Экономическое поведение бурят: этнические аспекты

Одним из моментов, осложняющих трудный переход России к демократическому государству с рыночной эконо­микой, является возросший уровень межнациональной на­пряженности на территориях совместного проживания представителей русского и многочисленных нерусских на­родов, хотя степень накала страстей в разных случаях раз­лична. На территории Бурятии, в отличие о других мест, отмечается спокойный характер межнациональных отноше­ний - феномен, который ждет своего объяснения.

Исторические сведения и современные данные по­зволяют представить структуру русско-бурятского общест­ва, которая складывалась на протяжении нескольких веков под влиянием систем ценностей, национальных трудовых традиций, общественного разделения труда, давних истори­ческих путей народов, этнической психологии и др. В ре­зультате сложных исторических, экономических, этниче­ских, социальных процессов сформировалась этническая модель общества, в котором большинство русских и бурят обитают как бы в параллельных мирах, стихийно поделив между собой "сферы влияния", поэтому они практически не конкурируют друг с другом, и интересы их не сталкивают­ся. Вполне вероятно, что сложившаяся на территории Буря­тии этническая модель общества является одной из причин достаточно стабильной ситуации в сфере межнациональных отношений в Бурятии.

Статистические данные, исследования, посвященные историческим, социальным, экономическим проблемам Бу­рятии, отражают характерные особенности в распределении бурятского и русского населения по отраслям народного хозяйства: русское население преимущественно занято в промышленности, на транспорте, в строительстве, бурят­ское - преобладает в сельском хозяйстве. Это подтверждает­ся и данными о размещении населения: буряты заселяют степные и лесостепные районы, занимаясь, главным обра­зом, животноводством; земледельческие и промышленно развитые районы Бурятии представляют собой территории, где проживает большинство русских. По данным всесоюз­ной переписи 1989 года в сельском хозяйстве лиц бурятской национальности в расчете на 1000 занятых насчитывалось почти в 2 раза больше, в промышленности в расчете на 1000 человек их было занято в 1,5 раза меньше, на транспорте - в 3 раза меньше, в строительстве - в 1,6 раза меньше, чем в среднем по Бурятии [1]. Рассмотрение профессиональной структуры населения Бурятии выявляет определенную зако­номерность в распределении национальных групп по их за­нятиям. Среди лиц, занятых преимущественно физическим трудом, буряты по сравнению с представителями других национальностей меньше заняты горняками, химиками, пи­щевиками, рабочими железнодорожного транспорта, метал­лургами, полиграфистами, на подъемно-транспортных ме­ханизмах, обувщиками, на лесозаготовках, по охране и вы­ращиванию леса, в рыболовстве, рыбоводстве и охоте.

На каждую 1000 работников бурятской национально­сти, занятых преимущественно умственным трудом, в 1989 году приходилось в 1,4 раза меньше инженерно-технических специалистов, в 1,2 раза меньше руководите­лей предприятий и организаций, но в 2 раза больше работ­ников литературы и печати, в 1,7 раза больше агрономов, зоотехников, ветеринарных работников, лесничих, в 1,4 раза больше научных работников, преподавателей, воспита­телей, руководителей органов государственного управления и их структурных подразделений, руководителей, инструк­торов партийных и общественных организаций, культурно-просветительных работников, работников искусства, юри­дического персонала, в 1,3 раза больше медицинских ра­ботников, чем на 1000 человек населения, занятого пре­имущественно умственным трудом, по республике [2].

Приведенные данные достаточно ярко характеризуют профессиональные преференции населения бурятской на­циональности, которые, как всякие социальные и экономи­ческие действия, обусловлены сложной комбинацией мотивов и стимулов. Выбирая профессию, место работы, люди совершают определенные поведенческие акты, в которых реализуются их установки и ориентации.

Современная экономика, понимаемая как эволюцион­ная открытая система, подвержена постоянному воздейст­вию внешней среды, выступающей в виде природы, культу­ры, этнических факторов, политической обстановки и т.д. В соответствии с этим экономическое поведение индивидов также испытывает влияние внешних факторов, но действие их скрыто под лежащими на поверхности, известными и явными экономическими стимулами. Действуя подспудно, факторы внешней среды зачастую оказываются более мощными по силе своего влияния на экономическое поведение индивидов, чем такие мотивы, как максимизация полезности и максимизация прибыли.

