Одним из моментов, осложняющих трудный переход России к демократическому государству с рыночной экономикой, является возросший уровень межнациональной напряженности на территориях совместного проживания представителей русского и многочисленных нерусских народов, хотя степень накала страстей в разных случаях различна. На территории Бурятии, в отличие о других мест, отмечается спокойный характер межнациональных отношений - феномен, который ждет своего объяснения.
Исторические сведения и современные данные позволяют представить структуру русско-бурятского общества, которая складывалась на протяжении нескольких веков под влиянием систем ценностей, национальных трудовых традиций, общественного разделения труда, давних исторических путей народов, этнической психологии и др. В результате сложных исторических, экономических, этнических, социальных процессов сформировалась этническая модель общества, в котором большинство русских и бурят обитают как бы в параллельных мирах, стихийно поделив между собой "сферы влияния", поэтому они практически не конкурируют друг с другом, и интересы их не сталкиваются. Вполне вероятно, что сложившаяся на территории Бурятии этническая модель общества является одной из причин достаточно стабильной ситуации в сфере межнациональных отношений в Бурятии.
Статистические данные, исследования, посвященные историческим, социальным, экономическим проблемам Бурятии, отражают характерные особенности в распределении бурятского и русского населения по отраслям народного хозяйства: русское население преимущественно занято в промышленности, на транспорте, в строительстве, бурятское - преобладает в сельском хозяйстве. Это подтверждается и данными о размещении населения: буряты заселяют степные и лесостепные районы, занимаясь, главным образом, животноводством; земледельческие и промышленно развитые районы Бурятии представляют собой территории, где проживает большинство русских. По данным всесоюзной переписи 1989 года в сельском хозяйстве лиц бурятской национальности в расчете на 1000 занятых насчитывалось почти в 2 раза больше, в промышленности в расчете на 1000 человек их было занято в 1,5 раза меньше, на транспорте - в 3 раза меньше, в строительстве - в 1,6 раза меньше, чем в среднем по Бурятии [1]. Рассмотрение профессиональной структуры населения Бурятии выявляет определенную закономерность в распределении национальных групп по их занятиям. Среди лиц, занятых преимущественно физическим трудом, буряты по сравнению с представителями других национальностей меньше заняты горняками, химиками, пищевиками, рабочими железнодорожного транспорта, металлургами, полиграфистами, на подъемно-транспортных механизмах, обувщиками, на лесозаготовках, по охране и выращиванию леса, в рыболовстве, рыбоводстве и охоте.
|
На каждую 1000 работников бурятской национальности, занятых преимущественно умственным трудом, в 1989 году приходилось в 1,4 раза меньше инженерно-технических специалистов, в 1,2 раза меньше руководителей предприятий и организаций, но в 2 раза больше работников литературы и печати, в 1,7 раза больше агрономов, зоотехников, ветеринарных работников, лесничих, в 1,4 раза больше научных работников, преподавателей, воспитателей, руководителей органов государственного управления и их структурных подразделений, руководителей, инструкторов партийных и общественных организаций, культурно-просветительных работников, работников искусства, юридического персонала, в 1,3 раза больше медицинских работников, чем на 1000 человек населения, занятого преимущественно умственным трудом, по республике [2].
|
Приведенные данные достаточно ярко характеризуют профессиональные преференции населения бурятской национальности, которые, как всякие социальные и экономические действия, обусловлены сложной комбинацией мотивов и стимулов. Выбирая профессию, место работы, люди совершают определенные поведенческие акты, в которых реализуются их установки и ориентации.
Современная экономика, понимаемая как эволюционная открытая система, подвержена постоянному воздействию внешней среды, выступающей в виде природы, культуры, этнических факторов, политической обстановки и т.д. В соответствии с этим экономическое поведение индивидов также испытывает влияние внешних факторов, но действие их скрыто под лежащими на поверхности, известными и явными экономическими стимулами. Действуя подспудно, факторы внешней среды зачастую оказываются более мощными по силе своего влияния на экономическое поведение индивидов, чем такие мотивы, как максимизация полезности и максимизация прибыли.
