Личностная трансформация

Иногда по кажущимся необъяснимыми причинам, непредна­меренно и неожиданно, происходит радикальное изменение того, как человек воспринимает свою жизнь. Что касается меня, то когда такое изменение произошло со мной на пороге нового ты­сячелетия, его влияние оказалось удивительным и сбивающим с толку, потому что ни один из научных инструментов, совершен­ствованием которых я занимался на протяжении всей своей про­фессиональной карьеры психолога-исследователя, не мог помочь мне понять, что же со мной произошло. Принимая во внимание таинственную природу моего изменения я старался не думать о нем, хотя и не мог не отметить его выгод, которые были весьма значительны, причем не только для меня самого, но и для тех, ко­му повседневно приходилось иметь со мной дело. Перемены в моей жизни были связаны с радикальным изменением того, как я стал испытывать эмоции, то есть изменения произошли именно в той области, изучением которой я занимался много лет. Самое главное случилось но время моей первой встречи с Далай-ламой и индийском городе Дарамсала в 2000 году. Это была загадка. Как ученый я имел привычку всему непонятному искать объяснения, но при этом чувствовал себя вполне комфортно и тогда, когда какие-то феномены не поддавались объяснению, — что было одной из при­чин, по которой меня никогда не привлекала ни одна из религий, не говоря уже о буддизме.

Я должен был выяснить, сможет ли дать объяснение произо­шедшему Далай-лама. Изменение опыта переживания эмоций

Экман: Я хотел бы обсудить то, что является для меня очень лич­ным и что с трудом поддается пониманию с западной точки зре-ния. Однако если вы и я сумеем приблизиться к постижению это­го феномена, то это сможет принести пользу и другим людям, То, о чем я собираюсь говорить, может создать почву для недоразуме­ний, поэтому я постараюсь подходить к выбору слов крайне осторожно.

Эта история восходит к нашей первой встрече в 2000 году в Да­рамсале, которая стала событием, изменившим мою жизнь са­мым неожиданным образом. Она превратила меня из пессимиста в оптимиста. Через несколько месяцев после завершения этой встречи, изучая видеозаписи наших бесед, продолжавшихся в те­чение четырех дней» я услышал, как я говорю сам себе: «Я больше не чувствую себя, как обычно, пессимистом. Я думаю, что мы можем что-то сделать». Ничего подобного я никогда не говорил себе прежде.

Я вспомнил, как на пятый день, следующий после нашего обще­ния, я отметил, что в предыдущие два дня ни разу не испытывал фрустрации. В тот день Франсиско Варела долго говорил о вещах, которых я не мог понять, потому что просто был не а состоянии следить за ходом его мыслей. Обычно в подобных ситуациях я на­чинал испытывать нетерпение, но в тот день я его никак но про­являл. Я действительно не хотел быть нетерпеливым, но было за­метно, что мое нетерпение куда-то пропало, а с ним пропала и моя фрустрация.

Самое впечатляющее изменение в моей эмоциональной жизни заключалось в том, что в течение следующих семи месяцев я ни разу не чувствовал импульсов к проявлению гнева — ни разу. Итак, как и когда это началось? Что вызвало во мне такое измене­ние?

Прежде чрезмерно сильные проявления гнева были прокля­тием моей жизни. Они стали возникать у меня вскоре после того, как мой отец ударил меня, когда мне было уже восемнадцать лет. Я предупредил его, что если он ударит меня еще раз, то я дам ему сдачи. Он воспринял это как угрозу и вызвал полицию, чтобы она арестовала меня за попытку посягательства на его жизнь, Я был вынужден покинуть свой дом навсегда. С тех пор редкие дни я не испытывал приступов гнева, но время которых я вел себя так, что впоследствии сожалел об этом. Я постоянно находился начеку, стараясь не допустить возникновения импульсов гнева, и часто терпел неудачу, Я думаю, в моей жизни в период с восемнадцати до шестидесяти шести лет [в 2000 году] не было ни одной недели, в течение которой я не испытывал бы пару раз сильный гнев, о чем в последствии неизменно сожалел. Не слишком приятный образ жизни.

Затем, в течение шести месяцев, ни одного импульса, побуж­дающего к проявлению гнева. Ни одного. Я избавился от них; это было чудесное избавление. Я спросил Алана Уоллеса: «Что про­исходит?», и он ответил, что в этом «нет ничего необычного — но следует ожидать, что со временем это пройдет».

