Цигвинцева Г.Л.
К основным особенным условиям формирования менталитета русского народа, можно отнести:
· срединное географическое местоположение России на стыке Европы и Азии, суровый и неблагоприятный для экономической деятельности климат;
· отсутствие естественных оборонительных рубежей, породившее перманентное мобилизационное состояние общества ввиду внешних угроз;
· особую органичность межплеменного смешения, обеспечившую гармоничные, дружественные отношения внутри российского суперэтноса;
· особое отношение народа к власти, выразившееся, с одной стороны, в сакрализации носителей власти, а с другой – в неприятии многих государственных установлений, правовом нигилизме;
· крайний бюрократизм, изначально препятствующий кристаллизации в людях чувства собственного достоинства и воспроизводящий тип зависимого несвободного человека, независимо от места, которое он занимал в социальной иерархии;
· длительную консервацию общины, продуцировавшую коллективизм и псевдоколлективизм и торпедировавшую развитие индивидуально-личностного и гражданственного начал в русских людях;
· крайний цазарепапизм, обессиливший русскую православную церковь и породивший, несмотря на высокий процент обрядовой религиозности, отчужденное отношение к носителям религиозного культа;
· особый характер религии – православия, представляющей синтез славянского язычества и византийского христианства, пантеизма и теоцентризма, обусловившей амбивалентность мировосприятия и ставшей благодатной основой для утопизма и революционизма.
Российская цивилизация есть проявление и выражение всеобщего и общезначимого развития человечества, но она одновременно и глубинная специфика его состояния в определенных пространственно-временных границах, отражающая степень сходств и различий в процессах жизнедеятельности людей.
Природно-географические, геополитические, этнические факторы формирования русского этноса
Расселение человека на Земле сопровождалось его адаптацией к различным ландшафтам. Ландшафт понимается как природный территориальный комплекс, характеризующийся рельефом, климатом, растительным и животным мирами. Действительно, природа является колыбелью любого народа, определяющей его судьбу и менталитет. Однако одни мыслители, напрямую связывали характерные черты народа с природно-географической средой, а другие – через посредство среды общественной.
Так некоторые древние писатели считали, что климат, физиологически действуя на индивидуумов, составляющих данное общество, вызывает у них те или иные психические качества, которыми, в свою очередь, определяется общественное устройство. Представитель географического детерминизма Ш. Монтескье утверждал, что власть климата сильнее всех иных властей, от климатических условий зависит характер народа: «Народы жарких климатов робки как старики; народы холодных климатов отважны, как юноши».
По убеждению русского историка С.М. Соловьёва, в жизни любого этноса определяющее значение имеют три условия – его собственный характер, окружающая среда и отношения с другими народами. Данная мысль восходит к учению К. Риттера об органической связи между природой и человеком. Член Санкт-Петербургской Академии наук Карл фон Бэр утверждал в XIX веке, что «физические свойства местности предопределяют судьбу не только целых народов, но и человечества». Интересны рассуждения С.М. Соловьёва о противопоставлении русского дерева и западноевропейского камня и их влиянии на стереотипы мышления и поведения людей. «Камень разбил Западную Европу на многие государства, разграничил многие народности, в камне свили свои гнёзда западные мужи и оттуда владели мужиками, камень давал им независимость; но скоро и мужики огораживаются камнем и приобретают свободу, самостоятельность». На Востоке Европы отсутствие камня, как считает Соловьев, вызвало прямо противоположные результаты. «...Здесь мужам негде вить себе каменных гнёзд, не живут они особо и самостоятельно и вечно движутся по широкому беспредельному пространству».
Широкие лесные массивы па территории Восточной Европы позволяли строить деревянные жилища. Забота же о них была невелика. «... деревянный дом ничего не стоит по дешевизне материала, отсюда с такою лёгкостью старинный русский человек покидал свой дом, свой родной город или село... Отсюда привычка к расходке в народонаселении и отсюда стремление правительства повить, усаживать и прикреплять». Однако с этим нельзя согласиться. «Привычка к расходке» была попыткой мужиков избавиться от гнёта, найти лучшие условия существования. Действия властей «ловить, усаживать и прикреплять» объяснялись вполне попятными экономическими интересами.