К факторам, внешним по отношению к экономике и экономическому поведению, можно отнести трудовые тра­диции, понимаемые как выработанные умения, навыки, приемы, а также режим и интенсивность труда, сложившие­ся исторически и соответствующие биологическим ритмам индивидов данной этнической общности.

Анализ профессиональной структуры населения Бу­рятии, его распределения по отраслям народного хозяйства позволяет сделать вывод о том, что аспекты экономического поведения специфичны для различных этно-национальных групп. Существующая закономерность в профессионально-отраслевом распределении населения Бурятии свидетельст­вует о том, что для лиц бурятской национальности меньшей аттрактивностью обладают профессии, требующие еже­дневного ритмичного труда с соблюдением жесткого рабо­чего графика, что характерно для предприятий промышлен­ного производства, а также непривлекательны виды работ, которые совершаются в природных ландшафтах, историче­ски чуждых потомкам номадов (лес, водная стихия). Напро­тив, привлекательными для бурят оказываются профессии, характеризующиеся свободным режимом труда и достаточ­ной автономностью рабочего процесса, когда человек сам является распорядителем своего времени.

По всей вероятности, глубинная материнская этниче­ская культура несет в себе генетический набор определен­ных для каждого народа видов трудовой деятельности, ко­торые принимают форму тех или иных профессиональных предпочтений в зависимости от исторических, социальных и прочих условий жизни общества.

Доля представителей бурятской национальности в различных отраслях экономики безусловно связана с их эт­нокультурными особенностями: часто в стереотипных си­туациях выбора места работы, профессии они руководству­ются установками и мотивами явно внеэкономического ха­рактера. Например, несмотря на то, что в советском обще­стве заработная плата в отраслях промышленности была выше, чем в сельском хозяйстве, индустриальное производ­ство практически не привлекало бурят. Мало способствовал повышению престижности промышленного труда в глазах бурятского населения и свободный доступ к овладению ра­бочими специальностями через многочисленные фабрично-заводские, а затем профессионально-технические училища, где учащиеся находились почти на полном государственном обеспечении. Все эти материальные выгоды фактически не имели для бурят большого значения: за семьдесят лет в Бурятия практически не сформировался национальный отряд рабочего класса. В этом смысле не имела успеха и официальная пропаганда, которая настойчиво превозносила рабо­чий класс как ведущую силу социалистического общества.

Таким образом, в данном случае детерминантами эко­номического поведения индивидов, их профессиональных притязаний являются не только и не столько экономические стимулы. Как будет рассмотрено ниже, значительную роль в определении экономического поведения бурят играют моти­вации, связанные с глубинами их этнической культуры, пси­хологии, истории. Эти мотивации часто оказывают перво­степенное влияние на формирование профессионально-отраслевой структуры населения различных национально­стей.

Представляется интересным рассмотрение статисти­ческих данных, которые отражают определенное несоответ­ствие между низким удельным весом - 24% [3] -бурят в об­щей численности населения республики и их преобладани­ем среди научных и преподавательских кадров в вузах и на­учном центре РБ, среди руководящих и аппаратных работ­ников исполнительной и судебной властей. При поверхно­стном взгляде такая ситуация может трактоваться (и часто именно так и трактуется) как проявление так называемой этнократии. Исследование сложившегося положения пред­ставляет интерес не только с точки зрения научного анали­за, но имеет и политическое значение. Дело в том, что ор­ганы власти - это единственная сфера в республике, где определенным образом сталкиваются притязания русских и бурят, что вызывает некоторое напряжение в межнацио­нальных отношениях.

По данным Комитета госслужбы, кадровой политики и по работе с местными администрациями РБ в октябре 1995 года среди руководителей министерств, госкомитетов и их подразделений русские составляли от 31,2% до 45,8%, буряты - от 51,8% до 65%. В Министерствах образования, юстиции, культуры, здравоохранения, финансов буряты со­ставляли от 52% до 84%. Только в Министерстве лесного хозяйства и в Комитете по геологии русских было 91% и 89% соответственно. В городских судах среди судей русские составляли 9%, буряты - 71%). В налоговых инспекциях рус­ских - 26,6%, бурят - 72,2%.

В пяти вузах в 1995 г. 29,9% работавших составляли русские и 66,8% - буряты. В Бурятском научном центре бу­ряты составляли от 68% до 82%, кроме Геологического ин­ститута, где русских было 63% [4].