Он оказался прав. Со временем ситуация изменилась, но со мной уже никогда не случалось того, что случалось прежде. Я дей­ствительно испытывал импульсы к проявлению гнева и время от времени поддавался их влиянию, но уже не всегда. Иногда я осо­знавал эти импульсы и просто позволял им пройти, не затраги­вая меня, даже когда меня откровенно провоцировали. Я не могу сдерживать их постоянно, но мой опыт переживания гнева стал не таким, как раньше. Исключения составляют те случаи, когда я испытываю сильную усталость, чувствую себя невыспавшимся или страдаю от физической боли, вызванной медицинскими про­блемами. Но даже тогда мой гнев оказывается не таким сильным, каким он был до посещения Дарамсалы.

Пытаясь понять, как это произошло, я беседовал со многими людьми, имевшими подобный опыт, и обнаружил некоторые сход­ства. Но позвольте мне сначала описать мой собственный опыт и то, как, возможно, происходило это изменение.

Во время той встречи в Дарамсале вы не вставали во время пе­рерывов. Все остальные вставали, потягивались и пили чай. Но вы оставались сидеть на месте, так что присутствовавшие на этой встрече наблюдатели могли подойти к вам и поговорить с вами в течение нескольких минут. Моя дочь Ева захотела задать вам свой вопрос. И, если бы вы были знакомы с ней. вы поняли бы, что она очень смелая девушка.

Далай-лама: Что вы имеете в виду?

Экман: Она не страдает застенчивостью и остра на язык. Однако, приближаясь к вам, она испытывала непривычное стеснение. Я подвел Еву к вам и представил ее как своего «духовного лидера», от­метив, что именно из-за нее я приехал в Дарамсалу. Когда я при­нял решение подать заявку на получение приглашения на конфе­ренцию по деструктивным эмоциям, я мало что знал о буддизме и не проявлял к нему никакого интереса; но Ева — это совсем дру­гое дело. Она прожила две недели в лагере для тибетских беженцев в Непале в одной тибетской семье, а ведь в то лето ей было все­го пятнадцать лет. С этого времени она стала проявлять большой интерес к судьбе тибетского народа. Вернувшись из Непала, она организовала в своей школе Свободный тибетский клуб, а также стала принимать участие в бойкотах и других политических ак­циях. Когда я узнал, что ученый, приглашенный на встречу с ва­ми, может взять с собой одного человека в качестве наблюдателя, я обрадовался возможности предоставить подобный опыт моей до­чери.

Во время одного из перерывов мы с Евой сели по обе стороны от вас, и я рассказал вам о ней в нескольких словах (не так простран­но, как я делаю это сейчас). Она задала вам вопрос: «Почему мы гневаемся сильнее всего на тех, кого любим?» Ваш ответ выглядел приблизительно следующим образом: это происходит потому, что любимые нами люди не соответствуют нашим нереалистичным, идеализированным представлениям о них. Если вы обратите вни­мание на их недостатки и примете эти недостатки как данность, тогда вы не будете испытывать разочарования, и источник вашего гнева исчезнет сам собой. Ваш разговор с вею продолжался около восьми минут.

В течение этого времени вы держали мою руку в своей руке. После того как я представил вам Еву, я не произнес ни слова, но я испытал два необычных ощущения. Во-первых, я физически ощутил нечто такое, что на английском языке приблизительно можно выразить словом «теплота», хотя при этом не происходило никакого повышения температуры. Но это ощущение было очень приятным — ничего похожего я не испытывал ни до этого, ни после. Во-вторых, я почувствовал, что вижу присутствующих в этой большой комнате словно через перевернутый бинокль. Хотя люди находились довольно близко, примерно в четырех футах от нас, так что они могли наблюдать происходящее, мне казалось, что они находятся на расстоянии в сотню футов.

Далай-лама: Иногда вы действительно приобретаете такое зре­ние — дальнозоркость.

Экман: Это было так. как будто мы трое были помещены в от­дельную капсулу, а все остальные были удалены от нас на боль­шое расстояние.

Я рассказал об этом ощущении нескольким людям и попытался выяснить, не знают ли они кого-нибудь, с кем произошло нечто подобное. Я спрашивал об этом Джинпу, Алана Уоллеса и Мэттью Райкарда. Все они ответили, что им знаком описанный мною фе­номен и что они наблюдали его неоднократно. Они назвали имена людей, с которыми, как они неоднократно видели сами, проис­ходило нечто подобное.