К факторам, внешним по отношению к экономике и экономическому поведению, можно отнести трудовые традиции, понимаемые как выработанные умения, навыки, приемы, а также режим и интенсивность труда, сложившиеся исторически и соответствующие биологическим ритмам индивидов данной этнической общности.
|
Анализ профессиональной структуры населения Бурятии, его распределения по отраслям народного хозяйства позволяет сделать вывод о том, что аспекты экономического поведения специфичны для различных этно-национальных групп. Существующая закономерность в профессионально-отраслевом распределении населения Бурятии свидетельствует о том, что для лиц бурятской национальности меньшей аттрактивностью обладают профессии, требующие ежедневного ритмичного труда с соблюдением жесткого рабочего графика, что характерно для предприятий промышленного производства, а также непривлекательны виды работ, которые совершаются в природных ландшафтах, исторически чуждых потомкам номадов (лес, водная стихия). Напротив, привлекательными для бурят оказываются профессии, характеризующиеся свободным режимом труда и достаточной автономностью рабочего процесса, когда человек сам является распорядителем своего времени.
По всей вероятности, глубинная материнская этническая культура несет в себе генетический набор определенных для каждого народа видов трудовой деятельности, которые принимают форму тех или иных профессиональных предпочтений в зависимости от исторических, социальных и прочих условий жизни общества.
Доля представителей бурятской национальности в различных отраслях экономики безусловно связана с их этнокультурными особенностями: часто в стереотипных ситуациях выбора места работы, профессии они руководствуются установками и мотивами явно внеэкономического характера. Например, несмотря на то, что в советском обществе заработная плата в отраслях промышленности была выше, чем в сельском хозяйстве, индустриальное производство практически не привлекало бурят. Мало способствовал повышению престижности промышленного труда в глазах бурятского населения и свободный доступ к овладению рабочими специальностями через многочисленные фабрично-заводские, а затем профессионально-технические училища, где учащиеся находились почти на полном государственном обеспечении. Все эти материальные выгоды фактически не имели для бурят большого значения: за семьдесят лет в Бурятия практически не сформировался национальный отряд рабочего класса. В этом смысле не имела успеха и официальная пропаганда, которая настойчиво превозносила рабочий класс как ведущую силу социалистического общества.
Таким образом, в данном случае детерминантами экономического поведения индивидов, их профессиональных притязаний являются не только и не столько экономические стимулы. Как будет рассмотрено ниже, значительную роль в определении экономического поведения бурят играют мотивации, связанные с глубинами их этнической культуры, психологии, истории. Эти мотивации часто оказывают первостепенное влияние на формирование профессионально-отраслевой структуры населения различных национальностей.
Представляется интересным рассмотрение статистических данных, которые отражают определенное несоответствие между низким удельным весом - 24% [3] -бурят в общей численности населения республики и их преобладанием среди научных и преподавательских кадров в вузах и научном центре РБ, среди руководящих и аппаратных работников исполнительной и судебной властей. При поверхностном взгляде такая ситуация может трактоваться (и часто именно так и трактуется) как проявление так называемой этнократии. Исследование сложившегося положения представляет интерес не только с точки зрения научного анализа, но имеет и политическое значение. Дело в том, что органы власти - это единственная сфера в республике, где определенным образом сталкиваются притязания русских и бурят, что вызывает некоторое напряжение в межнациональных отношениях.
По данным Комитета госслужбы, кадровой политики и по работе с местными администрациями РБ в октябре 1995 года среди руководителей министерств, госкомитетов и их подразделений русские составляли от 31,2% до 45,8%, буряты - от 51,8% до 65%. В Министерствах образования, юстиции, культуры, здравоохранения, финансов буряты составляли от 52% до 84%. Только в Министерстве лесного хозяйства и в Комитете по геологии русских было 91% и 89% соответственно. В городских судах среди судей русские составляли 9%, буряты - 71%). В налоговых инспекциях русских - 26,6%, бурят - 72,2%.
В пяти вузах в 1995 г. 29,9% работавших составляли русские и 66,8% - буряты. В Бурятском научном центре буряты составляли от 68% до 82%, кроме Геологического института, где русских было 63% [4].