Соловьёв считает, что «камень» оказал непосредственное влияние на характер западных народов, сообщив им стремление к усидчивости и определённости. Недостаток этого стремления у россиян объясняется отсутствием у нас "камня". Современные россияне в массе своей, живут среди "камня" (кирпичные и железобетонные здания). И, если принять во внимание, что «менталитет при всей своей устойчивости не является фатально неизменным, раз и навсегда данным, он принципиально подвижен...» (Б.С. Гершунский), то почему мы до сих пор не являем собой образец организованности и определённости?
В качестве строительного материала камень не всегда играл на Западе ту исключительную роль, которую приписывает ему С.М. Соловьёв. Западная Европа тоже была некогда "деревянной". Известно, что в X веке во Франции замки феодальных сеньоров представляли собой деревянные башни, окружённые рвом и деревянной изгородью. Города, как и замки, также состояли по большей части из деревянных домов «... в начале ХШ века Лондон был почти исключительно деревянным городом» (М.М. Ковалевский). Приведём высказывание Кулишера о французских и германских городах: «В городах находим дома на каменном фундаменте, хотя само здание в течение всего средневековья ещё строилось из дерева – В Гамельне, в Ньюпорте, в Амиепе и даже во Фландрии находим соломенные крыши» (М. Кулишер). Солома же, по сравнению с деревом, ещё более легковесный материал, следовательно, по логике Соловьева, использование её в строительстве жилья должно способствовать формированию крайне легкомысленного отношения к жизни. Использование или не использование того или иного материала в строительстве, с точки зрения исторического материализма, не может напрямую определять судьбу и ментальные характеристики народа. «Поэтому, если бы русские города богатели так же быстро, как западноевропейские, то в них дерево постепенно уступило бы место камню. Самые богатые города до монгольской Руси, Киев и Новгород, были богаче других каменными постройками.... Не в отсутствии камня заключалась причина, остановившая развитие Новгорода, а равно и Киева (Г.В. Плеханов). Монголо-татарское иго повлияло на развитие производительных сил Руси, её социально-политическую организацию, на весь умственный и духовный строй народа. Однако о степени влияния монголо-татар исследователи спорят до сих пор. «Кто знает, что представляла бы сейчас Европа, сели б Русь не спасла её от нашествия монголо-татарских полчищ».
Г.В. Плеханов пишет: «... свойствами географической среды определяется более или менее быстрое развитие производительных сил, а от степени развития производительных сил зависит, в последнем счете, весь строй общества, т.е. все свойства общественной среды, обусловливающее собою стремления, чувства, взгляды, словом, всю психику отдельных людей». Автор работы, соглашаясь, в основном, с вышеприведённым высказыванием Плеханова, считает, ссылаясь на И.А. Ильина, что, одновременно, «душа парода находится в живой и таинственной связи с его природными условиями и потому не может быть достаточно объяснена и понята без этой взаимосвязи». Под «живой и таинственной связью» Ильин подразумевает непосредственную связь природного лона и пребывающего и ним народа. Пётр Чаадаев писал: «Вся наша история продукт природы того необъятного края, который достался нам в удел,... она внушила нам слепую покорность силе вещей, всякой власти, провозглашавшей себя нашей повелительницей». Находясь между Западом и Востоком, упираясь одним локтем в Китай, а другим в Германию, русский народ, казалось бы, должен был соединить, по мнению Чаадаева, в себе два великих начала: воображение и рассудок, но этого не произошло. Великий «сумасшедший» с горечью констатирует: «Дело в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени» (П. Чаадаев).