Я побеседовал с восьмью из этих людей. Никто из них не нахо­дился в такие поворотные моменты рядом со своим ребенком, так что этот фактор не являлся необходимым. Все они описывали, как изменилась их жизнь, направленность их жизни, их эмоциональ­ная жизнь, — все это было примерно одинаковым. Все они также достигли какого-то поворотного момента в своей жизни. Один или двое только что оправились от тяжелой болезни, кто-то только что развелся, а кто-то собирался сменить работу. Я тоже достиг в сво­ей жизни поворотной точки. Недавно я принял решение оставить университет, но потом отложил свой уход на пенсию на четыре го­да, чтобы организовать исследование, о котором вы говорили на той встрече.

Я думаю, многие американцы живут таким образом, что они не могут видеть ничего, что находится по обеим сторонам от них. Это подобно стремительному спуску на спортивных санях по ледяно­му желобу на Олимпийских играх. Вы должны двигаться очень быстро, при этом если вы посмотрите налево или направо, то не­минуемо разобьетесь. Вы просто несетесь вперед с максимально возможной скоростью. Именно так я провел большую часть жиз­ни, и именно так. насколько мне известно, проводят жизнь боль-шинство других ученых. Они не видят других путей в жизни с тех пор, как вступают в гонку за научными открытиями. Но каждый из этих восьмерых людей, достигших в жизни поворотной точки, теперь мог посмотреть налево и направо и увидеть альтернатив­ные пути движения.

И еще одна особенность — каждый из них подучил в жизни се­рьезную душевную рану, которую он так и на смог залечить. Они сообщали, что после встречи с вами их рана не исчезала, но стано­вилась менее болезненной.

Я остаюсь скептиком в отношении объяснений того, что произошло, но я уверен, что моя эмоциональная жизнь претерпела серьезные изменения. Меня мало беспокоит то, что многие западные ученые могут подумать, будто я сошел с ума, особенно когда они прочитают о том, что я сейчас собираюсь рассказать нам о моем нынешнем состоянии. (Далай-лама и Джинпа смеются.)

То, что я переживал, было интенсивным, очень необычным чув­ством, которое ощущалось мной как очень приятное: у меня скла­дывалось впечатление, что оно излучается на меня. Восемь опро­шенных мною человек также использовали слово «излучение», когда описывали свои ощущения при встрече с вами.

Я предоставляю вам мое собственное феноменологическое описание. Как ученый я не могу объяснить произошедшее, но это не значит, что оно не поддается научному объяснению. Я просто не знаю, с чего начать, и я подозреваю, что мы еще не располагаем всеми необходимыми инструментами для исследования этого фе­номена.

Произошедшее во мне изменение носило впечатляющий характер. После Дарамсалы я отправился в Дели, откуда мы вместе с же­ной совершили двухнедельную поездку по Индии. Моя жена заявила мне: «Ты не тот человек, за которого я выходила замуж».

Далай-лама: В самом деле?

Экман: Она сказала: «Я не просила тебя изменяться». Но на сле­дующий день она призналась: «О, я так рада. Находиться рядом с тобой стало намного легче». Она продолжает говорить это и сей­час. Я разговаривал с нею вчера вечером, и она снова сказала: «Не забудь поблагодарить Его Святейшество, потому что последние семь лет нашей жизни были самыми счастливыми».

Теперь я уверен, что этот опыт был связан с прекращением моей ненависти: стартовая площадка для быстро возникающего у ме­ня гнева перестала существовать, и в результате ослаб и мой гнев. В последние семь лет было всего два случая, когда я, образно гово­ря, мог бы справиться со своим гневом получше. Сейчас, большую часть времени, когда моя жена сердится на меня, я никак не про­являю своего гнева. Большую часть времени – как это не смеш­но – я его избегаю. Я говорю: «Я вижу, что ты разгневана. Давай поговорим, когда ты успокоишься. Я не хочу ничего выяснять сейчас, потому что твой гнев может пробудить гнев во мне, а я не хочу испытывать гнева. (Далай-лама довольно посмеивается.)

Раньше я думал, что я поступаю, как трус. Теперь я могу ска­зать ей: «Я поступаю, как буддист. Я собираюсь избежать твоего гнева сейчас. Мы поговорим с тобой, когда ты успокоишься». Но гневливым людям это не нравятся. Они жаждут борьбы.

Далай-лама: Да, это так.

