11 апреля 1915
Однажды ко мне пришел Ангел, которого мы называем Прекрасным Существом, ведя за руку другого Ангела. Долгая дружба с этим необыкновенным Существом приучила меня никогда не удивляться ничему из того, что Он делает. Я принимаю все его причуды за проявления сознания, непохожего на мое собственное и более совершенного, ведь очень многим из того, что мне удалось узнать за последние три года, я обязан именно его немного эксцентричной, но очень нежной дружбе.
Как я уже говорил в своем предыдущем письме, этому Прекрасному Существу (которое мы называем Ангелом за неимением лучшего термина) никогда не доводилось жить на Земле в физической оболочке. Это Существо принадлежит к иному этапу эволюции, нежели человек, и потому Его взгляды на человеческую жизнь имеют исключительную ценность.
Подойдя ко мне, Он улыбнулся и подвел за руку другого, похожего на себя, но еще меньше, чем Он сам, похожего обликом на человека.
Здесь, в небесных сферах можно услышать порою весьма нетрадиционные представления; но Прекрасное Существо, наблюдавшее жизнь людей, иногда забавляет меня восхитительным копированием обычаев смертных.
— Облаченный в розовое, — сказало Прекрасное Существо своему собрату-ангелу, — позволь представить тебя моему другу "Х.", судье, недавно прибывшему с планеты Земля. Безусловно, он не откажется стать твоим проводником по территории, на которой сейчас творится история. Спрашивай его, о чем хочешь, и он тебе ответит, если сможет. Он все еще не знает языка твоей далекой звезды, но он может общаться с тобою мысленно, ведь самая грубая твоя оболочка — это тело мысли.
Я сказал, что очень рад знакомству, и спросил, не хочет ли он увидеть поле боя.
— Мне непонятно значение слов — "поле боя", — ответил он, — но я был бы не прочь на это взглянуть.
Когда ты это увидишь, будешь понимать ещё меньше, — улыбнулось Прекрасное Существо.
А было это как раз в тот день, когда противоборствующие силы во Франции и в Бельгии необычайно активизировались в начале весенней кампании, и я повел двух своих друзей на то место, откуда они могли бы наблюдать за битвой.
— Что эти существа внизу все время посылают друг другу? — спросил незнакомец в розовом.
— Эти предметы мы называем снарядами, ответил я.
— Снарядами? — переспросил удивленный незнакомец.
— Прекрасное Существо ответило за меня.
— Снаряды — это особым образом устроенные дома, в которых наши братья из великой бездны живут и развлекаются.
— Выражение удивления на лице незнакомца стало ещё более очевидным.
— Мой друг забывает, что вы не знаете языка Земли, в котором одно слово — условный символ идеи — может обозначать две идеи, даже очень непохожих друг на друга.
— Что это за предметы, которые те существа внизу посылают туда-сюда? — повторил незнакомец.
Мне приходится переводить его речь на нормальный английский, чтобы она стала понятной. Буквально же его вопрос звучал примерно так: "Предметы, которые существа посылают друг другу?"
Благодаря долгому общению с Ангелами — как имеющими астральные тела, так и не имеющими их — я научился понимать такую речь; и я ответил, стараясь переводить привычные громоздкие словоформы на более простой язык идей:
— Предметы, которые существа под нами бросают друг другу, — это оболочки с содержимым, которое обладает удивительной способностью разрушать формы других объектов, разбрасывая их части во все стороны.
— Они так играют? — спросил незнакомец в розовом.
— Нет, — ответил я, — они воюют.
— Воюют?
Весь ужас, связанный в моем сознании с понятием "война", моя мысль передала нашему гостю-ангелу, и его розовая вуаль побледнела от боли.
— Какое странное у меня возникло чувство, — сказал он, — знаете, если бы вас не было здесь, друзья мои, я предпочел бы уйти отсюда.
— Это чувство, — ответил я, — симпатическое отражение моих собственных эмоций, которые вызвали у меня мысли о войне.
— А что такое война?
— Ужасная страсть, которой предаются два противостоящих друг другу сообщества душ. Благодаря этой страсти они подавляют в себе свою природную жалость и начинают в больших количествах разрушать тела друг друга.
Вуаль незнакомца стала почти белой.
— И Бог допускает, чтобы творился весь этот ужас? — спросил он.
— Он допускает это на планете Земля.
В данном случае слово "Бог" нельзя воспринимать как точную передачу той идеи, которую подразумевал Ангел в своем вопросе, но, видимо, мне придется довольствоваться им. Подлинное значение этой идеи не передается никаким словом ни одного из земных языков. Она подразумевает сочетание Любви, Времени и Цели, возведенных в превосходную степень, и лучшего обозначения для неё, чем "Бог", я подобрать не могу.