Современный исследователь русского этноса Г.Д. Гачев предложил оригинальную теорию, объясняющую неповторимость и своеобразие ментальности России. Он вводит понятие «Космо-Психо-Логос» и определяет его как структуру национального целого. «Подобно тому, как каждое существо есть троичное единство: тело, душа, дух – так и национальная целостность есть единства национальной природы (Космос), национального характера народа (Психея) и склада мышления (Логос)". У Гачева есть иррациональное объяснение тому, почему Россия находится как бы вне времени. Причина заключается в несоответствии шага Пространства и шага Времени. У России свой темпоритм и надо с ним считаться. «В России – гигантское пространство. Шаг пространства грандиозен... Россия – как мамонт лежит. А для Времени у нас применяются обычно западная мерка. Мы примериваем к себе тамошние исторические процессы и токи, формации,...к мамонту примеряется мерка собаки... Как же можно год обращения Земли применять к Сатурну?» Если согласиться с откровенным натурализмом этого высказывания, то цивилизованный рынок россиянам придётся строить неопределенно долго, «Русский космос – это точки жизни и тире пустоты. Пунктиры – не сплошняк цивилизации. Нет связи, дорог, посредства. Поэтому слабость среднего сословия... Поэтому логика у нас слабее работает, теряется...»?
О власти пространства над русской душой писал Н.А. Бердяев: «Русская душа подавлена необъятными русскими полями и необъятными русскими снегами. Русский человек, человек земли, чувствует себя беспомощным овладеть этими пространствами и организовать их».
Действительно, природно-климатические условия основной исторической территории России необычайно сложены. Они диктовали необходимость громадных трудовых затрат на сельскохозяйственные работы. Так если в Западной Европе период пригодный для сева и уборки урожая длится восемь – девять месяцев, то в России он составляет лишь четыре – шесть месяцев. Получается, что у западноевропейского крестьянина па 50-100 % больше времени на сельскохозяйственные работы, чем у русского. Американский историк Ричард Пайпс следующим образом характеризует экстремальность природно-климатических условий применительно к России: Страна в основе своей настолько бедна, что позволяет вести в лучшем случае скудное существование. Бедность эта представляет населению весьма незначительную свободу действий, понуждая его существовать в условиях редко ограниченной возможности выбора». Большие трудовые затраты на сельскохозяйственные работы, с одной стороны, и, напротив, скромные результаты от вложенных усилий – с другой, имели двойное следствие.
Русский человек знал, отмечает В.О. Ключевский, что природа отпускает ему мало благоприятного времени для земледельческих работ. Вес это заставляло крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы много сделать в короткое время. «Так великоросс приучился к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро... Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время». Добросовестное и старательное отношение к труду всегда определяло жизнеспособность нации. О.А. Платонов отмечает: «Среди многих тысяч русских пословиц вы не найдёте ни одной, где бы труд воспринимался как проклятье, зато пословиц, прославляющих трудолюбие и добросовестность в труде, великое множество». С другой стороны, нельзя игнорировать тот факт, что наряду с необычайным трудолюбием и проворностью имели место леность и небрежность в работе. «Эти черты ментальности были заметным явлением. В крепостную эпоху они были свойственны, прежде всего, барщинному крестьянству, т.е. той категорий населения страны, которая в условиях жесточайшей нехватки рабочего времени летом вынуждена была в первую очередь работать на барина: и на поле, и в его усадьбе» (Л.В. Милов). Разумеется, отдельные люди могут от природы быть расположенными к пустому времяпровождению, но совершенно нелепо считать, чтобы целый народ имел по природе своей особенное влечение к этому пороку. «Подобно разврату, подобно страсти к затемнению рассудка наркотическими веществами, и леность развивается не вследствие климатического влияния, а вследствие исторических отношений, Во времена Цезаря и Тацита германцы, британцы, галлы были отчаяннейшими лентяями... Все привычки парода зависят от обстоятельств его жизни» (Н.Г. Чернышвский). В крестьянской среде заметным явлением было и пассивное отношение к своему собственному хозяйству, равнодушие к печальной перспективе своей собственной жизни и жизни своих близких. «Запуганный, задавленный, с поникшей головой идёшь как обесславленный гнушаясь сам собой", – пишет Н.А Некрасов в стихотворении «Пьяница». Традиция российских помещиков, ориентировавшая их не на рационализацию хозяйства, а на его экстенсивное расширение рождала в крестьянах ожесточение и отчаяние. Русский крестьянин, любя землю, понуждаемый помещиком, проявлял вынужденную небрежность, так как «вместо 1-1,5 дес. (в двух полях) более или менее тщательной вспашки он вынужден пахать вдвое – втрое больше... где нужна тщательная подготовка к севу возможная лишь при пяти – шести кратном бороновании, он вынужден бороновать 1-2 раза» (Л.В. Милов). В лености и инертности можно обвинить, скорее, российских землевладельцев, большинство из которых не обладало смелым я свободным экономическим мышлением. Их больше интересовала организация вотчинных театральных представлений; праздников и фейерверков. Весьма удручающе, однако «даже среди крупнейших землевладельцев России, составляющих всего 2-3 % от общей численности дворянства, было немного знакомых с общеевропейской аграрной литературой учёных – практиков» (Е.Н. Марасипова), быть может, в условиях, где природа очень часто смеётся над самыми осторожными расчётами великоросса, а своенравие климата и почвы обманывает самые скромные ожидания, человеку остаётся надеяться лишь на удачу? Ключевский пишет: «выбрать самое, что ни есть безнадёжное и нерасчётливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, трать в удачу и есть великорусе кий авось».