Экман: Почему эти изменения произошли в моей жизни? Почему они произошли с другими людьми, которых я опрашивал? Кое-кто, узнав мою историю, заявлял: «О, это потому, что вы с таким по­чтением относитесь к Далай-ламе». Но это не так. Я имел нуле­вые представления о буддизме. Я думал, что вы являетесь сторон­ником ненасилия наподобие Ганди, и я с уважением относился к такой позиции, но я испытывал слабую симпатию к буддизму. Незадолго до приезда в Дарамсалу я посетил одну конференцию, на которой встретился с Аланом Уоллесом. Алан сказал мне, что они допустили ужасную ошибку, пригласив меня в Дарамсалу, потому что я слишком равнодушен к буддизму. Поэтому нель­зя сказать, что я был интеллектуально подготовлен к произошед­шему. Но изменение во мне произошло, и не потому, что я ожи­дал чуда. Я не верю в чудеса; чудеса относятся к области религии, а я не религиозный человек.

Как бы вы это объяснили?

Далай-лама: Разумеется, с буддистской точки зрения я этого не знаю, С точки зрения здравого смысла... Не знаю. Я думаю, по на­туре вы добрый и честный человек, способный различать позитив­ное, — я думаю, это главный фактор. К тому же и сама природа наших дискуссии — они посвящены эмоциям и естественным об­разом концентрируются на сострадании и понимании деструктив­ного! гнева и ненависти. Итак, это один из факторов. Затем, что касается меня, да и не только меня, сама атмосфера создает особое состояние, и все присутствующие люди обычно успокаиваются. В любом случае, я думаю, что с мирской точки зрения — в том, что касается более простых принципов, — большая часть нашей бесе­ды носила одухотворенный характер. Для произошедших с вами изменений не обязательна религиозная вера, достаточно осведом­ленности о ценностях. Разумеется, с буддистской точки зрения кармический фактор также играет роль. Смотрите ли вы с буд­дистской точки зрения, принимаете ли вы ее ценности или нет знаете ли вы или не знаете о безграничности жизни, здесь все равно присутствует какое-то знакомство со всем этим. Теперь важно достичь удовлетворенности. Здесь есть какие-то выгоды, какие-то позитивные результаты, и этого достаточно. (Смеется.) Я не хочу сказать, что в данном случае я нашел ответ на вопрос о том, как это случилось или почему это случилось.

Секрет доброты

Экман: Как ученый я не могу игнорировать то, что я пережил. Нельзя сказать, что прежде я не пытался испробовать другие под. ходы к облегчению моих проблем, создаваемых гневом. Три рала я проходил курс психоанализа, в том числе и для того, чтобы на­учиться справляться с моим ужасным гневом. Однако безуспешно.

Далай-лама: Гм-м.

Экман: Я думаю, изменение, произошедшее во мне, началось с того физического ощущения, каким бы оно ни было. Я думаю то, что я испытал, было — если воспользоваться ненаучным терми­ном — «добротой». Каждый из восьмерых опрошенных мною лю­дей сказал, что он почувствовал доброту; они все, подобно мне, ощутили ее излучение и ее тепло. Я не имею представления о том, как это происходит, но это не плод моего воображения. Хотя у вас нет инструментов для понимания этого феномена, это не значит, что он не существует.

Я должен также упомянуть, что во время нашей первой встречи в Дарамсале я испытал еще одно ощущение — на Западе мы назы­ваем его deja vu, — будто бы я знал вас всю жизнь.

Далай-лама: Верно, верно.

Экман: Насколько мне известно, единственными людьми, кото­рые способны это объяснить, являются буддисты, которые утверж­дают в таких случаях, что я знал вас в предыдущей жизни. Это не соответствует моим собственным убеждениям, но у меня есть та­кое чувство, как будто я знал вас всегда!

Далай-лама: Это, я думаю, очень важный сигнал, своего рода отпечаток из прошлого. Вы сами знаете, что в этой жизни ничего подобного не происходило. Значит, это имеет отношение к прош­лой жизни.

Экман: Это чувство ближе всего к тому, которое я испытывал к моей сестре и моей тете. Я знал их с тех пор, как появился на свет. Я не знал вас с моего рождения, но это выглядит тик, как ес­ли бы знал.

Далай-лама: А также, я полагаю, влияла ваша установка на то, чтобы быть ученым, мыслить более широко, быть открытым всему новому. Это также обеспечивает отличие.

Доржи (после дискуссии на тибетском): Его Святейшество гово­рит, что когда он делает публичный доклад или участвует в публичной дискуссии, то он часто имеет подобное инстинктивное ощущение, что видит перед собой кого-то, с кем он очень давно знаком.

Далай-лама: Это так. Как будто это близкий друг. Именно так.

Доржи: Это не означает и не гарантирует, что Его Святейшество встречал всех этих людей в одной из своих прошлых жизней.