— Странная Звезда — Земля! — сказал Ангел.
— Обитатели этого мира часто говорят примерно то же самое, — ответил я. — Это часть мудрости расы, унаследованной от их далеких предков, которые, впервые попытавшись приспособить своё небесное сознание к суровым условиям этой звезды, на которую их поместили для того, чтобы они учились, говорили друг другу: "Странный мир".
— Значит, условия этой планеты вынуждают их творить перед нами этот ужас?
— Вовсе нет.
— Тогда для чего они это делают?
— Их заставляет сила привычки.
— Значит, когда-то это было необходимо?
— В очень далекие времена, — сказал я, — люди были более изолированы друг от друга, чем сейчас, потому что на Земле перерождалось совсем немного людей, и сияющий Архангел, ответственный за их обучение, научил их развивать в себе мужество и находчивость и подчеркивать свое "я", устраивая единоборства друг с другом.
— Но здесь, под нами миллионы существ! воскликнул Ангел, — и я вижу, как их тела падают тысячами!
— Это они называют великой победой, — сказал я, — а один из их командиров дает тем, кто убьет достаточно большое количество людей, маленькие железные крестики.
— Железные крестики? Почему железные?
— Железо — металл Марса, — сказал я, — а Марс — их бог войны.
— А почему крест?
— Это символ их Христа.
— Это тот, который умер здесь, чтобы научить людей любить друг друга?
— Тот самый, — подтвердил я.
— Воистину, я готов согласиться с далекими предками этих людей, от которых они унаследовали выражение "Странный мир".
— Может, подойдем поближе? — спросил я.
— Незнакомец заколебался, а затем сказал с терпеливой улыбкой:
— Мой друг, — он поглядел на Прекрасное Существо, — хочет, чтобы я кое-что узнал об этой звезде. Я хочу спуститься ниже.
Мы спустились и оказались примерно в сотне футов над той полосой, которая разделяла противников.
— Смотрите! — воскликнул незнакомец. Души отлетают от своих тел! Так вот в чем цель этой затеи — освободить души от оков?
— Не совсем, — ответил я, — каждый из них предпочел бы видеть своего противника в оковах; но поскольку практически это сделать почти нереально, они избирают противоположное.
Незнакомец выглядел еще более изумленным.
— Мой друг, — объяснило Прекрасное Существо, — из тех сфер, где Закон противоположностей не действует.
— Ты никогда не брал меня туда с собой во время наших странствий! — воскликнул я.
— Конечно нет, ты слишком привязан к Закону противоположностей.
Это была наша старая шутка — моя и Прекрасного Существа.
— Посмотри! — прервал меня незнакомец, — одна душа направляется к нам.
Я пошел вперед, чтобы поприветствовать новоприбывшего. Это был немецкий офицер.
— Добро пожаловать, — сказал я, но он, похоже, не понял меня. Лицо его астрального тела было перекошено. Очевидно, ему пришлось принять мучительную смерть.
Иногда мне кажется, что Прекрасное Существо знает все земные языки; и хотя его природа настолько чиста, что лишь немногие на Земле способны понять его, когда душа покидает тело, она начинает понимать речь Прекрасного Существа, если, конечно, в её природе есть то, что способно улавливать высшие вибрации, делающие жизнь этого Ангела столь насыщенной и удивительной.
— Добро пожаловать, — сказало душе Прекрасное Существо на языке её родины.
— Где я? — спросила удивленная душа.
— В мире, который над Землей, — ответило Прекрасное Существо.
— Так значит...
— Это значит, что ваше имя будет занесено в списки погибших.
— Значит, это все-таки случилось!
— Да.
— Но я всегда боялся смерти.
— Как видите, ее незачем бояться.
— А где кайзер?
— В своем штабе.
— Я смогу доложить ему?
— Если хотите.
И мы отправились дальше на восток — медленно, потому что новоосвобожденная душа ещё не знала, что расстояние на самом деле ничего не значит.
Мы увидели Главнокомандующего сидящим за столом и разглядывающим какую-то карту. Его лицо было изможденным и осунувшимся.
— Вот, — сказал я незнакомцу, — тот человек, которого весь мир за пределами его страны считает виновником этой великой войны.