Известно, что служащими министерств и ведомств, как правило, становятся те, кто имеет опыт практической работы в данной отрасли. Если согласиться с предположением о том, что бурят как потомков кочевников не привле­кают лесные и горные ландшафты, то тогда вполне объяс­нимо, почему они находятся в меньшинстве среди работни­ков Министерства лесного хозяйства, Комитета по геологии и Геологического института в Бурятском научном центре.

Большой удельный вес лиц бурятской национально­сти среди представителей вузовской и научной интеллиген­ции, руководителей и служащих органов государственной власти РБ можно объяснить и, обратившись к статистиче­ским данным всесоюзных переписей об уровне образования населения СССР. Согласно переписи населения 1979 года численность студентов высших учебных заведений на 10 тыс. жителей у бурят была самой высокой среди других на­циональностей СССР и составляла 463 человека, что было в 1,8 - 2,3 раза выше, чем у грузин (252), литовцев (227), рус­ских (220), армян (216), эстонцев (200), латышей (178); ближе всех к бурятам по этому показателю находились евреи (369) и калмыки (347) [5]. По итогам переписи населения 1989 года на 1000 человек в возрасте 15 лет и старше выс­шее образование имели 183 человека среди бурят и 95 че­ловек среди русских [6].

Естественно, в абсолютном значении число русских специалистов с высшим образованием несравнимо с анало­гичным показателем у бурят, но тем острее встает вопрос о количественном преобладании лиц бурятской национально­сти среди представителей вузовской и научной интеллиген­ции, в структурах государственной власти Бурятии, и о воз­можных причинах этого феномена.

Согласно приведенным выше данным в 1979 году в СССР студентов вузов на 10 тыс. населения было больше всего у бурят, евреев и калмыков. Причём, по этому показа­телю буряты идут с большим отрывом (в 94 человека) от евреев, у которых он довольно близок по своему значению к аналогичному у калмыков (369 и 347 человек соответствен­но).

Возможно, у калмыков рассматриваемый показатель был бы значительно выше, будь в Калмыкии больше высших учебных заведений, а не один университет, что, по всей ве­роятности, является следствием более жестоких политиче­ских репрессий, которым подвергся калмыцкий народ в сталинский период. Основанием для такого предположения служит показатель количества студентов средних специаль­ных учебных заведений в расчете на 10 тыс. жителей, кото­рый у калмыков в 1979 году был самым высоким по сравне­нию с аналогичными показателями всех других националь­ностей Советского Союза и составлял 333 человека (для сравнения: у бурят этот показатель равнялся 263, у евреев -184, у русских - 190) [7]. Эти данные свидетельствуют о том, что у лиц калмыцкой национальности наблюдается ак­тивное стремление к получению образования, но это стрем­ление реализуется большей частью на уровне среднего спе­циального образования вследствие указанных объективных обстоятельств.

Известно, что даже самые отдаленные периоды исто­рии народов играют важную роль в процессе формирования их устойчивых этнопсихологических стереотипов. Поэтому высокий уровень образования населения у бурят, евреев и калмыков представляет собой феномен экономического по­ведения, который складывался у каждого народа на протя­жении всей его истории.

Высокое значение показателя количества студентов вузов на 10 тыс. населения у евреев, несомненно, имеет другое объяснение, чем у бурят и калмыков, если вспомнить совершенно иную историческую судьбу еврейского народа.

Как уже отмечалось, по числу студентов высших и средних специальных учебных заведений, приходящемуся на 10 тыс. населения, в 1979 году первые места среди всех национальностей СССР занимали буряты и калмыки. Примечательно, что только эти два народа на территории Рос­сии и бывшего Советского Союза принадлежат к монголь­скому этносу. Данное обстоятельство заставляет предполо­жить, что мотивации получения образования у обоих указанных народов должны объясняться схожими причинами, которые следует искать, по-видимому, в их монгольском происхождении.