Далай-лама: Я думаю, здесь важна моя собственная установ­ка. Я так думаю. Эти люди, которые просто подобны мне, просто такие, как я, они не имеют отличий. Я всегда смотрю иод углом сходства, а не различия. Это немного другое.

Экман: Алан рассказал мне, что иногда, когда люди приходят на встречу с вами, наблюдается обратная картина. В конечном итоге они не успокаиваются, а испытывают тревогу или отчаяние. Я ду­маю, так происходит потому, что некоторые люди, приходящие на встречу с вами, жаждут чуда; это их последняя надежда.

Далай-лама: Это верно.

Экман: А чуда не происходит.

Далай-лама: Да, слишком много ожиданий.

Экман: Есть и второе объяснение, и оно состоит в том, что неко­торые люди прожили всю жизнь, скрывая свою собственную вну­треннюю жизнь от самих себя. А это слишком тяжело или даже невыносимо.

Далай-лама: Да.

Экман: Когда они встречаются с вами, этот занавес падает, и их начинают одолевать демоны, от которых они так долго скрыва­лись. Это парадокс, но это очень типично для западного мышления − то, что я могу объяснить несчастье, но не могу объяснить счастье. Это остается загадкой.

О «ДОБРОТЕ»

Поп Экман

Обсуждая этот вопрос с моим ближайшим другом Полом Ка­уфманом, которого я знаю более тридцати лет и который, буду­чи атеистом, давно занимается медитацией, я внезапно подумал о втором объяснении, хотя оно и не исключает объяснения, пред­ставленного мною Далай-ламе во время нашей беседы.

У меня были очень плохие отношения с моим отцом. Его люби­мая поговорка звучала так: «Я надеюсь, что твои дети принесут тебе столько же несчастий, сколько ты принос мне». В результате и одновременно и хотел иметь детой (чтобы показать, что я не сте­ну жертвой этого проклятия), и боялся их иметь (потому что и moг стать таким же плохим отцом, как и он, и тогда бы его проклятия сбылось). Когда наконец и стал отцом, эти надежды и страхи очень

меня тяготили.

Первоначально я действительно испытывал проблемы с Томом, моим пасынком, но со временем я смог с ними справиться. Мои отношении с моей дочерью — это самые непринужденные отноше­ния, которые мне приходилось иметь и жизни с другим человеком. Я сумел стать таким отцом, которого мне не довелось иметь само­му. И вот я оказался с дочерью в Дарамсале и представил ее Далай-ламе — человеку, которым она, как мне было известно, безмерно восхищалась. Для любого любящего отца это было бы бесценным моментом; для меня же это было окончательным освобождением от проклятия моего отца. Эта свобода позволила мне также отка­заться от ненависти, которую я выработал в себе, чтобы больше не позволять ему бить меня, и о общем случае, чтобы справляться с ним и с другими препятствиями на пути к достижению моих целей.

Это объяснение моего эмоционального перерождения осно­вано в большей степени на западном мышлении и достижениях западной психологии. Я думаю, что оно правильное, но полагаю, что опыт проявления доброты также может иметь решающее зна­чение. Так что происхождение моего изменения остается, по край­ней мере отчасти, неразгаданной загадкой.

Экман: Когда я спрашивал Джинпу, Алана Уоллеса и Мэттью Райкарда, они в один голос утверждали: «Его Святейшество знает об изменениях, которые происходили с некоторыми людьми в его присутствии. Он может не пожелать говорить с вами об этом, но для него не является тайной, что некоторые люди переживают в своей жизни важные изменения — иногда позитивные, а иногда негативные — после встречи с ним».

Далай-лама (через переводчика): Это действительно своего рода тайна. Одна из особенностей тайн и всего таинственного состоит в том, что все это не вымысел — это факт. Однако условия возник­новения тайны и ее объяснения скрыты от нас. Возможно, ученым не следует много говорить об этом феномене, он не имеет отноше­ния к науке, это не каше дело. (Кое-кто смеется, включая и Далай-ламу.) Что-то произошло — и ладно. Это позитивно, это хорошо.

Джинпа: Его Святейшество говорил, что, разумеется, в его соб­ственном случае, он переживает моменты глубокого воодушев­ления и волнения, когда размышляет о таких великих учите­лях прошлого, как Будда и Нагарджуна, в их сострадательных поступках и учениях. Иногда он растроган до слез и испытывает огромное воодушевление. Что касается других людей, то сам он. по-видимому, не имел подобного опыта изменения своей жизни, но слышал от многих людей, что они переживали подобные пре­вращения при взаимодействиях с ним.

Далай-лама: Итак, с буддистской точки зрения кармическая связь не только в этой жизни, но и в предшествующие времена или в прошлой жизни также является важным фактором.