Незнакомец (и вместе с ним душа) приблизились к Главнокомандующему, чтобы прочесть его мысли. Я передаю их так, как я их слышал — разрозненными и трагическими в своей важности:
"Наши войска гибнут! Боже, покарай Англию! Я — избранник Божий! Я не могу ошибаться! Мои генералы всё путают. Я понижу в звании... (тут он назвал имя новоприбывшей души, которая была с нами). Он виноват в этом поражении. Я приказал ему захватить позиции противника. А он вместо этого потерял наши собственные. Я не могу ошибаться! Я — избранник Божий!"
— Прекрасное Существо повернулось к душе, которая раньше была генералом.
— Хотите доложить о себе кайзеру?
— Он повернулся к нам, в глазах его была грусть.
— Я не стану беспокоить кайзера, — сказал он.
Между нами воцарилось молчание. Немного погодя, Прекрасное Существо вновь повернулось к генералу, на его лице была написана жалость.
— Могу я что-нибудь для вас сделать?
— Не могли бы вы отвести меня к моей матери — она умерла от горя еще в первые дни войны, когда погиб мой брат. Я очень устал. Я хочу видеть свою старую мать.
В глазах незнакомца в розовом светилось удивление.
— Оказывается, на этой странной звезде есть даже любовь! — сказал он.
Письмо XX
НАД ПОЛЯМИ СРАЖЕНИЙ
12 апреля 1915
Представьте себе поле битвы: вытянутую, изломанную двойную линию людей, коней, орудий и прочих атрибутов войны.
В прежние дни на Земле я изучал когда-то теорию и практику войны, но в этой войне все мои познания оказались почти бесполезными. И причина здесь не только в том, что изменились сами условия ведения военных действий, но ещё и в том, что раньше я представлял себя стоящим по ту, или по другую сторону воображаемого поля битвы; теперь же я наяву пребываю одновременно и с той, и с другой стороны, словом — повсюду. Я читаю мысли командиров обеих сторон, я сижу в окопах вместе с солдатами, иногда наполовину погребенными в грязи и в воде, я езжу по полям вместе с кавалерией, выдвигаюсь вперед вместе с артиллерией, сопровождаю наверх души убитых, вместе с ними прохожу сквозь ад недоумения, которое почти всегда охватывает их после того, как они оказываются безжалостно выброшенными из своих тел.
Поистине, "Война — это ад!" И не стройте себе никаких героических иллюзий — вы, живущие в мире и рассуждающие о том, чего вы не можете знать.
Даже когда стихают выстрелы, ужасы не кончаются. Мрачная и тихая дождливая ночь наполнена страждущими и мятущимися душами. Часто какая-нибудь душа бродит туда-сюда в поисках своего товарища, с которым её породнили узы боевого братства — того прекрасного цветка, который расцветает на безобразном стебле войны. Часто они вновь и вновь переживают ярость и ужас последней атаки; они вновь вонзают воображаемый штык в тело воображаемого врага; или, когда они собираются вместе, а так обычно и бывает, то всей своей массой безрассудно бьются о какое-нибудь стоящее на их пути препятствие, всякий раз ощущая противостоящую им силу.
Генерал, о котором я писал в своем предыдущем письме, был человеком духовно развитым; поэтому он очень скоро смог освободиться от пут материи; он был одним из тех патриотов, для кого его собственная страна это бог, а его император — герой, за которым нужно вдохновенно следовать. Но большинство из тех, кто гибнет на полях сражений — простые солдаты, которые сражаются по воле массы, стоящей за их спиной. Эти, как правило, сразу же попадают в темноту и блуждают затем в течение какого-то времени в мраке и недоумении.
Но некоторые — напротив, пребывают в полном сознании практически с момента своей смерти. И часто нападают на солдат противника, когда те спят. Сны на полях сражений бывают ужасны в своем сходстве с реальностью.
А иногда, опять-таки из-за всеобщей неразберихи, души совершенно теряются и стремятся держаться поближе друг к другу, даже если это души бывших врагов, чтобы избавиться от ощущения гнетущей тоски, которое навевает им тьма, разделяющая "невидимые" миры. Страх заставляет их забыть о том, кто их бывшие друзья, а кто — бывшие враги. Вот ещё один, бледный цветок, расцветающий на безобразном стебле войны!
Астральные формы не слишком развитых людей зачастую выглядят здесь пугающе обезображенными, их сознание еле теплится, и они не могут чувствовать ничего, кроме боли. Неудивительно, что сны бескорыстно любящих людей полны ужаса в эти темные, нависшие над миром ночи, ибо во множестве стран есть много людей, которые, хотя и не воюют, но посвящают часы своего ночного отдыха самоотверженному труду во спасение душ, которые так отчаянно нуждаются в помощи. Есть один человек, которого вы знаете, — он несет сейчас на своих плечах почти сверхчеловеческую ношу, но никому не говорит об этом.
