Вместо введения.
Грядет 8 семинар Магического Театра В. Лебедько на Чудском озере.
Его хотели перенести в другое место...
Но,... мы вновь встретимся на полюбившемся многим берегу.
На границе между землей и водой, между "прочным" и "зыбким"...
На той границе, откуда только и можно увидеть "Землю обетованную", если, конечно, она есть в сознании смотрящего...
…………
Восьмёрка в нумерологии есть символ бесконечности,
где одно вытекает из другого и одно связано с другим невидимой сетью...
И образ Борхеса, который так любит В. Лебедько: "Сад расходящихся тропок..." совершенно восьмеричен...
…………
Однако, к делу.
Так случилось, что я не смотрел фильм "Бег" и не читал пьесу...
Лишь пару раз я видел один и тот же эпизод, где Хлудов в полубезумном состоянии что-то говорит о повешенных...
И вот пришло время для чтения.
М. Булгаков, пьеса "Бег"...
Дело в том, что восьмой семинар по решению В. Лебедько будет реминисценцией БЕГА, такой образ решил он положить в его основу.
Именно в связи с этим я хочу предложить публике новый формат: рефлексию на чтение, так сказать, ощущения по ходу, что же схватывается на бегу, когда невозможно различить детали, когда каждый эпизод еще не осмыслен и не пережит глубоко...
Это скорее поиск созвучий, резонансов, мистического единства...
Идея пришла ко мне сразу после прочтения первых трех строк:
Бег.
Восемь снов.
Пьеса четырех действиях.
Мне нравится здесь все.
Короткое емкое название: "БЕГ"
Бег это состояние. Всеобщее. Что-то случилось... Что-то очень важное, грандиозное. Всесильное... или бежишь…. или смерть...
Но куда бежать? От чего? От кого? К чему? Есть ли спасительный край?
Можно ли ответить на эти вопросы на бегу?
Когда разлитый вокруг Страх парализует волю...?
Воля, Страх, Бег, Смерть...
Дневное сознание, плотский рациональный ум не помощники здесь...
Ответы, если они существуют, можно искать лишь в лунном, ночном пространстве, пространстве сна...
Поэтому восемь снов для восьмого семинара.
Восемь снов это сон без начала и конца...
И тогда Бег внутри "вечного сна" становится мрачной метафорой "бессмысленности жизни"...
Все произойдет в рамках четырех действий. Это квадрат. Это форма "абсолютного" знания. Это четыре стороны света. Это четыре времени года. Это четыре стены "надежной" социальной крепости или клетки, кому как кажется…
Дадим имена этим четырем: День и Ночь, Жизнь и Смерть. По два сна у каждой стороны квадрата, воплощающего в себе иллюзию прочности конструкции Бытия.
............
Бессмертье - тихий, светлый брег;
Наш путь - к нему стремление.
Покойся, кто свой кончил бег!..
Жуковский.
Такой эпиграф выбрал Булгаков.
Надо бы прочесть все стихотворение...
Однако и так все неясно...
Что значат слова: бессмертье, путь, покой и бег...
Ограничусь лишь одним вопросом, возникшим со всей очевидностью: неужели бессмертие есть покой?
Тут же вспоминается Блок: "... и вечный бой, покой нам только снится"
Однако пьеса наша и есть сон, точнее восемь снов...
............
Действующие лица.
Роман Валерьянович Хлудов. Это единственный персонаж, который представлен лишь именем. Без комментариев. Это и есть главный герой. Герой, воплощающий тотальный статический покой внутри бегущей и ревущей толпы...
Четыре сна, или два действия происходят в России, а два других за границей, в Париже и Константинополе. Это бег за пределы квадрата... Попытка убежать от судьбы?
............
Сон первый.
...Мне снился монастырь...
"... как странно все это!... мне начинает казаться, что я вижу сон... Вот уж месяц, как мы бежим с вами... по весям и городам, и чем дальше, тем непонятнее становится кругом... видите, вот уж и в церковь мы с вами попали!"