Между тем, безрассудство и легкомысленность не являются, с нашей точки зрения ментальными качествами лишь русского народа. «Желание помочь делу как-нибудь.., остановиться на полдороге к цели, удовольствоваться полумерой, а надежде, что потом авось это сделается само собой, – такое направление деятельности вовсе не есть исключительное свойство русского человека...» (Н.А. Добролюбов). Чернышевский комментируя "Письма об Испании" В.П. Боткина замечает: «...потребности испанца очень легко удовлетворяются в его теплом климате, при чрезвычайном: плодородии земли..., праздность считается в Испании гораздо почётнейшим препровождением жизни нежели труд».
Между тем, нельзя объяснять лишь с позиций исторического материализма чувственно-эмоциональную составляющую российского менталитета. «Наглядным образом минорный настрой души демонстрируется в русской песне, в музыке, в поэзии. Грусть является общим и ведущим мотивом русской поэзии, а лучшие русские народные песни проникнуты грустным содержанием, заунывным и протяжным напевом» (В.К. Трофимов). Русская хандра, свойственная героям Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, И.С. Тургенева, не имеет часто рационального объяснения. Радость и веселье не являются вечными родовыми качествами успешных и состоятельных людей, а грусть и отчаяние – неудачников и бедных. В самом деле, в добровольном уходе состоявшихся и богатых людей, как в прошлом, так и в настоящем, скрыто что-то необъяснимое. Поэтому "живую и таинственную связь " русской души с однообразным пейзажем, унылыми дождями и хмурым северным небом нельзя отрицать. В смене радости грустью и мечтательностью, пассивности активностью у любого человека, независимо от социальной, этнической, религиозной принадлежности, лежат как рациональные, так и иррациональные основания. «Там на Западе... есть созерцание и мечтательность, и там тоска от бессмыслицы жизни. Однако, В.Г. Белинский справедливо замечает: «... русский человек упивается грустью, но не падает под ее бременем, и никому не свойственны до такой степени быстрые переходы от самой томительной, надрывающей душу грусти к самой бешеной иступленной весёлости». Исступлённая весёлость сродни бесшабашности, вольности, обратимся к словам академика Д.С. Лихачёва: «Для русских природа всегда была свободой, волей, привольем,.. Воля – это отсутствие забот о завтрашнем дне, это беспечность, блаженная погруженность в настоящее. И если для европейца свобода есть сознательный и добровольный учёт необходимости в своих поступках, то для русского человека свобода – свобода от забот и ответственности за свои поступки. Справедливости ради надо заметить, что в России, как в прошлом, так и сейчас, европейская трактовка свободы имеет место среди образованной части населения. Это даст некоторую надежду на то, что россиянам удастся обустроить Отечество. В реальности россияне всегда были погружены в заботу о своём общем доме – России.