Известно, что служащими министерств и ведомств, как правило, становятся те, кто имеет опыт практической работы в данной отрасли. Если согласиться с предположением о том, что бурят как потомков кочевников не привлекают лесные и горные ландшафты, то тогда вполне объяснимо, почему они находятся в меньшинстве среди работников Министерства лесного хозяйства, Комитета по геологии и Геологического института в Бурятском научном центре.
Большой удельный вес лиц бурятской национальности среди представителей вузовской и научной интеллигенции, руководителей и служащих органов государственной власти РБ можно объяснить и, обратившись к статистическим данным всесоюзных переписей об уровне образования населения СССР. Согласно переписи населения 1979 года численность студентов высших учебных заведений на 10 тыс. жителей у бурят была самой высокой среди других национальностей СССР и составляла 463 человека, что было в 1,8 - 2,3 раза выше, чем у грузин (252), литовцев (227), русских (220), армян (216), эстонцев (200), латышей (178); ближе всех к бурятам по этому показателю находились евреи (369) и калмыки (347) [5]. По итогам переписи населения 1989 года на 1000 человек в возрасте 15 лет и старше высшее образование имели 183 человека среди бурят и 95 человек среди русских [6].
Естественно, в абсолютном значении число русских специалистов с высшим образованием несравнимо с аналогичным показателем у бурят, но тем острее встает вопрос о количественном преобладании лиц бурятской национальности среди представителей вузовской и научной интеллигенции, в структурах государственной власти Бурятии, и о возможных причинах этого феномена.
Согласно приведенным выше данным в 1979 году в СССР студентов вузов на 10 тыс. населения было больше всего у бурят, евреев и калмыков. Причём, по этому показателю буряты идут с большим отрывом (в 94 человека) от евреев, у которых он довольно близок по своему значению к аналогичному у калмыков (369 и 347 человек соответственно).
Возможно, у калмыков рассматриваемый показатель был бы значительно выше, будь в Калмыкии больше высших учебных заведений, а не один университет, что, по всей вероятности, является следствием более жестоких политических репрессий, которым подвергся калмыцкий народ в сталинский период. Основанием для такого предположения служит показатель количества студентов средних специальных учебных заведений в расчете на 10 тыс. жителей, который у калмыков в 1979 году был самым высоким по сравнению с аналогичными показателями всех других национальностей Советского Союза и составлял 333 человека (для сравнения: у бурят этот показатель равнялся 263, у евреев -184, у русских - 190) [7]. Эти данные свидетельствуют о том, что у лиц калмыцкой национальности наблюдается активное стремление к получению образования, но это стремление реализуется большей частью на уровне среднего специального образования вследствие указанных объективных обстоятельств.
Известно, что даже самые отдаленные периоды истории народов играют важную роль в процессе формирования их устойчивых этнопсихологических стереотипов. Поэтому высокий уровень образования населения у бурят, евреев и калмыков представляет собой феномен экономического поведения, который складывался у каждого народа на протяжении всей его истории.
Высокое значение показателя количества студентов вузов на 10 тыс. населения у евреев, несомненно, имеет другое объяснение, чем у бурят и калмыков, если вспомнить совершенно иную историческую судьбу еврейского народа.
Как уже отмечалось, по числу студентов высших и средних специальных учебных заведений, приходящемуся на 10 тыс. населения, в 1979 году первые места среди всех национальностей СССР занимали буряты и калмыки. Примечательно, что только эти два народа на территории России и бывшего Советского Союза принадлежат к монгольскому этносу. Данное обстоятельство заставляет предположить, что мотивации получения образования у обоих указанных народов должны объясняться схожими причинами, которые следует искать, по-видимому, в их монгольском происхождении.
Исследование причин феномена высокого уровня образования населения бурятской национальности включает в себя необходимое уточнение, касающееся показателя числа студентов высших учебных заведений на 10 тысяч жителей. Этот показатель не содержит в себе никаких качественных характеристик: ни отсутствия, ни наличия у студентов одних национальностей каких-либо особых способностей или прилежания по сравнению со студентами других национальностей. Данный показатель выполняет очень узкую функцию, свидетельствуя, что столько-то индивидов (в расчете на 10 тыс. человек населения) намерены получить дипломы высших учебных заведений. Тем самым демонстрируется только уровень нацеленности на получение документального свидетельства о высшем образовании, т.е. формального образования, определенной (в данном случае - национальной) группы населения.