Одна из основных повседневных буддистских молитв начинает­ся следующими словами: «Пусть каждый, кто установит связь со мной — увидит меня, услышит меня или подумает обо мне, — ис­пытает радость и счастье». Это важная часть ежедневной молитвы. Возможно, происходит определенное воздействие такой молитвы на людей, которые читают ее непрерывно в течение дня. Но тогда, разумеется, среди тибетцев есть сотни и тысячи людей, которые повторяют молитвы такого рода ежедневно!

Экман: Я согласен с вами, что если это тайна, то вовсе не значит, что это не факт. И я согласен с вами, что просто из-за того, что нау­ка в данный момент не может что-то объяснить, мы не должны пы­таться это делать. Я подозреваю, что в практике созерцательного

размышления есть что-то такое, что генерирует в некоторых лю­дях, очень немногих людях, доброту — я не могу придумать дру­гого слова, хотя это и не слово двадцать первого века, - разновид­ность доброты, которая приносит пользу другим людям. Истории известны сообщения о случаях подобного опыта.

Однако здесь по-прежнему остается много тайн. Некоторые лю­ди думают, что если это тайна, то этого не существует в действи­тельности, но это не моя точка зрения. Это тайна, но я не знаю, всегда ли это будет тайной или в один прекрасный день мы сможем эту тайну раскрыть. Было бы замечательно быть в состоянии лучше понимать этот опыт, который сам по себе так полезен, что позволил бы приносить подобную пользу другим людям.

Далай-лама (через переводчика): Это не находится в точности на уровне тайны, о чем мы с вами говорили, но это своего рода по­лутайна. (Смеется.)

Экман: Я задал вам много вопросов. Есть ли вопросы, которые

вы хотите задать мне?

Далай-лама (через переводчика): Эмоции — это часть нашего психического опыта. У нас есть также мысли и другие психиче­ские состояния. Вопрос состоит и следующем: может ли весь этот спектр человеческого опыта, этих разных психических состояний быть объяснен деятельностью исключительно нашего мозга?

Экман: А-а! Я внимательно прочитал вашу последнюю книгу «Вселенная в одном атоме» и знаю, что, с вашей точки зрения, дея­тельность разума не объясняется в полной мере только функцио­нированием мозга - независимо от тех знаний о мозге, которыми мы обладаем сейчас, и тех, которые мы сумеем получить В буду­щем. На протяжении жизни мы видели снова и снова, что когда мы не имеем инструментов или методов для научного изучения чего-либо, то игнорируем это или, что еще хуже, заявляем, что этого не существует. Первоначально эта мысль внушалась очень влия­тельным психологом - В. Скиннером, научная карьера которого связана преимущественно с Гарвардом. Во времена Скиннера не было методов исследования мышления, и поэтому Скиннер игнорировал мысли: они для него не существовали, потому что они в то время не могли изучаться научными методами. Какое-то время я верил (Смеется.), что мыслей не существует. Позднее я понял, как глупо это было.

Я думаю, что многочисленные исследования мозга, которые сейчас в большой моде, не дали нам многое из того, что. Это не потому, что понимание мозга не имеет большого значения. Я по­лагаю, что все, что мы делаем и над чем размышляем, направля­ется нашим мозгом. Использование функциональной магнитно-резонансной томографии мозга позволяет нам узнать кое-что, но не очень много. Существующие методы по-прежнему не позволяют получить ответы на важнейшие вопросы о том, как работает мозг и какие процессы в нем протекают. Возможно, на протяже­ний жизни поколения наших детей мы сможем благодаря новым измерительным устройствам глубже исследовать эти процессы — узнать не только, где они протекают, но как и какие функции они выполняют, почему они создают то, что создают, и даже каково содержание мыслительных процессов.

Джинна: Его Святейшество знает о дискуссии, произошедшей в 2005 году в Стэнфорде.

Интересно отметить, что на уровне деятельности мозга не было обнаружено никаких различий в результатах измерений у чело­века, чувствующего непереносимость своей боли, и у человека, чувствующего под влиянием сострадания непереносимость чужой боли. Однако в терминах описания своих переживаний и личного опыта здесь имеется огромное различие. Но в терминах проявле­ний на уровне мозга больших различий не наблюдалось[27].

Экман: Я думаю, вам следует быть более осторожным, когда вы используете выражение «в терминах того, что они выясняли и деятельности мозга». Когда мы разработаем способы более раз­ностороннего рассмотрения деятельности мозга, мы сможем обна­ружить различил.