Геополитическое положение России всегда было сложным. «Великая равнина открыта, на юго-восток, соприкасается непосредственно со степями Средней Азии: толпы кочевых народов с незапамятных пор проходят в широкие ворота между Уральским хребтом и Каспийским морем и занимают привольные для них страны в низовьях Волги, Дона и Днепра» (С.М. Соловьев). Поэтому война для русских людей стала суровой необходимостью, а сама Россия напоминала своеобразную осаждённую крепость. Великороссы в период формирования своей государственности за 234 года (1228 – 1462 гг.) вынесли 160 войн. С XIV по XX пек историки насчитывают 329 лет войны. Следы бесконечных войн и потрясений неоднозначно повлияли на менталитет россиян. Сформировавшийся синдром мобилизационного состояния способствовал выработке таких черт как стойкость, самоотверженность, готовность жертвовать своим благополучием во имя спасения отечества, смекалистость: «Русская история развивалась так, что для неё не было никакого выбора; или надобно было сражаться или быть уничтоженным; вести войну или превратиться в рабов и исчезнуть» (И.А. Ильин).
Г.В. Плеханов приводит пример из истории домосковской Руси, ярко демонстрирующий смекалку и нестандартное мышление людей, попавших в экстремальные условия, он пишет: «Белгородцы, осаждённые в 997 г, печенегами и доведённые ими до крайности, уже хотели сдаваться, но один старик придумал хитрость,...он приказал женщинам сделать кисель, вылил этот кисель в кадку и опустил кадку в колодец… Потом он послал за печенегами и сказал им: «Имеем бо кормлю от земли». Печенеги... сняли осаду». Самоотверженность до самоотречения демонстрирует пример из истории Смутного времени. В сентябре 1609 года армия польского короля Сигизмунда взяла в осаду Смоленск. Защитникам предложили почётную капитуляцию. Однако Смоленск был ключом к Москве, и защитники решили пожертвовать жизнями своих жён и детей, но поляков и литовцев в город не пустить. Осада продолжалась более полутора лет. На предложение Сигизмунда перейти к нему на службу или покинуть город, оставшиеся в живых предпочли второе. Выполнив свой долг перед государством, они пошли по Руси, питаясь подаянием. Отечественная история знает массу аналогичных примеров, когда жизнь людей положивших своё здоровье и способности на алтарь Отечества, остаётся не обустроенной. Однако жизнь в экстремальных условиях пограничной ситуации, в прямом и экзистенциальном смысле, имеет следствием не только обретение цели индивидуального существования в устроении общественного блага, но также характеризуется отсутствием размеренности, порядка, законченности начатого дела, презрением к ценности отдельной человеческой жизни. «Мысль о возможной смерти за праведное дело оказывалось живительным для русской души, укрепляла и наполняла её...» (И.А. Ильин). Во все времена власть предержащие эксплуатировали это качество народа, прикрывая им свои некомпетентность и халатность.
Европейская история тоже не была безоблачной, но всё-таки западноевропейская цивилизация развивалась в более благоприятных условиях. «Занимая крайнюю оконечность Евразии, Западная Европа является как бы огромным полуостровом, ограждённым морями от губительных нашествий, выдвинувшим для защиты бастионы Пиренеев, Балкан и Восточной Европы...» (М.Н. Громов). Западной Европе счастливо удалось избежать вторжения монголо-татар. В период расцвета Золотой Орды, её господства над Россией, западноевропейские крестоносцы также угрожали последней несмотря на то, что Киевская Русь сама была Европой. Однозначная точка зрения по вопросу о татаро-монгольском влиянии па русский народ отсутствует. «Россия, – писал Н.М. Карамзин, – испытала тогда вес бедствия, претерпленные Римской империей от времён Феодосия Великого до седьмого века, когда северные дикие народы громили её цветущие области. Варвары действуют по одним правилам и разнствуют между собою только в силе». Однако справедливости ради надо отметить следующее. Варвары, покорившие Римскую империю, приняли христианство, которое было основой мышления и жизнеповедения самих граждан Римской империи. Татаро-монголы остались чужды христианству, а Православная Церковь вынуждена была раболепствовать перед завоевателями. «Наши митрополиты опирались на татар, как римские папы опирались когда-то на франков» (Г.В. Плеханов). Германские племена, ворвавшиеся в области Римской империи, попали на почву высокоразвитой античной цивилизации, а Русь XIII века, по словам П.И. Савицкого, являла собой «картину ничтожества: в сравнении с Западом... подлинная "отсталость" возникшая не вследствие, но до татарского ига». Вместе с тем Савицкий под "отсталостью" имеет в виду не общее духовное достояние Руси, а уровень развития производительных сил. Безycловно, господство монголо-татар затормозило развитие экономики ещё более: «земледелие, ремесло и торговля становились делом маловыгодным, ибо завоеватели отбирали любой прибыток» (В.К. Кантор). Это, отнюдь, не способствовало развитию предприимчивости и формированию чувства собственности в народной душе. Это приводило к привычке относиться к собственности как к чему-то ненадёжному, не приносящему личной выгоды. Это, в свою очередь, порождало такие свойства характера как непритязательность и необязательность «...европейское трудолюбие и прилежание были высмеиваемы и презираемы за их мелочность...» (В.К. Кантор).