Исследование причин феномена высокого уровня об­разования населения бурятской национальности включает в себя необходимое уточнение, касающееся показателя числа студентов высших учебных заведений на 10 тысяч жителей. Этот показатель не содержит в себе никаких качественных характеристик: ни отсутствия, ни наличия у студентов од­них национальностей каких-либо особых способностей или прилежания по сравнению со студентами других национальностей. Данный показатель выполняет очень узкую функцию, свидетельствуя, что столько-то индивидов (в рас­чете на 10 тыс. человек населения) намерены получить ди­пломы высших учебных заведений. Тем самым демонстри­руется только уровень нацеленности на получение докумен­тального свидетельства о высшем образовании, т.е. фор­мального образования, определенной (в данном случае - национальной) группы населения.

Приведённое уточнение позволяет предположить, что наибольшее значение показателя количества студентов ву­зов на 10 тыс. жителей, характерное для бурят, свидетель­ствует о существовании именно у них особой мотивации к формальному образованию, которой нет у представителей других национальностей бывшего Советского Союза.

Эмпирические наблюдения также свидетельствуют, что для большинства бурятских семей, практически неза­висимо от их социального и материального положения, ха­рактерно настойчивое стремление дать своим детям высокое образование. Более того, такая установка прослеживается и у тех бурят, которые в течение всей своей жизни живут вне пределов Бурятии и не имеют связи с бурятским сообщест­вом.

Всё это даёт возможность констатировать, что ориен­тация на ценность формального образования является одной из устойчивых черт этнической психологии бурят.

В связи с этим возникает вопрос об источнике и ус­ловиях формирования данного этнопсихологического сте­реотипа поведения у представителей бурятского народа.

Как уже показано, лица бурятской национальности в количественном отношении преобладают при занятии долж­ностей в органах власти, в высшей школе и в науке, что можно объяснять их высоким уровнем образования. Но это объяснение представляется недостаточно полным, потому что гораздо большее число (в абсолютных цифрах) предста­вителей русской национальности имеет высшее образова­ние. Значит, причины этого явления следует искать не толь­ко в высоком уровне образования бурят.

Необходимо обратить внимание на то, что монотон­ный, жесткий ритм работы, присущий индустриальному производству и, по-видимому, неприемлемый для бурят как потомков номадов, приводит к их постоянному вымыванию из сферы промышленного труда, причем, как показывают приведенные выше статистические данные, этот процесс касается не только рабочих, но и инженерно-технических работников. Несмотря на то, что половину выпускников Восточно-Сибирского государственного технологического университета (ВСГТУ, г. Улан-Удэ), являющегося кузницей инженерных кадров для региона, составляют буряты, они находятся в явном меньшинстве среди инженерно-технических специалистов в промышленности Бурятии. Вместе с тем, почти 70 процентов профессорско-преподавательского состава ВСГТУ представлены бурята­ми. Сложившееся положение наводит на мысль о существовании определенного направления в движении покидающих сферу промышленности инженерных кадров бурятской на­циональности - это переход их в сферу научной и препода­вательской деятельности, а также, согласно эмпирическим наблюдениям, - в государственные управленческие структу­ры разных уровней. Можно предположить, что этот переход происходит не только потому, что специалистов не устраивают неподходящие для них условия работы в промышлен­ном производстве, но и потому, что их привлекает деятель­ность именно в науке, в высшем образовании и в управле­нии.

Сфера науки и высшей школы, скорее всего, притяга­тельна для них вследствие каких-то определенных её черт, особо ценных именно для бурят. Возможно, такими черта­ми являются отсутствие строго регламентированного режи­ма труда и определенная автономность рабочего процесса, т.е. эта деятельность позволяет иметь достаточную степень свободы в распоряжении своим временем и в принятии опе­ративных решений.

Бюрократическая деятельность в органах государст­венной власти, на первый взгляд, крайне регламентирован­ная, при ближайшем рассмотрении - не настолько формали­зована, чтобы характеризовать её как монотонную, требующую соблюдения строгого рабочего графика. В рамках сво­их функций чиновник любого уровня всегда имеет опреде­лённую свободу действий, более того, он ощущает и доста­точную степень самостоятельности, поскольку от него зави­сит (в пределах его компетенции) принятие текущих управ­ленческих решений.

Можно констатировать, что деятельность в государ­ственных структурах управления аттрактивна для бурят вследствие тех же её черт, которые привлекают их в сферу науки и образования.