Приведённое уточнение позволяет предположить, что наибольшее значение показателя количества студентов вузов на 10 тыс. жителей, характерное для бурят, свидетельствует о существовании именно у них особой мотивации к формальному образованию, которой нет у представителей других национальностей бывшего Советского Союза.
Эмпирические наблюдения также свидетельствуют, что для большинства бурятских семей, практически независимо от их социального и материального положения, характерно настойчивое стремление дать своим детям высокое образование. Более того, такая установка прослеживается и у тех бурят, которые в течение всей своей жизни живут вне пределов Бурятии и не имеют связи с бурятским сообществом.
Всё это даёт возможность констатировать, что ориентация на ценность формального образования является одной из устойчивых черт этнической психологии бурят.
В связи с этим возникает вопрос об источнике и условиях формирования данного этнопсихологического стереотипа поведения у представителей бурятского народа.
Как уже показано, лица бурятской национальности в количественном отношении преобладают при занятии должностей в органах власти, в высшей школе и в науке, что можно объяснять их высоким уровнем образования. Но это объяснение представляется недостаточно полным, потому что гораздо большее число (в абсолютных цифрах) представителей русской национальности имеет высшее образование. Значит, причины этого явления следует искать не только в высоком уровне образования бурят.
Необходимо обратить внимание на то, что монотонный, жесткий ритм работы, присущий индустриальному производству и, по-видимому, неприемлемый для бурят как потомков номадов, приводит к их постоянному вымыванию из сферы промышленного труда, причем, как показывают приведенные выше статистические данные, этот процесс касается не только рабочих, но и инженерно-технических работников. Несмотря на то, что половину выпускников Восточно-Сибирского государственного технологического университета (ВСГТУ, г. Улан-Удэ), являющегося кузницей инженерных кадров для региона, составляют буряты, они находятся в явном меньшинстве среди инженерно-технических специалистов в промышленности Бурятии. Вместе с тем, почти 70 процентов профессорско-преподавательского состава ВСГТУ представлены бурятами. Сложившееся положение наводит на мысль о существовании определенного направления в движении покидающих сферу промышленности инженерных кадров бурятской национальности - это переход их в сферу научной и преподавательской деятельности, а также, согласно эмпирическим наблюдениям, - в государственные управленческие структуры разных уровней. Можно предположить, что этот переход происходит не только потому, что специалистов не устраивают неподходящие для них условия работы в промышленном производстве, но и потому, что их привлекает деятельность именно в науке, в высшем образовании и в управлении.
Сфера науки и высшей школы, скорее всего, притягательна для них вследствие каких-то определенных её черт, особо ценных именно для бурят. Возможно, такими чертами являются отсутствие строго регламентированного режима труда и определенная автономность рабочего процесса, т.е. эта деятельность позволяет иметь достаточную степень свободы в распоряжении своим временем и в принятии оперативных решений.
Бюрократическая деятельность в органах государственной власти, на первый взгляд, крайне регламентированная, при ближайшем рассмотрении - не настолько формализована, чтобы характеризовать её как монотонную, требующую соблюдения строгого рабочего графика. В рамках своих функций чиновник любого уровня всегда имеет определённую свободу действий, более того, он ощущает и достаточную степень самостоятельности, поскольку от него зависит (в пределах его компетенции) принятие текущих управленческих решений.
Можно констатировать, что деятельность в государственных структурах управления аттрактивна для бурят вследствие тех же её черт, которые привлекают их в сферу науки и образования.
Вполне вероятно, что представители бурятской национальности внутренне настроены на описанные виды деятельности, потому что на протяжении тысячелетий свобода представляла собой главную ценность кочевого центральноазиатского суперэтноса. [15]
Таким образом, количественное преобладание бурят при занятии чиновничьих, научных и преподавательских должностей во властных структурах и в вузах, объясняется не только их высоким образованием, но и их сознательной устремлённостью в указанные сферы, хотя мотивации этой устремлённости ими не осознаются.