Нет нужды говорить вам, сколько таких ночей вы сами провели в течение многих последних месяцев, и если мы попросили вас прекратить эту работу, то лишь для того, чтобы у вас оставалось больше сил на то, чтобы сейчас записывать за мной эти сообщения. Воплощенная душа не может работать без отдыха день и ночь. Это было бы равносильно тому, чтобы жечь астральную свечу с обоих концов.
Когда вы вернетесь в те страны, что ныне разорены войной, многие ваши друзья расскажут вам, что им довелось пережить в эти страшные месяцы примерно то же самое, что пришлось пережить и вам. В критические минуты приходится обращаться за помощью к тем, кто в состоянии нам помочь, а сейчас их помощь нужна практически постоянно.
Постарайтесь понять, что души, остающиеся в нижних слоях астрального мира, действительно пребывают недалеко от поверхности физической планеты. И те, кто зависает над полями сражений, на которых их постигла роковая участь, продолжают испытывать воодушевление, либо ужас, слыша голос боевых труб. Они по-прежнему слышат свист пуль и ощущают разрушительную силу разрывов. Каждый день к этим привязанным к земле несчастным вновь и вновь возвращаются переживания военной поры; каждую ночь они с ужасом ожидают наступления утра, когда звуки войны возобновятся снова. Они не могут никуда уйти. Они несвободны уже просто потому, что их тела погребены здесь же, всего лишь в нескольких футах под землей, или лежат вовсе непогребенными, что еще хуже.
Я советую вам, по крайней мере в течение нескольких лет, воздерживаться от посещения тех мест, где шли бои. Вы можете отправиться в Швейцарию или в южные районы Франции, но постарайтесь не задерживаться долго в Северной Франции или в Бельгии, или в каких-либо иных местах, которые так или иначе были поражены войной.
Мир мыслей над Англией сейчас растревожен, но непосредственно примыкающий к земле слой астральной материи не заполнен ужасными эманациями смерти. Астральные формы стремятся туда из более опасных областей, но, чтобы туда добраться, им необходимо сперва оторваться от того места, где им пришлось претерпеть самые жестокие мучения.
Гораздо легче защитить себя от грустных мыслеформ, чем от обезумевших астральных существ и "кипящей" астральной материи, возникающей над полями сражений.
Вспомните, ведь даже поле битвы при Ватерлоо до этой войны было не самым подходящим местом для того, чтобы проводить там ночь. Спустя некоторое время вы сможете ненадолго посетить места недавних боев, просто для того, чтобы набраться практического опыта; но не делайте этого прямо сейчас. Сегодня самое подходящее для длительного пребывания в Европе место — это горы Швейцарии.
И желательно, чтобы вы проводили там побольше времени.
Помните, вы говорили мне, что в детстве часто видели на горах и в долинах своего штата образы американских индейцев? Это были те, кто много лет назад бродил под лучами солнца по этим горам и долинам, и кто до сих пор остается в плену у разреженной материи, примыкающей к этой территории. Глаза ребенка, как правило, очень чисты. И над полями сражений в Европе проницательный взгляд еще долгие годы будет замечать образы тех, кто не может оторваться от этого места. Я уже не говорю о хрониках Акаши. Война — это ад, и этот ад не заканчивается подписанием мирного договора.
И это одна из причин, почему нам хотелось бы, чтобы вы и другие, верящие в братство, донесли дух этого идеала до ныне воюющих народов. У вас нет представления о спокойной вере как о великой и истинной идее. Человек, действительно любящий своих ближних, способен оказывать влияние не только на узкий круг своих друзей. Вся атмосфера вокруг него пронизана братской любовью, и восприимчивые души чувствуют это.
Совершите как-нибудь с этим чувством в душе прогулку на пароходе вверх по Рейну.
Письмо XXI
ДУША В ЧИСТИЛИЩЕ
14 апреля 1915
Осмелюсь ли я рассказать вам о чистилище, в которое ярость баталий направляет так много душ, лишь совсем недавно ходивших по Земле в образе людей, ежедневно отправлявшихся из дома на работу, любивших своих жен и детей и обменивавшихся банальностями в перерывах между работой, совершенно не подозревая о том, что с каждым часом они все ближе и ближе подходят к Великому Событию? Да, осмелюсь.
Мы последуем за одной душой, за которой я следовал сам. Её историю я могу восстановить по памяти, потому что каждый её акт навсегда запечатлен в моем разуме. Нет, мне вовсе не нужны мозговые клетки для того, чтобы запомнить что-либо. Вам они тоже не понадобятся, когда вы освободитесь от оков своего мозга.