Вполне вероятно, что представители бурятской на­циональности внутренне настроены на описанные виды деятельности, потому что на протяжении тысячелетий сво­бода представляла собой главную ценность кочевого центральноазиатского суперэтноса. [15]

Таким образом, количественное преобладание бурят при занятии чиновничьих, научных и преподавательских должностей во властных структурах и в вузах, объясняется не только их высоким образованием, но и их сознательной устремлённостью в указанные сферы, хотя мотивации этой устремлённости ими не осознаются.

Необходимым же условием «допуска» претендентов, как в область науки и высшей школы, так и в систему госу­дарственного управления, является наличие у них вузов­ского диплома, этого формального (документального) сви­детельства о высшем образовании. Тем самым, обнаружива­ется достаточно своеобразная мотивация стремления к высшему образованию, присущая представителям бурятской национальности.

Стоит обратить внимание на то, что высокий процент бурят имеет место не только среди рядовых чиновников, но и среди руководящих работников в структурах государственной власти республики. Этот момент свидетельствует о том, что вертикальная мобильность бурятских кадров с высшим образованием имеет достаточно четко выраженное направление: вверх по служебной лестнице. Кроме того, цифровые данные рисуют картину, где заметно, что буряты активнее, чем русские, продвигаются не только по служеб­ной, но и по социально-профессиональной лестнице. В ча­стности, такой вывод возможен при рассмотрении показате­лей количества занятых в средних специальных учебных заведениях РБ, где буряты составляли 38,6%, русские -58.6%. [14], и их сравнении с приведенными выше данными о работниках Бурятского научного центра и вузов г. Улан-Удэ. Складывающаяся картина показывает, что буряты в большей степени заняты в науке и в высших, а не в средних учебных заведениях, что можно объяснять по-разному, но вероятнее всего, часть из них руководствуется перспективой профессионального роста, которая открывается в вузах и в научном центре, другие же - соображениями престижа: ста­тус университетского преподавателя достаточно высоко ко­тируется в общественном мнении, не говоря уже об облада­нии учеными степенями. Подобная картина имела место и в прошлое советское время, несмотря на то, что система оп­латы труда в средних специальных учебных заведениях бы­ла построена таким образом, что заработки преподавателей в них не уступали и даже были выше, чем в вузах и в науч­ной сфере.

Вполне возможно, ярко выраженная ориентация бурят на формальное образование определяется именно тем, что вузовский диплом является необходимым условием получе­ния государственной должности и продвижения вверх по социально-профессиональной лестнице. Тогда становится понятным, почему высшее образование имеет у бурят вы­сокую престижность, что можно назвать элементом ценно­стной системы, входящей в культуру этого народа.

Здесь уместно вспомнить о том, что российские бу­ряты в историческом плане только начинают приобщаться к европейской цивилизации и системе ценностей Запада, сформировавшейся под влиянием протестантской этики -идеологической основы современного капитализма. Приоб­щение бурят к ценностям западной цивилизации происходит через русскую культуру, которая сама создавалась на основе иных, чем на Западе, общинных традиций. Кроме того, гос­подство социалистической идеологии в СССР на протяже­нии семидесяти с лишним лет отнюдь не способствовало воспитанию и русских, и бурят в духе капиталистической системы ценностей. Все это означает, что влияние ценност­ной системы Запада на экономическое поведение бурят в России было существенно ослаблено, если не сказать - во­обще отсутствовало.

Между тем, буряты, будучи частью монгольского эт­носа, всегда принадлежали Востоку и его системе ценно­стей. И речь здесь идет не о ценностной системе буддизма, несмотря на то, что эта религия считается традиционной для бурят. В данной работе делается попытка исследования именно экономического поведения представителей бурят­ского народа, а буддизм проповедует отрешенность от мира, мистическое учение о карме, согласно которому благоден­ствие или несчастья людей представляют собой следствия их поступков в минувшем существовании. Если исходить из этого, то буддийская система ценностей не может служить основанием для какой-либо экономической деятельности, и, тем более, определять ее.

В данном случае неизбежно обращение к тому факту, что монгольский этнос, также, как и все предшествовавшие ему кочевые сообщества Великой Степи, территориально соседствует с китайским этносом, что обусловило постоян­ные контакты между ними на протяжении всей истории их сопредельного существования. Известно, что, начиная с са­мых отдаленных периодов сложной и бурной истории взаи­модействия степного суперэтноса с китайским, указанные контакты были многоаспектны и принимали различные формы. Это были войны, завоевания, поражения, торговля, дипломатические отношения, династические браки и т.д., иными словами, речь идет об экономических, политических, этических, этнопсихологических сторонах взаимоотноше­ния двух различных сообществ. В этих условиях, несмотря на принципиальные различия в жизненных укладах, стерео­типах поведения, менталитете монгольских кочевников и китайских земледельцев, неизбежным стал феномен взаи­мовлияния их культур. Для настоящей работы представляет интерес то, что древняя китайская цивилизация не могла не наложить свой отпечаток на какие-то стороны существова­ния монгольского этноса.

