я увидел, какая ты на самом деле. Но что будут делать без меня люди?
– Люди жили и умирали и до тебя, Джордано! – ответила Смерть и протянула художнику руку. – Ты не бог, как и они. Возможно, люди уже чему-то научились у тебя и вскоре сами смогут рисовать волшебные картины. Ты помог многим, но пусть они попробуют помочь себе сами!
Джордано взял девушку за руку, и она увела его в свой мир, где вместо мрака и ужаса царствовали теперь свет и покой.
Максим Рябов
Змея
(Арабская сказка)
Жил когда-то давным-давно могучий царь. Государство его располагалось в плодородной местности. Тамошние пастбища были необозримы, и по ним бродили неисчислимые стада крупного и мелкого рогатого скота.
Сундуки во дворце ломились от золота, серебра и драгоценных камней. Народ тоже не бедствовал и славил своего повелителя. Цари страны Та-Кемет трепетали перед ним и мечтали породниться, предлагая в жёны своих дочерей. Однако же правитель, несмотря на всё своё могущество, оставался холостым.
Тогда пришёл к нему визирь и сказал:
– Великий царь и повелитель! Много лет наша держава процветает под твоим мудрым руководством. Ты выполняешь заветы своих предков и делаешь всё для блага подданных, которые благословляют твоё имя. Однако годы идут, и нам хотелось бы иметь наследника, который продолжит твоё дело.
– Не спорю, наследник нам не помешает, – согласился с царедворцем повелитель.
– Так в чём же дело? Женись, продолжи династию и осчастливь свой народ.
– Проблема в том, – отвечал обуянный гордыней царь, – что не пристало мне, столь могучему и прославленному государю, жениться на простой женщине.
– О боги! Да ведь соседи не раз сватали за тебя принцесс! Разве трудно выбрать из них?
– Что принцессы? Да хоть и царицы. Они все, несмотря на свою родовитость, обычные женщины. Я же хочу найти такую жену, равной которой не было ни у одного царя.
– Богиню, что ли?
– Нет, это слишком, – скромно взмахнул рукой царь. – Богиню я не осилю. Да и хлопотное это дело, быть мужем небожительницы. Но если ты сумеешь найти мне ту, которая не будет ни смертной женщиной, ни богиней, то я дам согласие на брак с ней. Тогда у вас появится царица, а там, глядишь, пойдут и наследники престола.
– Да будет так! – поклонился визирь и, покинув тронный зал, немедленно разослал верных людей во все концы земли на поиски подходящей невесты для своего повелителя.
Прошло довольно много времени. А потом стали возвращаться разведчики. Все они приходили с дурными вестями, ибо не смогли найти ни одной особы, которая удовлетворяла бы требованиям царя.
Но вот пришёл хитроумный Селах аль Извар и, поклонившись, сказал визирю такие слова:
– Я был в Стране Мёртвых на левом берегу реки Хапи. Там скалы и пески. Пески, скалы и жара.
– Я знаю что там, – ответил визирь.
– Но ты наверняка не знаешь, что там живёт царь змей. И у него есть дочь.
– Ты видел её?
– Не только видел, но и говорил с ними обоими о нашем деле. В принципе, она согласна, и царь змей не видит препятствий для её брака с нашим властелином.
– Воистину, ты принёс добрые вести! Но скажи, что они такое, эти змеи?
– Они… – замялся Селах аль Извар, – они нечто вроде оборотней. Царевна по своей воле может быть как в человеческом, так и в змеином теле. Но её народ не бессмертен, хотя его представители и живут долго. Очень долго. Они не боги, однако же, и не люди тоже.
– Гм, похоже, это то, что нам надо. И всё же следует спросить у владыки, согласен ли он взять в жёны змею. Она хоть красива?
– Прекраснее девушки я в жизни не видел! Будь я знатен, сам посватался бы к ней.
– Что же, пойду, обрадую царя, – вздохнул визирь. Его терзали смутные предчувствия, что добром эта затея не кончится. Но он хотел выслужиться. Воистину сказано, что люди, преследуя свои корыстные цели, навлекают на государство великие бедствия.
Царь, как бы то ни было, весьма обрадовался полученному известию. У него, конечно, имелись наложницы, но разве могли они сравниться с законной женой? Тем более столь необычной!
Щедро наградив визиря и его человека, повелитель отправил пышное посольство в Страну Мёртвых.