Жизнь в обстановке подчинения силе, в раболепстве низших перед высшими и сильными вела к общему огрублению нравов (введение смертной казни, наказания кнутом, изощрённые пытки). Важен тот факт, что систематического управления Русью со стороны татар не было. «Монголо-татары не устранили русских князей и не создали своей династии на Руси, как это было, например, в Персии, Не имели они и постоянного наместника или наместников па Руси с определенными функциями Баскаки назначались спорадически, в отдельные места, не имели определённых функций управления. Управление находилось в руках русских князей» (В.Л. Рязановский). Тем прискорбнее то обстоятельство, что «подлое низкопоклонство и заискивание перед татарами, стремление извлечь побольше личных выгод, хотя бы ценой предательства, унижения и компромиссов с совестью, – все это, несомненно, существовало и притом в очень значительной мере» (Н.И. Трубецкой).
Ответ на вопрос, почему элита народа земледельческого сканировала властно-подвластные отношения народа кочевого, не имеет однозначного толкования. По нашему мнению, русские князья руководствовались как инстинктом самосохранения, так и здравым смыслом, основанным на осознании того, что "плетью обух не перешибёшь". В XV веке началось разложение Золотой Орды. Часть татарских князей стала переходить на службу к упрочнившему своё положение великому князю Московскому. Началось мирное взаимное сближение и воздействие друг на друга русских и татар. «Значительная часть татарского дворянства приняла Православие, обрусела» (В.Л. Рязановский). И хотя «наша народная масса с татарами в общем не смешивалась» длительное соседство, схожие условия существования русских и татар способствовали формированию единого великорусского этноса. Н.И. Трубецкой дает следующее описание туранского ментального игла, ставшего также достоянием душевного облика великоросса. «Типичный представитель туранской психики в нормальном состоянии характеризуется душевной ясностью и спокойствием». Однако ясное и спокойное восприятие жизни может оборачиваться самодовольством и апатией. Последние же, распространяясь на интеллектуальную сферу, подавляют её активность и инициативу, «Московская Русь, несмотря на сильное горение религиозных чувств, не дала ни одного крупного религиозного философа. Во всяком случае, имя такого мыслителя современной науке неизвестно» (В.К. Трофимов). Вместе с тем находясь в обстановке, требующей активных действий, россиянин способен мгновенно оценивать ситуацию, жертвовать собой. Так, российские спасатели высоко котируются в регионах, пострадавших от техногенных и природных катастроф. Это и есть «русская удаль – чисто степная добродетель, ценимая тюрками, но непонятная славянам и романо-германцам» (В.К. Трофимов).