Возникнув задолго до новой эры, в течение почти двух тысячелетий конституирующе воздействовала на всю дальневосточную цивилизацию конфуцианская система цен­ностей, для которой были характерны трезвый и рациона­листический практицизм, этическая категория долга перед государством, базировавшемся на традициях родства, соб­ственности и власти.

Не избежал влияния конфуцианской идеологии и мон­гольский этнос, что подтверждается сведениями о формах управления, об организации высшей власти в государстве, об административной и податной системах, о государствен­ных законах и нормах поведения в кочевых сообществах, содержащимися в хрониках, в описаниях путешественников, в различных исследованиях, посвященных монгольскому миру, его истории и его глубокой предистории.

В исследованиях И.С. Урбанаевой со ссылкой на Г.В. Вернадского говорится о том, что задолго до создания империи Чингис-хана на пространствах «между классиче­ским Китаем и кочевниками... начали создаваться государ­ства, промежуточные по культуре, послужившие своего рода лабораторией для передачи китайского опыта кочевникам, а империя Чингис-хана явилась непосредственной попыткой слияния начал кочевой и оседлой культур.»(8)

В 13 веке внуком Чингис-хана, Хубилаем, была осно­вана династия Юань, государственным языком которой был монгольский. В 1264 году был создан комитет по переводу китайской литературы на монгольский язык. Как отмечают исследователи (Б. Ринчен, Б. Содном), тогда у монголов воз­ник даже особый литературный жанр, в виде устных произ­ведений, в которых пересказывалось содержание романов китайских авторов. И в более поздние периоды монгольской истории, в 18-19 веках, переводились на монгольский язык классические китайские романы, новеллы и многие другие произведения знаменитых китайских писателей. Специали­сты считают, что в творчестве основателя монгольского ро­мана, выдающегося представителя литературы 19 века Ин-жиннаши синтезируются монгольская и китайская культуры. В его произведениях встречается множество имен древних китайских философов, поэтов, художников, а персонажи его романов часто цитируют конфуцианские сочинения. [9]

По всей вероятности, имеются основания говорить о том, что на протяжении многих веков конфуцианские воз­зрения на мир вплетались в живую ткань оригинальной эт­нической культуры монгольских номадов, поглощались ею и превращались в органичный элемент их духовного мира. Высшие этические ценности конфуцианства такие, как уче­ность и наука, или престижность должности в государст­венной иерархической системе были впитаны монголами, глубоко вошли в их общественное подсознание и пополнили собой генетический субстрат, на котором сформировались характерные для этого этноса нормы и виды профессио­нальной деятельности. Указанные ценности также можно отнести к своего рода эндогенным факторам, влияющим на формирование определенных стереотипов в сознании инди­видов, принадлежащих к монгольскому этносу. Стереотипы определяют то, что признает или от чего отказывается, ка­кие заключения делает данный индивид; результатом же этого процесса восприятия чувственной информации явля­ется его поведение. [9] Это позволяет утверждать, что эко­номическое поведение бурят в той его части, которая представляет собой стремление к высшему образованию, к заня­тию должностей в иерархических структурах, определяется стереотипами, сложившимися под влиянием эндогенных факторов, среди которых важное место занимают ценности конфуцианского учения.

Известно, что последующие поколения наследуют ценности от предыдущих не только через общественное сознание {идеологию), но и через общественное подсозна­ние в виде принятых у данного народа норм деятельно­сти. [11] "Под влиянием ценностей и норм формируются оп­ределенные черты национального... характера народа."[12]

Феномен высокого уровня образования российских бурят, по всей видимости, является следствием отмеченных выше черт их национального характера (признание ценно­сти формального образования, престижности перемещения вверх по должностной, социально-профессиональной лест­нице), которые исторически сформировались в результате давнего проникновения в общественное подсознание мон­гольского этноса элементов ценностной системы конфуци­анства.