Прошло ещё сколько-то времени, и вот в начале лета, когда зелёная трава покрыла долину от горизонта до горизонта, посольство вернулось в столицу с прекрасной невестой. Дочь царя змей была и вправду дивно хороша: стройная, гибкая, черноглазая, черноволосая, с тонкими талией, лодыжками и запястьями. Грудь её была невелика, а бёдра узкие. Посмотрел царь на неё и понял, что пропал. А она улыбнулась ему и сказала:
– Да.
Тут же сыграли свадьбу, и народ славил своего повелителя за щедрое угощение, удачный выбор жены и многие просыпавшиеся на подданных милости. И никто тогда даже не подозревал, что новоявленная правительница страны могла повелевать стихиями и умела общаться с Высшими Силами. А что делать, как уже упоминалось, царица не была человеком.
Всё на свете проходит, прошли и свадебные торжества. Началась супружеская жизнь могучего царя и его жены-змеи. До осени всё было хорошо. Венценосная чета жила в любви и согласии. Но вот дни стали короче, травы пожелтели, и с моря подул холодный северный ветер.
– Что это? – спросила царица у мужа, показывая за окно.
– Это осень, – отвечал повелитель.
– В стране моего отца не бывает осени. Давай отменим её и здесь!
– Помилуй, как можно отменить осень? Это время года. И оно не самое плохое. За ним приходит зима.
– Что ещё за зима?
– Тоже время года. Зимой холоднее, чем осенью. Трава становится чёрной и умирает. С деревьев опадают листья. Иногда с неба падает замёрзшая вода и покрывает землю белым покрывалом.
– Какой вздор! Вода не должна замерзать. Мне это совсем не нравится.
– Зато за зимой всегда приходит весна. С юга дуют тёплые ветры. Снег тает. Идут обильные дожди. Реки становятся полноводными. Вырастает новая трава, на деревьях появляются листья. Потом становится жарко и наступает лето.
– В стране моего отца не бывает дождей. Там круглый год жара и песок. Лето и его траву я ещё готова терпеть, но вот всё прочее вели запретить!
– Ха-ха-ха! – рассмеялся царь, приняв слова жены за шутку. – Даже я, при всей своей власти, не могу изменить то, что от века заведено богами. Хотим мы того или нет, лето, осень, зима и весна всё равно будут сменять друг друга.
– Я изменю этот порядок, – заявила царица.
– Попробуй, – снова засмеялся её муж. Он, как вы понимаете, не принял всерьёз сказанное супругой.
Увы, змея отнюдь не шутила. Не дожидаясь холодов, она покинула своё человеческое тело и уползла туда, где не бывал и никогда не побудет ни один смертный. Собственно говоря, туда и богам путь закрыт. А змеям ничего, можно.
И вот поползла змея по плодородной равнине, которая была как бы отражением той самой равнины земной и увидела зрелую женщину.
– Ты кто? – спросила её змея.
– Я осень этой земли, – отвечала та, не чувствуя подвоха.
– Умри! – зашипела змея и, укусив её в ногу, поползла дальше.
Потом встретила она седую старуху, которая сказала, что она зима той долины, где теперь жила царица. Змея убила её, и поползал дальше. Так она ползла, пока не встретила юную деву.
– Ты, наверно, весна? – спросила змея.
– Да, – ответила Весна, и это были её последние слова.
Убив весну, царица покинула мистическое измерение и вернулась во дворец, где снова приняла человеческий облик.
– Радуйся, муж мой! – сказала она повелителю. – В нашей стране теперь будет вечное лето.
Так и стало. Осень ушла, и снова наступило лето. Но что оно было без весенних дождей? Вернувшаяся жара иссушила остатки пожухлой травы. Реки и озёра пересохли, и скот начал умирать от жажды и бескормицы. Люди сперва пожаловались царю. Однако он ничего не мог сделать, а его жена была глуха к их мольбам. Тогда жители погибающей страны возопили к небесам, но боги не ответили им, а царское войско безжалостно карало за любую попытку бунта.
Визирь схватился за голову и раскаялся в том, что помог царю в его безумной затее. И лишь хитроумный Селах аль Извар сказал людям:
– Спасайтесь кто как может, ведь страна наша погибает. – После чего сам он бежал в страну Та-Кемет и поступил на службу к одному из двух тамошних царей.
Тогда начался исход. Иные из жителей некогда плодородной долины обратились к народам моря и за большие деньги на их кораблях перебрались на северный и восточный берега. Иные откочевали на юг в страну Пунт. Многие по примеру Селаха аль Извара эмигрировали к реке Хапи. Многие и многие умерли. И лишь некоторые завели верблюдов и стали приспосабливаться к новым условиям на старом месте.