Это был холостой мужчина, полковой офицер, англичанин. Внешне он был такой же, как и все остальные, но сознание его было иным. Он жил в своем собственном внутреннем мире, ибо много читал и много размышлял. Он не был что называется очень хорошим человеком. Далеко не все англичане хороши даже сейчас, когда Англия воюет; я говорю это тем из вас, кто приходит в ярость, услышав малейшую критику в адрес своего родного острова, и даже в том числе и вам — той, кто пишет сейчас для меня!
Этот человек был не очень хорошим, потому что в его сердце было мало любви. Нельзя сказать, что он был неспособен любить, но он неспособен был пробуждать любовь в других и потому чувствовал духовный голод. Иногда на него накатывало ощущение непреодолимой тоски, и тогда он впадал в раздражение и начинал пить, или бранить своего слугу, или то и другое сразу. А временами, когда весь мир и он сам становились ему особенно противны, он пускался в "загул".
Но началась война.
Он сразу же почувствовал, что шум и суета военных приготовлений смогут стать естественным выходом для его раздражения. И он с радостью отправился на войну.
В Лондоне он знал одного немца и очень его не любил. Немец был слишком болтлив, а его громкий и резкий голос раздражал чувствительный слух утонченного офицера. Увлекая своих солдат в битву, он как раз вспоминал об этом немце. Он думал, что ему наконец-то предоставилась возможность сразиться именно с этим немцем, лицом к лицу, и эта мысль приносила ему удовлетворение.
Ненависть стала для него почти что чувственным наслаждением. Немцу удалось соблазнить одну вульгарную женщину, которую страстно желал сам офицер. Он ненавидел себя за эту страсть и ненавидел немца за то, что тот все испортил. Мы всегда ненавидим тех, кто мешает нам спокойно ненавидеть самих себя.
Офицера убила немецкая пуля в первые же дни войны. Где? Да какая разница, где! Если я скажу, кто-нибудь, возможно, узнает этого человека, а мне не хотелось бы выдавать тех, кто, пусть даже невольно, делится со мной своими секретами. Даже когда я прислушиваюсь у закрытой двери жизни, я не стремлюсь затем рассказывать другим слишком много о том, что услышал. Я стараюсь быть благоразумным.
Я буду называть этого человека своим другом, поскольку мы с ним настолько сдружились, что теперь я имею на это право.
Накануне битвы, в которой мой друг нашел свою смерть, я был рядом с ним, стараясь смягчить жестокость, овладевшую его сердцем. Это чувство редко встречается среди солдат того участка северного фронта, на котором он находился, ибо для них война это что-то вроде благородного спорта (или, по крайней мере, она была для них таковой в сентябре прошлого года).
Но мой друг был исключением, потому-то я и решил рассказать именно о нем. И мои замечания по поводу его исключительности в данном случае необходимы для того, чтобы не слишком напугать читателя. Я не хотел бы, чтобы мои читатели думали, будто их друзьям также пришлось пережить нечто подобное. Знай же, всяк склонившийся над этой страницей, что мой друг — это не твой друг, это совсем другой человек. То, что пережили ваши друзья, было не столь ужасным. Ведь они были лучше, чем он, потому что вы их любили, а тот человек был намного хуже, потому что его почти никто не любил.
Его сразила ружейная пуля. Все вокруг него погрузилось во тьму, и на некоторое время он лишился сознания.
Его привел в чувство грохот разорвавшегося снаряда.
"Начался бой, — подумал он, — чертов слуга! Он должен был разбудить меня на рассвете".
Вокруг него были солдаты его полка, но, казалось, что они стали выше, чем были, и видел он их смутно, как в тумане. Он протер глаза.
"Чёрт их раздери! Кого это они поставили на мое место?"
Он подумал так, потому что увидел, что вместо него командует какой-то младший офицер.
В полном недоумении он оглядывался по сторонам. Да объяснит ему кто-нибудь, наконец, что происходит?! Он направился туда, где обычно находился старший офицер; офицер был как всегда на месте.
"Что это со мной? — подумал он. — Может быть, я сошел с ума?"
Он отдал честь офицеру, но тот не обратил на него никакого внимания.
"Я, должно быть, сплю? — предположил он."
Он подошел к солдату, заряжавшему ружье, и дотронулся до его руки. Но солдат тоже никак на это не отреагировал. Тогда он схватил солдата за руку. Все так же, не обращая на него внимания, солдат поднял ружье и выстрелил.