Нам следует избегать антагонизма между тем, что мы можем исследовать научными методами, и тем, что мы в данный момент с полным основанием можем считать не поддающимся исследова­нию. То и другое должно непрерывно взаимодействовать. Вот по­чему я полагаю, что интерес Его Святейшества к науке оказался очень полезным для самой науки. Я надеюсь, этот интерес принес пользу и ему самому.

Далай-лама (через переводчика): Как человек я получил безусловную пользу, но кроме того, огромную пользу получила и ти­бетская буддистская традиция. В результате моих диалогов с уче­ными я стал подвергать сомнению многие описания и предполо­жения буддистской космологии. Кто-то может даже сказать, что я стал еретиком!

Если же говорить серьезно, то становится очевидным, что бла­годаря диалогу с учеными буддисты могут узнать многое, что при­годится для очищения их взглядов на мир, особенно в тех обла­стях, где наука обладает эмпирическими результатами, которые она может продемонстрировать — чтобы уточнить, расширить и обновить наши представления. Это тот процесс, через который необходимо пройти буддистам. Фактически, отчасти и вследствие моих встреч с учеными, теперь мы имеем в монастырях современ­ную программу систематического научного образования.

Экман: Я слышал об этом.

Джинпа: Недавно на юге Индии Его Святейшество давал урок, на котором присутствовало большое число учащихся монахов из религиозных университетов и колледжей и из монастырей.

Далай-лама: Более десяти тысяч монахов.

Джинпа: В течение трех дней проводилось обучение основам тео­рии и практике буддизма. Его Святейшество выразил скептицизм в отношении некоторых элементов традиционной буддистской космологии в классических текстах и высказался в поддерж­ку современной космологии и серьезного отношения к научным фактам. Он находился в лагере ученых, а не в лагере буддистов. (Смеется.)

Он спросил: «После того как вы прослушали мое сегодняшнее выступление, вы считаете меня еретиком?»

Экман: И что они ответили?

Далай-лама: Ответа не последовало. Там собралось очень мно­го народа.

Джинпа: На второй и третий день он говорил о сострадании.

Далай-лама: О теории взаимозависимости.

Джинпа: Разумеется, тогда он снова оказался в лагере будди­стов. (Далай-лама сердечно смеется.)

Путь разума

Экман: Наука получила огромную пользу от ваших вопросов. Иногда вы задаете нам вопросы о нашей собственной работе, кото­рые не приходили нам в голову и которые не кажутся основанны­ми на буддистской точке зрения. Они исходят от человека с очень острым умом, внимательно слушающего что-то в первый раз. ни­чего не принимающего на веру без проверки, учитывающего нали­чие альтернативных объяснений или исключений.

Я также уверен, что с буддистской точки зрения вы поднимаете вопросы о науке» над которыми мы должны задуматься. У нас со­стоялся замечательный диалог.

Далай-лама (через переводчика): В результате наших дискус­сий стало, в частности, ясно, что в буддистских текстах уделяется большое внимание некоторым несчастьям, их каузальным ме­ханизмам и противоядиям, которые необходимо вырабатывать для противодействия им. Однако в этих текстах, по-видимому, не уделяется достаточного внимания процессу развития необхо­димых качеств. Какой тип противоядия должен применяться для исключения вредных эмоций и на каком этапе? Когда это уместно? Такой тип развития, по-видимому, никак не идентифициро­ван в текстах.

Буддистам, вероятно, необходимо тщательно все обдумать, поразмышлять и затем увидеть эти этапы развития.

Разумеется, есть много людей, которые занимаются медита­цией, используют эти практики и извлекают выгоду из них. Они имеют свой опыт трансформации, но, по-видимому, не описали последовательность этапов таких трансформационных процессов. Когда я смотрю на свой процесс трансформации, мне становится очевидным, что я продолжаю свою медитацию, сконцентрировав ее на пустоте, на взаимозависимости в природе всего сущего и на бесконечном альтруизме. Все это, по-видимому, совместно образует структуру, в которой возникает кумулятивный трансформационный эффект. Но что касается того, на каком этане происходит та или иная трансформация, то этого я не могу сказать. Возможно, буддистам следует сесть вместе, как это делают ученые, и добиться чуть большей конкретности.

Экман: Это такая трудная задача — исследовать в течение дол­гого времени то, что происходит. Однако мне кажется, что люди, подобные вам и Мэттью Райкарду, обладают уникальной способностью справиться с ней. Мы можем здесь многому научиться, потому что вы относитесь к тем людям, которых Варела назвал умелыми наблюдателями своих собственных психических про­цессов.