Условия же стали жёсткие. Там, где некогда буйно росли травы и деревья, теперь был лишь песок пустыни. Где пасся скот – намело барханы. Где жили люди остались развалины домов. А сверху немилосердно изливало жар горячее солнце вечного лета.
– Как же это? – спросил царь свою жену–змею.
– Вот так, – отвечала змея. – Ты разрешил, я сделала. Мне нравится такая жизнь.
– Но как быть мне? Я ведь человек, а не змей.
– Живи как я, – отвечала жена и своими чарами обратила мужа в змея. Они сплелись в клубок, а потом отпрянули друг от друга и расползлись в разные стороны, чтобы встречаться только в урочное время.
– Воистину, это грустная история, – посмотрев вокруг, воскликнул визирь и, сев на верблюда, уехал в свой загородный дом. Ему одному повезло, потому что именно там образовался оазис вокруг неиссякающего родника.
Так по прихоти повелителя, имя которого давно забыто, появилась на земле страшная пустыня Сахара. Днём в ней стоит вечная летняя жара, зато ночью от трупа зимы веет могильным холодом. Людям нет места в этом безжизненном мире и лишь змеи и их немногочисленная добыча чувствую себя там, как дома. В общем, детишки, никогда не женитесь на змеях, как бы красивы они не были. Добра от этого точно не будет, а вот больших неприятностей потом не оберёшься. Это говорю вам я, хитроумный Селах аль Извар.
Дарина Старк
От неба – да в сердце
Я мечусь по комнате, словно загнанный в ловушку зверь, лишь время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться: не идет ли кто? Не ворвется ли, не увидит... мою тайну?
Полночь давно миновала, и горница освещена тусклым светом единственной лучинки, даже теней не дающей. И хорошо, что нет пляшущих темных пятен: без того дурно, каждого шороха пугаешься... Все, как в ту ночь: и луна такая же круглая, словно масленичный блин, и время течет медленно. И страшно так же.
Зачем, зачем я взялась гадать? Ведь и нужды не было: давно уже явился облик суженого...
Из большого рода я — самая младшая; как известно, пока старших сестер не сосватают, о других и речи быть не может. Потому и засиделась я в девках — пока разлетелись сестрицы, словно ласточки из гнезда, по чужим домам, минуло и взросление. А между тем все поглядывают искоса на шестнадцатилетнюю девку с косой до пояса: кто ни сватается, всем отец «от ворот поворот» указывает. Не знает никто, что давно просватана я... А узнали бы, сглаза не оберешься: все подружки завидовать будут. Ведь и правда, не обидели боги: по ладу, по любви замуж иду.
Но ушел суженый, как в баснях говорят, за тридевять земель. Не так богат род его, чтобы вено* уплатить; отправился лада** мой в края далекие, дабы со всеми почестями в жены взять... Да только годы идут, а нет милого.
Нет глаз его, зеленых, как травушка молодая — и только в левом, словно огонь-цветок, маленькое красное пятнышко. Тепло смотрят — на душе светлеет. И робкий поцелуй из памяти уходит, от одного упоминания о котором щеки пламенем наливаются...
Пришел он гостем из соседней деревни. И мне честь выпала первой ему кувшин с водой поднести. Тогда и запали в душу глаза его зеленые с красным пятнышком. Грелся суженый у очага нашего, и часто потом еще возвращался. Полюбился он и матери с отцом — потому и обрадовались, когда приехал гость за младшую, засидевшуюся дочку свататься... На том и порешили; только честь по чести выкуп нужен. И ушел милый к князю на службу ратную, обещав на следующее лето вернуться... Вступила в права Марена, укрыв белым покрывалом весь мир; отгуляли юноши и девушки вместе с Ярилой; новое лето наступило. И вновь год прошел, а нет все жениха...
Девки все на суженых гадают, а мне ни к чему: знаю, кого боги послали... Да только где он, посланник богов? Другую встретил и меня позабыл, или давно тело его вороны на пир кровавый растащили? Нет, нет, не бывать такому!
Села я за гадание-чародейство, вопрошала: где суженый мой, отчего к возлюбленной не идет?
Страшное открылось мне... Уж не знаю, стала бы теперь гадать! Потускнели глаза зеленые с красным пятнышком, затерялся лада мой, один-одинешенек остался и дорогу к дому найти не может.
Сколько слез выплакала я, сколько к богам обращалась... Пусть запретили мне славить их. Говорят нынче — неправое это дело, прошло время наших богов. Да только и сама слышу, как порой матушка втайне Мокошь чтит, Ладу о помощи просит. Как может пройти время их, когда внуки Сварожьи помнят и любят прародителей?