Тогда мой друг подошел к двум разговаривавшим между собой солдатам и услышал, как один из них сказал: "Бедняга...! Получил пулю в самое сердце! Он был букой, но неплохим офицером. Жаль его".
Тот "бедняга", о котором они говорили, как раз и был он сам. "Получил пулю в сердце — неплохой офицер — бука — умер!"
Он всё понял. Бывает, что понимание случившегося приходит ещё позже. Он был "мертв".
"Ну и хорошо!" — инстинктивно подумал он.
За его спиной с грохотом разорвался очередной снаряд.
И тут он увидел перед собой лицо, сразу же привлекшее его внимание. Это была зловредная, наглая рожа, которая, впрочем, тут же трансформировалась в лицо его врага — того самого немца из Англии, которого он так ненавидел.
"Как? Это ты?" — спросил он.
— Призрак ничего не ответил, но вновь изменил форму. На этот раз перед ним возникла та женщина, за страсть к которой мой друг ненавидел самого себя.
"И ты тоже!" — изумился он.
И вновь призрак изменил внешность. Теперь он стал похожим на слугу, которого он в свое время частенько осыпал проклятьями, и который ушел от него год назад.
"Так и ты тоже умер?" — спросил он; но лицо уже успело принять свои первоначальные очертания. Теперь это снова была просто наглая, зловредная рожа, непохожая ни на одного конкретного человека.
"Да кто же ты, в конце-то концов?" — потребовал объяснений мой друг; но ответа так и не получил.
И тут его заинтересовал глаз призрака — его левый глаз. Он вдруг начал увеличиваться и рос до тех пор, пока не достиг размеров мишени, вроде тех, что вывешивают в тире. В центре глаза, в окружении глазного белка появилась необычная, сине-зеленая радужка. А черный зрачок — огромный, как блюдце — не мигая смотрел на него с невыразимой, сосредоточенной злобой.
"Что ты делаешь?" — снова спросил мой друг; но по-прежнему не услышал ответа.
Затем видение пропало.
А на его месте возникла толпа отвратительных человеческих и получеловеческих теней. Поблизости разорвался еще один снаряд, и тени пустились в пляс. Они вцепились в моего друга и закружили его в своем хороводе, всё быстрей и быстрей, пока ему не стало дурно. Вдруг они остановились, и каждый из них превратился в того ненавистного немца из Англии. И тут к ним присоединилась еще одна толпа сумасшедших существ. Они тоже видоизменились, и перед моим другом предстала дюжина двойников той женщины, за страсть к которой он ненавидел самого себя. Эти женщины и двойники его врага взялись попарно за руки и принялись целоваться. Почувствовав отвращение, мой друг решил уйти, и ему это удалось. Он увидел, что летит через долину, прямо над головами солдат германской армии. Он услышал звуки ненавистного ему языка.
"Что за дьявольщина! — подумал он, и тут же перед ним возник самый настоящий дьявол: с хвостом, рогами и копытами.
— Раньше ты думал не обо мне, правда? — ухмыльнулся злобный дух.
Моего друга смутило и напугало его появление, поскольку дьявол, несмотря на все свои неприглядные аксессуары, очень уж был похож на него самого.
— Ты тоже сейчас изменишь внешность? спросил он.
— О, нет! Я меняюсь медленно. Я меняюсь только вместе с тобой.
— О чём это ты?
— Только ты можешь изменить меня.
— Ну тогда меняйся! — сказал мой друг. Но демон оставался таким же, каким и был.
— Изменись! — повторил мой друг. Но стоящая перед ним фигура оставалась прежней.
— Вижу, ты обманул меня — я не могу тебя изменить!
— Я же сказал, что меняюсь медленно.
— Что ты имеешь в виду?
— Я меняюсь только одновременно с тобой.
— Значит, я нисколько не изменился?
— А я за тем и слежу, чтобы ты не менялся.
И так, в компании со своим дьяволом моему другу пришлось пройти по местам, от описании которых я воздержусь, — задолго до меня с этим прекрасно справился Гёте, когда писал свою "Вальпургиеву ночь". Безрассудный и отчаянный, он следовал за своим поводырем до тех пор, пока не выбился из сил. Дни, недели тянулись, как один нескончаемый кошмар.
— Неужели я никогда не смогу от тебя освободиться? — спрашивал он своего спутника.
— Сможешь.
— Но как?
— Освободившись от самого себя.
— Это легче сказать, чем сделать.
— Да, сказать — легко, сделать — трудно.
