Всем нам известен «Коммунистический манифест» Маркса и Энгельса. Всем известно, что в нем есть третья глава: «Социалистическая и коммунистическая литература». Но признайтесь, братья коммунисты, мы сегодня не очень помним её содержание. Она какая-то темная, в ней речь идет о каких-то неведомых нам позапрошловековых глупостях, для нас сегодня вроде бы и неактуальных. И тем не менее давайте возьмем в руки 4-й том и перечитаем эту главу. Она небольшая, всего-то 10 страниц. А я подскажу, процитирую, на что обратить внимание, чтобы мы почувствовали, что все, что там написано гениальными молодыми людьми, все – про нас, и не в бровь, а в глаз.
Наши классики задались благородной целью предостеречь нас от ложных вариантов понимания социализма. Они просят, можно сказать умоляют нас со страниц этой главы: делайте как угодно, только не так, как предлагают перечисленные ниже социалистические писатели. Сделаете так – провалите дело социализма! И ведь мы провалили это дело, разве не так?
Итак, берем 4-й том, читаем. Существуют три ложных социалистических нправления:
1. реакционный социализм,
2. консервативный, или буржуазный,
3. критически-утопический.
Первый, кроме того, подразделяется на три потока:
а) феодальный,
б) мелкобуржуазный,
в) немецкий, или «истинный».
С 1.а) и начнем. Феодальный социализм – это «наполовину похоронная песнь – наполовину пасквиль, наполовину отголосок прошлого – наполовину угроза будущего, подчас поражающий буржуазию в самое сердце своим горьким, остроумным, язвительным приговором, но всегда производящий комическое впечатление полной неспособностью понять ход современной истории» (с. 448). То есть мы, феодалы тоже против буржуазии, значит мы тоже социалисты. Рабочие – против буржуазии, значит мы – за рабочих! И мы построим им социализм, как они того очень хотят. Или как мы того захотим.
Разве у нас не было такого социализма? Разве наши директора, партийные боссы, председатели колхозов не вели себя как отцы родные, совершенно как феодалы, ведя суд и расправу во вверенных им заводах и колхозах? Разве народ не жил при них на протяжении трех поколений в перманентных «временных трудностях», оторопело наблюдая как все более жиреет начальство и как все более богато живут их братья-рабочие на Западе? И разве наши феодалы-коммунисты не «размахивали нищенской сумой пролетариата как знаменем, чтобы вести за собой народ» (там же)? И дальше у классиков язвительное: «но всякий раз, когда он (народ) следовал за нею (т. е. аристократией, т. е. нашей бюрократией), он замечал на ее заду старые феодальные гербы и разбегался с громким и непочтительным хохотом». Некоторые – верные сталинисты – до сих пор не разбегаются, но в массе своей народ более прозорлив, и он ведь отвернулся от наших «членов партии и правительства», как только наша новоявленная буржуазия предприняла штурм этих «социалистов» в 91, 93 годах. Разве не так, товарищи? Народ проявил достаточное историческое чутьё, предпочтя в 90-х годах капитализм как состояние общества более прогрессивное, чем феодализированный советский «социализм». И этот кредит доверия буржуазной демократии не исчерпан в народе до сих пор. Вернуться в брежневское поцелуйное лицемерие? Только не это!
Непыльно устроившись на нищете рабочих, наши новые старые феодалы принимали активное участие «во всех насильственных мероприятиях против рабочего класса» (вспомним коллективизацию, Новочеркасск, 1962 года, восстание берлинских рабочих 1953 года) и, «вопреки всей своей напыщенной фразеологии, не упускали случая подбирать золотые яблоки с дерева промышленности», променивая красивые фразы о социализме на барыш от торговли «овечьей шерстью, свекловицей и водкой». Не так ли получилось у нас? В 1929 году был отменен сухой закон, и стала продаваться 39 градусная «Рыковка». А ведь великий Ленин говорил, что если мы начнем изымать деньги у населения не посредством предоставления товаров и услуг, а водкой, то мы пойдем не вперед к социализму, а назад к капитализму.
Феодальный социализм всегда идет рука об руку с поповским. Социализму у нас придали колорит христианского аскетизма. Народ должен быть бедным, чтобы он выше ценил нескудеющую руку государства. Но: «нет ничего легче, как придать христианскому аскетизму социалистический оттенок. Разве христианство не ратовало также против частной собственности, против брака, против государства?»