Обращалась я к Перуну, горячо просила за воина своего — ибо сам Перун со Змеем бьется, и витязям всем покровительствует. И к Роду, и Дажьбогу — молила я многих богов; и пращуров рода оградить от беды просила - да только на сердце спокойнее не становится...
Прокатился по небу гром — вздрогнула я, очнулась от мыслей, замерев посреди девичьей.
— Сядь, в ногах правды нет, — доносится из темного угла — и я вздрагиваю еще раз, но тут же сажусь. Совсем забыла, что «тайна моя» здесь ждет, и все сокровенные помыслы знает.
Прогремело еще раз: Перун на колеснице своей по небу скачет! Как быстро тучи пришли: совсем недавно круглое око луны над верхушками леса поднималось... Закрыв глаза, начинаю шептать я:
— Перуне, вми призывающим Тя, славен и триславен буди. Оружия, хлеба и силы воям-защитникам рода дажьди, меч свой на врази яви. Тако бысть, тако еси, тако буди!
И снова взгляд падает на темный силуэт в углу, и замолкаю. Странная дрожь охватывает меня.
— Гроза начинается... Как же отпустить тебя?
— Ничего, — слышу собственный голос, — так оно и лучше...
Потом и появилась «ты»... Странная история вышла — но сделанного назад не воротишь.
После гадания моего — как сейчас помню — не было мочи в избе сидеть; схватила лукошко я и в лес ускользнула, мимолетом сказав стрыю***, будто с девками по грибы-ягоды пошла.
Я хорошо ближний лес знаю, и не иначе, как боги вмешались. Только какие: Светлые ли, Темные? Знала я и полянку ту, где одинокая береза стояла. Не собирала я ни грибов, ни ягод; сюда пришла, под березку села и рассказала ей несчастье свое. Про суженого, про гадание... Все, что на сердце было.
А подняла глаза — передо мной старик с седой бородой до пояса и одежкой мехом наружу! Испугалась я тогда, вскочила, бежать хотела, а ноги как к земле приросли. Смотрела во все глаза на странника, а у самой коленки тряслись.
— Прости, дедушка, коли потревожила в твоем лесу кого-то, - дрожащим голосом пролепетала я. Старик лишь склонил голову набок и хитро улыбнулся.
Сколько историй по деревне про Лешего сказывали! Заманит, заведет в лес на погибель, если обидишь кого... И старичок этот — как говорят: человек с виду, да все у него шиворот-навыворот.
— Не бойся, девица, не Леший, — словно прочитав мысли, усмехнулся тот. Наткнувшись на недоверчивый взгляд, добавил: - Волхв я.
Спустя мгновение опять изрек:
— Здесь живу я; вон, крыша избушки видна. Смотрю, сидит красавица печальная: авось, заблудилась?
Волхв! Как будто Перун поразил молнией своей. Уж не он послал ли мне колдуна-чародейника, хранителя знаний народных, что слово несет прямо от неба — да в сердце?
Ой, Доля моя! Ой, пряха-Марена! Не случайно так сплела ты нить судьбы моей...
Переодела я правый лапоть на левую ногу, а левый — на правую, да смотрю на гостя волохатого****. Но смеются искорки глаз его: нет, видно, не Леший! Пусть все равно не до конца верила я, что не хитрый хозяин леса передо мной.
— Нет, дедушка, не заблудилась, — робко отвечала я.
— Да только отчего слезы?
И пригласил странный путник меня к жилищу своему, а отказывать негоже: почем знать, не в самом деле Леший ли? А бывает и так, что сами боги людскую личину надевают и проверяют соблюдение своих заветов... Разве можно гневить их?
Избушка и вправду стояла неподалеку, неприметная среди листвы. Этому и обрадовалась я: все слыхивали, что Лешие в берлогах живут. А здесь и Домовой свой есть: перешагивая порог, мысленно к нему за помощью обратилась я.
Уютно внутри было, спокойно. Прежде всего протянула я руки к огню, как бабушка учила, заручаясь поддержкой всего дома. И бояться нечего.
— Не суди, девица, что от людей живу далеко. С тех пор, как отреклись люди от богов наших, новоселье справить пришлось. Вовек верен своим богам останусь я.
— Остались ли они, боги наши? Слышат ли нас? — опять всхлипнула я, вспоминая лада моего.
— Слышат, внучка, всех они слышат... — ласково проговорил старик: он стоял спиной, возился с травами. — Да о чем же просить тебе? Без надобности богов не тревожат.