Часто они оказывались на полях сражений — прямо на линии атаки, либо в гуще солдат. Единственным развлечением моего друга было изредка вдыхать аромат кофе и жареного мяса. Он пытался пить бренди из фляг, когда солдаты подносили их к своим губам; они не видели его и потому не прогоняли. Моего друга все сильнее терзали голод и отчаяние. С кем бы он ни встречался, его спутники всё время принимали форму мужчины, которого он ненавидел, и женщины, которую он похотливо желал. Он видел их омерзительные совокупления. Иногда призрак женщины обращался к нему с ласковыми словами. Он проклинал её, но все же льнул к ее руке. Однако, всякий раз, когда он пытался её поцеловать, призрак исчезал.
Иногда, во время больших боев в нем просыпался боевой пыл. Он набрасывался на солдат противника, как будто хотел отомстить им за все свои страдания. Он пытался вырвать из их рук винтовки, а когда душа кого-либо из них отделялась от тела, старался вывести её из темноты и из состояния сна, в которое она попадала; но это ему никогда не удавалось. Ему вообще ничего не удавалось. Само его существование было тщетным, горьким и безрадостным.
Однажды я подошел к нему и дотронулся рукой до его лба.
Ты не такой, как все остальные, — сказал он равнодушно, — откуда ты?
— Я пришел издалека, — ответил я, — хочешь пойти со мной?
— Куда угодно, лишь бы подальше отсюда, — согласился он.
— Ты хотел бы остаться один?
— Нет. Одному еще хуже.
— Самое худшее уже позади, — утешил его я.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что на этот раз источник твоих низменных желаний уже истощился. Ты устал и с отвращением вспоминаешь ту жизнь, которую ты вел с тех пор, как освободился от своего тела.
— Какое странное выражение — "освободился"! Только сейчас я чувствую, что очень хочу освободиться.
— И я помогу тебе вырваться из еще одной темницы, в которую ты заключен, помогу сорвать ещё одну оболочку с самого себя, которая не выпускает тебя на волю.
— А для чего это тебе?
— Чтобы ты не тратил сил понапрасну, когда будешь стараться освободиться от этой оболочки самостоятельно, — сказал я, — а сейчас ты, наверное, хочешь спать?
— Да, я бы не отказался немного отдохнуть.
Он спал, а я тем временем пытался ускорить его освобождение, и когда он пробудился, на сей раз уже в другом, более свободном мире, я по-прежнему был с ним.
— Что бы ты хотел увидеть? — спросил я.
— Что-нибудь красивое, — ответил он. — Что-нибудь красивое и чистое.
— Может быть, танец эльфов? — спросил я с улыбкой.
— Танец эльфов? — Разве такие вещи на самом деле бывают?
— Во вселенной — бесчисленное множество форм жизни и сознания, — пояснил я, — и раз уж твой опыт заставляет тебя верить в дьяволов, значит ты, без сомнения, сможешь поверить и в эльфов.
Едва я успел это сказать, как они тут же приблизились к нам: гибкие, прозрачные формы, весело танцующие в усыпанных цветами просторах Елисейских Полей. Они кружились и покачивались вокруг нас — эти существа: чистые, как сам воздух, по которому они порхали; легкие, как само счастье, которое они излучали; вечные, как надежда, и ещё более прекрасные, чем сны смертных людей.
Тень грусти окончательно слетела с лица моего друга, он тоже заразился этим весельем и стал легким, как воздух, и чистым. Он присоединился к их танцу и вместе с ними закружился вокруг меня.
Признаюсь вам в порыве откровения, что я тоже танцевал с эльфами. Сотоварищ и друг Прекрасного Существа тоже окунулся в море вселенской жизни и поплыл по нему под парусами беззаботности. Тот, кто слишком много знает о скорби этого мира, должен иногда облегчать свою ношу, полностью отдаваясь чувству радости.
Когда эльфы снова удалились в свое неприкосновенное убежище, я заметил, что к нам приближается еще какая-то форма.
— А сейчас, что бы ты хотел увидеть? — спросил я его.
— Могу я увидеть одного человека, который до сих пор живет в Англии? — спросил он несколько смущенно. И все же в его просьбе я уловил ту непоколебимую уверенность, которая свойственна душам, научившимся доверять своим собственным желаниям — так бывает, когда в них, благодаря очищению желания, начинает проникать высшая мудрость.
— Пожалуй, да, — ответил я.
Подошедшая к нам форма была мне незнакома, но мой друг сразу же узнал и поприветствовал её. Рядом с моим другом стояла женщина, в которой сразу же можно было признать натуру энергичную и деятельную, и в то же время чистую, ибо без этого чистого излучения в тех сферах, где мы тогда находились, вообще невозможно было никакое общение.