Я не прав, осуждаете меня? Но ведь точно, был у нашего социализма этот христианско-феодальный колорит. Наши верховные «руководители партии и правительства», не умея организовать общество иначе, строили его на манер нищенской христианской общины, противостоящей вечному Риму – мировой буржуазии. Ей они грозили «нищенской сумой» своего народа, сами сидя у него на шее, наживаясь на его нищете торговлей ширпотребом и водкой.
Феодальным и одновременно христианским было у нас совершенно неприличное явление культа личности. Оно немыслимо в условиях буржуазной демократии, но даже и в феодальном обществе цари и короли не смели настолько боготворить свою персону. Культ личности – это возвращение даже не к феодальной, а к предшествующим формациям: рабовладению с его обожествлением императоров-цезарей и к азиатскому способу производства с его первобытно-мифологическими пережитками. Уничтожив церковь и религию внешне, наше общество по существу восстановило их социальные функции – «Сим победиши», в качестве средства манипулирования сознанием, способа стимулирования трудового энтузиазма, социального согласия то есть смирения. Съезды партии заменили собой церковные соборы, пленумы ЦК – папские энциклики, пропаганда решений съездов и пленумов, трудовые вахты и т. п. заменяли собой религиозные литургии, посты и праздники.
Подходит, очень подходит к нашему «развитому» марксистское предупреждение о недопустимости феодального и христианского социализма.
Но более того, к нам подходит и пункт 1.б – «Мелкобуржуазный социализм». Мелкобуржуазный класс – мелкие торговцы, крестьяне – тоже штурмуют буржуазное государство и, в случае победы пролетариата, примыкают к нему. И зачастую в силу своей многочисленности (СССР, Китай) удушают эту победу в своих объятьях. Они оказываются даже более «революционными» и более «социалистичными», чем рабочий класс. В своем страхе перед крупной буржуазией и всем, что с нею связано (государство, централизация производства, общественный порядок и контроль, дисциплина и т.п.) они кажутся ужасно передовыми и деятельными. «Но по своему положительному содержанию этот социализм стремится или восстановить старые средства производства и обмена, а вместе с ними старые отношения собственности и старое общество, или – вновь насильственно втиснуть современные средства производства и обмена в рамки старых отношений собственности, отношений, которые были уже ими взорваны и необходимо должны были быть взорваны» (с. 450). Ну разве не это было у нас? Вместо организации или, хотя бы осознанной устремленности к неотчужденной собственности, к вытеснению найма, уничтожению зарплат, денег, товарного производства и товарообмена, вместо преодоления циркуляции финансов, ориентировки предприятий на прибыль (скрытую до реформ Косыгина и явную после них) – вместо всего этого – «цеховая организация промышленности и патриархальное сельское хозяйство – вот его последнее слово» (с.450). Это – не в бровь, а в глаз «Экономическим проблемам социализма в СССР» И. В. Сталина. Вместо развитого госкапитализма, жестко контролируемого диктатурой пролетариата и тем шаг за шагом превращаемого в безрыночный социализм, Сталин предлагал внедрять прямой продуктообмен между промышленностью и колхозами, лишенными всякой не только политической, но даже и хозяйственной субъектности. В указанной работе Сталина понятие «диктатура пролетариата» не упоминается вовсе, зато активно используются термины «руководящие органы», «кадры, которые решают всё».
И далее – уже в глаз Брежневу с Сусловым: «В дальнейшем своем развитии направление это (т.е. мелкобуржуазный социализм) выродилась в жалкое брюзжание» (с. 451). Не «развитой ли социализм» с его раздражающей всех коммунистической демагогией имели здесь в виду наши уважаемые классики?
Обратимся, далее к пункту 1.в – «Немецкий или “истинный” социализм». Маркс и Энгельс пишут, что этот социализм наполняет французские революционные лозунги своим тарабарским содержанием, представляя свою болтовню, как истинный социализм. «Он был подслащенным дополнением к горечи плетей и ружейных пуль, которыми эти правительства усмиряли восстания немецких рабочих». Это опять же о нас, только у нас и правительство, обслуживающее рабочих плетьми и пулями, и социалисты, оправдывающие это соображениями необходимости «дисциплины и порядка», «обострения классовой борьбы по мере строительства социализма», были в одном лице.