Необходимым же условием «допуска» претендентов, как в область науки и высшей школы, так и в систему государственного управления, является наличие у них вузовского диплома, этого формального (документального) свидетельства о высшем образовании. Тем самым, обнаруживается достаточно своеобразная мотивация стремления к высшему образованию, присущая представителям бурятской национальности.
Стоит обратить внимание на то, что высокий процент бурят имеет место не только среди рядовых чиновников, но и среди руководящих работников в структурах государственной власти республики. Этот момент свидетельствует о том, что вертикальная мобильность бурятских кадров с высшим образованием имеет достаточно четко выраженное направление: вверх по служебной лестнице. Кроме того, цифровые данные рисуют картину, где заметно, что буряты активнее, чем русские, продвигаются не только по служебной, но и по социально-профессиональной лестнице. В частности, такой вывод возможен при рассмотрении показателей количества занятых в средних специальных учебных заведениях РБ, где буряты составляли 38,6%, русские -58.6%. [14], и их сравнении с приведенными выше данными о работниках Бурятского научного центра и вузов г. Улан-Удэ. Складывающаяся картина показывает, что буряты в большей степени заняты в науке и в высших, а не в средних учебных заведениях, что можно объяснять по-разному, но вероятнее всего, часть из них руководствуется перспективой профессионального роста, которая открывается в вузах и в научном центре, другие же - соображениями престижа: статус университетского преподавателя достаточно высоко котируется в общественном мнении, не говоря уже об обладании учеными степенями. Подобная картина имела место и в прошлое советское время, несмотря на то, что система оплаты труда в средних специальных учебных заведениях была построена таким образом, что заработки преподавателей в них не уступали и даже были выше, чем в вузах и в научной сфере.
Вполне возможно, ярко выраженная ориентация бурят на формальное образование определяется именно тем, что вузовский диплом является необходимым условием получения государственной должности и продвижения вверх по социально-профессиональной лестнице. Тогда становится понятным, почему высшее образование имеет у бурят высокую престижность, что можно назвать элементом ценностной системы, входящей в культуру этого народа.
Здесь уместно вспомнить о том, что российские буряты в историческом плане только начинают приобщаться к европейской цивилизации и системе ценностей Запада, сформировавшейся под влиянием протестантской этики -идеологической основы современного капитализма. Приобщение бурят к ценностям западной цивилизации происходит через русскую культуру, которая сама создавалась на основе иных, чем на Западе, общинных традиций. Кроме того, господство социалистической идеологии в СССР на протяжении семидесяти с лишним лет отнюдь не способствовало воспитанию и русских, и бурят в духе капиталистической системы ценностей. Все это означает, что влияние ценностной системы Запада на экономическое поведение бурят в России было существенно ослаблено, если не сказать - вообще отсутствовало.
Между тем, буряты, будучи частью монгольского этноса, всегда принадлежали Востоку и его системе ценностей. И речь здесь идет не о ценностной системе буддизма, несмотря на то, что эта религия считается традиционной для бурят. В данной работе делается попытка исследования именно экономического поведения представителей бурятского народа, а буддизм проповедует отрешенность от мира, мистическое учение о карме, согласно которому благоденствие или несчастья людей представляют собой следствия их поступков в минувшем существовании. Если исходить из этого, то буддийская система ценностей не может служить основанием для какой-либо экономической деятельности, и, тем более, определять ее.
В данном случае неизбежно обращение к тому факту, что монгольский этнос, также, как и все предшествовавшие ему кочевые сообщества Великой Степи, территориально соседствует с китайским этносом, что обусловило постоянные контакты между ними на протяжении всей истории их сопредельного существования. Известно, что, начиная с самых отдаленных периодов сложной и бурной истории взаимодействия степного суперэтноса с китайским, указанные контакты были многоаспектны и принимали различные формы. Это были войны, завоевания, поражения, торговля, дипломатические отношения, династические браки и т.д., иными словами, речь идет об экономических, политических, этических, этнопсихологических сторонах взаимоотношения двух различных сообществ. В этих условиях, несмотря на принципиальные различия в жизненных укладах, стереотипах поведения, менталитете монгольских кочевников и китайских земледельцев, неизбежным стал феномен взаимовлияния их культур. Для настоящей работы представляет интерес то, что древняя китайская цивилизация не могла не наложить свой отпечаток на какие-то стороны существования монгольского этноса.