— Давайте присядем, — предложил я, — так мы будем чувствовать себя уютнее.
Эти двое рядом со мной, казалось, были счастливы от одного только присутствия друг друга. "По-братски, рука об руку" сидели они рядом; и хотя я знал, что одна из них — всего лишь подобие живой женщины, в этот момент она казалась мне абсолютно реальной, ибо все добрые побуждения сердца — реальность, а в тех сферах, в которые я привел своего друга, все побуждения могут быть только добрыми. Здесь нельзя встретить врага, и та женщина, которую он любил, тоже любила его, иначе она не смогла бы оказаться здесь.
Вскоре я оставил их вдвоем и вернулся к своим трудам на поля сражений, поскольку там были и другие, кто нуждался в моей помощи; другу же моему пока ничто не грозило.
Немного погодя, я вновь приду к нему на помощь, чтобы он смог достичь еще большей степени свободы. Нам интересна судьба тех, кому мы в свое время помогли, и мы продолжаем оказывать им помощь и дальше.
Вас удивляет то, что именно этому человеку я решил оказать помощь; тем более, что, судя по начальным строкам этого письма, личностью он был малопривлекательной.
Открою вам маленький секрет: именно из-за его непривлекательности я его и выбрал. Его никто никогда по-настоящему не любил, поэтому он и нуждался в помощи больше, чем другие. Те, кого любят, уже получают помощь, благодаря этой любви.
"Улавливаешь ли ты мою мысль, дочь Земли?" — как сказало бы Прекрасное существо.
Сейчас я живу для того, чтобы помогать человечеству пережить ужасы войны. Послужите и вы этой цели, любя тех, кто менее всего достоен вашей любви. Так вы сможете познать тот Путь, которым следуют Учителя Сострадания.
Письмо XXII
ПРИБЛИЖЕНИЕ МИРА
16 апреля 1915
Не огорчило, не обескуражило ли вас то, что я рассказал вам о тщетности борьбы в промежуточном мире, отделяющем рабство в мире плотной материи от свободы более чистых сфер? Не стоит из-за этого огорчаться; это всего лишь необходимая переходная стадия. Она длится недолго — несколько дней, несколько лет — какое это имеет значение для беспредельного потока вечности? Вы тоже проходили через неё множество раз. Все проходят через неё на своём пути к более свободной жизни, хотя и не для всех она тянется так же долго и мучительно, как для моего друга. Да, это — кошмар; но кошмар не может длиться вечно. думайте о радости и о свободе, которые ждут вас впереди! Они стоят того, чтобы заплатить за них перевозчику.
Правда, я не стал рассказывать вам о самых ужасных вещах, которые можно встретить на своем пути в этот переходный период, я не рассказал вам о самом ужасном, что мне приходилось видеть во время моих путешествий по полям сражений. В этих ненаписанных главах нет особой нужды, поскольку цель книги, которую я вам сейчас диктую, научить людей братству, вместо разобщенности, и миру, вместо войны.
Хотите знать, каким образом вы сами можете сократить продолжительность этой войны и ускорить наступление мира? Тогда слушайте!
Вы, лично вы, можете приблизить наступление мира! Эта мысль кажется вам невероятной? Но когда я говорю "вы", я имею в виду и других — всех тех, кто устал от войны и от её матери — ненависти.
Наносил ли вам кто-либо когда-либо ущерб в ходе вашей жизненной битвы? — ибо жизнь — это тоже разновидность войны.
Обратитесь мысленно к тем, чьи интересы сталкивались с вашими, к тем, кто причинял вам боль или ненавидел. Вспомните их одного за другим, а не всех сразу, и каждого в отдельности постарайтесь понять. Постарайтесь взглянуть на себя их глазами, почувствовать то, что они чувствуют в отношении вас в своем сердце. И если они все еще вас ненавидят, то попробуйте и вы поначалу возненавидеть себя, ради солидарности с ними. Но, стараясь по-прежнему оставаться на их позициях, вы заметите, что ваши недобрые мысли по отношению к себе постепенно начнут меняться, и ваш собственный образ из враждебного начнет превращаться в дружественный.
То, что я вам сейчас советую, никак не может быть Черной магией, ибо цель сего действа — бескорыстна. Этим вы лишь делаете первый шаг к смягчению враждебности, существующей в этом мире. Но я предостерегаю вас от использования этого метода с целью добиться расположения какого-либо человека, которого вы любите эгоистично или со страстью, поскол<