Диктаторский сапог и усы великого кормчего – это не пролетарская, это, конечно же, мелкобуржуазная, для нас – крестьянская идеология. «Вытканный из умозрительной паутины, расшитый причудливыми цветами красноречия, пропитанный слезами слащавого умиления, этот мистический покров, которым немецкие социалисты прикрывали пару своих тощих «вечных истин», только увеличивал сбыт их товара среди этой публики» – то есть не среди нас ли, господа-товарищи мелкобуржуазно мыслящие коммунисты? Вышли мы все из народа, а народ этот – на 90% крестьяне… Иной социализм мелкобуржуазный бунтарь – крестьянин придумать не может, поэтому с таким социализмом он вполне соглашается. И тогда для них – то, что было у нас в 30-50 годы – это и был социализм, а потом-де пошла проклятая волна буржуазного перерождения. Ведь так мы подчас и зачастую мыслим!
Теперь давайте посмотрим на второй вариант социалистических теорий – «Консервативный, или буржуазный социализм».
Это вам не бунтарский, истинный, левацкий, направленный против всего буржуазного мира, против западных монополий и т.п. социализм. Это как раз наоборот, это такой «социализм», когда «известная часть буржуазии желает излечить общественные недуги для того, чтобы упрочить существование буржуазного общества» (с. 453). Разве не такое общество получилось у нас сразу после смерти Ленина, в эпоху разгула НЭПа и «врастания кулака в социализм»? Подобно тому как наши бюрократы, подмяв Советы и Партию, превратились в местечковых феодалов, мнящих себя социалистами, они же, и может быть в еще большей степени, превратились еще и в таких хозяев жизни – капиталистов, жаждущих исправить общество своими, на свой салтык производимыми усовершенствованиями. Они стянули разрозненную собственность частных капиталистов в единую государственно-капиталистическую собственность назвав это экспроприацией буржуазии и установлением общенародной собственности, то есть социализмом, а то, что они оставили эту собственность отчужденной от труженика, что оставили найм, зарплату, товарное производство и товарный обмен, т.е. торговлю и прочие «капиталистические прелести», так это ничего, пропагандисты растолкуют народу, что и при социализме остаются и найм, и рынок, и зарплата, и деньги.
У нас сложилось сверхмонопольное тоталитарное капиталистическое общество с практически полным отстранением трудящихся от собственности, власти, организации хозяйствования, культуры. За годы советской власти наш народ постепенно забыл о возможности собственной субъектности, о своей былой революционности, о том, что от него в обществе что-то зависит. Народу 70 лет внушали, что на фронте организации и управления обществом все уже сделано, и ему ничего не остается, как жить счастливой жизнью исполнителя. «Как сладко быть ни в чем не виноватым, совсем простым солдатом, солдатом!». Но лучше вот сами Маркс и Энгельс: «Другая менее систематическая, но более практическая форма этого социализма стремилась к тому, чтобы внушить рабочему классу отрицательное отношение ко всякому революционному движению, доказывая, что ему может быть полезно не то или иное политическое преобразование, а лишь изменение материальных условий жизни. Однако под изменением материальных условий жизни этот социализм понимает не уничтожение буржуазных производственных отношений, осуществляемое только революционным путем, а административные улучшения, осуществляемые на почве этих производственных отношений» (с. 454). Ну, не о Сталине ли и его эпохе говорят здесь классики? Ведь, как было уже отмечено, в своей работе «Экономические проблемы социализма в СССР» он ни разу не употребил термин «диктатура пролетариата», ни разу не упомянул о какой-либо субъектности трудящихся в процессе, как он писал, перехода «от социализма к коммунизму». В качестве такого субъекта он видел только «руководящие органы» партии и правительства, рабочим же, народу эта руководящая мать-кормилица и цены снизит, и зарплату повысит в 2, даже в 3 раза, и квартиры даст, и развивающее личность политехническое образование обеспечит. Рабочим останется только единогласно голосовать за такие мудрые решения и отеческую заботу и улучшать свою материальную жизнь повышением производительности труда. Кто знает, что это такое, согласится, что это самая бесцеремонная богдановщина, реализация махистского «принципа организации», марсианский социализм, изложенный А. А. Богдановым в его фантастическом романе «Красная звезда». Известно, что, прочтя этот роман, Ленин сказал: «Нет, сей махист безнадежен», и вскоре последовало исключение Богданова из ЦК РСДРП(б) а затем и из партии большевиков. Сталин же так организовал дело, что смог избежать подобной критики.