Возникнув задолго до новой эры, в течение почти двух тысячелетий конституирующе воздействовала на всю дальневосточную цивилизацию конфуцианская система ценностей, для которой были характерны трезвый и рационалистический практицизм, этическая категория долга перед государством, базировавшемся на традициях родства, собственности и власти.
Не избежал влияния конфуцианской идеологии и монгольский этнос, что подтверждается сведениями о формах управления, об организации высшей власти в государстве, об административной и податной системах, о государственных законах и нормах поведения в кочевых сообществах, содержащимися в хрониках, в описаниях путешественников, в различных исследованиях, посвященных монгольскому миру, его истории и его глубокой предистории.
В исследованиях И.С. Урбанаевой со ссылкой на Г.В. Вернадского говорится о том, что задолго до создания империи Чингис-хана на пространствах «между классическим Китаем и кочевниками... начали создаваться государства, промежуточные по культуре, послужившие своего рода лабораторией для передачи китайского опыта кочевникам, а империя Чингис-хана явилась непосредственной попыткой слияния начал кочевой и оседлой культур.»(8)
В 13 веке внуком Чингис-хана, Хубилаем, была основана династия Юань, государственным языком которой был монгольский. В 1264 году был создан комитет по переводу китайской литературы на монгольский язык. Как отмечают исследователи (Б. Ринчен, Б. Содном), тогда у монголов возник даже особый литературный жанр, в виде устных произведений, в которых пересказывалось содержание романов китайских авторов. И в более поздние периоды монгольской истории, в 18-19 веках, переводились на монгольский язык классические китайские романы, новеллы и многие другие произведения знаменитых китайских писателей. Специалисты считают, что в творчестве основателя монгольского романа, выдающегося представителя литературы 19 века Ин-жиннаши синтезируются монгольская и китайская культуры. В его произведениях встречается множество имен древних китайских философов, поэтов, художников, а персонажи его романов часто цитируют конфуцианские сочинения. [9]
По всей вероятности, имеются основания говорить о том, что на протяжении многих веков конфуцианские воззрения на мир вплетались в живую ткань оригинальной этнической культуры монгольских номадов, поглощались ею и превращались в органичный элемент их духовного мира. Высшие этические ценности конфуцианства такие, как ученость и наука, или престижность должности в государственной иерархической системе были впитаны монголами, глубоко вошли в их общественное подсознание и пополнили собой генетический субстрат, на котором сформировались характерные для этого этноса нормы и виды профессиональной деятельности. Указанные ценности также можно отнести к своего рода эндогенным факторам, влияющим на формирование определенных стереотипов в сознании индивидов, принадлежащих к монгольскому этносу. Стереотипы определяют то, что признает или от чего отказывается, какие заключения делает данный индивид; результатом же этого процесса восприятия чувственной информации является его поведение. [9] Это позволяет утверждать, что экономическое поведение бурят в той его части, которая представляет собой стремление к высшему образованию, к занятию должностей в иерархических структурах, определяется стереотипами, сложившимися под влиянием эндогенных факторов, среди которых важное место занимают ценности конфуцианского учения.
Известно, что последующие поколения наследуют ценности от предыдущих не только через общественное сознание {идеологию), но и через общественное подсознание в виде принятых у данного народа норм деятельности. [11] "Под влиянием ценностей и норм формируются определенные черты национального... характера народа."[12]
Феномен высокого уровня образования российских бурят, по всей видимости, является следствием отмеченных выше черт их национального характера (признание ценности формального образования, престижности перемещения вверх по должностной, социально-профессиональной лестнице), которые исторически сформировались в результате давнего проникновения в общественное подсознание монгольского этноса элементов ценностной системы конфуцианства.