Большое значение в становлении великорусского народа и его менталитета сыграла колонизация. Ключевский писал: «История России есть история страны, которая колонизуется». Освоение и присоединение новых земель происходило, в основном, за счёт спонтанного расселения русских крестьян. «Источник политической власти высшего класса – его экономическое господство над значительною частью населения – не мог быть обильным и притом постоянно грозил иссякнуть благодаря непрерывному переходу этого населения на новые места» (Г.В. Плеханов). Сильное влияние на становление великороссов, двигавшихся на восток Европы, оказала встреча с финно-угорскими племенами. На северо-востоке, где проживали финно-угры, колонизация носила в основном мирный характер, так как образы жизни пришельцев – земледельцев и аборигенов – звероловов дополняли друг друга, «русские первопоселенцы в местах проживания манси поначалу также занимались охотой и рыболовством, заимствуя орудия и приёмы ведения этих промыслов. Но хозяйственная деятельность их постоянно расширялись за счет хлебопашества и животноводства. К ним русские приучали и манси. Наряду с этими были случаи, когда в местах давних контактов русских и манси возникали их общие поселения» (Г.Н. Чагин). Первоначальные положительные качества восточных славян; терпимость к инородцам, трудолюбие, щедрость оказали им неоценимую услугу в общении с коренными народами Урала и Сибири. Характеризуя славян, А.С. Хомяков пишет: «Им недоступно чувство аристократического презрения к другим племенам, но всё человеческое находит в них созвучие и сочувствие». Русские переселенцы легко вступали в хозяйственные, культурные, дружеские и родственные связи с коренным населением, органично врастая в инородческую среду; «Не было комплекса "Народа-господина", с одной стороны; не было и реакции на него – с другой, а потому вместо стены отчуждения выковалось звено связи» (Ф.Ф. Нестеров). Влияние финно-угоров проявилось в видоизменении антропологического типа «Преобладание смуглого цвета лица и волос, скуластость великоросса и особенно великорусский типический нос, с большой вероятностью обусловлены финно-угорским влиянием» (В.К. Трофимов). Несмотря на то, что экспансия военными и насильственными средствами играла второстепенную роль в освоении Урала и Сибири, но игнорировать этот факт не следует. После поражения татар, внешний Степи, бунтовала внутренняя Степь, не желавшая поворачиваться к европейской городской жизни вместе со всей страной. На юго-востоке крестьяне-колонисты вели непрерывную борьбу с проявлениями внутреннего сепаратизма. Так в "исторических миниатюрах о Земле Пермской" говорится: «В 1662 году отряды восставших башкирских феодалов разорили населённые места Кунгурского уезда, напали на Кунгур и сожгли его, оставшиеся в живых кунгуряки били челом царю о разрешения построить острог». Такие факты не способствовали взаимопониманию между колонистами и инородцами. Даже спустя несколько столетий и не столько, быть может, на Урале, в Сибири, Поволжье, где степень этнического смешения достаточно велика, а, главным образом, в центральных областях России можно услышать оскорбительные высказывания в адрес татар, башкир, удмуртов и других коренных народов Урала, Сибири и Поволжья. Пережив эпоху "советского интернационализма, старые стереотипы мышления остаются жить в сознании части населения России.
К XVII веку складывается сложное полиэтническое образование – великороссы, включившее в себя славянское, финно-угорское и тюркское начала. Пёстрой была картина религиозных вероисповеданий. В сущности, в этом не было ничего необычного. Все государства тогдашней Европы были этнически неоднородны и почти все сталкивались с множественностью конфессий. В Испании, Англии, Франции лица, не принадлежащие к господствующей церкви, преследовались, либо серьёзно ограничивались в правах. В России же «государство провозглашало себя защитником Православия, но в реальной действительности проводило разумную имперскую политику, не стесняющую иностранные и иноверные исповедания» (Н.И. Цимбаев). Ненасильственная ассимиляция позволила коренным народам Урала, Сибири, Поволжья сохранить элементы самобытной культуры и религиозных верований. «Показательно, что в России с этнической карты не исчез фактически ни один народ, в то время как в процессе колонизации Америки романо-германцами и англосаксами были уничтожены великие самобытные цивилизации» (В.К. Трофимов). Борьба с общими врагами, чёрные годины Смутных времён способствовали становлению единства всего русскоязычного населения, независимо от этнической принадлежности. «Россия превратилась не в механическую совокупность территорий и народностей, а в органическое целое» (И.А. Ильин). Российский менталитет является своеобразным ключом к расшифровке этого организма. Ключ этот с секретом. Секрет же заключается в способности усваивать дух и идеи чужих народов, перевоплощаться в духовную суть всех наций и, одновременно, сохранять то особенное, что и называется "загадочная русская душа".