Поведала я со слезами историю свою... Выслушал волхв внимательно, устремив на меня свои светлые очи. А светлые они во всех смыслах: водянисто-серые, излучающие тепло и покой. Вручил старик чашу с отваром, сказав, что это успокоиться поможет. И долго, долго молчал.
— Вот что, девица. Ступай домой да не беспокойся ни о чем. Объявится суженый твой; ты богов наших чтишь, не обойдет тебя стороной их взор. Ступай, милая.
Я поднялась было, чтобы уйти, поставила нетронутую чашу, но на миг промелькнула в голове чудная мысль...
— Дедушка! Ты волхв ведь... Так помоги мне до богов достучаться.
Слышала я о жертвах давно, что приносят их, когда беда приходит, и каждому богу она своя, а посему прошептала, будто о чем-то сокровенном:
— Знаю о жертвах я. Мы Рожаницам жертвуем сыр, молоко; подскажи, что же Перуну нужно? Помоги мне обряд провести.
Усмехнулся гостеприимный хозяин, невесело так.
— Да что же ты можешь богам предложить?
Задумалась я, но думала недолго, назвав самое ценное, что могла отдать. Пусть останется в чужой стороне лада мой, пусть другую жену найдет — да только жив будет. Ничего не пожалела бы для этого.
— Жизнь. Свою жизнь, - твердо назвала я цену.
— Зачем же богам твоя жизнь? - старик смотрел серьезно, пронизывающе, заглядывая в самую душу. - Не надобно этого. Ступай с миром.
— А что надобно? Помоги, дедушка! - взмолилась я. И неожиданно волхв согласился.
— Не смею я твоему выбору перечить; как порешила — так и будет. Не мне стоять между тобой и богами. Да только предупреждал я тебя, девица, что не надобны богам твои жертвы.
Но я твердо стояла на своем:
— Расскажи же, дедушка, что нужно для того, чтобы наверняка боги услышали?
— Самой пойти к ним, - нехотя, словно насильно, поделился тот.
— Да как же... из рода уйду? Извергнусь? - при одной мысли содрогнулась я. Это значит — проклятие нажить. Да разве возьмет меня в жены суженый, посрамленную?
— Хм, - многозначительно рек волхв. Но добавил: - Нет, способ есть один, как и здесь быть, и в другое место отправиться. Да только готова ты стать двумя частями вместо единого целого?
Не поняла я тогда слов старика, но согласно кивнула: готова была на все, что угодно. В тот же час осторожно, медленно налил волхв воды в большую чару да поставил передо мной, приказав глядеться туда; на шею мою надел оберег костяной. Гляделась я в отражение, долго гляделась, пока вновь не показалось гадальное видение; отшатнулась тогда я от чаши, как от огня, увидев полные тоски зеленые глаза с красным пятнышком.
— Пройдет этот день и эта ночь; на следующее утро сними с шеи оберег да порви шерстяную нить его. Станешь ты двумя вместо единого; обожди до ночи, а там, в канун Перунова дня, отпусти вторую себя на волю, дабы шла она на юг к Великому древу, оттуда — по Звездному мосту в светлый Ирий. Там боги верно услышат тебя. Да только вновь предупреждаю я, что не надобны богам твои жертвы, - так рек волхв.
Не до конца верила в это я, но в пояс хозяину поклонилась. Увидав пустое лукошко, насыпал туда он припасенных грибов и пару горсточек ягод.
Дажьбог в своей колеснице проехал поперек Небо и уже готовился запрячь вместо коней — уток, дабы пересечь Океан-море и попасть в подземное царство. Но успела я до темноты в деревню вернуться: там, причитая, девки схватили меня под руки, расспрашивая, куда запропала.
— Ой, девоньки! — рассеянно улыбнувшись, вздохнула я. — Заблудилась я да повстречала Лешего...
По толпе девок пронесся испуганный вздох.
—...Да только не злой он. Увидел меня, показал дорогу да гостинцами одарил.
Долго еще пересказывала я эту басню, уяснив, что так и рождаются сказы о водяных, русалках и домовых...
И вот теперь настала ночь перед Перуновым днем. Утром я, как говорил волхв, сняла с шеи костяной оберег да разорвала шерстяную нить; в тот же миг явилась передо мной бледная девушка с острыми худыми плечами и косой до пояса. Творилась волшба при лучах Солнышка да с его согласия, а потому — от богов. Спрятала я вторую себя в девичьей, чтобы никто из домочадцев не нашел. И теперь сидишь ты, в углу, участь зная свою наперед. И смотришь внимательно так, тоскливо; и я отвожу взгляд, схватив заплечный мешок, приготовленный для тебя, пытаюсь негнущимися пальцами завязать узел.