Эти черты этнической психологии бурят в массовом порядке проявились на историческом отрезке, соответствующем периоду Советской власти. Известно, что в советском государстве административная власть и собственность были неразделимы: государственная должность сулила распоряжение государственной собственностью как своей. Это сообщало высокий общественный статус тому, кто занимал должность в государственной иерархической системе; чем выше была должность, тем большей собственностью имел возможность распоряжаться чиновник.
Эта система была похожа на систему Поднебесной империи, под влиянием конфуцианского мировоззрения которой в течение почти двух тысячелетий складывались стереотипы и нормы деятельности кочевых сообществ Центральной Азии.
Представляется логичным, что схожесть условий государственно-иерархической системы советского общества с обществом восточной деспотии пробудила стереотипы и ценности, дремавшие в общественном подсознании бурят, и активизировала отмеченные выше черты их национального характера. Вызванные к жизни древние этические ценности уважения к административным должностям в государственной иерархической структуре выразились в подсознательном стремлении представителей бурятской национальности к продвижению вверх по должностной лестнице для обретения более высокого общественного статуса. Между тем, «...в советском обществе... претендовать на занятие должности в структуре «власть-собственность» могли только люди с вузовскими дипломами». [13] Эти достаточно жесткие требования к соискателям государственных должностей в социалистическом обществе, а также издревле вошедшее в национальный характер монголов конфуцианское почитание учености и науки определили стереотипы экономического поведения бурят, которое проявилось, в частности, в виде их упорного стремления к получению формального образования. Иначе говоря, настойчивая нацеленность бурят на высшее образование представляет собой фактическую реализацию их внутреннего неосознанного желания к продвижению вверх по социально-профессиональной, должностной вертикали.
Провозглашенная в советском обществе идея воспитания социалистической интеллигенции из представителей трудового народа нашла свое выражение в широком развитии системы высшего образования, в его массовой доступности. В этом же направлении работала и национальная политика советского государства, в основном исключившая дискриминацию по национальному признаку в том числе и в сфере высшего образования.
Создавшаяся ситуация оказалась благоприятной для того, чтобы буряты смогли практически реализовать свои социально-профессиональные притязания и преференции, диктуемые этническими особенностями их экономического поведения.
Как показывает анализ, особенности экономического поведения российских бурят формировались на протяжении как отдаленных, так и недавних периодов развития этой части монгольского этноса. Феномен высокого уровня образования российских бурят находит свое объяснение на сложных путях их этнической истории и глубокой предистории.
ЛИТЕРАТУРА
1. Буряты в зеркале статистики. Улан-Удэ, 1996. С.4.
2. Подсчитано по: Буряты в зеркале статистики. Улан-Удэ, 1996. С.26-27.
3. Подсчитано по: Республика Бурятия 75 лет. Статистический сборник. Юбилейный выпуск. Улан-Удэ, 1998. С.81.
4. Молодежь Бурятии. 19.06.96. С.3.
5. Подсчитано по: Народное хозяйство СССР. 1922-1982. М.: Финансы и статистика. 1982. С.33, 517
6. Буряты в зеркале статистики. Улан-Удэ, 1996. С.4.
7. Урбанаева И.С. Человек у Байкала и мир Центральной Азии: философия истории. Улан-Удэ, 1995. С.26.
8. Скородумова Л.Г. Язык и стиль монгольских бытовых романов. Сб. Рериховские чтения. Новосибирск, 1983. С.4.
9. Нестеренко А. Современное состояние и основные проблемы институционально-эволюционной теории. Вопросы экономики. 1997. №3. С.44.
10. Бороноев А.О., Смирнов П.И. Россия и русские. Характер народа и судьбы страны. Санкт-Петербург. Лениздат, 1993. С.56.
11. Там же. С.57.
12. Хабаева И.М., Богомолова О.И. Высшее образование и форма собственности. Сб. Социология и социальная антропология. Санкт-Петербург. Изд-во «Алтейя». 1997. С.272.
13. Молодёжь Бурятии. 19.06.96. С.3.
14. Урбанаева И.С. Человек у Байкала и мир Центральной Азии: философия истории. 1995. С.209.