Большинство из нас не являются такими опытными наблю­дателями своих мыслей и чувств. Разумеется, нам необходимо перенять какие-то из этих навыков у тех, кто обладает ими в пол­ной мере, чтобы быть в состоянии совершенствовать эти навыки и уметь лучше наблюдать последовательность наших субъектив­ных переживаний.

Далай-лама (через переводчика): Какая-то часть монастырского образования ориентирована на участие в дискуссиях, предусма­тривающих поиск несоответствий и формулирование критиче­ских вопросов. В результате некоторые западные ученые, препо­дававшие научные дисциплины в монастырях, рассказывали, что они получали большое удовольствие от обучения монахов, пото­му что монахи всегда задавали критические вопросы, оспаривали утверждения и стимулировали друг друга. Возможно, именно та­кая монастырская традиция ведения дискуссий обеспечивает по­ложительный результат.

Тибетцы унаследовали интеллектуальную культуру от великих индийских, мыслителей из университета Наланды, которые на­учили нас критическим рассуждениям и методам анализа. Но мы не должны ограничивать масштаб применения нашего анализа только теми областями, с которыми мы знакомы тысячи лет. Нам необходимо каким-то образом расширить этот масштаб и продол­жить использовать тот же анализ в других областях.

Джинпа: Что касается монастырской культуры дискуссий, то можно упомянуть один из ее недостатков.

Далай-лама: Недостатков.

Джинна: Он состоит и том, что дискуссия во многом опирается на цитаты из авторитетных текстов. Его Святейшество выразил надежду, что однажды…

Далай-лама: Прямо сейчас!

Джинпа: С сегодняшнего дня мы должны будем видоизменить систему, чтобы она полагалось в большей мере но на цитаты из ка­нонических текстов, а на рассуждения, на логику мысли.

Экман: В 1949 году в возрасте пятнадцати лет, я поступил в кол­ледж Чикагского университета, который в то время принимал учеников, проучившихся всего два года в школе высшей ступе­ни. Их цель состояла в том, чтобы научить студентов думать кри­тически, не соглашаться слепо с высказываниями авторитетов. Задавай вопросы и ищи свой путь к истине. Не было никаких лек­ций — только дискуссии — и никаких учебников. Мы читали пер­воисточники сами, а не рассуждения авторов учебников. Иногда мы доводили это до крайности. Мы могли не верить ни во что и кри­тиковать все. Идея заключалась в том, чтобы создать демократи­ческие условия; при этом мы должны были критически оценивать альтернативы. Я думаю, это во многом соответствует тому, о чем говорите вы.

Когда я работал со студентами, то я приучил их к тому, что мне нравилось менять мое мнение. Сегодня я говорил одно, а завтра — совершенно противоположное. Я не был привержен какой-то одной точке зрения. Я хотел попытаться встать на каждую из них и по­смотреть, что из этого получится.

Всякий раз, когда я думаю о чем-то, я начинаю с другого места, думая время от времени о посторонних вещах. Я пытаюсь делать это, чтобы взглянуть на вещи по-новому, вместо того чтобы вос­крешать то, что я знал раньше. Я прекрасно понимаю, что вступаю в завершающую фазу жизни, а в этой фазе появляется искушение сделать мышление более жестким, начать − если воспользовать­ся буддистским термином — «цепляться» за свои старые взгляды на мир, вместо того чтобы непрерывно оспаривать их. Я созна­тельно работало над тем, чтобы противодействовать подобному ис­кушению.

Далай-лама (через переводчика): В восемнадцатом веке жил один тибетский мудрец, который давал в стихах замечательные советы! своим ученикам. Одна из написанных им строк звучит следующим образом: «Убедись, что ты имеешь собственную точку зрения». Со стороны учителя это очень разумно — указать на на­личие других точек зрения.

Экман: Я уверен, что теории становятся более полезными, если вы не становитесь бесконечно преданными им. Слишком ча­сто в науке, и в частности в психологии, люди думают о теории в первую очередь как об очень интересном способе объяснения со­вокупности фактов. Они становятся приверженными теории и не желают знать ни о каких фактах, которые в нее не укладываются. Тогда их теория, вместо того чтобы ставить новые вопросы, огра­ничивает их видение мира. Это ужасно, это то, чего всячески сле­дует избегать. Одна из ценностей контактов с буддистским мыш­лением состоит в том, что оно представляет собой систему, набор хорошо продуманных идей, получаемый с совершенно другого на­правления, откуда ты его не ждешь.

Далай-лама (через переводчика): Я