"В монастыре появляется загадочная, и весьма загадочная особа!"
Она беременна. Однако капризно отвергает предлагаемую помощь.
Фамилия мадам: Барабанчикова. Как указывает Булгаков, эта дама существует исключительно в воображении белого генерал - майора по фамилии Чарнота, речь о белогвардейском генерале.
…………
Не правда ли, мы говорим белые и тут же в сознании возникают красные.
И, действительно, уже на второй странице появляется красный командир конармии Буденного, Баев. Он обвиняет монахов в помощи белым.
О монастыре Булгаков пишет: "... хор монахов в подземелье поет глухо... моли бога о нас...". Тьма, а потом появляется скупо освещенная свечечками, прилепленными у икон, внутренность монастырской церкви".
…к Белому и Красному добавляется Черный…
У квадрата четыре стороны. Значит, будет четыре цвета.
Белый уже занят. В монастыре он превратился в Черный, его инверсия Белая гвардия. Из небесного в земное. Может ли гвардия быть белой?
Вряд ли. Но это сон. И там где "очевидно" должен быть белый, мы видим черный - цвет сумрачного подземелья. Если бы был "небесный" белый, то никакая оппозиция невозможна, ибо белый порождает остальные семь. Радуга возможна лишь путем деконструкции небесного белого.
Но если белый земной, тогда возможна и оппозиция, как белый плащ Пилата с кровавым подбоем (…«В крови навек омывший белый плащ»…).
Тогда белый и красный становятся знаменем взаимного уничтожения.
И торжествует Смерть, ибо овечьи стада, думая о "спасении" ускоряют свой бег в сумеречном пространстве Страха к "свету", который есть ни что иное, как путь во чрево смерти.
Вряд ли это будет фиолетовый, голубой или синий. Мы сталкиваемся здесь с инфернальной глубиной социума, которому больше подходит желтый, в крайнем случае, зеленый. Зеленый как аллюзия белого.
............
Красный командир Баев с фонарем входит в сумеречное пространство монастыря: " А, чтоб их черт задавил, этих монахов! У, гнездо!... Был огонь на колокольне?" обращается он к монаху Паисию.
"Вы фонарями белым махали!... ежели я что - нибудь на колокольне обнаружу, я вас всех до единого... к стенке поставлю!"
В это время в подземелье монахи хором глухо поют:... моли бога о нас Николае..., а наверху они же "светят" белым.
Тут уместно вернуться к фразе: «Был огонь на колокольне?»
Черное подземелье доминантой колокольни являет себя миру гибельным светом. Не является ли колокольня в таком случае реминисценцией Вавилонской башни? Не малиновый звон, но свет призывающий смерть.
…опять надмевание плотского ума, опять призывание богов на последний и решительный бой. Опять бег в сумеречном пространстве Страха и Надежды.
"... Мне снился монастырь..." А если монастырь на самом деле, "наяву"?
…………
Атмосфера первого сна.
…подземелье...
…глухое пение монахов...
…тьма...
...шоколадный лик святого...
…полинявшие крылья серафимов...
...безотрадный октябрьский вечер с дождем и снегом…
…примостившийся у окна персонаж все силится что - то разглядеть в нем…
…дама в черной шубе на высоком игуменском кресле…
…у ее ног молодой человек в черном пальто и перчатках…
Документики.
Паисий (появляется бесшумно, черен, испуган): Документики, документики приготовьте, господа честные! (Задувает все свечи, кроме одной) Ибо в темноте значение документов тотально возрастает. И Паисий это уже отлично усвоил на своем собственном опыте. Чтобы документы зазвучали во всей красе надо задуть свечи. Все, кроме одной. Но липкий страх все равно не оставляет его. Бесшумен, черен и испуган.
Баев (подходит к Барабанчиковой, берет паспорт, читает). Барабанчикова, замужняя...