Эти черты этнической психологии бурят в массовом порядке проявились на историческом отрезке, соответст­вующем периоду Советской власти. Известно, что в совет­ском государстве административная власть и собственность были неразделимы: государственная должность сулила рас­поряжение государственной собственностью как своей. Это сообщало высокий общественный статус тому, кто занимал должность в государственной иерархической системе; чем выше была должность, тем большей собственностью имел возможность распоряжаться чиновник.

Эта система была похожа на систему Поднебесной империи, под влиянием конфуцианского мировоззрения ко­торой в течение почти двух тысячелетий складывались сте­реотипы и нормы деятельности кочевых сообществ Цен­тральной Азии.

Представляется логичным, что схожесть условий го­сударственно-иерархической системы советского общества с обществом восточной деспотии пробудила стереотипы и ценности, дремавшие в общественном подсознании бурят, и активизировала отмеченные выше черты их национального характера. Вызванные к жизни древние этические ценности уважения к административным должностям в государствен­ной иерархической структуре выразились в подсознатель­ном стремлении представителей бурятской национальности к продвижению вверх по должностной лестнице для обрете­ния более высокого общественного статуса. Между тем, «...в советском обществе... претендовать на занятие долж­ности в структуре «власть-собственность» могли только люди с вузовскими дипломами». [13] Эти достаточно жесткие требования к соискателям государственных должностей в социалистическом обществе, а также издревле вошедшее в национальный характер монголов конфуцианское почитание учености и науки определили стереотипы экономического поведения бурят, которое проявилось, в частности, в виде их упорного стремления к получению формального образо­вания. Иначе говоря, настойчивая нацеленность бурят на высшее образование представляет собой фактическую реа­лизацию их внутреннего неосознанного желания к продви­жению вверх по социально-профессиональной, должност­ной вертикали.

Провозглашенная в советском обществе идея воспитания социалистической интеллигенции из представите­лей трудового народа нашла свое выражение в широком развитии системы высшего образования, в его массовой доступности. В этом же направлении работала и националь­ная политика советского государства, в основном исклю­чившая дискриминацию по национальному признаку в том числе и в сфере высшего образования.

Создавшаяся ситуация оказалась благоприятной для того, чтобы буряты смогли практически реализовать свои социально-профессиональные притязания и преференции, диктуемые этническими особенностями их экономического поведения.

Как показывает анализ, особенности экономического поведения российских бурят формировались на протяжении как отдаленных, так и недавних периодов развития этой части монгольского этноса. Феномен высокого уровня обра­зования российских бурят находит свое объяснение на сложных путях их этнической истории и глубокой предистории.

ЛИТЕРАТУРА

1. Буряты в зеркале статистики. Улан-Удэ, 1996. С.4.

2. Подсчитано по: Буряты в зеркале статистики. Улан-Удэ, 1996. С.26-27.

3. Подсчитано по: Республика Бурятия 75 лет. Стати­стический сборник. Юбилейный выпуск. Улан-Удэ, 1998. С.81.

4. Молодежь Бурятии. 19.06.96. С.3.

5. Подсчитано по: Народное хозяйство СССР. 1922-1982. М.: Финансы и статистика. 1982. С.33, 517

6. Буряты в зеркале статистики. Улан-Удэ, 1996. С.4.

7. Урбанаева И.С. Человек у Байкала и мир Цен­тральной Азии: философия истории. Улан-Удэ, 1995. С.26.

8. Скородумова Л.Г. Язык и стиль монгольских быто­вых романов. Сб. Рериховские чтения. Новосибирск, 1983. С.4.

9. Нестеренко А. Современное состояние и основные проблемы институционально-эволюционной теории. Вопро­сы экономики. 1997. №3. С.44.

10. Бороноев А.О., Смирнов П.И. Россия и русские. Характер народа и судьбы страны. Санкт-Петербург. Лениздат, 1993. С.56.

11. Там же. С.57.

12. Хабаева И.М., Богомолова О.И. Высшее образо­вание и форма собственности. Сб. Социология и социальная антропология. Санкт-Петербург. Изд-во «Алтейя». 1997. С.272.

13. Молодёжь Бурятии. 19.06.96. С.3.

14. Урбанаева И.С. Человек у Байкала и мир Цен­тральной Азии: философия истории. 1995. С.209.