Вернемся, однако, к «Манифесту». Осуществляя свой «социализм», пишут Маркс и Энгельс, буржуазия даже улучшает жизнь трудящихся (верно ведь: снижение цен, общественные фонды, шведский социализм!), но это – действия «ничего не меняющие в отношениях между капиталом и наемным трудом, в лучшем случае – лишь сокращающие для буржуазии издержки ее господства и упрощающие ее государственное хозяйство» (с. 454). При всей этой благостной благотворительности все превращается в жуткую демагогию. «Свободная торговля! в интересах рабочего класса; покровительственные пошлины! в интересах рабочего класса; одиночные тюрьмы! в интересах рабочего класса – вот последнее, единственно сказанное всерьез слово буржуазного социализма» (с. 454). «Социализм буржуазии заключается как раз в утверждении, что буржуа являются буржуа в интересах рабочего класса!». И ведь точно! Все это было у нас. Сталинское оправдание товарного производства при социализме – в интересах рабочего класса; монархически-авторитарная власть – «в интересах построения социализма». Наши сталинисты и сегодня говорят, что сам культ личности (если, скрепя сердце, они признают, что он все-таки был) был формой диктатуры пролетариата (!), и это было благо, потому что дай эту диктатуру самому рабочему классу, он обязательно устроит анархию и пропьет свою страну. И при этом они кланяются Ленину и – сегодня – носят в кармане коммунистический партбилет.
И наконец: 3. Критически-утопический социализм и коммунизм.
Не видя (когда его еще не было как активной политической силы) или не желая видеть пролетариат в качестве субъекта истории, некоторые «социалисты» стремятся быть субъектами за него. «Они не видят на стороне пролетариата никакой исторической самодеятельности, никакого свойственного ему политического движения». И тогда: «место общественной деятельности должна занять их личная изобретательская деятельность, место исторических условий освобождения – фантастические условия, место постоянно подвигающейся вперед организации пролетариата в класс – организация общества по придуманному ими рецепту. Дальнейшая история всего мира сводится для них к пропаганде и практическому осуществлению их общественных планов». Они добры и сострадательны к рабочему классу, но не более: «Только в качестве этого наиболее страдающего класса и существует для них пролетариат» (c. 455).
Кажется, комментарии здесь излишни, настолько все это про нас. Это ведь и Сталин, и Хрущев, и Горбачев, и Зюганов. И те, кто говорит сегодня, что диктатура пролетариата может существовать и в форме диктатуры партии, и даже в виде диктатуры личности. Важна мол, устремленность, цель этой диктатуры.
Теоретически утопический социализм (как и утопический либерализм, например, программа 500 дней Явлинского) – это так называемая субъективная социология, когда закономерности общества не открываются в нем самом «при помощи головы», а берутся «из головы» (Ф. Энгельс) и навязываются обществу. Философски это кантианство, конкретно – неокантианство, махизм, еще конкретнее – богдановский принцип организации, о котором выше уже говорилось. Не самодвижение масс, не разрешение реальных противоречий общества людьми, сознательно ставшими на ту или иную сторону противоречия, не реальная политическая борьба осознающих себя социальных субъектов – а организующие усилия специалистов, профессионалов, «руководящих органов», осчастливливающие безвольно-потребительскую безликую человеческую массу своими «историческими решениями».
Все это, все это было и было в нашей стране. И классики как в воду смотрели, размышляя о судьбах социализма и беспокоясь за нас, дураков. Для них диалектика строительства нового общества была, в общем-то, достаточно понятной. Но оказывается, что для их «верных учеников и гениальных последователей» она осталась тайной за семью печатями. И, что особенно грустно, это остается тайной и сегодня для большинства в наших коммунистических (я даже не имею в виду КПРФ) партиях.