Паисий (сатанея от ужаса, шепчет). Господи, господи, только это пронеси!
(Готов убежать.) Святый славный великомученик Димитрий...
…
Скоро нам откроется тайна этой загадочной особы, проверка документов которой привела монаха в состояние, когда он лишился голоса, сатанея от ужаса…
Оказывается путь от сына божия к сатане весьма короток, если проходит через животный социальный ужас телесной смерти.
А ведь Паисий имеет все необходимые документы, подтверждающие его право быть монахом.
Если «проверяющему» не достаточно усов и хвоста, чтобы понять, что перед ним кот Матроскин, его шансы удостоверить «личность» владельца документов близки к нулю. Однако далеко не все обладают необходимой остротой зрения, и тогда кот вполне может сойти за волка или льва…
Документы, как и «свойства личности», социальные роли и пр. … существуют лишь для сокрытия сокровенной «правды» о том, что мы называем человеком, в первую очередь для него самого. Иначе монастырь, населенный монахами, действительно мог бы существовать при дневном свете в лучах животворящего Солнца.
Об искренности.
«Баев. Монахи, стало быть, не вмешиваются в гражданскую войну?
Паисий. Нет, нет, нет...
Баев. Только молитесь? А вот за кого вы молитесь, интересно было бы знать? За черного барона или за советскую власть?»
Баев задает риторический вопрос, при этом оставляя Паисия в страхе ожидания возмездия: «Ну, ладно, до скорого свидания, завтра разберемся!»
Баев уходит.
«За окнами послышалась глухая команда, и все стихло, как бы ничего и не было Паисий жадно и часто крестится, зажигает свечи и исчезает». Красные ушли, можно и свечи зажечь.
Но вновь в ночи голос Страха.
«Паисий вбегает, опять тушит свечи, все, кроме одной, смотрит в окно: … сами не знаем, кого нам еще господь послал, и будем ли мы живы к ночи! (Исчезает так, что кажется, будто он проваливается сквозь землю.)
…послышался многокопытный топот, в окне затанцевали отблески пламени».
Красные всполохи на черном.
Красные и Белые, волнами захлестывающие «монастырь»…
Здесь нет места для искренности, «правды»…
Здесь животный страх за сохранение собственной «жизни»…
И нет такой цены, которую не заплатил бы Паисий за возможность и дальше продолжать служение своему всепрощающему богу, за возможность жадно и часто креститься…
Есть такое суждение: неважно то, за что ты борешься в жизни, важно то, за что ты готов умереть.
Паисий не готов умереть ни за что, а значит и жизнь его не имеет цены. Окутанный ложью, он и во время жизни не живет, а существует…
И та же участь у пасомых им овец…
…………
Предсказание 1.
«Серафима Владимировна Корзухина, молодая петербургская дама».
Утром, «вдруг», стало ясно, что среди всех персонажей лишь Серафима сохранит или обретет человеческое достоинство…
Молодая петербургская дама…
«В высоком игуменском кресле сидит Серафима, в черной шубе. Судя по лицу, Серафиме нездоровится. У ног Серафимы, на скамеечке, … молодой человек в черном пальто…».
Итак, она молода, из Петербурга, ей нездоровится, она в черной шубе сидит в высоком игуменском кресле… У ее ног молодой человек…
Что это? Серафима – «истинный» игумен?
Читаю вновь: «Неверное пламя выдирает из тьмы конторку, в коей продают свечи, широкую скамейку возле нее, окно, забранное
решеткою, шоколадный лик святого, полинявшие крылья
серафимов, золотые венцы. За окном - безотрадный октябрьский вечер с дождем и снегом». (Восхищусь мощью живописания).
Серафима в кресле игумена… осененная полинявшими крыльями серафимов…
С этого момента я отношусь к почитателям Серафимы. Более того, я просто уверен, что дальше мы увидим прекрасный дуэт Серафимы и Хлудова.
Хлудов представляется мне не человеком во плоти, а неким духом-зеркалом, в котором каждый может увидеть свои самые страшные черты. Встреча с Хлудовым кошмарное испытание и лишь тот, кто выдержит его, получит шанс на человеческую жизнь…
Хлудов как опора бешенно вращающегося волчка…
На него со всей силой давит вихрь безумно несущейся толпы… Сделать ничего нельзя…
Можно только испытывать БОЛЬ …
…в то время как толпа испытывает СТРАХ.
…………
Маски сброшены…или сеанс разоблачающей магии.
Идет перепалка между Голубковым, сопровождающим Серафиму, и мадам Барабанчиковой о том кто в очередной раз захватил монастырь:
«Барабанчикова (садится, кутаясь в попону). Ты, интеллигент проклятый, заткнись мгновенно! "Погоны", "погоны"! Здесь не Петербург, а Таврия, коварная страна! Если на тебя погоны нацепить, это еще не значит, что ты стал белый! А если отряд переодетый? Тогда что?
…
Послышалась глухая команда Бризара: "Первый эскадрон, слезай!"
Что такое? Не может быть! Его голос! (Сбрасывает с себя попону и тряпье и выскакивает в виде генерала Чарноты. Он в черкеске со смятыми серебряными погонами …».
Вот тебе и документики…
Генерал Чарнота рассказывает своей походной жене, Люське, историю своего чудесного спасения: «…и - на тебе - пулеметы! Буденный - на тебе - с небес! Начисто штаб перебили! Я отстрелялся, в окно и огородами в поселок, к учителю Барабанчикову, давай, говорю, документы! А он, в панике, взял да не те документы мне и сунул! Приползаю сюда, в монастырь, глядь, документы-то бабьи, женины, - мадам Барабанчикова, и удостоверение - беременная! Кругом красные, ну, говорю, кладите меня, как я есть, в церкви! Лежу, рожаю, слышу, шпорами - шлеп, шлеп!..
Люська. Кто?
Чарнота. Командир-буденовец.
Люська. Ах!
Чарнота. Думаю, куда же ты, буденовец, шлепаешь? Ведь твоя смерть лежит под попоною! Ну, приподымай, приподымай ее скорей! Будут тебя хоронить с музыкой! И паспорт он взял, а попону не поднял!»
Публицистическое отступление.
Тема эпохи Перемен на сцене глобального Магического Театра реальности станет главным ресурсом этого семинара. Таков анонс В. Лебедько.
Булгаков описывает события в четких пространственно – временных координатах:
«Сон первый происходит в Северной Таврии в октябре 1920 года.
Сон второй, третий и четвертый - в начале ноября 1920 года в Крыму.
Пятый и шестой - в Константинополе летом 1921 года.
Седьмой - в Париже осенью 1921 года.
Восьмой - осенью 1921 года в Константинополе».
…………
Описываемые события пик гражданской войны. Вот уже два года действует декрет о красном терроре, принятом в ответ на террористические акты студента-эсера Л. Канегиссера и эсерки Фанни Каплан.
Так это выглядит в документах того времени:
«4 сентября 1918 г.
Из приказа народного комиссара внутренних дел Г. И. Петровского
о заложниках
... массовые десятками тысяч расстрелы наших товарищей в Финляндии, на Украине, и наконец, на Дону, … открытое признание правых эсеров и прочей контрреволюционной сволочи в этих заговорах… показывает, что, несмотря на постоянные слова о массовом терроре против эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет.
С таким положением должно быть решительно покончено. Расхлябанности и миндальничанью должен быть немедленно положен конец. Все … правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел.
… Отделы управления … должны принять все меры к выяснению и аресту всех, скрывающихся под чужими именами и фамилиями лиц, с безусловным расстрелом всех замешанных в белогвардейской работе. (...)
Тыл наших армий должен быть, наконец, окончательно очищен от всякой белогвардейщины…